Heart and soul

      Дни после суда над Сириусом Блэком шли хорошо у Гарри Поттера и его группы. Хотя, возможно, он оставался, по сути, тем же самым человеком, каким был всегда. Ходили слухи других о том факте, что Гарри, казалось, стал более уверен в себе, не говоря уже о улыбке, готовой появиться на его лице в любой момент. Даже присутствие и бдительное презрение местного профессора защиты от тёмных искусств не смогли сбить его с эмоционального пика.       Заголовок «Ежедневного пророка» на следующее утро, приветствующий суд и последующее оправдание главы семьи Блэк — и последнего, кто носит это имя, — вызвал такую ​​широкую ухмылку, которую когда-либо видел любой из друзей Гарри. Хотя, возможно, одобрение не было всеобщим. Предполагалось, что для большинства остальных учеников это не имело большого значения, но отвращение Драко Малфоя было очевидно. Он был в очереди, чтобы стать главой Дома Блэк, если бы Сириус был осужден и казнен, и его недовольство тем, что наследник Поместья Блэк жив и здоров и не виновен по всем обвинениям, изменило его настроение. Малфою было так же плохо, как Гарри хорошо.       Для сил света реабилитация Сириуса была важна, хотя и возможна только при определённых любопытных обстоятельствах. Когда Сириус сбежал в молодости, его мать сразу же отреклась от него, вычеркнув его из семейного гобелена в своём отвращении и гневе. Однако отец никогда не делал изгнание официальным, и как глава семьи только он имел право сделать это. Было ли это потому, что Орион не соглашался со своей женой в этом вопросе, или потому, что он решил, что иметь предателя крови в качестве наследника лучше, чем одну из унаследованных линий кадетов, — Сириус никогда не знал. Достаточно сказать, что после побега из Азкабана Сириус был удивлён, обнаружив, что он по-прежнему является членом семьи и, что более важно, её главой. Можно было бы подумать, что его пребывание в Азкабане свело на нет его права в качестве главы дома, но поскольку Сириус никогда не был осуждён за преступление и никогда не был изгнан своим отцом, магия, которая управляла такими вопросами, всегда признавала его как официального главу дома после того, как его отец и брат скончались, независимо от восприятия общества в целом.       Более важным соображением был тот факт, что его реабилитация сохранила состояние Блэков — которое, несмотря на столетия упадка, всё ещё было значительным — от рук Волан-Де-Морта, и в частности, от Драко Малфоя. В частном порядке Сириус сообщил Гарри, что он уже выполнил необходимые шаги, чтобы сделать крёстника своим наследником, так что Драко никогда бы не унаследовал род в любом случае. Однако, поскольку его воле можно было бросить вызов на нескольких фронтах, быть свободным и признанным главой своего дома было лучшим результатом для всех. Конечно, положение Гарри как наследника зависело от того, что Сириус никогда не будет иметь ребёнка — сын унаследует его, если Сириус когда-нибудь окажется достаточно удачливым, чтобы иметь семью.       Оправдание Сириуса также позволило ему занять наследственное место своей семьи в Визенгамоте и провести голосование по доверенности за дом Поттеров. В прошлом, хотя голос за Поттера всегда отдавался сторонниками света, голосование за Блэков проводилось теми, кто придерживался таких же убеждений, как и те, кого придерживался Орион Блэк. Но можно было бы посмеяться над эффектом такого утверждения. Если голосование отклонилось от противоположной позиции, нельзя было недооценивать силу и влияние нового и надёжного Блэка, особенно когда это голосование было традиционно мрачным.       И, наконец, и, возможно, самое главное, как новый глава Блэков Сириус мог управлять политикой своего дома и конкретно определять статус любых присутствующих членов своего дома. Беллатрикс Лестрейндж и Нарцисса Малфой, в частности, окажутся под пристальным вниманием, поскольку Сириус поручил гоблинам исследовать брачные контракты, по которым две женщины выходили замуж. Если имело место какое-либо нарушение контракта, Сириус имел полное право объявить контракты недействительными и потребовать возврата любых выкупов за невесту, приложенных к ним. Это не повлияет на их браки как таковые — независимо от того, действительно ли были нарушены контракты, состоялись ли свадьбы — но, по крайней мере, это могло бы лишить силы некоторых ликвидных активов Волан-Де-Морта. Поскольку история семьи была мрачной, Сириус не был уверен, найдут ли гоблины что-нибудь на самом деле, но счёл это разумным шагом в свете потенциальных выгод.       Реакция остальной школы на оправдание Сириуса в целом была такой, как и ожидалось. Большинство студентов были безразличны, поскольку старшие годы хоть и помнили истории Сириуса Блэка и его действия по отношению к Гарри на третьем курсе, он всё ещё оставался неизвестной личностью. Директор был откровенно рад исходу, и профессора, знавшие Сириуса, были счастливы, что он наконец получил заслуженную справедливость, особенно Минерва МакГонагалл, которая всегда питала слабость к Сириусу и его товарищам-мародёрам. Что касается Северуса Снейпа, чьё соперничество с Джеймсом Поттером и Сириусом Блэком было легендарным, он издал в отчёте одну из своих фирменных насмешек, а затем проигнорировал само его существование.       Пожалуй, самой любопытной была Долорес Амбридж. Она абсолютно ничего не сказала во время суда над Сириусом, хотя Гарри ожидал, что Амбридж громко осудит его. Её молчание, казалось, указывало на то, что Фадж счёл ситуацию безнадежным делом и приказал ей сохранять мир, поскольку Гарри сомневался в частном порядке, что Амбридж была достаточно умна, чтобы прийти к такому решению самостоятельно. Но как только приговор был распространён среди населения Хогвартса, Долорес стала ещё более очевидной в своём внимании к Гарри Поттеру. В нескольких случаях Гарри мог почти поклясться, что профессор пыталась проделать в нём дыры своими глазами. Хотя почему свобода Сириуса Блэка заставила её ненавидеть его ещё больше, чем раньше, он понятия не имел.       Какими бы ни были планы Амбридж, когда она поступила в школу, то не очень далеко продвинулась в их реализации. До сих пор, если не считать надуманной попытки назначить Гарри заключение под стражу в день суда, в её классе всё было довольно спокойно, и теперь её уроки были широко признаны почти такими же скучными, как история. И кроме одного Указа об образовании, который вызывал беспокойство, остальные из них — включая ещё два, появившихся после публикации первых, — были почти бессмысленными, не говоря уже о полной бесполезности по отношению к тому, что, как ученики подозревали, было её причиной. Если она пыталась проникнуть в школу и принудить к изменениям из-за предполагаемой неконтролируемой природы учеников, она, к сожалению, терпела неудачу. До сих пор Амбридж было относительно не на что жаловаться, особенно если она пыталась доказать, что Хогвартс вышел из-под контроля, а директор — вне досягаемости.       Жизнь в школе продолжалась бурно. Занятия посещались, домашние задания выполнялись — или игнорировались, в зависимости от обстоятельств, — и Гарри обнаружил, что становится ближе к двум своим подругам, чем раньше, если это вообще было возможно. Его близость с Гермионой была данностью — в конце концов, они были рядом друг с другом с тех пор, как приехали в Хогвартс. Однако теперь, когда Флёр стала частью динамики и сильно сблизилась с Гермионой, дистанция Рона от всей группы на несколько дней привела к мягкому сдвигу в их дружбе. Теперь казалось, что Гарри, Флёр и Гермиона почти стали новым фактическим золотым трио, поскольку, за исключением занятий, их почти всегда можно было увидеть в компании друг друга. И хотя Рон мог видеть это так же хорошо, как и всё остальное, он быстро осознал, что в определённой степени это была его собственная вина из-за его действий в прошлом году. В частности, его дистанция от Гермионы, которая, несмотря на решимость Рона принять ситуацию, сохранялась в течение нескольких дней, что ещё больше укрепила статус нового трио.       Единственное, в чём, похоже, мало что изменилось, так это в статусе отношений Гарри с Флёр, или, по крайней мере, так казалось случайному наблюдателю. По правде говоря, они всё время становились ближе к друг другу и чувствовали себя комфортнее. До этого момента это не переводилось в более физическую привязанность, но они оба были уверены, что с этим конкретным аспектом их отношений не нужно спешить. Не то чтобы у них не было на это времени в будущем.       В эти несколько дней нужно было особо отметить две вещи. Во-первых, Малфой стал меньше беспокоить всех, особенно на уроках зелий, но и в целом тоже. Он не очень хорошо воспринял установку Снейпа, и Дин радостно сообщил, что вскоре после инцидента в Зельях он увидел, как Малфой с письмом в руке устремился к сове, предположительно, чтобы отослать нытье своему отцу по поводу жестокого обращения с ним в классе Снейпа. Неизвестно, пришёл ли ответ, но тот факт, что Малфой стал менее навязчивым, был неоспорим.       Другим важным моментом было продвижение концепции клуба защиты, чтобы помочь компенсировать бесполезность класса Амбридж. Флёр и Гермиона подробно обсудили предложение Луны, и обе согласились, что это именно то, что им нужно, чтобы помочь пройти тесты в конце года. Более того, Флёр согласилась с идеей Гермионы о том, чтобы Гарри возглавил группу. Она отметила, что он не только лучше всех защищался, но и управлял клубом, подобным этому, также был хорошим способом ещё больше укрепить уверенность Гарри в себе. Проблема заключалась в том, чтобы убедить Гарри согласиться с их мышлением.       Гарри был упрям ​​— Гермиона знала это по многолетней дружбе, а Флёр видела это несколько раз, даже за короткое время их помолвки. И хотя Гарри без проблем помогал другим — и на самом деле обладал здоровой дозой того, что Гермиона придумала для его «спасения людей», — в этом случае он не чувствовал, что справится с задачей управлять клубом помимо других своих занятий. Почему это было так — две молодые женщины не могли точно сказать. Возможно, это было следствием его новой решимости преуспеть в школьной работе или просто потому, что ему всё ещё не хватало уверенности. Какова бы ни была причина, он упирался в пятки, и сколько бы раз они это ни обсуждали, Гарри отклонял любую дискуссию и возглавлял её сам, хотя он, безусловно, добавил бы своё собственное мнение о том, как именно она будет структурирована, что должны учить или что-нибудь ещё, имеющее любые достоинства.       Однако Гермиона и Флёр не собирались сдаваться — Гарри был идеальным человеком, чтобы возглавить клуб, знал он об этом или нет, и они были полны решимости помочь ему увидеть этот факт.

***

      Утро понедельника застало троицу в Большом зале с другими друзьями, сосредоточенными на завтраке. Поскольку это был понедельник, никто из них не отличался особой энергией — понедельники имели тенденцию оказывать такое влияние на человека. Разговор был эпизодическим и бессистемным, и весь зал был довольно тихим. Это спокойное и созерцательное настроение прервали, когда десятки сов ворвались в Большой зал, чтобы доставить утреннюю почту.       Флёр довольно скучающе наблюдала за представлением — она ​​обменивалась письмами с родителями в конце прошлой недели и ничего не ждала — когда она заметила медленную и несколько неуклюжую сову, неустойчиво скользящую вниз через толпы других почтовых сов. Неуклюжее существо целилось прямо — или как можно ближе — к их месту на столе.       Оно ударилось о стол на несколько сидений ниже и устроило хаос, опрокинув несколько стаканов тыквенного сока и тарелку с беконом, прежде чем остановилось на небольшом расстоянии от стола, где сидела Флёр с Гарри и Гермионой. Затем существо поднялось с тем достоинством, которым оно всё ещё обладало, и двинулось к ним, остановившись прямо перед Гермионой. Изо стола Флёр услышала вздох.       — Разве это не Эррол? — услышала она вопрос Джинни Уизли.       К этому моменту внимание всех присутствующих было приковано к сове или, что вернее, к сердитому красному конверту, который сова даже сейчас предлагала Гермионе.       Гермиона осторожно протянула руку и приняла красный конверт, после чего сова — показывая, что хотя она и была неуклюжей и старой, но определённо не глупой — неуклюже взмахнула крыльями и начала быстро лететь из холла, насколько она была физически способна.       Флёр смотрела на подругу с некоторым трепетом — было ясно, что Гермиона определённо не ожидала письма, не говоря уже о кричалке, и тем более от совы, которую, казалось, узнала вся семья Уизли. Быстрый взгляд на Гарри показал его удивление, хотя Флёр заметила скрытое подозрение и намек на гнев, которые начали окрашивать его черты.       Трясущейся рукой Гермиона провела большим пальцем через клапан конверта, который начинал тлеть, и очень осторожно вытащила письмо из конверта, сразу же отдёрнув руку, когда конфетти взорвалось из вопля, и оно начало тлеть. Раздался крик:       — ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР! ЧТО, ПО-ТВОЕМУ, ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ЮНАЯ ЛЕДИ? Я ПРОСТО НЕ МОГЛА В ЭТО ПОВЕРИТЬ, КОГДА УСЛЫШАЛА, ЧТО ДЕВУШКА, ТО ЕСТЬ ТЫ, ОТВЕРГЛА МОЕГО СЫНА! ЧТО ТЫ ТЕПЕРЬ ПЛАНИРУЕШЬ ДЕЛАТЬ? ТЫ ЧТО, ТАКАЯ ПРОНИЦАТЕЛЬНАЯ, ЧТО ОТКАЗАЛАСЬ ОТ РОННИ И УШЛА К ДРУГОМУ МОЛОДОМУ ЧЕЛОВЕКУ? КОТОРЫЙ УЖЕ ЗАНЯТ? МНЕ УЖАСНО СТЫДНО ЗА ТЕБЯ, ЮНАЯ ЛЕДИ, В КОНЦЕ КОНЦОВ, РОННИ ДЕЛАЛ ДЛЯ ТЕБЯ ВСЁ, СТОЯЛ НА ТВОЕЙ СТОРОНЕ И ПОДДЕРЖИВАЛ ТЕБЯ, А ТЫ ОБРАЩАЕШЬСЯ С НИМ ВОТ ТАК? ЕСЛИ ТЫ ТАК И ПРОДОЛЖИШЬ ДЕЛАТЬ, ТО НЕ СМЕЙ ПРИХОДИТЬ В МОЙ ДОМ, ПОКА НЕ ПРИДЁШЬ В СЕБЯ! ТЫ ПОЗОРИЩЕ!       С этим последним обвинением кричалка загорелась и была поглощена пламенем, оставив ошеломлённую Гермиону со слезами, которые уже текли из уголков её глаз. Ни слова никому не сказав, она встала и выбежала из зала под уже нарастающий хор насмешек за слизеринским столом.       Флёр взглянула на Гарри и, увидев, что он начал подниматься, взяла его за руку, чтобы удержать.       — Я пойду найду её, — сказала она ему.       Гарри выглядел так, будто хотел возразить, но через мгновение напряжённо кивнул ей. Когда Флёр поднялась, чтобы уйти, она бросила взгляд на собравшихся Уизли и не удивилась, увидев, что все они выглядели одинаково, изумлённо, сбитыми с толку, хотя она думала, что в лице Рона также был намёк на смущение и даже вину.       Покачав головой, Флёр схватила свою и Гермионы сумки и направилась к двери. Она вышла в холл и обнаружила, что Гарри последовал за ней. В его руках была карта, сделанная его отцом и друзьями, которую он внимательно изучал.       — Она в пустом классе на первом этаже, — пробормотал он сквозь зубы.       Оглянувшись через его плечо, Флёр отметила местоположение на карте, мысленно думая о том, как Гарри защищает Гермиону. Флёр не могла понять, как её суженый не мог полностью осознавать свои чувства к молодой ведьме. Однако это было поводом для размышлений позже — пока она была нужна её другу.       — Я поговорю с ней, — сказала Флёр.       Гарри улыбнулся ей, сжал её руку и поцеловал в щёку.       — Спасибо, Флёр. Я присоединюсь к тебе, как только выясню, что происходит.       Кивнув, Флёр перекинула две сумки через плечо и двинулась в путь, отметив решительную походку Гарри, когда он вернулся в Большой зал. Ясно, что некоторых студентов собирались призвать к объяснению утренних событий.

***

      Рон смотрел, как Гарри и Флёр следуют за Гермионой из коридора. Его мысли вертелись в голове от того, что только что произошло. Он писал своей матери и это было сделано для того, чтобы освободить часть своего разочарования и уменьшить давление, которое он чувствовал на своём сердце. Было широко известно, как Молли Уизли без ума от своих детей, и у Рона её материнская забота обычно вызывала нескончаемое раздражение, поскольку временами она могла перегибать палку. Однако у неё также был способ выслушать своих детей и поддержать их независимо от ситуации, которая временами — как эта, думал он, — была чрезвычайно утешительной. Однако нападение на своего друга было не совсем тем утешением, которое имел в виду Рон.       — Рон! — прошипела Джинни. — Что ты сказал маме?       — Я точно не говорил ей, чтобы она послала Гермионе кричалку! — прошептал Рон в свою защиту.       — Наши брат и сестра, кажется, что-то замышляют, Джордж.       Рон повернулся и увидел, что близнецы смотрят на него и Джинни с подозрением на лицах.       — Да, Фред, и, если я не ошибаюсь, это как-то связано с прекрасной мисс Грейнджер, которая только что в слезах выбежала из зала.       На этот раз близнецы казались совершенно серьёзными — ни намека на их обычную игривость и чувство веселья не было заметно в подозрительных взглядах, которые они направляли на своих младших брата и сестру. И если это не нервировало других членов их группы — Невилл и Луна (которые в последнее время почти всегда сидели за столом Гриффиндора), не говоря уже о членах гриффиндорской команды по квиддичу, — все хмурились, глядя на двух самых молодых. Уизли.       — Ну, Ронни? Джинни? Что здесь происходит?       Рон огляделся с некоторым опасением, заметив море глаз, устремлённых на их маленькое совещание.       — М-м-м… Фред, Джордж, мы можем обсудить это где-нибудь в другом месте?       Близнецы переглянулись и окинули взглядом зал, где, как оказалось, их маленькому совещанию было уделено чрезмерное внимание.       — Я полагаю, это имеет смысл, — ответил Джордж наконец.       — Нет смысла проветривать грязное белье нашей семьи в комнате, полной сплетников, — согласился Фред.       Четверо встали и вышли из-за стола, Рон старательно избегал ухмылки Малфоя — и извращённо желал, чтобы он убрал её с лица. Он последовал за своими братьями и сестрой из Большого зала, где они столкнулись с очень сердитым Гарри.       — Дай нам пять минут, а затем пойдёшь и найдёшь нас, — сказал Джордж, упреждая то, что Гарри собирался сказать.       — Мы хотим сначала поговорить с нашими братом и сестрой, — добавил Фред.       Гарри посмотрел на них, не уменьшая своего гнева, прежде чем кивнуть и войти в Большой Зал. Тем временем Рон и его сестра последовали за близнецами в незанятую прихожую, где двое шутников немедленно обратились к ним:       — Ну что, вы двое? Что здесь происходит?       — Не смотри на меня, — защищаясь, крикнула Джинни. — Рон написал письмо, не я!       Ответный взгляд Джорджа, казалось, указывал на то, что он думал, что Джинни обладала всем интеллектом горного тролля.       — Разве ты не наша сестра? — риторически спросил он.       — И что ещё важнее, — продолжил Фред, — разве ты не из тех, кто мечтала, глядя на Гарри щенячьими глазками с тех пор, как он подружился с Роном? Давай, Джинни, если ты имеешь к этому отношение, расскажи нам, чтобы мы могли спасти нашу дружбу с Гарри.       — Я не имела к этому никакого отношения, — настаивала Джинни. — Да, мне нравится Гарри, но я не сказала маме ни слова о Гарри или Гермионе с тех пор, как мы пришли в школу.       — И ты ещё не разочаровалась в Гарри? — подсказал Джордж.       — Нет! — был её решительный ответ. — Зачем? Вы оба не хуже меня знаете, что у него может быть больше одной жены. Я не собираюсь сдаваться, когда ещё есть надежда.       — Джинни, у тебя нет шансов! — сказал Фред прямо. — Он помолвлен с Флёр, и если я не ошибаюсь, если кто-то знает, как стать второй миссис Поттер, то, скорее всего, этим человеком будет Гермиона.       — Но Гарри сказал, что Гермиона ему неинтересна! — воскликнул Рон.       — Рон, ты действительно мерзавец, — с некоторым отвращением сказал Фред. — Он может думать, что у него нет никаких чувств по отношению к ней, но даже ты, вечно слепой, видел, что мир вращается вокруг Гермионы в его глазах. Разве не поэтому ты действительно развёл опору и сам пошёл за ней?       — Гарри всё время чувствует себя сейчас комфортнее с Флёр, — добавил Джордж. — Но это всегда была Гермиона.       — Помолчи минутку, мы разберёмся с тобой после того, как разберёмся с нашей младшей сестрой.       Всё это время Джинни смотрела на своих братьев.       — Гермиона интересуется Гарри? Она сказала мне обратное!       Фред с некоторым отвращением покачал головой.       — Похоже, что Рон не единственный, кто не видит двух футов перед своим лицом. Это как слепой, ведущий слепого!       — У нас есть наша младшая сестра, которая наблюдает за Гарри как ястреб и практически раздевает его глазами, — сказал Джордж, загнув палец, — и она даже не может видеть, что Гарри и Гермиона влюблены друг в друга.       — Затем у нас есть Гарри и Гермиона, которые не могут понять, насколько они похожи друг на друга, — продолжил Фред, загибая ещё один палец.       — Удивительно то, что наш резидент здесь, — Джордж показал Рону большим пальцем, — вытащил голову из своей задницы и заметил достаточно, чтобы попытаться сделать шаг к Гермионе, прежде чем Гарри сделает ставку. И даже тогда он верит ему, когда Гарри говорит, что не любит Гермиону.       Рон ощетинился оскорблением, но промолчал.       — И Джордж прав, Джинни, — сказал Фред. — Я ожидал, что ты уже давно видишь, насколько важна Гермиона для Гарри, учитывая, сколько внимания ты уделяешь ему.       — Послушай, Джинни, мы знаем, что ты всегда была влюблена в Гарри, но тебе нужно отпустить его. Даже если он возьмёт другую жену, нет никакой гарантии, что он выберет тебя.       — Я знаю, — сказала Джинни. — У меня уже был этот разговор с Гермионой. Она сказала мне просто быть другом Гарри, и это то, что я пытаюсь сделать.       — Что ж, это, безусловно, улучшение твоей тактики «пискни и беги», — был сухой ответ Фреда.       Взгляд Джинни потемнел, но Джордж заговорил, прежде чем она успела броситься на его близнеца:       — Ты не собираешься сейчас сердиться на Гермиону из-за того, что знаешь это, не так ли?       — Конечно нет! — рявкнула Джинни. Её позиция и каменное выражение лица кричали о её неповиновении. — Но я не теряю надежды. Я не буду жаловаться маме или беспокоить Гарри, но я постараюсь узнать его получше. Надеюсь, он полюбит меня так же сильно, как я его.       После заявления Джинни наступила пауза, и хотя Рон ничего не сказал, он знал, что какие бы чувства Джинни ни испытывала к Гарри, они, должно быть, глубже его страстного увлечения Гермионой. Какая-то мелкая его часть всё ещё думала, что Джинни не видит настоящего Гарри и даже не привлекает его, но он не собирался встать у неё на пути. Она должна была принимать собственные решения; ему было достаточно трудно справляться со своими собственными.       — Джинни, я бы посоветовал тебе отказаться от этого, но это твой выбор.       — До тех пор, пока ты не будешь противодействовать нашим друзьям.       Джинни кивнула, и хотя в её глазах стояли слёзы, выражение лица отражало решительное и почти неумолимое упорство. Было ясно, что бы ни говорили ей братья, она не была готова сдаться.       Поэтому вскоре Рон снова оказался прямо под прицелом своих старших братьев.       — Ну, Рон? Ты хочешь нам что-нибудь сказать?       Тот неловко переминался с ноги на ногу, на самом деле не желая об этом говорить. Близнецы уже слишком много знали о его чувствах к Гермионе, и он не хотел обсуждать это дальше. Он попытался пробормотать ответ, надеясь, что это их успокоит, но близнецам это не понравилось.       — Прости, Рон, я тебя не слышу. Возможно, тебе стоит повторить громче.       — Хорошо, хорошо! — воскликнул Рон. — Я написал маме и сказал, что пригласил Гермиону на свидание, и она сказала нет.       — И…? — подсказал Фред.       — И ничего, — сказал Рон. — Это всё, что я ей сказал. Я надеялся, что она поможет мне почувствовать себя лучше — вы, ребята, знаете, насколько она может поддержать вас. Я уж точно не могу ожидать этого от вас, мерзавцы, не так ли?       — Значит, ты не жаловался маме и не просил её заступиться за тебя против большой плохой Гермионы?       Рон впился взглядом в Фреда.       — Нет. Я подумал, что она напишет мне ответ, а не нападёт на Гермиону. Послушайте, ребята, — продолжил Рон, — мне было больно, когда Гермиона не пошла со мной на свидание — я не стану этого отрицать. Но я уважаю её решение и никогда не хочу, чтобы мама смущала её перед всей школой. Или поставила меня в неловкое положение, если на то пошло.       В этот момент дверь открылась, и вошёл Гарри, глядя на всех с редкостной мрачностью. Рону пришлось задуматься — он никогда не видел друга таким сосредоточенным и редко видел, чтобы он выглядел таким расстроенным. Похоже, уверенность, которую он получил благодаря влиянию Делакуров, высвобождалась, и появлялся новый Гарри, обладающий лидерскими качествами и неумолимой волей к достижению своих целей — не говоря уже о его воле защищать своих друзей. Рон почувствовал себя немного напуганным.

***

      Гарри оглядел своих друзей и задумался, что именно происходит. Он только что услышал вой, оскорбляющий своего ближайшего друга, напомнил ему о том дерьме, с которым Гермионе пришлось мириться в прошлом году. Ей не пришлось бы делать то же самое в этом году — нет, если бы Гарри было что сказать по этому поводу.       В чём он не был уверен, так это в роли Рона в этом фиаско. Он знал, что Рон был расстроен отказом Гермионы — его поведение в течение последних нескольких дней сделало это очевидным для всех, кто его знал. Рон был… иногда трудным. Он, без сомнения, мог быть раздражительным и ревнивым, и его прошлое показало, что у него также была определённая мстительная черта. Гарри думал, что не будет вести себя так злобно только потому, что Гермиона отказалась встречаться с ним, но он не был полностью уверен. Если бы Рон смутил Гермиону, Гарри не сразу смог бы простить его.       — Ну, что происходит, ребята? — спросил Гарри без предисловия.       Все дети Уизли зашаркали из стороны в сторону, и никто из них не встречался с ним взглядом. Гарри скрестил руки и откинулся на дверной косяк, ожидая, пока один из них заговорит.       — Может, тебе стоит сказать ему, Рон? — сказал один из близнецов.       Рон нахмурился, но явно собрался с силами и повернулся к Гарри лицом.       — Я пригласил Гермиону на свидание, но она сказала мне нет.       Немного потеряв терпение, Гарри поспешно подал Рону руку.       — А также?       — Ну, очевидно, мама не очень хорошо это восприняла.       — Рон, что именно ты сказал своей матери? — спросил Гарри.       — Только то, что Гермиона сказала мне, что не пойдёт со мной, и что я недоволен этим, клянусь. Я не рад этому; ты это знаешь, Гарри. Но я не ожидал, что мама сделает это. Я бы никогда не хотел, чтобы мама преследовала Гермиону вот так. Гермиона моя подруга.       «Скорее всего, Рон не врёт», — подумал Гарри.       Рон не был хорошим лжецом — Гарри полагал, что обычно он мог заметить, когда Рон пытался что-то скрыть. Гарри не был уверен в том, почему миссис Уизли так отреагирует. Он хорошо знал, что она хотела, чтобы он стал зятем, но действительно ли она была настроена на то, чтобы Гермиона была дочерью?       Нет, скорее всего, это было не совсем так. Более вероятно, что она защищала своего сына, хотя определённая доля негодования по поводу того, как Гарри внезапно был привязан к Флёр, вероятно, вылилась в ситуацию.       — Итак, что нам теперь делать? — спросил Гарри.       Все его друзья посмотрели друг на друга, как будто они не думали, что им делать, чтобы решить проблему.       — Думаю, нам нужно поговорить с мамой, — сказал один из близнецов.       — Не то чтобы я с нетерпением жду этого, — проворчал другой.       — Давай, Фред, где твоё чувство приключения?       — Моё чувство приключения полностью подчинено моему чувству самосохранения, — был ответ Фреда. — Особенно когда дело касается мамы.       Гарри ухмыльнулся — предоставьте близнецам возможность взять напряженную ситуацию и снять немного стресса всего несколькими словами.       — Не волнуйся, Гарри, — заверил его Рон. — Мы поговорим с мамой и разберёмся с ней.       — Спасибо, ребята, — ответил тот. Но хотя Гарри ценил их готовность взяться за решение проблемы, он хотел убедиться, что друзья поняли его мнение по этому поводу. — Я просто хочу, чтобы вы все знали, что я считаю вас семьёй — вы все очень хорошо относились ко мне, и я действительно ценю это. И я включаю вашу мать в это заявление — она ​​всегда приветствовала меня в Норе, и она, и твой отец всегда были со мной, когда мне нужно было почувствовать, что у меня есть семья. Но, — подчеркнул Гарри, — я не буду продолжать считать её частью своей семьи, если она продолжит нападать на моих друзей. Она может злиться на Гермиону за то, что она не встречается с тобой, Рон, это её выбор. Но она не может реагировать так открыто. Я не позволю ей и дальше позорить мою подругу перед всей школой. После того, как она поверила статьям о Гермионе в прошлом году, я простил её — я надеялся, что она узнает Гермиону лучше к настоящему времени.       — Мы знаем, Гарри, — ответил Джордж.       Гарри с любопытством посмотрел на них и немного виновато улыбнулся Джинни.       — Извини, что поднял этот вопрос, Джинни, я знаю, что тебе тяжело. Но связано ли это частично с её разочарованием по поводу моей помолвки с Флёр?       Братья и сестра снова посмотрели друг на друга, а Джинни покраснела, дав Гарри ответ, который, как он чувствовал, был ему нужен. Однако это подтвердил Фред:       — Мы не уверены, но может быть.       Покачав головой, Гарри пристально посмотрел на них.       — Ну, твоя мама ничего не может с этим поделать. И кроме того, Гермиона не виновата, поэтому она была бы признательна, если бы твоя мама не напала на неё.       Он взглянул на Джинни и улыбнулся. Гарри нерешительно ответил:       — Извини, если тебе тяжело, Джинни. Я не хочу обидеть тебя.       Джинни храбро улыбнулась Гарри и пробормотала, что с ней всё в порядке, и это прекрасно — возможно, она начала перерастать это увлечение. Она вела себя с ним более привычно, нежели безмолвно стеснялась, какой Гарри всегда видел её в прошлом. Ему понравились перемены в ней — гораздо лучше иметь такого друга, чем кого-то, кто не разговаривает совсем, когда он входит в комнату.       — Послушайте, ребята, — подчеркнул Гарри, — я могу справиться с разочарованием вашей мамы по поводу того, что произошло. Но ей нужно привыкнуть к этому, потому что она не может ничего изменить. Я действительно не хочу прерывать общение с вашей матерью.       Послание, которое он только что передал, похоже, не ускользнуло ни от кого из его друзей — Молли Уизли была первой из встреченных им женщин, которая соответствовала любым критериям, которые он ожидал бы от матери. Петунью Дурслей, конечно, нельзя было обвинить в материнской заботе — даже по отношению к собственному сыну, несмотря на её тошнотворные проявления. Однако теперь у Гарри появилась другая женщина, на которую он равнялся, и, откровенно говоря, Аполлин Делакур была менее властной и любопытной, чем Молли Уизли. В конечном итоге Аполлина стала его свекровью, и благодаря её характеру к ней было легче приблизиться, чем к Молли Уизли. Гарри всё ещё любил и ценил Молли, но он не стал бы с ней общаться, если бы она продолжала свои выпады.       Рыжие братья и сестра с готовностью согласились с его мнением, и после ещё нескольких минут обсуждения Гарри вышел из комнаты, сверяясь с картой. Ему нужно было найти и утешить подругу.

***

      Всю оставшуюся часть дня Гарри, Гермиона и Флёр были немного холодны по отношению ко всей семье Уизли, хотя, по правде говоря, Гермиона не злилась на своих друзей — в конце концов, они не могли контролировать действия своей матери. Это не изменило ни боли, которую она чувствовала, ни того, что её друзья чувствовали в её пользу. Она смогла быть любезной, когда один за другим Уизли подошли к ней, чтобы извиниться за поведение своей матери. Но даже в этом случае она не могла не оставаться в стороне от них, несмотря на все их усилия — унижение, которое она испытала от такого обвиняющего вопля, было всё ещё слишком острым, чтобы Гермиона могла так легко его забыть.       Однако тем, кто сдерживался и наблюдал за ними издали, был Рон. Она знала, что Рон не стал бы злонамеренно натравливать свою мать на неё — рассказ Гарри о его разговоре с братьями и сестрой Уизли заставил её согласиться с этой оценкой, хотя она и не думала, что он причастен к этому событию. Тем не менее, было обидно и больно, что мать Рона подумала, что Гермиона способна на такое вопиющее поведение, и ей не хотелось снова видеть эту женщину в ближайшее время. И учитывая расстояние между ней и Роном — расстояние, которое Рон уже создал из-за собственного разочарования, — Гермиона не совсем удивилась, когда он не подошёл к ней днём, как его братья и сестра. Возможно, Рон добился каких-то успехов, но в глазах Гермионы ему ещё нужно было повзрослеть.       Единственное, что поразило Гермиону в тот день, — это поведение Гарри. Он безумно переживал за неё в течение всего дня. Он был нежным и очень заботился о её чувствах, и Гермиона обнаружила, что наслаждается вниманием. И она знала, что Флёр этого вовсе не пропустила — на самом деле, французская ведьма ухмылялась поведению Гарри всякий раз, когда она думала, что они двое не смотрят, хотя Гермиона пару раз ловила её на этом. И когда Гермиона заявила об этом Флёр, та просто улыбнулась и спросила, сомневается ли она по-прежнему в глубине чувств Гарри к ней сейчас.       После того, как занятия были закончены — а понедельник был для них самым тяжёлым учебным днём ​​— Гермиона с большим облегчением бросила свои книги в гостинной, счастливая, что, наконец, она закончила день. В тот день она была предметом внимания со всех сторон, и хотя на самом деле никто ей ничего не сказал — даже Малфой был до некоторой степени напуган взглядами Гарри, подумала она, — тем не менее это был тяжелый день, и она была счастлива, что всё закончилось. Теперь всё, что ей нужно было сделать, это пережить ужин, и Гермиона могла расслабиться с друзьями и поработать над домашним заданием.       Она спустилась в гостиную и с удивлением увидела Рона, шагающего всего в десяти футах от подножия лестницы. Она остановилась на мгновение, а затем решительно вошла в гостиную, заставив Рона перестать расхаживать и посмотреть на неё с некоторой нервозностью.       — М-м-м… Гермиона, могу я поговорить с тобой немного? — пробормотал Рон.       — Конечно, Рональд. Что я могу для тебя сделать?       Она заметила, как Рон слегка вздрогнул от прозвища «Рональд» — он не хуже других знал, что она называла его так только тогда, когда у него были проблемы, — прежде чем он оглядел комнату и указал ей на соседний угол, который был пуст. Когда они перебрались туда, он вздохнул и взволнованно провёл рукой по волосам, прежде чем повернуться к подруге с решительным лицом.       — Гермиона, я хотел извиниться за свою мать.       — Спасибо, Рон, но я уверена, что это не твоя вина, — ответила Гермиона. — Верно?        Хотя, возможно, ей следовало больше доверять своему другу, часть Гермионы всё же не могла не задаться вопросом, имел ли Рон какое-то отношение к действиям своей матери. Его собственные действия по отношению к Гарри в прошлом году, не говоря уже о том, что он сделал с метлой на третьем курсе, заставили её колебаться.       — Я написал маме письмо, но я был разочарован, понимаешь? Ты мне действительно нравишься, и я действительно хотел встречаться с тобой, и я сказал это маме. У меня есть чувства к тебе, Гермиона, но я уважаю твои чувства, и я никогда не захочу видеть тебя обиженной и смущённой, какой ты была этим утром.       — Спасибо, Рон, — сказала Гермиона, похлопывая его по руке. — Спасибо, что сказал это, — я знаю, что это было нелегко. Однако я не считаю тебя ответственным за действия твоей матери.       Облегчённая улыбка появилась на лице Рона, и он заключил Гермиону в восторженные, но неуклюжие объятия. Это было больше похоже на Рона, которого она знала — неудобно говорить о своих чувствах, неловкость в его действиях и ласковость, чем тот Рон, пытающийся быть учтивым дамским угодником. Она была рада его появлению.       — Я также хочу, чтобы ты знал, что я тоже уважаю твои чувства, Рон, — ответила Гермиона, когда он наконец отступил. — У меня нет к тебе тех чувств, которые ты хочешь, но я бы никогда не обидела тебя из-за них. Я просто очень хочу, чтобы ты был немного последовательнее в дружбе как со мной, так и с Гарри. Я действительно хочу вернуться к тому, кем мы были, когда были младше, и до того, как все эти чувства и гормоны начали мешать.       — Я работаю над этим, — сказал Рон с дерзкой ухмылкой.       Гермиона не могла не рассмеяться над его словами. Он повёл бровями и преувеличенно поклонился.       — Пойдёмте ужинать, миледи?       Хихикая, Гермиона схватила протянутую ему руку и присоединилась к своим друзьям, которые незаметно собрались позади них, готовые выйти из портрета и отправиться на ужин.       Когда они шли к холлу, Гермиона не могла не задуматься ещё раз о том дне и о своей близкой подруге. Рон всегда был в некоторой степени незрелым, но если и была лучшая сторона прискорбных действий его матери, то, похоже, это давало ему толчок, чтобы наконец немного повзрослеть. Это определенно было началом.

***

      В то утро Альбус был в Большом зале, когда мисс Грейнджер открыла своё письмо. Тем не менее, он был несколько удивлён, когда в тот же день к нему пришли близнецы Уизли и попросили разрешения на довольно странную просьбу — они хотели пройти в Нору и поговорить с матерью о кричалке.       Он сам подумывал о том, чтобы что-то сделать с ситуацией. Давление на Гарри, особенно когда Амбридж в замке распространяла свой купорос, было таким, что Альбус не хотел, чтобы его любимый ученик испытывал ещё больший стресс. И уж точно срывался на тех, кого он считал семьёй.       Молли Уизли была хорошей женщиной и стойкой сторонницей света, воспитав своих детей с теми же убеждениями и сильным желанием поступать правильно, какими они с Артуром уже обладали. За это он мог быть только благодарен — семья Уизли была одним из самых сильных противников Волан-Де-Морта и его войск, и их помощь и поддержка были неоценимы.       Но эта навязчивая идея Молли управлять жизнями своих детей и её настойчивое мнение о том, что Джинни будет идеальной парой для Гарри, никоим образом не помогли. И Альбус знал, что за этим стояло её разочарование по поводу ситуации, связанной с уже вступившим в силу брачным контрактом, большим, чем разочарование из-за того, что молодая маглорождённая ведьма отвергает ухаживания её младшего сына.       Альбусу пришлось усмехнуться — он был не настолько стар, чтобы не вспоминать собственные попытки в молодости. Он был таким же неуклюжим и неуверенным в себе как любой молодой человек, но если бы ему пришлось угадывать, он думал, что молодой Рональд посрамит его столь же неловким в социальном плане, каким временами был этот парень.       Он быстро принял их просьбу — в конце концов, лучше всего было решить вопрос как можно быстрее. И было гораздо лучше, если выговор исходил от её собственной семьи, чем от него. В конце концов, Альбус не хотел её смущать.       Поскольку Альбус должен был ненадолго отсутствовать в школе в тот понедельник вечером, он попросил братьев и сестру присутствовать в его офисе во вторник. Когда они все собрались вместе, он схватил горсть пороха и вызвал Нору. Он получил необходимое разрешение и жестом велел детям идти впереди него. Когда они все ушли, он вошёл в гостиную Норы, где их ждали Молли и Артур. Заметил, что на лицах родителей Уизли запечатлена озабоченность — без сомнения, они подозревали, что их дети сделали что-то, чтобы заслужить визит директора. Какая ирония в том, что всё произошло с точностью до наоборот.       — Альбус, с детьми всё в порядке? — Молли забеспокоилась, как только он вошёл в гостиную.       — Они в порядке, Молли, но у них есть что-то важное, чтобы обсудить с тобой, — ответил он. — Я останусь только для того, чтобы оказать поддержку, но я позволю детям рассказать вам о проблеме.       К этому времени дети поприветствовали своих родителей объятиями со всех сторон, а затем направились к различным предметам мебели, расставленным по комнате. Рональд был тем, кто начал беседу, и Альбус не удивился, что его слова были немного резкими.       — Мам, почему ты оскорбила Гермиону?       Молли выглядела озадаченной прямотой сына, но прошло всего лишь мгновение, прежде чем она взяла себя в руки.       — Рон, попрошу тебя не разговаривать со мной в такой манере, — предупредила она. — Я не нападала на мисс Грейнджер — я просто пыталась указать ей, что она совершает ошибку.       — Совершает ошибку? — спросил Джордж.       — Это грубо, мама, — сказал Фред. — Я думал, что это выбор человека, с кем он хотел бы встречаться.       Когда Молли собиралась ответить, Артур с недоумением вставил:       — О чём ты говоришь? Что случилось?       — Я попросил Гермиону стать моей девушкой, папа, — сказал Рон с оттенком смущения.       Артур широко улыбнулся.       — Молодец, сынок. Она замечательная девочка.       Выражение лица Рона было стоическим.       — Она отказала мне, папа. Она сказала, что не испытывает ко мне ничего, кроме братских чувств.       Очевидно, Артур не знал, что сказать.       — Ничего страшного, я немного расстроился, но я уважаю её чувства.       — Это хорошо, сынок, — сказал мистер Уизли с оттенком гордости. — Мы не можем навязать свои чувства другим, как бы сильно мы ни хотели, чтобы они вернулись. Похоже, ты справился с этим должным образом.       Артур взглянул на Молли, которая теперь слегка покраснела, явно подозревая, что её дети хотели обсудить.       — Тогда в чём проблема, Рон?       — Мама послала Гермионе кричалку, — заявила Джинни. — Она назвала Гермиону привередой и намекнула, что она бродяга, пытающаяся преследовать Гарри, когда он уже женат. Она опозорила Гермиону перед всей школой.       — И меня тоже опозорила, — добавил Рон. — Гермиона здесь важнее, чем я, но то, что сказала мама, заставило меня выглядеть маленьким нытиком, идущим к матери за защитой. Я думаю, что слизеринцы будут издеваться надо мной в ближайшее время так же, как и над Гермионой.       — О, Молли, — сказал Артур с некоторой покорностью и покачал головой.       — Это было не так, — возразила Молли. — Гермиона не знает, что для неё лучше, а я просто пыталась помочь ей принять лучшее решение.       — Напротив, Молли, — заговорил Альбус, чувствуя потребность в небольшой поддержке утверждений детей, — я был там, когда мисс Грейнджер получила твой вопль. Это было грубо, властно и совершенно неуместно — тебе не следовало посылать ей письмо. В конце концов, ты же не её мать.       Альбус подумал, что Молли, вероятно, не стыдили таким образом с тех пор, как она училась в Хогвартсе. Конечно, он никогда не говорил с ней в такой манере и всегда мягко отчитывал её за лёгкие проступки на шестом году её жизни. Ясно, что она к этому не привыкла. Однако Молли ничего не сказала, хотя её нервные взгляды на всех в комнате заставили её выглядеть так, словно она чувствовала себя слегка осаждённой.       — Мам, я хочу знать, почему ты пытаешься прогнать наших друзей, — холодно и непримиримо сказала Джинни.       Молли была удивлена ​​обвинением дочери, но её глаза сразу же сузились.       — Джинни, я не хочу, чтобы ты говорила со мной в такой манере.       — Это правда, мама, — сказал Рон, поддерживая сестру. — Ты знаешь, что сказал нам Гарри? Он сказал, что считает нас семьёй, но он не станет этого делать, если ты продолжишь обвинять Гермиону.       Молли с некоторым раздражением всплеснула руками.       — Я не обвиняла её, возмутительная клевета! Рон прислал мне письмо, в котором ясно говорилось, что он убит горем, и я пыталась поддержать его, указав, что Гермионе следует подумать об этом ещё немного, прежде чем она сразу отшила его.       — Мам, никто не обвиняет тебя в умышленной ненависти, — сказал Фред. — Но письмо, которое ты отправила Гермионе, не было мягким возражением.       — Гермиона плакала, когда выходила из холла, мама, — добавил Джордж. — Она была оскорблена этим, и я не думаю, что мне нужно рассказывать тебе, как отреагировали слизеринцы.       — Что ж… возможно, я была немного… настойчивой, чтобы выразить своё мнение, — сказала Молли, теперь уже смущённая.       — Я бы не назвал это небольшой настойчивостью, мама, — сказал Рон. — Но я действительно хотел бы знать, почему ты так настроена на брак между мной и Гермионой. Я имею в виду, я знаю, что ты хочешь Джинни и Гарри… — он замолчал, немного смущённый.       Альбус сам заинтересовался. Тот факт, что Молли хотела, чтобы Гарри и Джинни были вместе, был худшим из существующих секретов, но Альбус никогда особо не задумывался о двух других членах трио и о том, есть ли у Молли какие-то амбиции в этом плане.       Хотя Молли не ответила сразу, она бросила несколько беглых взглядов на своего младшего сына, заставив Альбуса поверить, что её причины вращались вокруг него. Когда она наконец нарушила молчание, его подозрения подтвердились:       — Я… я не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо, Рон, но иногда у тебя есть склонность быть немного… немотивированным. Гермиона — целеустремленная девушка, и я думаю, она идеально подойдёт, чтобы помочь тебе раскрыть свой потенциал.       — О, мама, — с некоторым раздражением сказал Рон. — Иногда я знаю, что я собой представляю, и пытаюсь стать лучше. Честно говоря, новое отношение Гарри очень помогло, и я думаю, что добиваюсь прогресса. Но даже я знаю, что на этом не стоит основывать долгосрочные отношения. Мне нравится Гермиона, и я бы хотел понравиться ей в ответ, но если мы действительно такие разные, то это действительно к лучшему.       — Хорошая работа, Ронни, — сказал Джордж, хлопнув брата по спине. — У тебя ещё есть надежда.       Он подтвердил это заявление, когда очень быстро вскинул голову и показал язык брату, вызвав смех в комнате. Даже Молли, казалось, почувствовала себя немного лучше, когда напряжение в комнате спало. «Она неплохая женщина, — сказал себе Альбус, — она ​​просто в некотором роде вмешивается, и иногда у неё есть склонность полагать, что она знает лучше всех». Каким бы болезненным это ни было, это была черта, которую она разделяла с Альбусом, если он был полностью честен с собой.       Когда смех утих, Артур заговорил, по-видимому, решив, что ему пора взять ситуацию под контроль:       — Ты должна отпустить её, Молли. Гермиона умная и зрелая девушка — она ​​может сама решать, чего она хочет, и ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить её мнение.       — Очень хорошо, — сказала Молли. —Я оставлю детей одних. Меня не устраивает ситуация, но это то, что есть.       — Это действительно так, — любезно сказал Альбус. — Я благодарю тебя, Молли. Я знаю, что это непросто, но это необходимо. Нам всем нужно сосредоточиться на важном, и Гарри не нужно отвлекаться на такие дела.       Молли согласно кивнула, а затем объявила, что её детям нужно вернуться в школу. Все снова обменивались объятиями, а миссис Уизли дала несколько последних советов своим детям, сказав им, что она ими гордится. Вот где Молли была на высоте, подумал Альбус: поддержка, обучение и любовь к своей семье — вот в чём заключаются её истинные качества. Он не сомневался, что Артур продолжит работать с ней и поможет ей найти правильный выход для её разочарований.       Что касается детей, то Альбус был очень впечатлен той зрелостью, которую они продемонстрировали этим вечером. Уизли всегда были стойкими сторонниками света, о чём он уже думал. Молодое поколение становилось таким же важным и стойким, как и их родители.