***
Впервые за более чем неделю Альбус Дамблдор наслаждался тем, что ему ничего не надо делать, кроме как наслаждаться чашкой чая, приправленного его любимой смесью лимона и сахара — его любовь к лимонам простиралась далеко за пределы его вездесущих лимонных долек — и сидеть в своём кабинете с утренней газетой. В то утро он воздержался от завтрака в Большом зале, отчасти потому, что думал, что небольшое уединение пойдёт ему на пользу, а отчасти потому, что не считал себя в то утро хорошим собеседником. Дело в том, что он был обеспокоен. Суд отнял у него много сил, — и, как он подозревал, у волшебного мира в целом — и теперь им придётся иметь дело с последствиями. Какую форму они примут, Альбус не знал, но, зная Тома Реддла, он не сомневался, что ответ будет жестоким и кровавым, и вскоре Том сделает свой ход. Он воспользовался моментом, чтобы поговорить с Северусом прошлой ночью, но, хотя он, казалось, всё ещё стоял на хорошем счету у Волан-Де-Морта, он сообщил, что его информация теперь рассматривается как подозрительная. Это было печальным последствием инцидента в Министерстве, но, учитывая тот факт, что Волан-Де-Морту в конечном итоге не удалось получить пророчество, оно того стоило. Северус по-прежнему сможет получать информацию от Пожирателей Смерти, и, хотя им придётся быть более осторожными, всё же есть вероятность, что он сможет скормить Волан-Де-Морту дезинформацию. И теперь, когда Министерство перешло в военный режим, их способность защищаться от агрессии Волан-Де-Морта была как никогда на высоте. Казни накануне действительно беспокоили Альбуса. Его не беспокоил тот факт, что эти люди были приговорены к смерти — они заслужили это и даже больше своими действиями. Нет, его больше заботило то, что их жизни были потрачены впустую на ненависть и гнусные дела. Будучи педагогом на протяжении многих лет своей жизни, целью Альбуса было убедиться, что каждый молодой человек осуществил свою мечту и внёс свой вклад в общество; трудно было принять это всё, когда некоторые из тех, кто прошёл через залы Хогвартса, использовали свои таланты во вред обществу, а не на его пользу. И хотя Альбус знал, что не существует разумного способа возложить на него личную ответственность за то, во что они превратились, его всё ещё одолевали сожаления. Но ничего не поделаешь. Люциус Малфой и его соотечественники выбрали свой путь и поплатились за него. Как бы он или кто-либо другой ни пытался, не всё обретало успех. В конце концов, у каждого была своя свобода выбора, и если кто-то выберет путь зла, то последствия не заставят себя ждать. Он размышлял в то утро, и его задумчивость была нарушена ярким и сияющим Патронусом в образе оленя. Альбус очень хорошо знал его. Патронус замер на кратчайшее мгновение, стукнув эфирным копытом по полу, прежде чем произнёс сообщение: — Гермиона была ранена тёмным режущим проклятием. Мы находимся в проходе к Сладкому Королевству! Вскочив на ноги, Альбус взглянул на насест своего верного фамильяра и компаньона, сожалея о том, что феникс прошлой ночью пережил перерождение. Он был бы очень кстати, с сожалением подозревал Альбус. Схватив со стола пергамент, Альбус указал на него палочкой и пропел: — Портус! — Бумага на мгновение засветилась голубым, прежде чем погасла и снова оказалась не чем иным, как обычным школьным документом. Сделав глубокий вдох, Альбус взял его в руку и крикнул: — Туннель! — Знакомое ощущение портключа нахлынуло на него, и после чрезвычайно короткого путешествия Альбус обнаружил, что стоит в темноте туннеля. Зажгя палочку, Альбус посмотрел в обе стороны туннеля. Он встал рядом с выходом через одноглазую ведьму, думая, что если раненая девушка будет возле входа, он сможет её увидеть, а если нет, то сможет двигаться в правильном направлении, тем самым потратив впустую как можно меньше времени. Поскольку свет его палочки не указывал на вход, Альбус повернулся и немедленно поспешил к Хогсмиду со скоростью, которая противоречила его преклонному возрасту. Никогда ещё он не был так благодарен за то, что в качестве побочного эффекта использования магии тело старело гораздо медленнее и изящнее. Двигаясь по коридору, Альбус задавался вопросом, что могло произойти, опасаясь возможных вариантов. То, что именно в этом проходе мисс Грейнджер получила травму, было странным, и если только она по какой-то причине не устроила дуэль в его пределах — в чём Альбус очень сомневался, — тогда оставалось вероятность того, что на неё напали, хотя опять же, почему это могло произойти в этом уединенном месте была загадкой. Было… несколько неприятных вариантов, главными из которых была забота мистера Поттера о ней и мистере Малфое. Если с девушкой случится что-то, чего опасался Гарри, Альбус может опасаться только последствий такого происшествия. Слишком скоро его предположения подтвердились. После нескольких коротких секунд спешки по коридору он увидел вдалеке тусклый свет. Он заспешил ещё быстрее, только чтобы увидеть мальчика, на которого он смотрел почти как на внука, убаюкивающего неподвижное тело девочки, к которой, как подозревал Альбус, он испытывал гораздо больше, чем просто дружбу. Во мраке двигались ещё несколько фигур, и когда Альбус подошёл ближе, он смог опознать их как мисс Делакур и мисс Лавгуд, которые с тревогой склонялись над парой, и мистера Уизли и мистера Долгопупса, которые охраняли мистера Малфоя, лежащего на полу прохода. Очевидно, опасения Гарри оправдались.***
После того, как Гарри выбежал из Большого зала, Флёр в сопровождении Рона, Луны и Невилла последовала за ним, а Рон кричал Джинни, чтобы та звала Дамблдора. Краем глаза Флёр заметила нескольких гриффиндорцев, среди которых были близнецы Уизли, которые подошли к явно фальшивому Драко Малфою, чтобы допросить его, но ей было всё равно, она беспокоилась за свою ближайшую подругу. Они быстро двинулись из Большого зала вниз к башне ЗОТИ, но им было не сравняться с Гарри. Со скоростью, порождённой отчаянием, Гарри быстро опередил их всех, игнорируя все просьбы дождаться их, если он вообще их слышал. Разочарованная, Флёр попыталась увеличить скорость — они не знали, что их ждёт, и Флёр не хотела терять Гарри из-за Малфоя, как и Гермиону. Они замедлились, когда увидели телохранителей Малфоя, только для того, чтобы убедиться, что они выведены из строя с помощью быстрого обездвиживания, прежде чем вошли в туннель, пройдя долгий путь по коридору, надеясь, что Гарри удалось остановить слизеринца. Как только Флёр начала беспокоиться о том, что Малфой выбрался за пределы Хогвартса, она увидела тусклый свет впереди в туннеле. Она посмотрела на своих товарищей, которые теперь тяжело дышали от бега, и мрачно встретилась с несколькими парами глаз, продвигаясь вперёд уже осторожнее. Ужасная картина, представшая их глазам, потрясла их. Гарри прижимал Гермиону к груди, но ни один из них не двигался. За ними лежала неподвижная фигура Драко Малфоя, который, казалось, был отброшен назад, косо столкнувшись со стеной, прежде чем рухнул на пол коридора. Когда они подошли, Флёр испустила вздох смятения и печали. Лицо Гермионы было бледным, а кровь разлилась по всему полу, покрывая руки Гарри и его одежду, так что Флёр сомневалась, что пятна когда-нибудь удастся удалить. — Этот ублюдок! — воскликнул Рон, падая на колени рядом с Гарри и протягивая дрожащую руку к раненой девушке. — Рональд! Невилл! — отрезала Луна. — Заберите у Малфоя палочку и наблюдайте за ним. Мальчики в шоке посмотрели на когтевранку. Флёр не поверила своим ушам, услышав такой властной голос Луны — так необычно было видеть её такой… властной и прямолинейной. Однако через мгновение оба кивнули и обошли Гарри и Гермиону — хотя Флёр отметила, что им было трудно оторвать взгляд от увиденного — и пошли проверить распростёртую фигуру слизеринца. Луна двинулась вперёд, уже не обращая внимания на мальчиков, и уставилась на Гермиону. Флёр быстро подошла к Луне, хотя и наблюдала за ней краем глаза, задаваясь вопросом, видела ли она когда-нибудь её столь близко. Луна, должно быть, знала, что за ней наблюдают, когда повернулась к Флёр, подняв бровь. — Мальчики в этой ситуации бесполезны, — беззаботно сказала она. — Они оба явно заражены серьёзным случаем Хаффлумпа, и они будут только мешать. — Хаффлумпа? — невольно спросила Флёр. Луна кивнула. — Хаффлумпа — это маленькие насекомоподобные существа, которые проникают в твои мышцы и парализуют тебя. Если Рон и Невилл займутся чем-нибудь, это поможет им избежать заражения. Зная, что лучше не расспрашивать свою мечтательную подругу дальше, Флёр снова обратила внимание на неподвижную пару на полу тоннеля, наблюдая, как Луна опустилась на колени рядом с Гарри, не обращая внимания на кровь Гермионы, которая обильно залила пол. Осторожно когтевранка протянула руку и подняла скомканную мантию Гарри, но вздрогнула, когда смогла заглянуть под неё. — Что это такое? — спросила Флёр, чуть не расплакавшись. — Какое-то режущее проклятие, хотя я никогда не видела ничего подобного, — ответила Луна, качая головой. Флёр подошла немного ближе к тому месту, где Луна подняла мантию, и под ней она могла видеть край туловища Гермионы и конец длинного разреза на бедре. Рана была ярко-красной в центре и почерневшей по краям. Луна была права — никакое обычное режущее заклинание не нанесло бы такие раны. Тем временем Луна водила палочкой по Гермионе, что-то бормоча себе под нос. Флёр молчала, позволяя когтевранке работать над своей подругой, её беспокойство росло с каждым моментом, когда Луна продолжала работать. Наконец она перестала бормотать и откинулась назад. — Что это было? — спросила Флёр, стараясь звучать не слишком требовательно. — Я немного разбираюсь в исцеляющих заклинаниях, но это совершенно не мой профиль, — ответила Луна. — Джинни собиралась позвать Дамблдора, верно? Флёр только кивнула. — Ты знаешь, что это? Луна покачала головой. — Я знаю, что это тёмная магия, но не могу тебе сказать, какое. Какое-то тёмное режущее проклятие. Я попробовала общее исцеляющее заклинание, но оно не помогло. Ей нужно внимание мадам Помфри и немного зелья для восстановления кровообращения. Дрожа, Флёр потянулась, чтобы коснуться руки Гермионы, отметив при этом холодную липкость её кожи. — Она будет жить? — спросила она с заметной дрожью в голосе. — Не знаю, — вздохнула Луна. — Она всё ещё жива, но я не совсем понимаю, почему. Я думаю, что Гарри что-то делает, чтобы удержать её, но я почти уверена, что если мадам Помфри не займётся ей в ближайшее время, чего бы Гарри ни делал, этого будет недостаточно. Со сдавленным рыданием Флёр потянулась к обоим своим самым близким друзьям, но была прервана звуком властного голоса: — Не трогайте их, мисс Делакур.***
Когда Альбус поспешил к раненой девушке, он заметил две вещи: во-первых, Флёр и Луна были в опасной близости от того, чтобы побеспокоить Гарри, с чем он немедленно справился, предупредив их, а во-вторых, что мистер Малфой не пришёл в сознание, что вероятно, было хорошо для него, учитывая выражение лиц юных мистера Уизли и мистера Долгопупса. Он не сомневался, что месть, которую они обрушат на отпрыска Малфоев, будет быстрой, если представится хотя бы малейшая возможность, и Альбус не мог утверждать, что это было незаслуженно, учитывая состояние мисс Грейнджер. — Мистер Уизли, мистер Долгопупс, — позвал он двух гриффиндорцев. — Пожалуйста, следите за мистером Малфоем и держите его в узде, если он проснётся. Мы разберёмся с ним позже, но сейчас приоритетом является мисс Грейнджер. Те кивнули, посылая друг другу мрачные, но решительные взгляды, но Альбус уже обратил своё внимание на двух девочек, сидевших вокруг Гарри, и девушку, которую он баюкал на руках. — Мисс Делакур, мисс Лавгуд, вы должны рассказать мне, что вы обнаружили, пока я осматриваю мисс Грейнджер, но ни при каких обстоятельствах вы не должны каким-либо образом беспокоить мистера Поттера. Любое вмешательство может навредить им обоим. Расскажите, что вы знаете о травмах мисс Грейнджер? Мисс Лавгуд взяла на себя инициативу — неудивительно, поскольку, насколько известно Альбусу, таланты мисс Делакур не распространялись на целительское искусство — и пока Альбус слушал перечисление ран мисс Грейнджер, он понял, что стоит ожидать худшего. Он откинул мантию, закрывавшую мисс Грейнджер, и заметил глубокие раны, не говоря уже о том, что кровотечение стало очень вялым. Было ясно, что мисс Грейнджер почти истекла кровью, и вмешательство Гарри было единственным, что спасло ей жизнь. Пока глаза Альбуса блуждали по туловищу мисс Грейнджер, он чуть шире откинул мантию и ахнул при виде нескольких пересекающихся друг с другом ран, и в момент прозрения он понял, с чем имеет дело. К сожалению, он также знал, что у него не было нужных знаний, чтобы помочь ей. Однако он подозревал, что знает, кому известно контрзаклятье, если таковое существовало. Внезапно поднявшись, Альбус жестом попросил мисс Лавгуд тоже встать, прежде чем заговорить с обеими девушками: — Время сейчас имеет решающее значение. — Он вытащил палочку и указал на Луну. — Мисс Лавгуд, могу я взглянуть на вашу палочку? Молча когтевранка протянула ему свою палочку, и Альбус помахал своей, произнося: — Портус! — Палочка на мгновение засветилась голубым, прежде чем он вернул её хозяйке. — Я зачаровал вашу палочку, чтобы она стала портключом. Пожалуйста, будьте осторожны, так как слово активации — «чрезвычайная ситуация». Когда вы произнесёте его, держа палочку в руке, оно перенесёт вас в лазарет и вернёт сюда, когда вы повторите его. Что бы вы ни делали, не используйте случайно это слово, пока разговариваете с мадам Помфри, когда встретите её в лазарете, держа палочку, или она немедленно вернёт вас обратно. Мисс Лавгуд кивнула на инструкции. — Очень хорошо. Вы отправляетесь немедленно, и пусть медсестра принесёт всё, что ей понадобится, чтобы помочь мисс Грейнджер. Ей почти наверняка понадобятся зелья для восполнения крови, но мадам Помфри знает, что ещё принести. Идите сейчас же. Решительно кивнув, Луна произнесла пароль и исчезла. — А теперь, мисс Делакур, я должен уйти, чтобы привести кого-нибудь, кто может помочь с этими ранами, так как я сомневаюсь, что мадам Помфри знает контрзаклятие. Вы должны внимательно следить за ними обоими, и если окажется, что мистер Поттер слабеет, вы должны разделить их. В глазах мисс Делакур появилось беспокойство. — Разве Гермиона не умрёт, если я это сделаю? Альбус вздохнул. — Хотя я не хочу терять такую замечательную молодую женщину с большим потенциалом, мистер Поттер может серьёзно навредить себе. Его попытка спасти мисс Грейнджер очень благородна и вполне в его духе, но она также очень истощает себя. Если он превзойдёт свои пределы, он может в буквальном смысле убить себя. Рука Флёр потянулась ко рту, и слёзы выступили у неё на глазах. Альбус подумал, что двое молодых людей очень хорошо потрудились, сблизившись до такой степени, и за очень короткое время. Хотя он полагал, что правильнее было бы назвать их тремя молодыми людьми, поскольку мисс Грейнджер была очень близка с ними обоими. — Я говорю это не просто так, моя дорогая, — успокаивающе сказал Альбус. — Но если сила Гарри ослабнет, Гермиона умрёт. Если вы не разлучите их, он тоже может умереть. Это действительно может привести к выбору между потерей одного или обоих. Я обещаю вам, что вернусь так быстро, как только смогу. По кивку Флёр Альбус снова достал свой пергамент и заколдовал его, тихо произнеся: — Помощь! — он снова почувствовал тягу портключа. Через несколько мгновений он уже стоял в кабинете мастера зелий. Самого мастера зелий не было видно. Надеясь, что Северус не вышел из замка, чтобы отправиться к Волан-де-Морту, Альбус закрыл глаза, и через мгновение, сосредоточившись, он протянул руку и подключился к оберегам замка. Как всегда, ощущение того, что он находится в гармонии с устрашающей силой оберегов, почти поставило Альбуса на колени — связь с оберегами было делом нелёгким и очень изматывающим, но на карту поставлена жизнь студента, и он сделает всё, что в его силах, чтобы спасти её. Сосредоточившись на присутствии Северуса Снейпа, Альбус спросил обереги, чувствуя глубокое облегчение, и они сообщили, что Северус в замке. Теперь ему нужно найти этого человека. Альбус бродил из стороны в сторону вдоль линий оберегов и стен замка. Сначала он проверил наиболее вероятные места — Северуса не было ни в Большом зале, ни в его покоях, ни в лаборатории зелий. Ещё раз повернувшись, Альбус подошёл ближе к классу зелий, и именно там он уловил намёк на искомого человека. Сейчас Северус находился в двух коридорах от класса, направляясь в его сторону. Мгновенно Альбус прервал связь со школой, не обращая внимания на чувство усталости, охватившее его, даже несмотря на то, что связь продлилась несколько мгновений. Взмахнув палочкой, он отменил предыдущий портключ на пергаменте, а затем сбросил местоположение, немедленно активировав устройство. Альбус материализовался почти в идеальном месте, прямо там, где мастер зелий приближался к классу. Вместо того, чтобы вздрогнуть от внезапного появления Альбуса, как можно было ожидать, Северус лишь приподнял бровь и остановился. — Директор? — Времени нет, Северус, — заявил тот. — Ты нужен немедленно. Пожалуйста, возьми этот пергамент, чтобы мы могли немедленно переместиться. Немного поколебавшись, Снейп быстро взял пергамент, и через мгновение они снова оказались в туннеле.***
В туннеле Невилл с каменным лицом наблюдал за происходящим, внешне стараясь оставаться стойким и невозмутимым, хотя внутри он кипел и злился так, как никогда раньше. Малфой буквально был тараканом — дешёвой копией своего отца, достойным только презрения и насмешек. Глядя, как Луна и Флёр возятся с Гермионой, а затем как прибыл директор школы и внезапно исчез, Невилл думал о девушке, на которую напал слизеринец, лежащей у его ног. Хотя Невилл никогда не признавался бы в этом вслух — и практически никогда не признавался в этом даже самому себе, — он был влюблён в Гермиону, которая лежала, истекая кровью, в объятиях Гарри. Он не мог себе представить, как можно не любить её — она была такой заботливой, отзывчивой, умной девушкой, что он не знал никого, кто обладал бы хотя бы крупицей того сострадания, которым обладала Гермиона. Ну, кроме, пожалуй, парня, который даже сейчас баюкал её на руках. И в этом была загвоздка. Невилл вообразил, что будет очень легко дать себе волю и позволить увлечь себя чувствам, которые он испытывал к Гермионе. Однако он сопротивлялся, сидел смирно и довольствоваться тем, что находится рядом с Гарри и Гермионой, и с этого года стал их близким другом и сторонником. Причина была в том, что Невилл рано понял, что Гермиона, хоть и особенная во многих отношениях, разделяет такие глубокие отношения с Гарри, что её сердце может принадлежать только ему. Если бы это был кто-то другой, не Гарри Поттер, он мог представить, что мог бы обратить её чувства на себя. Но Невилл слишком заботился о Гарри, слишком уважал его, чтобы создавать проблемы или пытаться украсть у него любовь Гермионы. Это не означало, что Невилл не любил Луну. Наоборот, Луна была глотком свежего воздуха, и он любил проводить с ней время. Она была почти полной противоположностью Гермионы, но Невилла ничуть не смущала эта ирония. Луна знала, по крайней мере, немного о его уважении к маглорождённой девушке, но не была напугана и не ревновала. Она ясно дала понять, что, хотя у неё не так уж много общего с Гермионой, она уважала её так же сильно, как и Невилл. И теперь Гермиона умирала на руках Гарри… Невиллу пришлось сморгнуть слёзы при одной мысли об этом. Он ничего не мог с этим поделать, хотя и горел желанием помочь своим друзьям и сделать что-то, чтобы удержать особенную девушку среди живых. Но он будет делать всё, что в его силах, в частности наблюдать за Малфоем и следить за тем, чтобы тот больше не причинил никому вреда. Невилл также поможет, поддерживая Гарри, что бы не случилось, он будет рядом со своим другом, будь то помощь ему смириться со смертью Гермионы или помощь им обоим, вместе с Флёр, поскольку они противостояли Волан-Де-Морту. Он сделает это, чего бы это ни стоило. Еле заметное движение привлекло его внимание, и он увидел, как Малфой зашевелился, с его губ сорвался тихий стон. Обменявшись холодным взглядом с Роном, Невилл придвинулся ближе и присел на уровень глаз Малфоя. Когда глаза слизеринца распахнулись, первое, на что он, казалось, обратил внимание, было лицо Невилла, и это зрелище не могло быть для него приятным — если бы взгляды могли прожигать дыры в другом человеке, Малфой был бы не более чем кровавым пятном на земле к настоящему времени. Малфой с трудом сел на колени и поспешно попятился, бросив на обоих гриффиндорцев дикие взгляды, когда осознал их безмолвный и каменный перегляд. Затем, конечно же, он начал судорожно искать свою палочку. — Ищешь это? — усмехнулся Невилл, поднимая нужный предмет. Сузив глаза, Малфой рванулся за своей палочкой, но только для того, чтобы встретить кулак Невилла — того больше всего удовлетворил оглушительный удар, в результате которого его костяшки пальцев столкнулись с челюстью Малфоя — и кучей рухнуть на землю. Слизеринец снова застонал, ударившись о пол туннеля, и посмотрел на Невилла глазами, полными ненависти. — Если не хочешь проблем, сквиб… — Если ты не хочешь проблем, то будешь молчать, — прошипел Невилл. — Поверь мне, Малфой, ни мне, ни Рону не потребуется много времени, чтобы проткнуть тебя твоей собственной палочкой. Я бы на твоём месте заткнулся. В глазах Малфоя расцвёл страх, и он тяжело опустился на пол туннеля. Когда он это сделал, его глаза посмотрели туда, где Гарри всё ещё сидел, баюкая тело Гермионы, и его лицо скривилось в неприятной усмешке. — По крайней мере, одной грязнокровкой, загрязняющей мир своим присутствием, станет меньше. Невилл обменялся кивком с Роном. Последний поднял палочку и ударил Малфоя в промежность жалящим заклятием. Тот взвизгнул и при этом снова наткнулся на опускающийся кулак Невилла. Малфой и другие слизеринцы, вероятно, до сих пор видели в Невилле слегка пухлого и застенчивого первокурсника, но он вырос за прошедшие годы. Теперь он был высоким — почти таким же высоким, как Рон, — и пухлость, которой он обладал в одиннадцатилетнем возрасте, теперь превратилась в поджарую, но крепкую массу растущего парня. Он, конечно, ещё не достиг своего полного роста и, несомненно, будет и дальше расти, но он был далёк от того образа. Второй раз за несколько минут Малфой поплатился за своё мировоззрение. Он с криком рухнул на пол и закрыл лицо рукой, где у него почти наверняка будет синяк под глазом, в то время как другой рукой он держал ту часть своего тела, которую атаковал Рон. — Знаешь, — сказал Невилл Рону, сгибая руку, — кажется, теперь я понимаю, почему магглы любят использовать свои кулаки. На самом деле бить кого-то гораздо приятнее, чем просто заколдовывать. Рон посмотрел на Малфоя, который, всё ещё держась за свои повреждённые части тела, в данный момент, казалось, был напуган. — Если он попытается выкинуть ещё что-то, уже я ударю его. — Пожалуйста, — сказал Невилл, махнув рукой Малфою, который смотрел на них и выглядел потрясённым, как будто никогда раньше их не видел, не говоря уже о том, что был потрясён физической расправой. В конце концов, это было не то, чего обычно можно ожидать в волшебном мире. — Ты не думаешь, что у нас из-за этого будут проблемы? Невилл пожал плечами. — Не думаю, что меня это волнует. Кроме того, он уже изрядно побит. Мы можем просто заявить, что он просто ударился о стену. Я сомневаюсь, что кто-нибудь послушает его, если он скажет, что мы били его. Рон только хмыкнул, в то же время одарив Малфоя презрительным взглядом, как бы вызывая брякнуть его какую-нибудь глупость или совершить ещё что-то опрометчивое. Впервые в жизни Малфой, казалось, почуял угрозу и осознал, что его так называемое положение в обществе не защитит его. Он молчал. — Я бы не хотел быть на его место, если Гарри до него доберётся, выздоровеет Гермиона или нет, — мрачно сказал Невилл Рону. Тот ничего не ответил, но Малфой украдкой взглянул на всё ещё неподвижного Гарри, который всё ещё держал Гермиону, но теперь их обоих сопровождала мадам Помфри, которая подключилась к порталу, пока они запугивали слизеринца. — Я надеюсь, она выздоровеет. Честно говоря, мне всё равно, что будет с этой мерзостью. Невилл снова толкнул Малфоя локтем, наполовину надеясь снова его разозлить, но тот промолчал. Возможно, глупо провоцировать слизеринца с целью отомстить, но в данный момент это приносило удовлетворение. Несомненно, Малфой теперь столкнётся с трудным будущим в результате своих действий, и Невилл был более чем счастлив сопроводить его в жизнь, с которой он теперь столкнулся.***
В беспокойстве заламывая руки, Флёр продолжала безмолвно бдить над Гарри и Гермионой, желая, чтобы мадам Помфри и директор поскорее вернулись. В поведении ни одного из её друзей не было явных изменений, но по напряжённой гримасе на лице Гарри она могла сказать, что он устал, а на его лбу выступили капельки пота. Она не знала, сколько ещё он сможет продолжать так сидеть, но пока не видела никаких указаний на то, о чём её предупреждал профессор Дамблдор. Гарри пока сдерживался. Глядя, как он отдаёт все свои силы на сохранение жизни Гермионы, Флёр могла размышлять о последних месяцах в Хогвартсе и о том времени, которое она провела как его невеста. Она никогда раньше не имела таких близких друзей, по крайней мере, с тех пор, как была маленькой девочкой, и она обнаружила, что быть частью группы, которую Гарри построил вокруг себя, очень приятно. Но, наблюдая за мальчиком, в которого она не так уж тайно влюбилась, наблюдая за его преданностью девушке в его объятиях и усилиям, которые он приложил для её выздоровления, Флёр чувствовала гордость за его щедрую натуру и надежду на выздоровление девочки. Однако глубоко в душе она также ощущала чувство, с которым была по большей части незнакома: ревность. Гарри был так предан Гермионе. Он сделал бы для неё буквально всё, в том числе отдал свою жизнь, что, казалось, он и собирался сделать, если помощь не прибудет вовремя, а Флёр не сможет спасти его. Однако сразу же Флёр почувствовала растерянность, что в такое время ревнует. Жизнь Гермионы была на волоске, и им всем очень повезло, что Гарри был таким, какой он есть, — заботливым, самоотверженным человеком, который не думая бросился в опасность, чтобы спасти друга. Конечно, именно из-за этого качества в их волосах появилась преждевременная седина… Кроме того, Флёр не нужно было ревновать к Гермионе. Она ощущала своими чувствами вейлы, а также видела собственными глазами, что Гарри начинает чувствовать к ней то же, что и она к нему. Это был лишь вопрос времени, когда они открыто заявят об этом друг другу. Она могла только надеяться, что будет с ними в тот момент, чтобы пожелать им счастья. Замеченная краем глаза вспышка возвестила о прибытии Луны в сопровождении целительницы, и мадам Помфри немедленно выступила вперёд, её палочка двигалась в замысловатых движениях диагностических чар. — Мерлин всемогущий, — пробормотала она, взмахнув палочкой и нахмурившись от того, что говорили ей чары. — Я никогда в жизни не видела такого. — С ней всё будет хорошо? Мадам Помфри покачала головой и полезла в свою сумку, висящую на бедре. — Боюсь, я не знаю, девочка моя. Первое, что мы должны сделать, это восстановить потерянную кровь, но если мы не сможем закрыть эти порезы, она просто продолжит истекать кровью, и все зелья в мире будут напрасны. Существует предел тому, сколько крови она может поглотить. — Директор сказал, что приведёт кого-нибудь, кто знает, что делать, — сказала ей Флёр. Помфри кивнула, доставая из сумки несколько зелий. — Это хорошо, потому что с тёмными проклятиями бывает сложно справиться, и они часто сопротивляются моим исцеляющим заклинаниям. — Отставив зелья в сторону, мадам Помфри снова обратила внимание на девушку в руках Гарри. — Теперь мне нужно снять одежду, закрывающую её раны, чтобы мы могли видеть, с чем имеем дело. — Но директор сказал, что мы не должны беспокоить Гарри, — выпалила Флёр, опасаясь за жизни своих друзей. — Так сказала мне мисс Лавгуд, — ответила мадам Помфри, слегка касаясь руки Флёр. — Я не стану его беспокоить, уверяю вас. Но я должна получить более чёткое представление о том, с чем мы имеем дело. Осторожным взмахом палочки целительница смахнула с Гарри мантию и обнажила торс Гермионы, чтобы все могли его увидеть. Флёр подавила всхлип, который грозил вырваться наружу, когда она увидела раны Гермионы. На коже её груди и живота было, наверное, не меньше полудюжины порезов, простирающихся почти от шеи до самых бёдер. От её одежды почти ничего не осталось, чтобы прикрыть наготу, но Флёр предположила, что это было наименьшей из забот девушки в данный момент. Кроме того, Невилл и Рон, похоже, были заняты Малфоем — который сейчас, казалось, проснулся и выглядел потрёпанным — и не обращали никакого внимания на то, что они делали. — Итак, я полагаю, что вам было приказано отделить мистера Поттера от мисс Грейнджер только в том случае, если у него появятся видимые признаки истощения, верно? Флёр была удивлена. — Откуда вы знаете? — Я знаю, что он делает, чтобы сохранить ей жизнь, — ответила медсестра. — Это очень опасно, но меньшего я и не ждала от мистера Поттера, особенно учитывая, кого он пытается спасти. — Но как…? — Простите, мисс Делакур, — перебила её Помфри, — но мы должны сосредоточиться на главном. Вы обе готовы помочь мне? Флёр и Луна кивнули, когда Помфри опустилась на колени рядом. — Хорошо. Тогда мы подождём, пока директор вернётся, прежде чем приступим к работе. Надеюсь, с ним будет кто-то, кто сможет помочь. Если так, мы можем лечить её вместе. Однако, кажется мистер Поттер почти на пределе, и мне нужно, чтобы вы, мисс Делакур, разорвали связь между ними. Я слегка приподниму её с его колен, а затем, когда вы оттащите его так, чтобы они больше не соприкасались и находились в непосредственной близости, связь прервётся. Понятно? Флёр кивнула, и медсестра повернулась к Луне: — Как только связь прервётся, мисс Грейнджер умрёт — в её теле не осталось достаточно крови, чтобы поддерживать её. Поэтому, когда они будут разделены, нам нужно будет действовать быстро. Вы будете кормить её зельями, восстанавливающими кровь, массируя ей шею, чтобы заставить её глотать. Вы знаете, как это сделать? На этот раз настала очередь Луны кивнуть. — Я нанесу эссенцию диттани на её раны и попытаюсь использовать свои стандартные исцеляющие заклинания, которые, как я подозреваю, не сработают, так как я не знаю проклятия, которое было использовано против мисс Грейнджер. Это даст нам ещё несколько драгоценных минут, чтобы позволить директор вернуться. Однако, если они не вернутся к тому времени, когда она снова истечёт кровью, то, боюсь, мы ничего не сможем сделать, чтобы спасти её. Но мы должны сделать всё возможное, чтобы она прожила достаточно долго. После этого матрона замолчала, деловито готовя зелья, а Луна и Флёр погрузились в свои мысли. Флёр казалось, что прошла вечность, хотя на самом деле прошло всего две минуты. Тем не менее, в это время она внимательно следила за Гарри в поисках любых признаков того, что он теряет силу, но, если не считать теней вокруг глаз и определённого оцепенения, на которые медсестра указала в его теле, он был молчалив и неподвижен. И как раз в тот момент, когда Флёр подумала, что сойдёт с ума от ожидания, в узком коридоре появился директор школы в сопровождении ненавистного мастера зелий. Флёр сердито посмотрела на неприятного мужчину, но он проигнорировал её, опустившись на колени рядом с двумя подростками. Он изучил Гермиону — и даже сумел не усмехнуться в адрес Гарри — прежде чем снова посмотреть на директора. — Это работа Драко? Дамблдор указал дальше по коридору туда, где Малфоя охраняли двое гриффиндорцев. — Именно так. Могу только предположить, что он пытался похитить её и доставить к Волан-Де-Морту. Вздох сорвался с губ мадам Помфри, когда она в ужасе посмотрела на директора. Каким бы профессионалом она ни была, она, несомненно, сосредоточилась на ситуации, не задумываясь о том, что случилось, что привело ученика в такое состояние. Несомненно, она была хорошо осведомлена о тактике Пожирателей Смерти. — Я считаю, что мы должны сосредоточиться на сложившейся ситуации, — мягко сказал Дамблдор, возвращая внимание к раненому подростку. — Могу я поработать над ней, пока вы используете контрзаклятие? — спросила Помфри у Снейпа. Мастер зелий лишь кивнул в ответ. Он начал взмахивать палочкой над телом Гермионы, бормоча что-то себе под нос. Флёр не могла разобрать слов, но слова казались почти мелодичной песней или, возможно, бормотанием себе под нос. Там, где его палочка указывала на девушку, её раны начали закрываться, кожа восстанавливалась, а цвет возвращался к нормальному. В то же время мадам Помфри начала кормить Гермиону зельями, мягко побуждая её глотать. И к тому моменту, когда профессор закончил петь, Гермиона поперхнулась, показывая, что ей достаточно восполняющего зелья. Затем мадам Помфри начала обильно наносить мазь на туловище Гермионы, и линии порезов начали заживать и исчезать. После нескольких напряжённых мгновений, в течение которых целительница рисовала своей палочкой сложные узоры над Гермионой, Помфри посмотрела на директора, и её глаза подозрительно сияли. — Я верю, что она выживет, Альбус. При этом заявлении Флёр охватило чувство сильного облегчения, и она услышала несколько вздохов от других человек, не говоря уже о радостных возгласах пары молодых гриффиндорцев, охранявших нахмурившегося слизеринца. — Она должна полежать день или два в Больничном крыле, чтобы выздороветь, но она будет жить. Нам нужно доставить её туда, чтобы я могла сделать больше тестов, чтобы убедиться, что мы ничего не пропустили. Директор кивнул и повернулся к Флёр. — Мы должны разбудить мистера Поттера прямо сейчас, мисс Делакур. Мне нужно, чтобы вы поймали его, так как он будет довольно слаб сейчас. — Затем он повернулся к своим двум сотрудникам. — Северус, спасибо за помощь. Сможешь проводить мисс Грейнджер обратно в Больничное крыло, если потребуются твои услуги? Мастер зелий на мгновение заколебался, и Флёр заметила, как он бросил косой взгляд на Малфоя. Выражение его лица ничего не выдавало, но, несмотря на то, что Флёр знала, что он поддерживает светлую сторону — хотя явно не хотел этого делать — она не могла не чувствовать, что он не испытывает ничего, кроме презрения к юному чистокровному. Было ли это из-за того, что он сделал — или пытался сделать — или просто потому, что Малфой потерпел неудачу, Флёр не могла сказать. В чём она была уверена, так это в том, что Снейпу, несомненно, будет всё равно, что случится с Гермионой или кем-то ещё, пока Волан-Де-Морт в конечном счёте не будет повержен. — Отлично, — продолжил Дамблдор. — Давайте разбудим мистера Поттера, пока не стало слишком поздно.***
Время не имело значения. Борьба за то, чтобы удержать свою подругу в этом мире, поглотила Гарри, и с течением времени она становилась всё более отчаянной, как будто он цеплялся ногтями за отвесную скалу. Но он держался, даже когда напряжение становилось всё больше, даже когда он начал ослабевать, и даже когда искушение просто отпустить начало укореняться в границах его разума. Гарри отказался даже думать об этом. Пока он мрачно держался, яркое и живое присутствие его подруги оставалось с ним, и для Гарри этого было достаточно. Пока в его теле, душе и магии есть сила, он не признает поражения. Пока Гарри мрачно держался, он начал испытывать то, чего не ожидал, даже в самых смелых мечтах. Мысли и вспышки, воспоминания о его дружбе с Гермионой начали проноситься перед его глазами, образы того, что они сделали, время, которое они провели вместе, и их общие приключения. Они потекли как маленький ручеёк и набирали обороты, пока не превратились в поток мыслей, идей и чувств. А потом так же внезапно, как и началось, Гарри оказался в другом месте.***
Это была обычная комната в обычном доме, хотя и непохожем на дом Дурслей; здесь было уютно и комфортно, чем Дурсли никогда не могли похвастаться, даже для тех, кто был у них желанным гостем. В углу стоял большой камин, в котором горел большой и весёлый огонь, мебель была чистой и красивой, но удобной, а в остальном обстановка была почти такой же. На стенах висели простые произведения искусства, а также картины, любовно сохранённые в красивых рамах. Заинтригованный, Гарри подошёл ближе. Это были маггловские фотографии, так как они не двигались, и, казалось, они состояли из семьи из трёх человек — родителей и маленькой девочки. Девочкой, конечно же, была Гермиона Грейнджер. Оглядевшись ещё раз, Гарри предположил, что это должно быть дом Гермионы, где она жила со своими родителями. Или, по крайней мере, где жила в летние месяцы, когда не была в Хогвартсе. Оглядевшись, Гарри не увидел в доме никого больше, но отсутствие кого-либо, кто мог бы его поприветствовать, его не беспокоило. Это казалось… неважным. Вернувшись к картинам, висевшим на стене, Гарри внимательно их изучил. На большинстве из них была улыбающаяся Гермиона, иногда в компании одного или обоих родителей. Было ясно, что они были дружественной и любящей семьёй, членом которой Гарри всегда стремился стать. Там были фотографии Гермионы, сделанные, как подозревал Гарри, в её школе, близлежащей парке, о котором ему рассказывала Гермиона, различные фотографии в разных достопримечательностях Британии и нескольких местах в далёких странах. В частности, Гарри привлекла её фотография, которая, казалось, была сделана с вершины высокой платформы над городом. На ней Гермиона предстала той же девушкой, которую он хорошо знал — её волосы развевались на ветру, а на лице была счастливая улыбка, а город внизу, хоть и трудноразличимый из-за расстояния, кишел жизнью. Казалось, весь город начинался в одной точке, где стояла большая арка, а затем простирался от этой центральной точки, почти как ступица колеса, с окружающими улицами в качестве сопутствующих спиц. На снимке она выглядела очень счастливой — юная девушка, ни о чём не заботившаяся. — Париж, — раздался голос позади Гарри. Он обернулся на звук и увидел, что перед ним стоит его ближайшая подруга. Она выглядела потрясающе, одетая в струящиуюся белую мантию, её волосы были заплетены и собраны за головой в простой пучок. Она была спокойна и собрана и казалась такой счастливой, какой он никогда её не видел, хотя теперь, когда Гарри задумался над этим, он не знал ни одной причины, по которой она не должна быть счастливой. Внезапная вспышка в его воображении и образ затемнённого коридора, где он что-то держитв руках, заполнили разум Гарри, но исчезли в одно мгновение. Это было неважно, поэтому Гарри безропотно позволил образу рассеяться, предпочитая вместо этого сосредоточиться на лице своей самой близкой подруги. Пока он был поглощён своими мыслями, Гермиона села на соседний диван. — Мы полетели в Париж летом после третьего курса. — Она остановилась и улыбнулась. — Я помню, как хотела, чтобы ты поехал с нами. Тебе бы понравился Париж. — Мне бы точно понравилось, — тихо сказал Гарри, зная, что ему не нужно больше ничего говорить — они были созвучны друг другу, так хорошо знали друг друга, что она точно знала, что он хотел передать, озвучил ли он это устно или промолчал. — Я знаю, — просто ответила Гермиона. Затем она похлопала по сиденью на диване рядом с собой и поманила его присоединиться к ней. — Подойди. Нам нужно поговорить. Гарри послушно сел рядом с ней, глядя на неё с ожиданием. Гермиона лишь улыбнулась ему и повернулась, чтобы посмотреть вперёд. Некоторое время они молчали, тишина была приятной между двумя давними друзьями, которые оба знали, что им не нужно обращаться к бессмысленным банальностям, чтобы чувствовать себя комфортно друг с другом. — Гарри, — наконец сказала Гермиона, — ты знаешь, что я сделаю для тебя всё, верно? Улыбаясь, Гарри кивнул. — Как и я сделаю всё для тебя. — Я знаю, — снова сказала она. Улыбка исчезла с её лица. — Но Гарри, ты знаешь, что наступает момент, когда ты должен отпустить кого-то? Гарри нахмурился. — Что ты имеешь в виду? Протянув руку, Гермиона взяла его ладонь. — Бывают вещи, которые нельзя изменить или предотвратить. Жизнь так хрупка — никогда не знаешь, когда придёт твоё время. Никогда не знаешь, когда придёт время, когда один из твоих близких покинет тебя. Последнее было сказано еле неслышно. Гарри полностью повернулся к ней лицом и другой рукой взял её в свою. Для Гарри это символизировало связь между ними — они держались друг за друга со всей силой. — Гермиона, что ты говоришь? — спросил Гарри, снова увидев краткое видение того, как он держит её в своих объятиях, отказываясь отпускать, напрягая свой разум. — Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что в случае необходимости отпустишь меня, Гарри. — Но… — пробормотал он, но не смог продолжить. Мысль о жизни без Гермионы была болезненной — отдавалась почти физической болью глубоко в его сердце. Это было что-то, о чём нельзя было задуматься даже на мгновение. — Ты должен пообещать мне, Гарри, — настаивала Гермиона. — Ты будешь не один. У тебя есть Рон, и Невилл, и все остальные наши друзья. И у тебя будет Флёр. Она любит тебя, Гарри, и я полагаю, что ты тоже любишь её. Ты должен сказать ей. — Но Гермиона, — в отчаянии сказал Гарри, — я не могу жить без тебя! — Нет, ты сможешь, Гарри, — с нежной улыбкой ответила Гермиона. — Можешь и будешь. Может показаться, что боль от потери любимого человека никогда не пройдёт, но со временем она притупится, и ты найдёшь в себе силы идти дальше. Кроме того, Гарри, которого я знаю, слишком благороден и добр, чтобы оставить мир на растерзание Волан-Де-Морту. — Обещай мне, Гарри, — настаивала она, отдаляясь. Чувствуя, как Гермиона выскальзывает из его объятий, Гарри замахал руками, потянувшись к ней, отчаянно пытаясь не дать ей уйти от него. Но чем больше он боролся, тем более нематериальной она становилась. И в его ушах продолжала звучать её мольба. — Обещай мне, Гарри. Обещай. — Обещаю. Гарри.***
— Гарри! — Гарри, проснись! Глаза Гарри распахнулись, и он снова оказался в сумрачных пределах туннеля, ведущего в Хогсмид. На мгновение он растерялся, недоумевая, как он оказался в таком месте. А потом всё вернулось. — Гермиона! — закричал Гарри, когда резко сел, прежде чем снова рухнул на пол, его голова пульсировала от боли. Его силы явно не соответствовали его решимости обеспечить благополучное выздоровление Гермионы, хотя он готов был горько проклясть этот факт. — Тише, Гарри, — обеспокоенно сказал Дамблдор. Гарри едва мог разобрать движения директора, размахивающего палочкой над его головой, сквозь полуприкрытые веки. Он не хотел открывать их дальше, так как даже этот слабый свет в туннеле вызывал ещё более мучительные волны боли в его израненной голове. — Но Гермиона, — слабо настаивал он. — Всё в порядке, Гарри, — донесся до него голос Флёр, и он сразу понял, что лежит перед ней, а её руки обвились вокруг его туловища. — Ты спас её. Гермиона будет жить благодаря тебе. — Она в порядке? — спросил он, вытягивая шею, чтобы увидеть Флёр, только чтобы испытать новую волну боли. — Да, и ты увидишь её, как только мадам Помфри закончит осмотр. Получив это подтверждение, Гарри с облегчением рухнул в объятия Флёр и позволил себе потерять сознание. С ней всё будет хорошо.