***
Хосок ярко, слишком ярко помнил события той ночи. Переодевшись и приведя себя в порядок, парни захватили еще несколько бутылок пива из холодильника и вернулись в круг друзей: пламя костра к тому моменту потеряло жгучий запал и теперь лишь слабо грело их в уютной ночи, приятную тишину которой нарушало лишь шуршание упаковки маршмэллоу, из которой оголодавший Чимин периодически выуживал зефир. Алкоголь изрядно разморил компанию, потому все они, уставшие и едва не клевавшие носом, негромко болтали о чем-то далеком и бессмысленном. Семья де Роза с толикой грусти рассказывала о прошлогодней поездке в Японию; Криста и Эмили, в чьих сердцах тема нашла особый отклик, мечтательно размышляли о том, какие образы подобрали бы для прогулки по улицам, где зарождалась мода; Юнги шутил о том, что, поедь они все вместе в страну восходящего солнца, даже общими усилиями не смогли бы вытащить Намджуна из kanda book town. «Там наверняка есть захудалые лавки с винтажным порно... ну, знаешь, тентакли и все такое», — поддерживал веселье друга Тэхен. Хосок одобрительно мычал в те моменты, когда возвращался в реальность, не затянутую глубокими мыслями. Он думал о том, что внезапно осознал для себя сущность счастья: вообразив себе, что будет встречать рассвет на берегу моря в компании школьной уборщицы, фанатика Древнего мира, внебрачных детей основателя компании по производству велосипедных рам и безумца, из собственной гордости променявшего тепло семейного очага на скитания от дома к дому и действительно наслаждавшегося этим, немногим раньше, он бы посчитал себя умалишенным. Но вот он здесь, держит за руку любовь своей жизни, сидит напротив подруги детства, с которой вместе учились у помешанных на предрассудках родителей плеваться ядом при виде всякого недостойного, в той самой придурковатой компании и осознает, что не зря когда-то давно поддался из рамок вон выходящим уговорам взбалмошного Тэхена попробовать. Попробовать любить друг друга, попробовать выйти из зоны комфорта и впустить новых людей в свою жизнь. Хосок отвлекся на то, как нежно сжимали его руку, — Тэхен, еще не убравший с лица улыбку, вызванную отпущенной братцем де Роза шуткой, опирался щекой о свое плечо и, смотря слегка исподнизу, мягко спрашивал, в порядке ли он. Чон, аккуратно кивнув, счастливо улыбнулся, не спеша отрывать глаз от родного лица: на щеках и спинке носа надолго задержался румянец — сложно сказать, было это из-за жары, количества выпитого спиртного или нещадно палившего весь сегодняшний день солнца; спавшие на лоб кудри взмокли от пота, а припухлые от покусываний губы украшала легкая улыбка. Казалось, как бы ни выглядел Тэхен, в голове Хосока всегда крутились лишь высокие слова восхищения. Хосок его определенно любил. Что же вгоняло его в истинное удивление — то, что его чувства были в полной мере взаимны. Тот факт, что его любили с равной отдачей, не укладывался в голове. Тэхен знал его настоящего, а значит, видел слезы, проступавшие на глазах каждый раз, когда отцы, забывая о ранимости своего ребенка, схлестывались в вопросах ведения бизнеса и бытовой суете; слышал озвученные ради него одного грызущие без конца мысли о тяжелом, не поддающемся обузданию характере, из-за которого подвергались страданиям близкие ему люди; терпел грубые и необдуманные, жалящие, точно обозленные пчелы, слова в свой адрес. И Тэхен все еще оставался здесь, рядом с ним, не давал ему погрязнуть в собственных сомнениях, тащил его черт знает куда, лишь бы отвлечь от настырных мыслей. Одному богу ведомо, как младшему удалось уговорить его отправиться в это путешествие. Возможно, Хосока подкупило безотвязное поведение Тэхена, когда они тусовались в баре накануне, а может, все решил фантастический минет, который последнему пришлось принять в тот самый момент, когда он присутствовал на видеоконференции по инвестициям в будущее. Не так важно. Важно лишь то, что сейчас Хосок дарил ему поцелуй — прямо в момент, когда компания разразилась хохотом, придумав очередную до безобразия глупую идею для вечеринки, которую они проведут вместе по приезде, и все проблемы этого мира отходили на второй план. — О, просто отправляйтесь в комнату и скажите «да» своим гормонам, парни, вы не отлипаете друг от друга весь вечер, — с полуулыбкой прошипела Криста, чем разрушила их небольшую идиллию, развернувшуюся на фоне всеобщего веселья. Она привлекла внимание Хосока, которому стало очевидно: подруга явно была чем-то недовольна. Он послал ей вопросительный взгляд, но та лишь поиграла бровями, тем самым вызвав новую волну смеха. Но что-то было не так. Они дружили достаточно долго, чтобы понимать друг друга с полувзгляда. Криста кивнула головой в сторону бунгало, пока внимание компании не было приковано к их персонам, и громко заявила. — Пойдем, сделаешь мне тот коктейль, от которого сносит крышу, пиво меня, увы, не берет! Они спешно покинули друзей, подхватив друг друга под руки, как те самые клишированные подружки из школьных американских комедий. Находчивая Криста увлеченно тыкала в небо, неся какой-то абсолютный бред, пока они не переступили порог бунгало. — Дерьмо, Хосок, ты пропустил так много, пока подставлял своему бойфренду задницу, — запихнув друга в небольшое помещение ванной, она опустила крышку унитаза и села сверху, закинув ногу на ногу; второй расположился напротив нее, прислонившись поясницей к раковине и сложив руки на груди. — Извини, но мне нужно было как-то вытащить тебя на разговор. Ох, да, и за эту глупую шутку с «переспать, жениться» тоже извини, я ужасная подруга и бла-бла-бла. Но сейчас не об этом. Эта их Эмили, блять, больная на голову! Имя резануло по слуху. Несмотря на то, что он принял ее нахождение в спонтанно сформировавшейся компании, он все еще не доверял девушке. Интуиция подсказывала, что нельзя было верить тому, кто однажды уже крупно облажался, тем более, если этот человек братается с мутным новеньким. Они с Кристой, будучи близкими друзьями с детства, научились понимать друг друга на ментальном уровне, потому всегда сходились во мнениях. С первых же дней Эмили, из ниоткуда появившаяся в их классе в прошлом учебном году, показалась им двоим фальшивой, пустой и совершенно показной. В течение всего года они держали девушку на расстоянии, тогда как другие, будто вчера родились, тянулись к ней, словно маки к солнцу, находили ее веселой и интересной. Такой, какой она и пыталась казаться. Недоверие оправдалось в конце года. Была одна вещь, которая испокон веков отличала богатых людей от бедных. Богатые всегда знали меру и предвидели риски. Эмили же, будучи совершенно окрыленной прикованным к ней вниманием, перестала быть осторожной. Она уверовала в собственную ложь и этим подвела себя к краю. Юнги вызывал такие же опасения. Хосок и Криста лишь ждали момента, пока все вокруг перестанут быть так слепо очарованы его приторной улыбкой и очевидной скрытностью. Быть может, причина заключалась в том, что люди всегда выцепляют из толпы себе подобных. Было глупо отрицать: они сами использовали навязанные с детства приемы и укрывали от окружающих многие вещи о себе. Они понимали, что действуют с Юнги по одной схеме, и потому были настороже. Криста достала пачку сигарет из поясной сумки, так нелепо выглядящей поверх джинсовой короткой юбки, предложила другу и, понимающе хмыкнув в ответ на отказ, достала одну из упаковки. Потребовалось несколько секунд, чтобы прикурить, затянуться и с легким наслаждением на лице выдохнуть дым прямо в направлении Хосока. Последний, смирившись с тем, что запах однозначно останется на одежде и волосах, лишь махнул рукой, чтобы рассеять дым перед лицом, и поторопил девушку в высказываниях. — Не знаю, о чем там они с новеньким разговаривали, пока отходили за пивом, но, очевидно, у них не все так гладко. От скуки мы решили сыграть в «я никогда не», и, когда очередь наконец дошла до этих двоих, Моррис возьми да и скажи: «я никогда не помогал своему отцу обанкротить школу, в которой я учусь». Дерьмо, дружище, ты бы чувствовал эту неловкость! Мы все уставились на новенького, и его лицо покраснело от злости, у нас аж челюсти отвисли, блять! Потребовалось несколько секунд, чтобы составляющие пазла в голове состыковались, а единая картина сложилась. Осознание накрыло его горной лавиной.***
— Я должен был предвидеть, черт возьми. Мы лицом к лицу столкнулись с мошенничеством за несколько месяцев до появления Юнги, и я до последнего не осознавал, насколько схожи были эти две истории, — невозмутимость Хосока была подернута выражением злости. Как бы он ни старался держать лицо, природа все же брала свое, — он заводился с пол-оборота, особенно, когда дело касалось ничего из себя не представляющих, но уверенных в себе и собственной вседозволенности ублюдков. — Это произошло в прошлом году. Бог знает как Эмили перевелась к нам в класс, создала себе до черта яркую личность, проводила вечеринки... но, как потом оказалось, она была всего лишь уборщицей из бедной семьи, просто ей посчастливилось работать у богачей, чью жизнь она выдавала за свою. Ближе к концу года ей потребовались серьезные суммы, и она... блять, она попросила сестру де Роза провести благотворительный вечер, а собранные деньги передать ей. Уверяла, что потом направит в фонд нуждающихся. Чертова сучка! — Хосок, послушайте, — мягко отозвался издалека Сокджин. — Мы понимаем Вашу эмоциональность, но, прошу, выбирайте выражения, каждое слово заносится мною в протокол. Мы слушаем, пожалуйста, продолжайте. Хосок кивнул и перевел взгляд на Чонгука. Тот сидел совсем близко к нему, но выражение его лица было нечитаемым; настолько, что даже смутно различимое в полумраке кабинета лицо помощника детектива казалось ему яснее. В действительности же Чонгук находился в прострации, пытаясь осознать смысл слов допрашиваемого. В глубине души он понимал, к чему ведет младший Чон, но отказывался воспринимать эту информацию. Этого не могло быть. Мерзавец просто представлял им идеально выдуманную историю, которая бы прикрыла его зад. — После того, как она задала настолько провокационный вопрос Мину, я понял, что она пытается обличить его перед нами. Черт возьми, втереться в доверие к людям, чьи родители состоят в совете школы и знают всю подноготную, вынюхивать информацию, которая может сравнять школу с землей, чтобы потом сделать это на пару с любимым папочкой... какой же он ублюдок, — Хосок едва не сплюнул; он скривился, резко отодвинув стул назад, и уперся руками в край парты. Весь его вид выдавал одно: было противно даже произносить это имя, не то что думать о его хозяине или вспоминать, как сладко он лгал всем в глаза весь учебный год. Сокджин настолько увлекся реакцией ученика, что не сразу заметил, с какой силой сжимаются кулаки Чонгука. Он был натянут, словно тетива лука, которая вот-вот передаст всю энергию для набора максимальной скорости стреле, нацеленной на самое сердце. — Вернись, блять, на место, — наконец, приказал стальным голосом Чонгук. Лишь для того, чтобы хоть чем-то занять свои чешущиеся руки, он схватил папку с досье, сжав ее до побеления костяшек. Металлическое кольцо с гравировкой чешуи дракона шипами впилось в кожу до едва терпимой боли. Хосок с непонимающим выражением лица чуть придвинул стул к парте. Он всего лишь давал волю эмоциям. Что в его словах так задело детектива? — Итак, давайте подытожим, Хосок, — отчеканил он. Взгляд. Этот впивающийся в душу взгляд, направленный на то, чтобы испепелить тебя к чертям собачьим. Детектив выглядел действительно пугающе — даже разъяренный Тэхен, жутко страшный в гневе, никогда не смотрел на него таким образом. — Ваши стычки с Мин Юнги неоднократно происходили в стенах школы и за ее пределами, и не окажется проблемой это подтвердить. Хосок непонимающе уставился на Чона. Только что он рассказал им самую ценную, ключевую в этом деле информацию; именно ту информацию, которая больше всего волновала детективов, — про Юнги и его отношения с убитой, про то, что в течение учебного года они вели немую вражду, лишь из-за второй части компании сдерживая порывы перегрызть друг другу глотки. Про того, как очевидно они пытались подставить друг друга, и дело шло вовсе не о детской шалости. Так какого черта все стрелки мира сейчас направили на... него? Ему ведь, блять, не показалось? — К чему Вы клоните, детектив? Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, Вы расследуете убийство Эмили Моррис, а не то, в каких отношениях я был с чокнутым новеньким. Каким образом Вы собираетесь приплести меня к преступлению? — страх оказался подавлен. Раздражение, самое настоящее раздражение, текущее по венам, выступило на первый план и заставило его опереться на локти и говорить. Говорить, пока его, черт возьми, не сделали подозреваемым. — Какой мотив Вы собираетесь мне навязать? Чонгук приблизился в ответ. — Юнги сильно подпортил Вам жизнь, господин Чон. Вы весьма импульсивный и мстительный человек, не исключено, что Вам в голову взбрело его подставить. Ведь поэтому ты сейчас только и делаешь, что наговариваешь на него? Чем не мотив? Сокджин напрягся. Чонгук не имел права давить на свидетелей. Чогнук не имел права подозревать кого-то, кто даже не имел каких-либо отношений с убитой, кроме как выпивать и играть в глупые молодежные игры в одной компании. Против Хосока не было ни единого слова свидетелей. Чонгук не имел права подменять факты и переводить подозрение следствия на того, кто повинен в плохих отношениях с главным подозреваемым. Даже если этот подозреваемый... дерьмо, так вот в чем дело. — Хосок прав, Чонгук, — Сокджин вклинился в диалог моментом, говорил резко и четко, гораздо, гораздо грубее, чем сам Чонгук секундами ранее. — Думается мне, твои мысли далеко не о расследовании убийства. Чонгук, без сомнения, посчитал это ударом в спину. Вот так прямо выложить свое мнение в процессе расследования прямо перед мальцом, дав ему повод догадаться о слабостях, вынести личное в рабочий процесс — Сокджин ни за что не поступил бы так по доброй воле, но Чонгук не видит граней. Он помешался на мальчишке, ㅡ даже слепой бы это заметил, ㅡ и черт знает, как это отразится на итогах следствия. Чонгук слетел с катушек. Хосок усмехнулся. — Детектив Чон, я могу поделиться чем-то очень важным? — в ответ на обращенный на него прищур темных-темных глаз на его лице появилась улыбка. — Разумеется, ублюдок. Тогда ублюдок приблизился к его лицу. Он смотрел глубоко во вцепившиеся в него глаза и, кажется, кое-что сокровенное в них все-таки находил. — Ваши попытки повесить убийство на кого-то из нас выглядят жалко, — Хосок усмехнуся, заламывая брови в сочувствующем выражении лица. Он непроизвольно перевел взгляд с левого глаза на правый, выдавливая из себя ухмылку. Ухмылку победителя. Хосок понимал, что Чон только что сдал позиции, только что позволил задеть себя и показать слабость. Он. Чонгук. Показать слабость. — Прекратите этот фарс и начните уже работать. Сходите в бар, развейтесь, выкиньте мальчишку из своей головы. А завтра возвращайтесь и начинайте расследовать преступление. Вам платят за то, чтобы Вы рыли землю носом. Пока лишь следствие впустую тратит свое и мое время. Бедняжка Эмили в гробу бы перевернулась, узнай она о том, с какой отдачей детектив рвется защитить честь своей игрушки, вместо того, чтобы найти настоящего убийцу. Хосок со скрежетом отодвинулся на стуле за мгновение до того, как Чонгук вскочил с места, рванув к пацану, чтобы схватить за грудки. Но Чонгуку не удалось уцепиться за ткань. Со стороны донесся противный скрежет стула ㅡ резко подскочил Сокджин, вполне осознающий, что напарник невменяем. Блядский подросток, впервые встретивший Чонгука, и тот сумел разглядеть истинные причины крайне странного поведения Чона, а сам Ким, четвертый год работающий с детективом в паре и, казалось, изучивший его вдоль и поперек, до последнего гадал, что же происходит. Как слепы мы иногда бываем, когда дело касается близких нам людей. Хосок поправил пиджак и аккуратно, с тягучей медлительностью задвинул стул, напоследок бросив сочувствующий — теперь уже поистине сочувствующий — взгляд на детектива. После он перевел его на напряженного, словно струна, Сокджина и, получив от того едва заметный кивок, вышел из кабинета. Хосок закрыл дверь в тот момент, когда стол, все это время отделявший его от детектива, оказался опрокинут одним резким движением руки.