***
Мама сегодня утром куда-то вдруг резко засобиралась. А это бы один из тех редких дней, когда они оба с папой дома были. И мы всегда в такие дни гуляли все дружно или ездили куда-нибудь. А вечерами иногда родители нас с Катькой Люде сдавали и уходили куда-то и возвращались поздно и довольные. Правда, один раз папа всё возмущался, откуда взялись балерины сорок восьмого размера (что такое балерины и как он их размер определил?), а мама всё пыталась ему втолковать, что не на то он смотрел. А потом папа понял, что толщина ствола у деревьев-то разная (деревья-то тут причём?!) и маме об этом сообщил. Мама смеялась минут пять и потом сказала, что на балет папу больше не поведёт. Но папа, судя по всему, не сильно из-за этого расстроился. — Марин, может, ты не будешь Катюху с собой таскать? — наблюдая за тем, как мама собирается, спросил у неё папа. — Нет, Брагин, я вас дома точно не оставлю втроём! Мало ли, что вы натворите! — Да чего мы натворим-то? Мы ж с Батошей лапочки. Да, Батонидзе? Я прикинулся пупсиком (как и папа, собственно) и сделал большие глаза. — Ага, а потом вся ванная в грязи, ребёнок корм из собачьей миски по полу раскидал, а ты, Брагин, дрыхнешь с книжкой в руках! — запихивая в сумку необходимые недокреветке вещи, сказала мама. — Ну подумаешь, попробовала Катька немного корма собачьего. Никто ж не умер! — Ага, — с сарказмом ответила мама. — Батону скажи спасибо, что он её от миски своей отпихнул и залаял. — Ну а чего она ему кушать мешает? И действительно, чего это она? Мало того, что вечно воду мою опрокидывает (хоть родители её и ругали за это уже кучу раз), так теперь и до корма добралась! А это мой любимый был, между прочим! А она миску перевернула, размазала всё по полу, что-то в рот потянула… А ей такое вряд ли можно. Поэтому я Катьку носом и отпихнул (она тут же заревела, конечно же). И залаял, чтобы мама пришла. И она пришла, забрала её, успокоила, посмотрела, не проглотила ли она чего, пошла умывать, а папу заставила полы мыть и кормить меня заново. — Ну и в прошлый раз я тебя с Катькой на час оставила, в магазин вышла, — продолжила ворчать мама. — Где я вас нашла? Правильно, на лестничной площадке! Потому что кто-то у меня — герой и полез в остановившийся лифт, парня-сердечника, который мусор пошёл выносить, откачивать, пока «Скорая» ехала, а ключи от квартиры не взял и дверь захлопнул! Мне вообще иногда кажется, что весь подъезд осведомлён, что мы врачи! То бабушка с первого этажа просит давление ей измерить, то соседка из квартиры напротив за таблетками от поноса, извините, приходит, то ещё что-нибудь… — Спасибо, что не «а вырежьте мне аппендицит вот прям тут, на кухонном столе, а в качестве наркоза — молотком для мяса по голове», — буркнул папа. — Тебе что, таблеток жалко? — Нет. Просто меньше, Брагин, трепаться надо, что ты — хирург! — Я вообще с соседями не знаком! Ну только с теми, у кого собаки, может. И дети плюс-минус Катюхиного возраста — я же её вечно в поликлинику таскаю. И вообще, Перочинская, это ты первая начала бесплатно помощь сирым и убогим оказывать. Вот и расхлёбывай теперь, — развёл папа руками. Мама только глаза закатила и Катьку одевать стала.***
Вернулись мама с недокреветкой ближе к вечеру. Мама её тут же папе сунула, меня почесала и принялась заставлять папу что-то представлять. Папа, дремавший до этого в руках с какой-то книжкой, поднявшийся из-за того, что дверь хлопнула, был больше похож на зомби и соображал пока что слабо, но с Катюхой возиться принялся. И маму вполуха слушать. — Нет, ну ты представляешь, я приехала к папе, звоню, как обычно, в дверь, а он не открывает! Катьке жарко, она сидеть устала — такие пробки были, капец! И куда всем в субботу надо резко? Она, естественно, хнычет, капризничает… — Угу, — промычал папа, ловя ртом креветкины пальцы. — Я своим ключом открыла, зашла, а у него на кухне женщина какая-то оладьи жарит! И ещё таким будничным тоном мне сообщает, что папа работает! — мама слезла наконец со своих каблуков и на папу посмотрела. — Олег, ты меня слышишь вообще? — заметила, как тот был увлечён игрой с Катюхой. — Ага, — кивнул папа. — Папа работает, а какая-то тётка у него на кухне оладьи жарит. — Олег, ты, может, чего-то не понял? У папы, кажется, кто-то появился! Мину-у-у-уточку… Это в смысле, у дедушки кто-то появился? Это что он, вместо нас завёл кого-то? Или чего? А если я этой, как папа сказал, «тётке» не понравлюсь? А если она плохая? А если у неё на меня аллергия будет? Зачем дедушка вообще её завёл? У него же есть мы! Мама, папа, я и недокреветка. — Ну а чего в этом плохого-то, кнопка? — усмехнулся папа (он, кажется, в этой мифической тётке опасности не видел). — Он у тебя мужик видный! Или что, когда тебе за шестьдесят, жизнь заканчивается, всё? Вон, Хромов у нас на маме Костика женился недавно. Это плохо, что ли? Тем более, сколько лет папка-то твой один был? — Да не в этом дело, Брагин! — мама уткнулась папе в плечо. — Просто почему он мне ничего не сказал? Я вот ему про тебя сразу рассказала. Ну, почти сразу… А он… Ну не чужие же люди! — Ну может, ему неловко было, не знаю… — Ну вот он мне и сказал, что неловко. А ещё что у нас своя жизнь и он не хочет нас напрягать! Ну серьёзно? — А оладьи-то вкусные были? — неожиданно спросил папа. — Ой, тебе лишь бы пожрать! — закатила мама глаза, отбирая у папы уже успевшую уснуть недокреветку. — Вкусные. И тётка такая ничего оказалась, знаешь. — Ничего плохого или ничего хорошего? — Просто ничего, Брагин, — мама уложила Катюху в кроватку и прикрыла одеялом. — Но обидно как-то, что он почему-то решил, что меня не интересует его жизнь. Я же не яжмамка какая-нибудь, как большинство у нас во дворе, мои интересы далеко за пределы того, как Катюха покакала, выходят. И мне важно знать, что происходит в жизни моих самых родных людей. То есть, на то, что у меня в жизни происходит, тебе, мам, чихать? Ладно-ладно, я запомнил. Записал. Отомщу (может быть). Сделав самый, что ни на есть, обиженный вид, я ушёл в гостиную и улёгся на диван. Дальнейшего диалога между родителями я уже не слышал.