***
А утром следующего дня приехала тётя Эмма. И я понял, почему папа с ней до мамы дружил. Во-первых, она красивая (хоть и совсем на маму не похожа, а мама всё равно красивее), а во-вторых, добрая — подарила мне новый мячик и погладила. Креветке там тоже что-то перепало, но я свой нос в пакет совать не стал — там какие-то «платьица» были, как тётя Эмма сказала, и мясом не пахло. А потом красивая тётя Эмма уехала, почесав меня на прощание за ушком и оставив папе Тамарку. Кто она такая, я, если честно, до сих пор не понял. Но папу она почему-то тоже папой называет. Но если я, обращаясь к папе, говорю «гав», креветка — что-то среднее между «па» и «мя», то эта самая Тамарка говорит «папа Олег». Это у неё, выходит, что, помимо папы ещё какой-то папа есть? Странная она какая-то… А ещё она всё про какого-то дедушку рассказывала — тот у неё, я так понял, тоже свой какой-то. В общем, понятно только то, что ничего не понятно.***
Папа с нами во двор гулять вышел. Погода была моя любимая — много грязных луж, но при этом тепло и солнышко. И пока папа креветку и перекреветку на качелях катал и не видел, я в грязной луже у горки полежал немного (просто меховой я, жарко мне). Тамарка, которой надоело на качелях качаться, побежала с горки съезжать и в мою лужу попой села. Так и сидели мы там вместе, лапами по воде шлёпали. Папа, когда это увидел, в шоке застыл, конечно. Снял Катюху с качелей, на ноги поставил и помчался нас из лужи доставать. А креветка за ним потопала. Ходит она, конечно, ещё не очень хорошо, поэтому соседняя с нашей лужа вполне закономерно стала её. — Твою мать! — выдохнул папа, сгрёб нас в охапку и понёс домой, стирать. Загнав нас всех в ванную, а меня ещё и в саму ванну запихнув, папа с креветок все грязные шмотки снял и в стиральную машинку засунул (хорошо, что она у нас с сушилкой. Только пап, чёрное с белым вместе стирать нельзя, мне мама говорила!). А потом стал им руки мыть — сначала Катьке, которая хныкала, а потом и Тамарке попытался. Но та раскапризничалась и сказала, что сама руки помоет. В общем, пока папа там с этими своими дочками воевал, я уснуть успел — дождёшься его, пожалуй! Потом мы кушали. Ну, точнее, я кушал, а Катька едой кидалась (она у нас воспитанная обычно, но сегодня что-то пошло не так). Тамарка вообще от пельменей нос воротила (ну в смысле?), ей какие-то наггетсы с картошкой фри подавай. Папа креветку с ложки в итоге кормил, а на перекреветку бухтел — небось её тётя Эмма и её этот загадочный дядя Котик таким не кормят.***
Спать я с Катькой ушёл, поэтому не видел, что там папа с Тамаркой своей этой делал. А проснулся от того, что в дверь кто-то позвонил, и папа открывать пошаркал. Интересно, кто там? У мамы с дедушкой просто ключи есть… Я тихонько с дивана спрыгнул, чтобы креветка не проснулась, и пошёл на разведку. Оказалось, вернулась тётя Эмма. Только без креветки, которая чуть больше нашей креветки, но чуть меньше перекреветки и какая-то замученная. Но за ушком она меня всё-таки почесала, даже несмотря на всю свою замученность. — Брагин, а чего так тихо-то? — спросила она у папы. — Ты их обеих в детдом сдал, что ли? Хотя… Судя по срачу… — Спят, — тихо ответил папа. — А в остальном, у нас праздник. Срачельник называется. Пошли чай пить, армянская женщина! Не, тёть Эм, а чего ты хотела-то? Чтобы порядок, как в операционной? Ну, не-е-ет, этого родителям и на работе хватает. Ну и нас много, мы все дружно папе помогали бардак разводить. Он один так высокохудожественно не смог бы. — Как ты Томку поспать уговорил? Она же реактивная! — проверив, спит ли перекреветка, спросила у папы тётя Эмма. — Что ты ей, Брагин, пообещал? — Что тебя наколдую к тому моменту, как она проснётся, — хохотнул папа. — И что котик твой её в «Макдональдс» сводит. А то она, понимаешь, пельмени мне тут есть отказывалась! Ну и песенку спеть пришлось, — так вот что это был за вой такой! Это папа пел, оказывается! — А чего она в футболке твоей спит? — Ну не Маринкину же мне на неё надевать! Погуляли мы хорошо. Дочь наша с горки попой в лужу к собаке скатилась. Вещи постирал. Высушил. Вон, — кивнул в сторону стоящей на балконе сушилки, — досыхают висят. Не беспокойся, младшая тоже жопой в лужу села. В соседнюю. Пока я этих двоих, — кивнул на меня, — вылавливал. Пока папа конфеты-печенья на стол вываливал и чай тёте Эмме делал, я к ней погладиться прицепился. И так хорошо она меня гладила и за ушком чесала, что я даже прибалдел и чуть не уснул, голову ей на колени положив. — И откуда вы его взяли такого, Брагин? — почёсывая меня между ушей, спросила тётя Эмма у папы. — Он какой у вас породы вообще? — Он у нас собака-хирург, — с гордостью ответил папа, ставя на стол чашки с чаем. — Это порода новая. Поэтому собака эксклюзивная, такая только у нас. — Дворняга, что ли? — я недовольно один глаз приоткрыл. Ну что значит «дворняга»? Это оскорбительно вообще-то! — Ну что значит «дворняга»? — повторил за мной папа. — Двортерьер! — вот, другое дело. Так статуснее звучит. — Я его на улице ещё щенком подобрал — он мне под колёса кинулся. А Маринка давно собаку хотела. Вот и живёт он с тех пор с нами. — А Батоном его кто назвал? — я не понял, тёть Эм, ты что-то против моего имени имеешь? — Марина и назвала. Я ничего умнее Катетера и Ярёмки не придумал просто. — Всё с тобой, Брагин, понятно, — закатила тётя Эмма глаза. — Хирургия головного мозга. — Не, по мозгам это к Перочинской — она у нас в семье нейрохирург, — фыркнул папа. И едва папа это сказал, в замке ключом завозили — мама с работы вернулась. Что-то она рано сегодня… А, у неё же тоже выходной, точно. Её просто сорвали какого-то важного дядю посмотреть и проконсультировать. Я, естественно, тут же от тёти Эммы отклеился и пошёл маму встречать. И папа за мной следом потопал. Мама меня за ушком приветственно почесала, а потом в ванную пошла, лапы мыть. Ой-ой… Папа же там не убрал после того, как меня купал. — Бра-а-агин! — донеслось до моих ушей. Так, я под кровать. Хотя, лучше к тёте Эмме — с ней меня мама точно не тронет. Извини, пап, отдувайся сам. Но мама, вместо того, чтобы папу убить, пошла на Катьку смотреть (и чего она там не видела — креветка как креветка, с утра ничего не изменилось). А папа, чтобы маму задобрить, пошёл ей кушать греть — там как раз пельмени с обеда остались. Мои любимые. С индейкой. В общем, мама на папу уже не злилась и даже мимоходом его в щёку поцеловала за то, что он ей кушать подогрел. А он её обнял. И тётя Эмма на них странно посмотрела. Ревнует, что ли? — Брагин, меня, конечно, очень интересует, почему у нас в ванной и детской Мамай прошёл, но я не буду тебя об этом спрашивать, — кладя на пельмени сметанку, сказала мама. — В ванной я террориста пушистого купал, который решил грязевую в луже во дворе принять. С вас, Марина Владимировна, и вашей любви к разным лечебным грязям, пример берёт. А в детской… Ну поиграли девчонки, пока я обед готовил. — Господи, Брагин, ты их что, без присмотра оставил?! — в один голос спросили мама и тётя Эмма. — За ними Батон присматривал. Да, Батон? Я гавкнул. Ага, присматривал. Играли-то они со мной — тискали меня в четыре руки. Ужас! Правда, потом на игрушки переключились и я свалил по-тихому. Но всё равно, как выжил — не очень понятно. И вообще, это что получается, креветка тоже вот в такую большую креветищу вырастет со временем? Не-е-е, я так не согласен. Мне она маленькой больше нравится. И стоило мне это подумать, как из детской послышалось «Па-па! Па!» — креветка проснулась. Мама собралась было подорваться, чтобы к ней пойти, но папа её обратно на стульчик усадил одним движением: — Меня звали, не тебя. Ешь давай. Мама только плечами пожала и стала тётю Эмму про какую-то Америку расспрашивать. Оказалось, что она тоже там когда-то давно жила. Ещё до того, как с папой гулять начала. А ещё оказалось, что они с тётей Эммой в одной больнице работали. Поэтому они ещё про каких-то калек говорили (странные, ей-богу). А тут папа с переодетой и ещё немного сонной креветкой вернулся. Та, маму увидев, чуть из рук у него не вывернулась от радости. Но он крепко держал. Катька тут же давай кряхтеть и брыкаться (спасибо, что не орать — да и не орёт она уже почти, разучилась, что ли?) — уж очень ей, видимо, к маме хотелось, но папа сказал строго: — Дай маме поесть нормально, Кать, ну. — Да нормально, Брагин. Ребёнка отдай, — мама креветку у папы просто отняла. Естественно, Катьку мамины пельмени заинтересовали. Она обеими руками в её тарелку влезла и, попробовав один пельмень на зуб, скривилась и кинула его на пол. А я тут как тут — негоже еде пропадать. Эх, мне бы ещё десяток таких пельменей… Но папа понял, чего я вокруг мамы хожу и сказал: — Нечего, хвостатый. У тебя корм в миске. А мама креветке лапы салфеткой вытерла и сказала, что едой кидаться некультурно. Видела бы ты, мам, что тут во время обеда было… Хорошо, что папа прибрался, пока мы спали. Креветон на маму щёки надул и принялся тётю Эмму разглядывать. А тётя Эмма наконец из ступора вышла и спросила у мамы: — Марин, ты чего с Брагиным сделала? — Замуж за него вышла. И дочь ему родила, — спокойно сказала мама, отправляя в рот очередной пельмень. — Ну знаешь, я ему тоже дочь родила, — фыркнула тётя Эмма. — А замуж-то не согласилась, — фыркнул папа. Не по-о-онял… Это когда это папа тёте Эмме успел лапу и суповой набор предложить? Как он маме лапу и суповой набор предлагал — видел. И на меня ещё бабочку эту дебильную нацепил, чтобы маме кольцо на палец надеть — надо ему было, чтобы я был самым красивым пёсиком. А я и так неотразимый, вон, даже тётя Эмма так сказала. А уж ей-то можно верить — она человек посторонний, с нами не живёт и со мной один день знакома. — Ну ты плохо предлагал, — с сарказмом ответила папе тётя Эмма, забирая у мамы кряхтящую (чего это она вдруг?) креветку. Но креветка, оказавшись у тёти Эммы на руках, тут же затихла, потянув в пасть цепочку, которая у той на шее висела. Интересно, как это тётя Эмма креветочные мысли прочла? Так же только мама умеет! — Ну знаешь, я не твой котик-гинеколог, которому в Штатах целый дом дали, да ещё и полцарства, то есть, пол-отделения, в придачу, — буркнул папа, щёлкая кнопкой чайника. — А там хорошая гинекология, — отметила мама. — Да я знаю, — фыркнула тётя Эмма, — сама пациентом там побывала. Это не то, что у нас в Склифе. — Скучаешь, да? — уцепился папа за это «у нас». — Ни капли, Брагин, — парировала тётя Эмма. — Хотя, твоих дебильных шуток на операциях мне иногда очень не хватает. — Ну вот, признала наконец, что скучаешь без меня в своей Америке! — победоносно улыбнулся папа. — Ой, всё! — закатила тётя Эмма глаза и с Катюхой возиться принялась. А тут из родительской спальни Тамарка выползла. Заспанная, лохматая и в папиной футболке, которая ей как платье была. И к папе на руки полезла. — О, мама пришла! — заметила наконец. — Папа Олег, ты что, правда волшебник? Ну, как Гарри Поттер? — Ну не знаю я, кто такой этот твой Гарри Поттер, — улыбнулся папа, — но кое-что могу. Обещал же тебе маму наколдовать — ахалай-махалай, сяськи-масяськи, наколдовал. И Марину тоже. — Привет, Марина, — Томка слезла с папиных рук так же легко, как на них залезла и побежала обнимать сначала маму, а потом и тётю Эмму.***
Довольная креветища уместилась рядом с тётей Эммой на диване и схватила со стола печеньку. — Ну что, Том, что вы делали сегодня? — поинтересовалась мама. — Сначала в игрушки играли, потом с Батошей, — ага, тискали меня, — потом во двор гулять ходили. На качелях катались. А я ещё и с горки. Потом папа Олег нас кормил, а ещё пообещал мне, что папа Костя меня завтра в «Макдональдс» сводит — картошку фри с наггетсами есть. — Чего-о-о? — у тёти Эммы округлились глаза, и она на папу недоумённо посмотрела. — Мам, а тебе моя сестрёнка нравится? — тут же спросила Тома, звонко чмокая креветку в щёку. Креветка засмеялась. — Да-а, Брагин, — в один голос протянули мама и тётя Эмма, — это у Томки точно в тебя — умение с темы на тему перепрыгивать, — продолжила тётя Эмма. А я запутался. Снова. Кто кому мама, кто кому папа и что такое сестрёнка. И вообще, эту самую сестрёнку можно есть? Маму с папой-то точно нельзя. И тётю Эмму надкусывать не рекомендуется.***
Потом мы с папой и креветками играли в разные подвижные (и не очень) игры, а мама с тётей Эммой чай пили и разговаривали. Доигрались до того, что папа прямо на полу уснул (спасибо, что хоть не как Катька иногда — в моей лежанке). Но мы с креветками на это внимания не обратили и, по просьбе мамы, просто подальше от него отползли, чтобы мячиком в него не попасть. Чуть позже мы с мамой и креветкой пошли тётю Эмму с Томкой провожать — за ними этот загадочный дядя Котик приехал. Томка меня ещё очень торжественно на поводке вела — мама ей доверила, а потом тёте Эмме заявила, что сестрёнку (братика, спящего в машине и Катьки ей недостаточно) хочет и собаку. Такую, как я, естественно. Правда, тётя Эмма сказала, что ей только собаки не хватает (в дополнение к живущим дома кроликам и коту) и что с собакой и тремя детьми она точно застрелится. Или повесится — она ещё не решила. А ещё мама всю тётьЭммину семью на Катькин послезавтрашний день рождения пригласила. Сказала, что тётя Нина с Павликом будет — всем будет с кем играть. И что ещё какой-то Никита, сын дяди Куликова, приехал на праздники из какого-то Екатеринбурга. Это что это получается-то? Креветка, Пашка, креветка, которая у дяди Котика в машине спит, которая чуть больше нашей креветки, Томка, которая креветища и ещё какой-то таинственный Никита… И я один. Лапки мои, ушки, носик и хвостик! Куда прятаться-то, а?