Another life / Другая жизнь

      — Ты что, американских романтических комедий пересмотрел?              Галф старательно демонстрирует, что он не восторге от этой идеи.       Совсем не в восторге.              Потому что этот придурок Суппасит вдруг назначил ему встречу в торговом центре, а теперь буквально тащит его в магазин одежды, по пути уговаривая:              — Ну ты же понимаешь, что ты должен выглядеть соответствующе, когда будешь знакомиться с моими родителями.              — А что не так с моей одеждой? Она чистая и аккуратная…              Галф искренне не понимает, в чем проблема, словно в первый раз рассматривая обычные черные джинсы и такую же худи.       Скромно же и со вкусом, ну. Черный всегда в моде.              — Именно. Только чистая и аккуратная.              — А что еще надо-то? — Он пытается вырвать руку из захвата, но альфа оказывается на удивление сильным.              — Ну сам посуди, — Мью даже останавливается перед витриной очередного модного магазина, смотрит то на манекен, то на Галфа, словно прикидывает что-то. — Нам нужно, чтобы родители поверили в реальность наших отношений. А они в жизни не купятся на то, что моей парой стал парень с... хм, весьма непримечательной внешностью.              — Богатый внутренний мир уже не рассматривается? Или не котируется?              Галф не может не подколоть, хотя кулак боли сжимает его глупое сердце. Потому что все знакомо до дрожи: оценка только по внешности, по каким-то признакам, которым ты соответствуешь (нет).              Но Мью его удивляет, потому что тот становится на мгновение как будто даже серьезным:              — Котируется. Когда я буду выбирать себе настоящую пару, то буду делать это тщательно: мне не нужна красивая пустышка, с которой не о чем поговорить между сексом. Чтобы не было потом “о чем нам с тобой трахаться”.              Галф цепенеет от такой странной откровенности, на которую он точно не рассчитывал, потому что они друг другу чужие, никто по сути. Но продолжает внимательно слушать, потому что… неожиданно хочет это узнать. А Мью уводит в нужную ему сторону свою неожиданную речь:              — По сути мне тоже нужен партнер, но с которым у нас будет не только деловые отношения, но еще и дружеские, и любовные. Но моих родителей это мало волнует, потому что у них имеются другие критерии: успешность семьи, из которой моя будущая пара, чтобы можно было провести успешное слияние бизнесов наших компаний.              Успешность…       Галф горько усмехается и даже не скрывает этого: ему таким точно похвастаться не выйдет. Он — никто и звать его “никак”, как и всех его предков.              С отцом-альфой он почти не общается, потому что он оказался ему не нужен очень давно, сразу после развода родителей. Да и для данной цели это уже и не важно: какую ценность для семейства Тончививат будет иметь простой работник с завода?              А отец-омега… Что же, Галф его вовлекать во все это в жизни не будет, потому что… не хочет. Он не хочет, чтобы тот знал, что его сын опустился настолько, что вынужден изображать отношения с тем, кто попросту его использует. Потому что это будет еще один жалостливо-снисходительный взгляд и неозвученные мысли о том, как он опустился до такого…              Да, опустился.       И, вероятно, дно еще не пробито, потому что в нем теплится гордость — по крайней мере какие-то ее крохи. Поэтому он не позволит Мью себя украшать как новогоднюю елку к торжественному приему.              Но тот добивает его, заставляя пошатнуться и почти упасть в удачно подставленные руки, когда Галф слышит:              — И я сказал им, что ты — омега. Бету они ни за что не одобрят несмотря на всю любовь ко мне. Им же нужен наследник.              Галф даже не слышит, каким ядом сочится последнее предложение.       И надрывом.              Омега.       Бету не одобрят.              Галф смотрит широко раскрытыми глазами на человека, который только что безумно больно, буквально наотмашь его ударил. Не физически, конечно, но вот так принизив и опустив, дав понять, что он-то не полноценный человек, раз приходится его называть тем, кем он по сути не является, потому что не способен зачать и выносить ребенка.              Не плакать.       Держаться и не дать этой предательской соленой жидкости просочиться сквозь ресницы, которыми невольно начинает моргать быстро-быстро.              Что тут же замечает Мью, который даже останавливается и перестает его тянуть в этот злополучный магазин:              — Эй, ты чего…              — Сказал, что я — омега? — Галф с трудом выдавливает из себя каждое слово, до сих пор не веря своим ушам.              А Суппасит, видимо, понимает, что ничего хорошего не выйдет из его затеи затащить парня в магазин, особенно когда он с таким выражением лица:              — Эммм, да. Это проблема?              Вот и как ответить на этот вопрос?       По сути риторический.              Потому что да, это — проблема, но только для Галфа, потому что это его бремя и его травма, а чужие люди как минимум в этом не виноваты и за это не отвечают. Просто… так сложились обстоятельства, так решила судьба, так сошлись звезды — выберите подходящий вариант. Но итог все равно один: он стоит сейчас перед парнем, который не видит ничего такого в том, чтобы назвать его, бесплодного, омегой перед своими родителями.              Мью, очевидно, совсем невдомек, как больно и горько от этого Галфу.       Настолько, что приходится кусать дрожащие губы, чтобы не дать прорваться наружу этим жутким всхлипам, которые тут же его раскроют.              Но Суппасит перед ним сейчас странно бледный и взволнованный. Его руки, оказывается, уже лежат на плечах Галфа, а ладони успокаивающе поглаживают:              — Прости, я не подумал о том, как ты это воспримешь… Обычно беты спокойно к этому относятся. Прости…              Ага, спокойно, потому что смиряются настолько, что не дают этой звонкой яростной боли выбраться наружу, дабы не веселить ею окружающих, которые часто не стесняются посмеяться в очередной раз и над убогостью, и над теми тайными надеждами, что заставляют так страдать.       А вот Галф до сих пор не смирился, поэтому ему горько.              Поэтому сейчас кроваво-красные капли стекают по внутренней стороне ладоней из-за ногтей, что впились в них. Но он почти не чувствует этой боли, физической, потому что изнутри его ломает куда сильнее.              Галф, практически не мигая, смотрит в это прекрасное лицо, в эти черные глаза, в которых плещется неожиданное сожаление. Неужели Мью способен на эмпатию? Неужели и этот безбашенный золотой принц их университета способен испытывать муки совести?              Наверное, может, потому что виновато заглядывает в глаза и шепчет, поглаживая плечи и предплечья:              — Прости, пожалуйста, я — идиот. Я не подумал о том, как это будет выглядеть со стороны для тебя. Ну прости… Хочешь — стукни меня за это? Или что хочешь? Я сделаю все, что угодно, чтобы ты меня простил.              — Все, что угодно? — Галф шепчет, просто повторяя то, что смог услышать из всей тирады.              — Да! — Мью словно ухватывается за эту реакцию. — Хочешь — никакой новой одежды для ужина? Придешь в том, в чем считаешь нужным. Хоть в трусах и каске.              Галф даже улыбается от этой попытки пошутить, но все же отвечает:              — Хочу.              Потому что он сейчас не в состоянии выдержать его и изнуряющий шоппинг под строгим оценивающим взглядом Суппасита, который точно заметит каждый недостаток в его внешности и будет подкалывать за отсутствие вкуса. И, как бы ни было приятно ощущать тяжесть ладоней на своих плечах и их мягкие прикосновения, он вынужден отодвинуться:              — Пусти, пожалуйста, я уже в порядке.              — Да, конечно, — Мью тут же отодвигается, но не отходит, а придерживает его за локоть, словно боится, что Галф сейчас упадет.              — Мне надо… в туалет, — он бросает тайком взгляд на свои руки и радуется, что во всем черном: не будет видно пятен крови.              — Да, конечно, давай тебя провож… — начинает было говорить его партнер, как осекается и силой поворачивает его руку ладонью вверх. — Это еще что?              Что-что…       А то сам не видит…       Следы от ногтей, которые уже не скроешь никак, потому что красные лунки отчетливо выделяются на бледной коже, как и капли крови, что стекают на его одежду.              Но Галф выбирает стратегию отрицания, поэтому вырывает руку из захвата и прячет ее вместе с товаркой за спину:              — Ничего, мне надо просто умыться…              — Ага, как же! — Мью уже больше не хватает его за ладони, но берет за локоть. — Пошли со мной.              Он не успевает и пикнуть, как его затаскивают в аптеку, где этот чертов Суппасит несмотря на все попытки отговорить, покупает кучу всего для обработки и дезинфекции ран, а потом все-таки идет с ним в туалет, где буквально рычит на Галфа, когда он включает любимую пластинку “отвали — я все сам”.              Неужели не понятно, что он просто не привык к такому?       Чтобы хоть кому-то было дело до того, как он себя чувствует и болит ли у него что-то.       И вообще, нужна ли ему помощь.              А Мью сначала подтвердил эту теорию, потому что тому было плевать и на мнение Галфа, и на его мысли, и на его чувства. Но потом сам же и опроверг — он видит это на выразительном лице, с которого сейчас стерты бахвальство и какой-то нездоровый задор, а остались лишь сопереживание.       И никакой блядской жалости, от которой хочется выть и вешаться.              Что же, иногда “ничего хорошего” может превратиться в “ничего так, даже хорошо”, когда есть рядом тот, кто обрабатывает ватным диском с антисептиком твои раны и даже дует на них, чтобы было не так больно.