Another life / Другая жизнь

      Сегодня еще один сложный день в его жизни, потому что нужно:              а) Выдержать несколько зубодробительных пар в универе — учебу еще никто не отменял. Даже наоборот: она для Галфа куда приоритетнее, чем вопросы с Мью.       б) Выдержать еще одну личную встречу, потому что им с Суппаситом нужно разработать легенду для родителей. Не ту историю на “отъебись”, что пока что съел Майлд (но явно не отстанет и точно душу достанет, чтобы узнать подробности), а что-то более обстоятельное и правдоподобное.              И с каждым пунктом случился большой затык.              Во-первых, его новый статус, как оказалось, волнует очень многих студентов — омег, конечно же. Он и до этого ловил на себе разные взгляды: взволнованные, любопытные, испытующие, вопрошающие “что такого Мью нашел в этом замарашке”. Но сегодня… он получил настоящий заряд злобной зависти, когда его зажала толпа в малолюдном коридоре, чтобы допросить с особой тщательностью.              — Что ты сделал?              — Что ты наговорил Мью, что тот выбрал тебя?              — Или ты в постели позволяешь ему все, что приличная омега даже не подумает?              — Извращенец!              — Да он вообще бесчувственный как робот — вон, даже не реагирует! Точно в кровати симулирует, чтобы обмануть Мью!              Галф стоит и смотрит на них: злящихся, беснующихся, сходящих с ума от ярости и бессилия, что выбрали не их — и по неизвестной причине, которую они готовы вырвать у него с кровью.       Из него.       Если понадобится — разодрать на части, разобрать по косточкам, рассмотреть под микроскопом каждую клеточку, чтобы понять, какое такое отклонение в нем есть, что привлекло внимание такого альфы.              А ничего в нем такого нет — совсем.       На самом деле как раз его ущербность — это тот элемент, который и обратил внимание Мью, а точнее — его нежелание претендовать на что-то большее, чем их вынужденное партнерство. Но о таком не скажешь же чужим людям, правда?              Да и не хочет Галф ни оправдываться, ни объяснять что-то этой толпе, которая готова его порвать за любое неверное слово или движение. Поэтому он просто стоит ледяным столбом без эмоций. Стоит и смотрит на то, как кипят человеческие чувства вокруг него, доходят до предела, до своего максимума, а ему все равно. Даже если сейчас уничтожат, перемелят в крошку эти жернова — наплевать.              Потому что внутри у него пусто.       Где его эмоции?       Где страх?       Где хотя бы инстинкт самосохранения?              Ничего нет.       А для чего самосохраняться?       И для кого?       Никому это не надо, никто за него не переживает. Вероятно, даже не заплачет, если вдруг сообщат им грустную новость, что нет больше Галфа Канавута.              Разве что Грейс… Эта малышка может расстроиться, потому что он растил ее как своего ребенка. Сестра родилась, когда Галфу было 10 лет — уже достаточно для того, чтобы его автоматически перевели во “взрослые” и отдали ребенка на воспитание. Конечно, его папа тоже занимался ею — куда без этого, но отношения с новым мужем, отцом Грейс, совсем не клеились, тот почти сразу оставил семью, то есть их втроем. Вот Галф в свои 10 понял, что детство закончилось — началась суровая взрослая жизнь.              Уже тогда ему было мучительно стыдно, когда он, гуляя с малышкой в парке, ловил на себе укоризненные взгляды: “такой молодой, а уже с ребенком”. Кто-то даже был настолько бесцеремонен, что подходил и прямо это в лицо бросал — тогда он краснел и говорил, что ему всего 10-11-12..., просто он выглядит немного старше своих лет, а это — его сестра.              Верили ли ему?       Да какая разница…       Просто уже тогда он понял, что дети — это сложно и хлопотно.       Очень сложно.              Возможно, если бы это был его собственный ребенок да в “правильном” возрасте — все воспринималось бы по-другому. Но без нужного “пакета” гормонов, что вырабатываются только после родов, Галф получил все тягости родительства без его радостей.              Нет, сестру он любил — очень. Эта милая очаровательная девочка радовала его своей улыбкой, он играл с ней, заплетал косички, водил в детский сад, кормил, а потом пришла пора домашних заданий в школе… Но потом, когда ему стукнуло 18, все стало очень сложно, и он уехал в Бангкок — подальше от… всего.       От всех.       От него.              Потому что любил, но хотел освободиться: слишком много он вложил в эти отношения — от него почти ничего не осталось. Потому что был именно таким, каким его хотели видеть: хорошим мальчиком, не приносящим проблем, послушным.       Идеальным, блять.       А он не такой. Он просто устал быть таким не для себя.              Он начал новую жизнь, даже имя сменил — никто не знает его тут под старым, Гуп. Теперь он отзывается только на Галфа. Так сказать, все с чистого листа. Но если тыльная сторона руки испачкана чернилами прошлого, то эти страницы тоже не будут уже девственно белыми. Поэтому даже в новом месте он остался тем, кем всегда был: изгоем.              Симпатичный, но недостаточно, чтобы с кем-то конкурировать.       Некоторые даже называли его милым — да, может быть иногда он и сам считал себя таковым. Но зеркало все равно отражало безжалостную правду, которую уж лучше прятать за длинными отросшими волосами, что хоть немного скрывают это лицо, и объемными черными балахонами. Потому что это все прячет не только тело — всего Галфа.       Целиком.              Но и тут его как-то нашли, выцепили из толпы, заметили.       Заметил.       Мью.              Да, он сам виноват, что допустил это все, но никто его не заставлял соглашаться на весь этот фарс. А теперь пришла пора расплачиваться…              Он не будет плакать или просить его отпустить — не дождутся, у него все еще есть остатки гордости. Именно она составляет тот остов, что не дает ему каждый день падать на колени без сил.              Галф сжимает кулаки, но не чтобы дать отпор — просто так проще будет выдержать боль…              — А ну отошли от него! Я кому сказал!              Рука, что обнимает его напряженные плечи, уже до боли знакома: с красивыми длинными пальцами, увита каналами вен, что столь эффектно выделяются. Но именно эта конечность дает ему какую-то странную уверенность и даже надежду: он сейчас не один. По крайней мере на этом небольшом жизненном промежутке так приятно ощущать, что рядом есть человек, которому ты нужен хотя бы в утилитарном смысле и который готов подставить тебе свое плечо.              А Мью все не успокаивается. Галф никогда не видел его в таком гневе: ноздри раздуваются, глаза сверкают злостью, пока тот реально орет на толпу, которая не собирается расходиться:              — Я же ясно дал понять: он под моей защитой! Или вы хотите себе проблем?              Все-таки аура альфы сразу дает о себе знать, особенно такого доминантного: и куда делись эти омеги, которые готовы были стереть Галфа в порошок из-за ревности и зависти? Теперь они все дружно поджали фигуральные хвосты и чуть ли не скулят, выпрашивая снисхождения:              — Ну пи`Мью…              — Мы не хотели…              — Мы просто хотели поговорить… Нам же интересно…              — Хотите знать, почему я выбрал его? — Мью неожиданно успокаивается и понижает голос.              — Да! — Все-таки эти создания еще не теряют надежду получить тот самый заветный рецепт успеха.              — Потому что он не вешался на меня! У Галфа есть чувство собственного достоинства, есть стержень и есть, в конце концов, мозг, чтобы не вести себя как тупая омега, которая мечтает только об одном: как захомутать альфу и выскочить за него замуж. Он на самом деле учится, а не ищет себе мужа, получает стипендию и даже общежитие за свои оценки. Умный, красивый, гордый, потому что не полез с вами ругаться, а ждал, пока вы прооретесь и успокоитесь. И вы считаете, что мало причин выбрать его, а не вас?              Галф в удивлении пялится на парня, который выдал такую пламенную речь, что заставила его потерять дар речи.              Умный?       С чувством собственного достоинства?       Красивый?              Мью точно про него говорит?              — Все, расходитесь — больше тут ловить вам нечего, — Мью машет рукой, чтобы уж наверняка дошло. — И еще раз увижу такое — вам мало не покажется!              Народ недовольно бурчит, бросает на Галфа настороженные взгляды, но постепенно уходит, а Суппасит поворачивается к нему:              — Ты как — в порядке? Они ничего не сделали?              — Нет, — голос еле прорезается из-за сдавленного эмоциями горла.              — Ты совсем ледяной, — Мью берет его руки между своими ладонями и растирает их. — Пойдем, я куплю тебе кофе и поесть. Ты еще и бледный.              И снова этот ступор, когда Галф не может отказать, хотя обычно шипит и шлет всех лесом. Поэтому покорно и без сил плетется следом в столовую, где ему и правда покупают дорогой напиток из кофемашины и даже вкусное пирожное.              — Вот, подкрепись немного.              Он обхватывает ладонями чашку и пытается согреться, а также унять внутреннюю дрожь, но все же не может не спросить:              — То, что ты там сказал…              — Да? — Мью тоже делает глоток кофе и внимательно смотрит.              — Это правда?              — Конечно, — тот кивает и даже улыбается. — Зачем мне врать?              — Чтобы защитить меня? — Галф недоверчиво качает головой.              — Я могу это сделать и без выдумок, — парень хмыкает.              — Но… красивый? Кто в это поверит?              Если он еще может с натяжкой назвать себя умным.       И упертым — о да, несомненно.       Но красивым?              — А что тебя смущает? С глазами у меня еще все в порядке, — Мью неожиданно тянется к его лицу и отводит прядь. — Ты и правда очень симпатичный, когда не прячешься.              О нет, только не это!       Галф шарахается от этого прикосновения как черт от ладана, потому что ему не нужны отношения — не так, не такие!              — И теперь мне даже не надо придумывать историю для родителей: расскажу все, как есть. Познакомились, увидел тебя, влюбился — и у твоих ног теперь.              Влюбился?       Суппасит?              Галф насмешливо фыркает:              — Да кто в это поверит? Чтобы ты? В меня?              — Весь университет уже в это верит, — Мью как-то внимательно на него смотрит. — Я умею убеждать, как видишь. Думаю, что родители тоже это поймут, когда тебя увидят.              — Поймут, что такому, как я, рядом с тобой не место? — Галф насмешливо улыбается, но это горечь самоиронии.              — Поймут, что тебя есть, за что любить. Потому что я не соврал сегодня.              Он замирает и смотрит в эти неожиданно серьезные глаза.       И очень жалеет о том, что этот паралич чувств, испытанный ранее, ему больше не грозит — сейчас они слишком сильно бурлят под тонкой ледяной коркой, что вот-вот даст трещину.