Another life / Другая жизнь

      — Ну как-то так… — Галф смотрит на разложенное на полу толстое одеяло вместо матраса. — Завтра обещали поставить еще одну кровать, хоть это и против правил проживания. Но Майлд умеет убеждать и забалтывать как никто — даже комендант общежития не может ему сопротивляться.              — Спасибо, — Мью непривычно тихий и молчаливый, отвечает односложно и не глядя в глаза.              — Где ванная комната, ты уже знаешь. Но долго там не сиди, а то Ран опять будет кричать, что ему помыться не дают. Держи полотенце, — он протягивает его парню, а тот молча принимает и так же тенью скользит в сторону выхода.              Они оба обходят тему того утра, каждый, вероятно, по своей причине. Но Галф тем более не будет упоминать об этом вслух сейчас, когда ситуация настолько неоднозначна.              Он поддался эмоциям и предложил пожить у себя — и кому? Человеку, к которому ему и на пушечный выстрел лучше не подходить. А вот что-то пошло не так, потому что Суппасит теперь будет у него под боком, как минимум несколько дней, пока не найдет себе жилье.              Но вот как жить ему самому, никто не скажет. Потому что нет никаких гарантий, что он снова не сорвется, оказавшись так близко, а потом снова будет… жалеть?       Может быть.       Но не о том, что случилось, а о том, что не случится.              Галф — реалист.       И понимает, что у него не было бы ни единого шанса приблизиться к такому, как Мью, если бы не этот глупый и странный договор, который связал на какое-то время двух таких разных людей.              Но теперь… этот гордиев узел разрублен? После всего того, что случилось в особняке Чончививатов, вряд ли теперь нужно им изображать пару перед родителями. А в университете его давно уже никто не трогает…              Он замирает и невидяще смотрит на сумку с книгами и вещами, которую они привезли из квартиры Суппасита. Скоро этого всего не будет в его комнате, как и парня — в его жизни.       Но такова реальность: такие как Галф не могут быть рядом с такими, как Мью.              Последний же тихо заходит в комнату с влажными после душа волосами и полотенцем в руках и растерянно оглядывается по сторонам.              — Можешь повесить сушиться на стул — завтра покажу тебе, где балкон. Там тоже можно оставлять вещи, — Галф неловко кивает на предмет мебели между ними.              — Ага, спасибо, — тот все еще явно подавлен, потому что вешает полотенце, тут же ложится на свое временное ложе и отворачивается к стене.              — Ну если тебе больше ничего не надо — давай спать, — он настороженно смотрит, но подходить боится, поэтому забирается с ногами на свою кровать и накрывается одеялом. — Спокойной ночи.              Тишина.       Галф еще минуту ждет ответ, а затем выключает ночник: спать так спать.              Но сон не идет.       Было бы странно, если бы он тут же заснул, потому что организм явно взвинчен из-за произошедшего. Он нервничает, что сейчас не один в комнате, это слишком непривычно и поразительно для него: быть с кем-то. И Мью явно тоже не спит, потому что с его стороны слышится какое-то странное резкое дыхание.              Галф приподнимается с подушки и прислушивается, а потом спускает ноги с кровати, чтобы фактически подползти поближе к этому кокону на полу:              — Мью… С тобой все в порядке?              Глупый вопрос человеку, который плачет и пытается это скрыть, но он и правда не знает, что еще сказать. Зато знает, что может сделать: положить ладонь туда, где должно быть плечо (в темноте и под одеялом же ни хрена не видно), и успокаивающе его поглаживать.              Теперь он рукой чувствует эти судорожные подергивания тела, когда эмоции другого так и рвутся наружу. Но Галф сам вздрагивает, когда слышит тихое, хриплое, сквозь слезы:              — Как же я себя ненавижу…              Это настолько откликается в его душе и резонирует с тем, с чем он просыпается и засыпает каждый день, что он даже теряет дар речи на какое-то время. Потому что никак не ожидал такого от Мью: успешного, красивого, популярного.              Но Галф понимает, что эти слова сказаны под воздействием эмоций, возможно почти неосознанно, потому что такое не говорят вслух при посторонних, к коим он точно относится. И тем не менее, он пытается достучаться, продолжая мягко успокаивать:              — Поделишься?              Вот так, без ярко выраженного любопытства и давления.       Чтобы Мью понимал: у него есть выбор, говорить или молчать.              — Я всем приношу только несчастье, — и снова молчит, словно замыкается в себе.              Его глаза уже привыкли к темноте. Галф смотрит на напряженную спину, зарывшуюся в подушку голову, пальцами чувствует подрагивающие плечи и не может не возразить:              — Это не так. Есть так много людей, которые тебя любят. Они точно рады, что ты есть в их жизни.              — И есть родители, которые никогда не были мной довольны — что бы я ни делал. Все плохо, все не так. Если мама еще как-то пытается это сглаживать, то отец никогда не стеснялся в выражениях, потому что я не оправдал его ожидания: не стал тем наследником, которым он мог бы гордиться. А я не хочу им быть! Не хочу заниматься делами фирмы! — Мью срывается почти на крик, слова ломаются из-за слез и спазмов в горле. — Я вообще не понимаю, кто я и чего хочу…              — Ну, это нормально — искать себя, — Галф подбирается еще ближе, ложится рядом и аккуратно приобнимает со спины, теперь перебирая пальцами волосы. — Со временем ты точно определишься. Еще слишком рано ставить на себе крест.              Как это сделал он сам.       Но у него — совсем другая история, более горькая и отчаянная…              — И ты тоже меня ненавидишь… — Это звучит не как вопрос, а как утверждение, словно Мью и не нужно в этом убеждаться.              — Я? Нет, — Галф отчаянно машет головой, словно парень вообще может это увидеть, но вдруг почувствует. — За что мне тебя ненавидеть? Я сам просил помочь мне — ты согласился, никаких обид.              — Но из-за меня тебе было больно. Я должен был догадаться, что отец будет искать на тебя информацию, но был беспечен и надеялся, что пронесет. А в итоге он напомнил тебе, что ты не омега, в такой жесткой форме. Это было так унизительно даже для меня, я даже представить боюсь, что чувствовал ты... Я видел, как ты сжался тогда, как тебе было плохо — это все из-за меня!              Тут сложно отрицать очевидное, потому что ему и правда тогда было очень плохо. Галф прислушивается к себе: есть ли там, внутри, обида на Мью?       Нет, ее нет.       На судьбу, жизнь — да.       На себя, потому что творит так много глупостей.       Но не на человека рядом с ним.              — Я знаю, что ты это не специально, поэтому твоей вины тут нет. Я на самом деле не злюсь.              Он утыкается лбом в напряженную спину и прижимается к натянутому как струна телу, чтобы дать понять: он и правда не сердится.       Да, у них есть недомолвки и замалчивания, но это касается того, что происходит между ними наедине, а не родителей Мью или толпы в университете.              Мью замирает в ответ на эти слова, а затем как-то робко оборачивается, чтобы посмотреть на него:              — Правда?              — Правда. Какой смысл на тебя ругаться, если ты сам себя больше всех наказываешь и порицаешь?              Даже в полутьме видны отблески слез на щеках, хотя очевидно, что парень их всячески пытался сдерживать.       Наверное из-за этого рука сама тянется, чтобы их вытереть.       Чтобы соленая жидкость не разъедала кожу.       Чтобы Мью не было так больно.       А его собственная боль… подождет, ему не привыкать.              Парень неожиданно хватает обеими руками его ладонь и прижимает к щеке, как-то отчаянно бормочет:              — Прости, прости, прости… Прости меня… Я — монстр, чудовище…              А у него разрывается сердце из-за чужих страданий, которые почему-то становятся в данный момент важнее его собственных.       Наверное из-за этого он обхватывает свободной рукой эту буйную головушку и прижимает к груди, баюкая:              — Все хорошо, все хорошо…              Галф не знает, кого сейчас уговаривает, себя или Мью, потому что уж точно не хорошо и не все. Между ними еще столько вопросов, на которых ни у кого нет ответа. Но в данный конкретный момент те словно уходят на второй план, потому что куда важнее то, что у них обоих рвется изнутри: желание помочь и защитить.              Пусть у них нет никакого будущего.       Пусть.       Пусть через несколько дней их пути разойдутся.       Пусть.       Пусть больше нет контракта, которых их связывает.       Пусть.              Сейчас они не альфа и бета.       Сейчас они — два человека, которые странным стечением обстоятельств прибились друг к другу в океане бурной жизни и судорожно цепляются один за одного в попытках не утонуть, выплыть. И не важно, что оба они не умеют плавать — достаточно того, что они держатся друг за друга.              По крайней мере он сам готов быть этим спасательным кругом для Мью — пока он тому нужен.       Сегодня, завтра или еще несколько дней — не важно.       Потому что именно в такие моменты он чувствует себя нужным и важным, хоть для кого-то в этом мире.              Пусть даже на краткий срок.       Пусть.              Но он и представить никогда не мог, что такой, как Мью, будет нуждаться в таком, как он. Поэтому Галф обнимает парня чуть сильнее, чем это позволено, и утыкается носом в шелк черных волос, жадно вдыхая уже такой знакомый запах.              Потому что его тоже надо спасать, пусть он это отчаянно отрицает даже перед самим собой.