Another life / Другая жизнь

      Острое чувство дежа-вю охватывает его, стоит только открыть глаза. Потому что снова утро, и снова он просыпается с Мью.       В его руках.       В его тепле.              Но теперь между ними все по-другому, потому что он видит не яркого и уверенного в себе альфу, а человека, который запутался, которому больно и страшно — словом, такого же, как он сам. И в руках этого человека хочется находиться даже будучи в полном сознании, не делая скидку на помутнение рассудка от желания и вспышки гормонов.              Тот, кажется, тоже проснулся, потому что каким-то уже странно-привычным жестом утыкается носом ему в шею и выдает хриплое и вызывающее мурашки:              — Доброе утро.              Ну да, они вчера тогда вот так заснули на “постели” Мью, потому что тот плакал слишком горько — настолько, что не хотелось оставлять его одного и без поддержки, потому что Галф как никто знает, каково это — быть одному, полагаться только на себя. Но это не отменяет смущение, в котором он сейчас тонет с головой. Поэтому не смеет повернуться, чтобы посмотреть глаза в глаза, когда отвечает робкое:              — Доброе утро.              Мью явно еще до конца не пришел в себя, потому что не отодвигается и не выпускает его из объятий, а только прижимается еще сильнее и трется подбородком о загривок, а затем и всем лицом, вдыхает только ему одному известный запах.       Потому что никто так не нюхает Галфа.              — Ты что делаешь?              Он решает все-таки уточнить, потому что не знает, как себя вести.       То ли позволить себе еще минутку слабости и побыть еще немного в этих руках.       То ли с ужасом вырываться, чтобы не давать себе ложную надежду.              — Просыпаюсь.              Правая рука подозрительно скользит по его торсу и останавливается у кромки шорт. Галф почти перестает дышать, когда перехватывает ее своей, не давая опуститься ниже:              — Мью…              — Хм?.. — Того явно не смущает этот препон, потому что у него есть еще одна рука, которая страхует и ложится на немного выступающий животик, легко поглаживая его.              — Я еще раз спрашиваю: что ты делаешь?              Его разрывают на части противоречия, потому что с одной стороны ему очень приятно — он всегда был весьма тактильным, а с другой — он не знает, что это все значит для Мью. Или тот спросонья тискает всех, с кем получилось проснуться в одной постели?              — Глажу тебя, ласкаю, — тот озвучивает очевидные вещи, но задается риторическим вопросом. — Разве тебе неприятно?              Он не знает, как ответить, потому что врать не хочется, но не хочется и обманываться. Поэтому выбирает самое сложное — правду:              — Приятно, но…              — Но? — Рука Мью продолжает наглаживать животик, уже даже не пытаясь спуститься чуть ниже.              А Галф в волнении сжимает другую ладонь:              — Но зачем ты это делаешь?              — Потому что мне это хочется и потому что тебе это приятно, — тот пожимает плечами.              Он этого не видит, но чувствует плечами и спиной. И при этом все равно не может не спросить, хотя сжимается от страха перед возможным ответом:              — Тебе хочется? Но почему?              — Потому что ты здесь рядом со мной несмотря на то, что боишься и бегал от меня всю неделю после нашего прошлого совместного пробуждения.              Галф замирает от страха, потому что Мью озвучивает постыдную правду, которую бы он предпочел и дальше замалчивать.       Или вообще забыть.       Стереть память себе и этому парню.              Но тот не останавливается на достигнутом и добивает:              — И несмотря на это ты пошел со мной на ужин с родителями, поддержал меня там. Тебе сделали очень больно, но все равно ты не отвернулся от меня и предложил свою помощь. Поэтому я позволяю себе надеяться, что все мои усилия были не зря — и ты позволишь остаться рядом, пусть и ненадолго.              Теперь он вообще ничего не понимает, но ему нужно видеть лицо Мью, поэтому он немного оборачивается и… на несколько мгновений перестает дышать от боли, что он видит в чужих глазах:              — Усилия? О чем ты? — Шепчет, потому что боится спугнуть и разрушить то хрупкое равновесие, которого он достиг в этих руках.              — Ты же с самого начала дергался и шарахался от меня как черт от ладана, — Мью как-то горько улыбается. — Ну что, скажешь, что это неправда? Ты уходил в агрессию на все мои стандартные подкаты, злился и закрывался в себе еще больше.              — Что, не сработали приемчики? — Галф и сейчас начинает выходить из себя, потому что он не подопытная мышка, а живой человек со своими чувствами и эмоциями.              — Не сработали, потому что ты зеркалил их и делал вид, что тебе все равно, — парень вздыхает и касается указательным пальцем уже высвобожденной из захвата руки подбородка. — Поэтому я понял, что надо менять стратегию.              — Но зачем? — Он все еще ничего не понимает, но при этом перестает вырываться.              — Потому что я хотел до тебя все-таки дотянуться, достучаться.              — Но зачем?! — Да, Галф умеет задалбливать, но ему важно знать.              — Потому что ты мне нравишься.              Тук-тук.       Тук.       Тууууук.       Пожалуйста, минута молчания по его сердцу, которое только что перестало биться из-за Мью Суппасита Чончививата.              Он во все глаза смотрит на парня, потому что не верит услышанному, а тот продолжает его добивать:              — Я не буду врать о любви с первого взгляда — не было этого, да и не верю я в такое. Влюбленность — вполне, но не любовь. Сначала ты меня зацепил своими колючками, потому что не вешался на меня и не предлагал себя, как это делают остальные, а лишь ворчал и огрызался в ответ — это заставляет обратить на себя внимание, знаешь ли.              У него в голове не укладывается:              — Но зачем тебе лезть к тому, кто в тебе не заинтересован? Зачем тебе я? Я же самый обычный...              — Потому что в тебе я увидел себя, такого же бунтующего и сопротивляющегося, только по-своему. Я захотел присмотреться поближе, а ты не пускал — это на самом деле интригует. Но потом я присмотрелся и понял, что это напускное, потому что ты мог отвечать резкостью на слова, а вот твое тело говорило мне о том, насколько ты… — Мью почему-то замолкает.              — Что? Насколько я — что? — Галф не выдерживает и переспрашивает, потому что его голова кипит от мыслей.              — Мне сложно это сформулировать правильно, — тот в задумчивости закусывает губу и смотрит куда-то вниз, словно подбирает слова, а потом поднимает глаза снова. — Это своего рода желание близости с другим человеком. Ты словно умираешь от жажды в пустыне, но боишься пить, словно думаешь, что это все — мираж. Но отчаянно этого хочешь все равно.              Его начинает трясти, потому что он не понимает, чем же таким он себя выдал, что Мью за него зацепился. А тот уже успокаивающе поглаживает подрагивающие плечи:              — Да, именно. Как и сейчас, тело ты контролировать не можешь. А оно каждый раз отзывалось, когда я приближался к тебе, когда я тебя трогал — как сейчас.              Галф смотрит на свои обнаженные почти до плеча руки и с горечью отмечает, что все так и есть: его кожа под этими длинными тонкими пальцами покрыта мурашками — это и есть тот ответ, о котором говорит Мью.              — Я не слепой: я вижу, что тебя ко мне тянет, пусть ты всячески это отрицаешь. Поэтому ты реагируешь на меня, отзываешься на прикосновения. И забываешь о своих страхах, когда целуешь меня.              Он буквально чувствует, как кровь приливает к лицу:              — Это просто было в рамках контракта…              — Ага, поэтому ты полчаса сидел на мне и не мог оторваться — чтобы уж наверняка все поверили, — Мью улыбается.              Блять, сволочь!       Мог бы и не вспоминать!              — Это ничего не значит, — Галф упрямо дергает головой.              — Ага, как и то утро, когда ты позволил себя трогать — и трогал меня в ответ, — теперь ладонь скользит по его руке, плечу, шее до тех пор, пока не ложится тепло и уютно на щеку, поглаживая скулу.              — Я… не понимал, что делаю, потому что еще не проснулся. Вот! — Он с ужасом понимает, что не в силах даже отодвинуться, потому что эти руки пленили его слишком сильно — и речь вовсе не о физической силе. — Я думал, что мне это снится.              — Мммм, — парень словно и не удивлен, — именно поэтому ты звал меня по имени? Я тебе снюсь? И как часто?              Галф делает самую постыдную вещь в мире: от смущения утыкается лицом в эту широкую грудь, что так и манит его — только бы не видеть такую ехидную улыбку.              — Это ничего не значит, — его слова еле слышны, приглушены тканью одежды Суппасита, но ушей адресата те все-таки достигают.              — А, ну хорошо, не значит — так не значит, — с ним неожиданно соглашаются.              От удивления он поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с этими черными серьезными глазами:              — И… что ты планируешь делать дальше?              — Остаться здесь столько, сколько ты позволишь. А потом я уйду.              Галф снова ничего не понимает.       Мью только что сказал, что он ему нравится. Но при этом готов вот так сразу уйти?              Видимо, муки мыслительного процесса отражаются у него на лице, потому что его продолжают поглаживать по щеке и смотрят как-то невыносимо тоскливо и нежно:              — Я же понимаю, что ты меня все равно прогонишь. Из жалости позволил тут остаться, но потом все равно укажешь на дверь, потому что до сих пор продолжаешь отрицать, что ты ко мне что-то чувствуешь. Но почему ты это делаешь? Я же вижу, что это не так…              Вот и как ему объяснить, что Галф не верит в такие отношения? Ну не может он быть рядом с таким, как Мью. В какой-то момент времени — да, такое чудо возможно, пока тот увлечен простым парнем — по какой-то причине, любопытство это или еще что-то. Но его-то самого не устроит краткосрочная интрижка! Потому что у него потом не хватит сил собирать себя по частям и склеивать вновь разбитое сердце.              Поэтому:              — Ты ошибаешься, я просто немного заигрался и увлекся нашим с тобой спектаклем. Как и ты: заинтересовался бетой как диковинкой. Но скоро это пройдет, когда ты встретишь нормального омегу…              Он не может сейчас смотреть в глаза Мью, поэтому отворачивается и пытается высвободиться из рук, встать. Но ему не дают, потому что кто-то сильнее его и не желает отпускать. Зато его горящего от неприятия собственной лжи уха касается шепот:              — Я понимаю, что не заслуживаю тебя — такой, как сейчас: без цели, не знающий себя и свое место в этом мире. Я всю жизнь проглатывал все то, чем меня пичкали в семье, у меня не хватало сил и храбрости противостоять этому — по большей части последнего. Но теперь, я вижу перед собой твой пример. И мне просто стыдно опустить руки и снова вернуться в это болото. Может тогда, когда ты увидишь, что я что-то смог… Может тогда ты позволишь…              Галф каменеет, потому что безумно хочет верить в эти слова, но не может. Весь его опыт орет о том, что так не бывает.       И традиционно: такие, как он, не могут быть рядом с такими, как Мью…              — Эй, ребята, вы чего тут разлеглись? Уже почти обед — хватит дрыхнуть!              Майлда никто не учил стучаться, поэтому в очередной раз Галф дает себе зарок закрывать дверь на замок, потому что вдруг бы он снова не удержался и поддался бы этим рукам…              Но он с деланным спокойствием встает, будто ничего и не случилось:              — Ты чего так рано? Обычно тебя до 12 и не поднять.              — Так кровать же твоему мужику притащил — сам просил меня вчера.              И правда: парень пыхтит, но тащит части того, что станет лежбищем Суппасита как минимум на несколько дней, пока тот не найдет вариант получше.       Во всех смыслах.              — Мдя, тесновато у вас тут, ребятки, — Майлд вообще не стесняется ни разу, что застал их лежащих вместе в объятиях друг друга. — Но думаю, что разберетесь: сдвинете кровати вместе — и будет у вас настоящих траходром… Ой!              За дело, между прочим, получил подзатыльник, потому что Галф не станет терпеть такие шуточки в свой адрес. Надо будет Майлду тоже рассказать, что эти их отношения — фарс, который больше не надо поддерживать, потому что с родителями Мью уже разругался.              И стараться не думать о коварной улыбке Мью на эту фразу его приятеля.