Another life / Другая жизнь

      Хотя он побыл под дождем всего ничего, но очень скоро его начало потряхивать от подобия озноба — и это несмотря на плед и руки, что обнимали его в автобусе весь путь назад в общежитие. Мью это тоже заметил, но ничего не сказал, только еще тщательнее его укутал и не выпускал из объятий даже тогда, когда они вошли в их блок. И почему-то стал сразу пихать в сторону ванной комнаты.              Галф даже не успел возмутиться — за него это сделал Ран:              — Эй, ребят, а давайте хотя бы на общей территории вы этого делать не будете? Мне же потом там мыться.              Но Мью как-то странно вызверяется на их соседа и почти рычит:              — Ты что не видишь, что ему плохо? Какой к хренам секс? Ему погреться надо в душе и спать.              Ран озадаченно ойкает и куда-то сваливает, но Галфу уже все равно: он практически засыпает на ходу и очень хочет просто лечь. Даже грязный. Но у Суппасита на него другие планы: тот заталкивает его в ванную и без единого раздумья начинает стягивать с него одежду.              — Ты что творишь? — Галф старается оторвать от себя настойчивые руки, но тщетно.              — А ты собрался принимать душ в одежде? — Мью продолжает свое черное дело и все-таки стягивает с него майку.              — Нет, но не с тобой же!              — Ой, что я там не видел, — тот отмахивается как от мелочи, а потом говорит уже серьезно. — Галф, не капризничай. Ты простыл, тебе надо согреться в душе перед сном. Я помогу тебе раздеться и отвернусь, а потом помогу тебе лечь.              Он и пикнуть не успевает, как оказывается полностью обнаженным, когда мокрая холодная одежда с неприятным шлепком падает на кафель, а его самого аккуратно, но настойчиво толкают в сторону душевой кабины. Мью даже включает воду и регулирует ее температуру — и все это без единого взгляда ниже пояса или провокативных шуточек. Тот действительно тут же отворачивается, скрестив руки на груди.              А Галф слишком выжат эмоционально и физически, чтобы ругаться или силой выпихивать альфу из комнаты, поэтому смиряется с своей незавидной судьбой и просто стоит под душем, греется и расслабляется — насколько это вообще возможно в этой ситуации. Но полупрозрачное стекло кабинки не добавляет ему уверенности и спокойствия, поэтому он периодически нервно поглядывает в сторону парня, который застыл весьма красивым изваянием неподалеку.              Сморщенные от температуры жидкости подушечки пальцев сигналят о том, что пора бы вылезать, поэтому Галф перекрывает воду и трясет головой, чтобы убрать лишнюю влагу. Он только успевает открыть дверь душевой, как на него сверху опускается большое пушистое полотенце. Галф вздрагивает и невольно сжимается, но Мью по-прежнему сама невозмутимость: аккуратно промакивает волосы и плечи, а затем оборачивает пушистым хлопком ниже плеч.              — Вот так, а теперь бегом в постель.              Бегом не получается: ноги еле слушаются и шаркают по полу, но его продолжает поддерживать под локоть уверенная рука, которая потом помогает сесть на кровать.              — Так, сейчас… — Мью точно знает, на какой полке искать его одежду, поэтому очень скоро рядом с Галфом лежат майка, шорты и белье. — Ты оденься и ложись спать, а я пока тоже в душ схожу.              Его оставляют одного, шокированного и онемевшего, потому что Галф давным давно отвык от такой простой заботы. Но он пользуется случаем и натягивает на себя одежду, потому что ему совсем не улыбается находиться практически голым рядом с Суппаситом — уж слишком много искушений…       И от греха подальше накрывается одеялом с головой и отворачивается к стене.              Он спиной чувствует чужое присутствие, хотя Мью явно старается двигаться тихо, когда закрывает дверь и подходит к его кровати:              — Ты как?              Галф бормочет что-то невнятное в ответ и изображает, что он уже засыпает — так безопаснее. Но вздрагивает, когда слышит:              — Я чуть пошумлю — потерпи немного.              И когда понимает, что делает его сосед: двигает через всю комнату свою кровать к его.              Он тут же приподнимается и с ужасом смотрит на то, как Мью поправляет белье и спокойно укладывается рядом:              — Ты что делаешь?              — Не дергайся — я просто тихонько полежу. Приставать не буду — обещаю, просто мне кажется, что тебе сейчас нужен кто-то рядом.              Галф каменеет, когда чужие руки обвивают его, дыхание щекочет затылок, а теплое тело прижимается к его со спины. Но на этом все заканчивается: ни домогательств, ни попыток забраться под одежду.       Просто объятия и тепло другого человека рядом, который не требует ничего взамен.              Наверное поэтому предательская жидкость начинает скапливаться в уголках глаз, но он старается даже не всхлипывать, чтобы не выдать себя. И проваливается, очевидно, потому что руки сжимают его немного сильнее и притягивают еще ближе, в то время как шепот в самое ухо пытается успокоить:              — Если хочешь плакать — это нормально, не сдерживай себя. Я рядом.              И вот теперь Галфа прорывает: он до отпечатков ногтей сжимает кулаки и обхватывает себя руками, в то время как из его горла исторгается нечто, что сложно определить. То ли хрип, то ли плач, то ли вой, но так звучит его боль, что он годами носил в себе и думал, что уже забыл. Но нет: достаточно было в очередной раз подумать, что его так легко и просто можно променять на другого, как этот нарыв вскрывается, и его затапливает ненавистью к себе.              — Ну что ты, мой хороший… — Мью даже пугается такой реакции, поэтому чуть разворачивает парня к себе, подхватывая под колени как ребенка. — Прости, что я тебя случайно обидел — я правда не хотел. И не смотрю я на других…              Галф догадывается, что сейчас он очень некрасивый: с распухшим от слез лицом, хлюпающим носом, которым он утыкается в широкую грудь, но его почему-то это мало волнует. Потому что изнутри хлещет его боль, которую он наконец может облечь в слова:              — Я сначала не понимал, что происходит. Мне было 17, и я только радовался тому, что отец берет меня с собой погулять со “взрослыми”. И там я встретил его — альфу, который обратил на меня внимание.              Тело под его руками напрягается — Мью явно не очень приятно слышать такие признания, но молчать уже невозможно:              — Он был коллегой моего отца, старше меня на 7 лет, но тогда такая ерунда меня не волновала, конечно. Он говорил, что я милый, красивый, делал комплименты, брал меня за руку перед всеми — и я таял от счастья. Мне он казался самым лучшим, просто идеальным… Я даже приходил на работу к отцу, чтобы лишний раз его увидеть — настолько я был влюблен.              — А потом что случилось? — Тонкие пальцы мягко гладят его волосы, побуждая продолжать.              Образы из прошлого стоят перед глазами, их хочется стереть, вырезать, но увы: они все еще живут в его голове. Да, со временем они немного затираются, сглаживаются, но все равно надрывно болят, стоит только опять обратиться мыслями в тот период времени.              Он горько улыбается, насмехаясь над собственной наивностью и глупостью:              — Как-то раз он заболел, и мы с отцом поехали его навестить. Я был так рад оказаться полезным, чем-то помочь ему. Я приносил ему чай, лекарства, ухаживал. А потом… — Галф спотыкается на последнем слове, сглатывает комок. — А потом я узнал, что он — любовник моего отца. И что они таким образом от всех шифровались, потому что отец тогда еще был в браке. Вот они и решили использовать меня как ширму для их отношений. А я был настолько счастлив и влюблен, что даже не сразу понял, что это все — фальшивка, а я лишь жалкая замена.              Он слышит болезненный вдох, словно Мью сейчас кто-то ударил, но почему-то смеется сквозь слезы:              — Жизнь — забавная штука, правда? Кто бы мог подумать, что первый альфа, который обратит на меня внимание, на самом деле интересуется вовсе не мной. Я знаю, что первая влюбленность редко заканчивается хорошо, но я бы прекрасно обошелся какими-нибудь безответными чувствами по первому красавчику школы, а не вот этим всем… Соревноваться с собственным отцом, сам того не зная, и проигрывать — это такое себе удовольствие.              Галф уже, не прячась, цепляется за Мью, потому что ему нужно снова за кого-то держаться. И если этот альфа сейчас его не отталкивает и дает поплакать, то почему бы и нет? Хотя бы на это он имеет право.       Наверное.              — Мой хороший, как же ты вынес это…              Теперь он уверен, что губы касаются его волос, но он даже не против. Он обхватывает чужую талию, может даже до синяков, когда признается:              — Я тогда сделал вид, что знал обо всем. Что просто подыгрывал, чтобы помочь отцу. Но я не знал, Мью, не знал! — Галф, не сдерживаясь, рыдает, уткнувшись лицом в быстро становящуюся влажной майку. — А мне нужно было улыбаться и делать вид, что все в порядке, что все хорошо. А оно было не в порядке! Потому что каждый раз, когда я их видел, я вспоминал, как мной воспользовались — они оба…              — А ты с отцом когда-нибудь это обсуждал? — Парень продолжает успокаивающе его поглаживать по голове, по плечам, по спине.              — Нет, я так и не набрался храбрости признаться в своей глупости и бесхребетности, — он продолжает всхлипывать, не в силах поднять голову.              — Почему глупости? Почему бесхребетности? — Мью неожиданно крепко-крепко его сжимает. — Ты был просто маленьким неопытным мальчиком, которому в первый раз кто-то понравился. И ты не виноват в том, что тебя тогда окружали люди, которые посчитали нормальным тобой воспользоваться, твоей наивностью, твоими чувствами. А это не так! То, что с тобой случилось — это отвратительно и гадко, ты точно этого не заслужил.              Ему так хочется верить в эти слова…              Галф осмеливается поднять голову, чтобы спросить:              — И тебе не противно быть с таким, как я? Некрасивым, нескладным, поломанным? Которого так легко использовать?              Ему становится не по себе от той боли, что он видит в глазах Мью — это словно отражение его собственной. Руки, что сжимают его плечи, сильно напрягаются, пока тот чеканит каждое слово:              — Не смей так себя называть! Еще раз повторяю: это не твоя вина, Галф, — Мью тянется к его лицу, чтобы осторожно вытереть слезы. — Ты совершенно чудесный и добрый парень, который помогает даже такому, как я. Я не удивлюсь, если ты кое-что прячешь от меня.              — Что?              Страх липкой змейкой пробегает по спине.       Неужели он узнал…       И как теперь оправдываться?              — Например, крылья ангела, — парень усмехается, а затем снова становится серьезным. — Мне правда очень жаль, что тебе пришлось через это пройти. Но я могу тебя заверить: я тебя не использую — по крайней мере сейчас, когда договор между нами уже давно не имеет смысла. Если я рядом — значит я сам хочу этого, а не прикрываю тобой свои грязные делишки.              — Какой я ангел, — он с облегчением выдыхает.              — Совершенно чудесный, — его неожиданно целуют в кончик носа, заставляя задохнуться от странного прилива счастья. — Но сегодня я готов совершать чудеса для тебя. Загадывай желание — я его выполню.              — Что — правда? — Это звучит очень нелепо, но какая-то безумная теплая надежда сейчас бьется в его грудной клетке вместе с сердцем.              — Конечно, — Мью тянется за салфеткой на тумбочке возле кровати, чтобы аккуратно вытирать уже высыхающие слезы, а затем передать ее Галфу. — На, высморкайся и загадывай уже.              Галф совсем неэстетично очищает нос, зажмуривается и выпаливает:              — Побудешь со мной рядом всю ночь?              Он сам не понимает, как у него хватило смелости такое сказать. Галф в очередной раз за вечер испуганно сжимается, боясь последствий, но слышит только тихий смех:              — Ну я так не играю! Я должен был выполнить твое, а не свое желание. Но я рад, что они сегодня совпали. Устраивайся поудобнее...              Галфу почему-то кажется, что он уже спит, потому что ну не может он вот так легко и просто лежать с Мью на сдвинутых кроватях и довольно улыбаться в его руках.       Всю ночь…