Another life / Другая жизнь

      Наверное, самая большая его ошибка — это надежда.              Именно из-за нее он ни слова не говорит наутро, чтобы Мью вернул на место свою кровать, хотя это как-то совсем неудобно, когда мебель преграждает путь в и так небольшой комнате. Но потом Галф замечает, что небольшие изменения в расстановке мебели все же есть: чуть сдвинут шкаф и тумбочки, чтобы было удобнее проходить. А это значит, что его сосед все-таки обеспокоился этим вопросом.              Это непривычное, немного двойственное ощущение.       С одной стороны хочется немного побурчать, мол, чего тут своевольничаешь в моей комнате — никто разрешения на такие изменения не давал тому, кто сейчас на птичьих правах.       А с другой… А с другой стороны ему до онемения в кончиках пальцах приятно, что о нем кто-то заботится — пусть и таким странным способом.              Именно поэтому Галф не говорит ничего о том, что кровати все еще сдвинуты. И что каждый раз после душа вечером его тело опутывают эти руки — ведь в них так спокойно и уютно. Его до сих пор трясет от страха, что он словно в забытье рассказал Мью о том случае, но эти теплые объятия словно дают ему уверенность, что за это его не осуждают — по крайней мере именно это тогда он услышал.              Именно поэтому он позволяет себе тонуть в этой зыбкой надежде и уверенных руках каждый раз, когда завершается очередной утомительный день, в течение которого они оба пытаются разбираться со своей учебой и сессией.              И сегодня мог бы быть обычный вечер, когда Галф молча позволяет быть рядом с собой тому, по ком болит его сердце. Но не стал таковым, потому что в очередной раз ему напомнили его место в этом мире: согласно иерархии ущербные вроде него в самом низу пирамиды.              Он не будет говорить Мью о том, что снова его “поклонники” активировались — от нескольких нападок он не расклеится, а испорченную одежду он незаметно переодел в то время, как его “сосед” был в университете. Тем более, что тот пришел домой какой-то совсем потухший и уставший. Настолько, что Галф не может удержаться от вопроса:              — Что-то случилось?              — Не сказать, чтобы случилось… — Мью после душа уже привычно садится на их кровать и как-то растерянно-уставше трет шею. — Просто что-то силы кончились: сессия не самая легкая, а еще и репетировать надо.              Галф чувствует легкий укол вины — ведь это он посоветовал такую работу:              — Прости, я не думал, что тебя это так сильно нагрузит, когда предлагал.              Мью неверяще поднимает на него глаза:              — Ты сейчас серьезно извиняешься?              — Ну да, — он нервно сжимает руки. — Если тебя это так напрягает…              — Дурачок, ты помог найти мне фактически работу моей мечты, а теперь извиняешься за это, — его тут же усаживают рядом на кровать и утыкаются со спины носом в основание шеи. — Я просто немного устал, но музыка — это одна из вещей, которая заряжает меня и придает сил.              — Одна из? — Ему хочется спросить, какие другие, но почему-то боязно.              Но Мью слышит его невысказанный вопрос:              — Да, а еще это делаешь ты.              Он не выдерживает, немного отстраняется и оборачивается, чтобы видеть это уставшее лицо с брызгами нежности в темных глазах:              — Я?              — Да, когда я вот так тебя обнимаю — я подзаряжаюсь и успокаиваюсь. Когда я вдыхаю твой запах — он меня умиротворяет, словно я долго бродил по миру, а теперь вернулся домой. Это странно звучит, правда? — Мью тепло смеется.              — Странно, — Галф соглашается, но скорее с тем, что от него кто-то что-то может получить.              — Но ты же не против, когда я так делаю?              Он не выдерживает этот открытый и испытующий взгляд, поэтому отводит свой.              Ему сложно честно ответить на этот простой вопрос, потому что он вроде как должен всевозможно сопротивляться малейшей близости, даже такой невинной, чтобы потом рвать было не так больно. А то, что нужно будет резать по живому, у него уже нет сомнений — он уже врастает в этого человека и тепло, что тот ему дарит.              Но сопротивляться совсем не хочется и не “можется”, потому что Галф — слабая безвольная тряпичная кукла в руках этого опытного кукловода, который вот так аккуратно к нему подобрался и теперь вертит им, как хочет.              Хочет Мью жить вместе — пожалуйста.       Хочет спать рядом — вот, он не возражает против кровати возле своей.       Хочет обнимать, “подзаряжаться” — Галф не в силах этому отказать.       И себе.              Поэтому он молча кивает на предложение “давай спать”, которое следует после затянувшегося молчания с его стороны, и тянется, чтобы выключить ночник. Он все так же привычно устраивается в руках, что, как оказалось, не только поддерживают его самого в тревогах и сомнениях, но и их обладателя тоже. До этого момента Галф как-то не задумывался, что этот странный союз может приносить что-то полезное и Мью.              Но сейчас он не хочет думать о таких правильных и скучных вещах, как утилитарность. Все, что он сейчас хочет…              — Что случилось? — Шепот дразнит его ухо теплым воздухом, заставляя покрыться “гусиной кожей”. — У тебя сердце колотится как безумное.              Хорошо, что сейчас они тонут в полумраке — так намного легче.              Намного легче развернуться в объятиях и впиться голодным ищущим взглядом в очертания лица.       Намного проще протянуть дрожащие от волнения ладони, чтобы положить их на лицо по бокам и словить движение мышц под ними на удивленный вздох:              — Галф…              Он прижимается к чужим губам своими: робко, почти невинно, буквально на секунду. А потом испуганно отодвигается: все ли он правильно понял. Вдруг все то, что крутилось в его голове последние дни, он просто придум…              Мысль обрывается, когда властная рука жадно зарывается в его волосы, наклоняя немного голову, а рот раскрывается под давлением губ: влажных, горячих и невероятно вкусных. Воспоминания об их поцелуе на вечеринке теперь подкрепляются этим шелковым безумием, когда Мью не останавливается только на его уже немного саднящих губах, а спускается ниже, лаская шею и заставляя выгибаться навстречу.              Их бедра тесно прижимаются друг к другу, поэтому нет сомнений, что желание обоюдное и взаимное, но Галф все еще не уверен:              — Мью…              — Мммм? — Тот не отрывается от области ключиц, которую самозабвенно целует и даже облизывает, вызывая дрожь желания.              — Ты правда меня хочешь? Правда хочешь именно меня?              Странно задавать этот вопрос, когда в тебя упирается возбужденный член, но это сомнение из него, кажется, никогда не вытравить. Мью даже отвлекается от столь приятного для них обоих занятия и поднимает голову. Галф очень жалеет, что в темноте почти не видно выражение лица, зато отлично слышна какая-то болезненная нежность в голосе:              — Именно тебя.              Это уже потом он будет ругать за слабость, но сейчас Галф хочет хоть на какое-то время почувствовать, что хотят именно его. Про любовь и какие-то другие чувства он даже думать боится…              Поэтому поднимает руки, когда футболка начинает сильно мешать им обоим: Галфу — чувствовать более полно эти алчущие губы и руки, Мью — захватывать новые территории, которые уже сдались на волю победителю. Он пораженно стонет, когда болезненное удовольствие задевает сначала один сосок, а затем и другой. И контраст между влажным ртом и сжимающими пальцами — это еще одна капля в чашу его безумия.              А теперь Галф рад темноте, потому что она хоть немного спрячет ту часть тела, которую он отчаянно стыдится: немного выступающий мягкий живот. Совсем не рельефные кубики, которыми может похвастаться Суппасит, поэтому он смущенно прикрывает ладонями, что до этого слепо цеплялись за эти широкие плечи, которые склонились над ним.              Но его руки мягко убирают:              — Позволь мне…              И он позволяет, сгорая со стыда. Мью же не разделяет его эмоции, потому что кажется, что тот в восторге:              — Такой нежный и мягкий… Словно сливки на вкус.              Легкие дразнящие поцелуи делают невероятное: заставляют понять, что его живот — это его эрогенная зона, потому что прикосновения к ней совершенно невыносимы. Галф стонет уже в полный голос и крутится на кровати в попытках избежать этих мучительных касаний и продлить их — и все одновременно.              Рука Мью ложится на кромку шорт, а голова поднимается, отрывая рот от мягкой плоти:              — Ты позволишь?              Он не в силах отвечать — это слишком смущающе, но Галф чуть приподнимает бедра, помогая стянуть с себя последнюю одежду — это его ответ. В следующий момент он забывает о том, что лежит совершенно обнаженный перед другим человеком, потому что от этих мыслей отлично умеет отвлекать рука на его члене, умелая и опытная, которая знает, как извлекать из его горла все эти безумные звуки.              Сейчас он бесконечно счастлив, потому что может притянуть к себе ладонями голову Мью и целовать-целовать-целовать до последней молекулы воздуха в легких эти губы, о которых он тайно мечтал все это время. Ему отвечают так отчаянно голодно, что сейчас Галф не сомневается: его на самом деле хотят.              Но стоит только руке соскользнуть с члена в попытке раздвинуть его бедра, как весь флер страсти спадает из-за вспышки паники, когда он понимает, к чему идет дело. Он неосознанно сжимает ноги, а между ними и ту самую руку:              — Нет, пожалуйста…              Ему отчаянно стыдно, что сейчас фактически вовлекает Мью в злую игру “притяни — оттолкни”, но ничего не может с этим поделать: он слишком боится. Настолько, что даже возбуждение, которое течет по его венам вместе с кровью, не позволяет забыть обо всем.              — Тшшш, я понял, не бойся, — Мью успокаивающе и легко поглаживает тонкими пальцами его напряженное лицо. — Позволь мне просто помочь тебе, я не буду там трогать.              Это странно, но он верит и расслабляет почти скованные судорогой бедра. Парень освобождает свою руку, которая возвращается на член, обхватывая тот у основания, а сверху наклоняется темноволосая голова. Галф забывает свои страхи, когда самого кончика касаются шелковые губы. Его руки практически полностью зарываются в шевелюру в попытке контролировать, но та проваливается, потому что Мью сводит его с ума сразу и без возможности удержаться.              Вот Галф и падает в эти жадные и голодные движения рта, языка, что проводит от основания до головки, облизывая каждую вену, каждый сантиметр.       Он падает в этого парня, который так самозабвенно дарит ему удовольствие, что полностью забывает о своем.       Он падает в то чувство, которое старательно давил все это время.              Но что удивительно: падение завершается не болезненным ударом о землю, а взлетом под небеса, когда тело выгибается дугой от разряда удовольствия, что прошивает его с головы до пят и завершается в тот момент, когда язык проходится по чувствительной до боли после оргазма головке, слизывая последнюю каплю.              Это же нормально на несколько минут умереть, правда? Просто потеряться в этих сильных руках после того, как на тебя притворно-сердито шикнули “не надо — ложись давай, ты и так чуть живой” в ответ на предложение тоже помочь. Да, Галф просто полежит чуть-чуть, пока снова не появятся силы…              Или пока он не проснется утром, счастливый и разнеженный, а Мью не будет рядом.       А в телефоне сообщение с незнакомого номера.