На круги своя

      — Еще раз, ты сделал что? — недоумевая, переспросила Освальд, отчего Румпель засмеялся еще сильнее и противнее.       — То, что слышала, а что? — ответил он вопросом на вопрос, попутно строя из себя святую невинность; сложил по-кроличьи ладони, глаза долу, волосы вуалью закрывают землистое чешуйчатое лицо — воистину оправдан.       — А Белль знает об этом?       — Если бы знала, то не стала бы подрезать стебель.       Сказав это, Темный вытащил из кармана сюртука нечто зеленое и демонстративно покрутил между пальцами. Приглядевшись, Клара поняла, что это был черенок розы.       — То есть, технически, Белль отрезала ему ноги?       — Выходит, что так.       — Теперь она точно должна узнать об этом.       — Пожалей бедняжку, она не переживет подобного откровения. Или ты хочешь, чтобы она до конца дней убивалась?       Доктор, первым обнаруживший неладное в обычной розе, подаренной магом своей горничной и сейчас мирно стоявшей в вазе на столе, и выведший Румпельштильцхена на чистую воду, — который, впрочем, не особо сопротивлялся, — все это время лишь наблюдал за тем, с каким остервенением Освальд честила на все корки Темного, не забывая между делом выражать свое мнение не самыми приличными выражениями. Таймлорд мог лишь иронично восхититься — девушка не только ни разу не повторилась, но и придумала парочку новых ругательств, когда все старые закончились.       — Клара, — он подошел к учительнице и взял ее за руку, — может, он прав? Да, поступок нелицеприятный, но Белль действительно вскипит, еще начнет винить во всем себя, хотя знает, но ни в чем не виновата. Лучше пусть все останется как есть.       Клара недоуменно посмотрела на Доктора, будто впервые видела. Доктор, ее Доктор, не приемлющий насилие и подобные выходки, защищает мага? Вот уж точно чудеса…       — А расколдовать никак? — девушка все же надеялась, что у Темного остались хоть какие-то крохи сочувствия и здравого смысла.       — Увы, — пожал плечами Румпель, — обратить магию вспять невозможно, а даже если бы я и мог, то бедняга Гастон тут же отправился бы к праотцам от большой потери крови, а трупы мне тут не нужны, да и вам лишняя работа — тоже, вам же потом отмывать все это.       Состроив самое сердитое лицо, учительница резко развернулась на каблуках и, взмахнув волосами, вышла из столовой, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь треском поленьев в камине и щебетом птиц за окном.       Доктор и Румпельштильцхен посмотрели друг на друга.       — Интересный способ отвадить бывшего своей пассии, — сказал Таймлорд, на что маг вскинул брови, искренне делая вид, что не понимает его. — Да брось уже строить из себя дурака, все ты понимаешь. Нравится тебе Белль, тут даже слепой увидит.       — А ты откуда знаешь, когда сам из своей коробки только к обеду выползаешь?       — Во-первых, не коробка, а Тардис, — не сдержался галифреец. — Во-вторых, я не слепой, поэтому знаю.       Увидев непонимание на лице Темного, он объяснил:       — Я видел, как недавно она чуть не упала со стремянки, пока снимала гардины, а ты ее поймал.       Крокодил чувствовал себя нашкодившим ребенком. Если бы мог, он бы уже давно покраснел. Признать чужую правоту ему не позволяла приобретенное с годами упрямство, поэтому он решил предпринять последнюю попытку оправдаться:       — Это еще ничего не доказывает.       Это прозвучало настолько отчаянно и вымученно, что Доктор не смог удержаться и хрипло засмеялся, вгоняя Румпеля в еще больший стыд и смущение.       — Вы оба были похожи на подростков, которые только что узнали, откуда берутся дети. Ты точно уверен в своих словах?       Темный готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он столько веков был главным врагом всего Зачарованного Леса, тем самым злом, чье имя боялись произносить даже шепотом, к кому шли на поклон лишь в часы крайней нужды, и что же теперь? Он стоит перед каким-то смертным мужчиной — необычным, но все же более смертным, чем он, — и не знает, куда себя деть. Он сам не заметил, как от волнения начал кусать и без того безобразный ноготь на правом большом пальце, а заметив это, резко одернул руку и спрятал ее за спиной. Стоило только этим чужакам появиться в их мире, как все начало идти наперекосяк, в особенности та стена, что Румпельштильцхен выстраивал вокруг себя годами. Он так долго работал над своим образом вселенского зла и уже настолько привык к тому, что никак иначе его не воспринимали, что умудрился потерять бдительность и позволить этому наглому Доктору ковыряться в его чувствах, да и еще смеяться над ними.       Наверно, зря он тогда не наложил чары на все вещи в своей лаборатории. Отрезать пальцы он бы не стал, но что-нибудь на незначительные ожоги вполне мог оставить. Просто так, чтобы мужчина не зазнавался.       — Шантажировать теперь будешь? — тихо спросил он.       — Значит, все-таки прав…       — Ты не ответил на вопрос.       Галифреец примирительно поднял обе ладони и усмехнулся.       — Не переживай так. Если тебя это успокоит, я никогда никого не шантажирую. Считаю это очень низким и недостойным методом.       — Странный ты. Оружием не пользуешься, хоть и явно умеешь, не шантажируешь, не торгуешься… Что же тогда для тебя приемлемо и возвышенно? Как ты решаешь проблемы?       — Разговорами.       — И как, помогает? — Румпель усмехнулся; его собеседник явно не был похож на дипломата. Скорее на того, кто скинет тебя с крыши за неверный вздох или чих.       — В большинстве случаев. Особенно за чашкой чая, тогда любой разговор идет как по маслу.       Не моргнув и глазом, Темный взмахнул рукой. На столе возник чайный набор на двоих.       — Подкупить меня решил? — удивился Таймлорд.       — Уж скорее ответить на твои вопросы, пока ты окончательно не прожег во мне дыру.       Какое-то время они пили чай в тишине, лишь изредка позвякивая посудой. В камине еще с ночи потрескивали поленья, а солнце заливало светом залу через огромные и на удивление чистые окна — все это создавало ощущение дружеских посиделок, но для собеседников это было хождение по лезвию. Каким-то непостижимым даже для них самих образом любой их диалог превращался в ковыряние старых ран, стоило мужчинам остаться одним.       — Скажи, твой план действительно настолько ненадежен? — молчание уже начало давить на Доктора, решившего вновь затронуть столь важную для каждого из них тему.       — Как я и говорил ранее, он был надежнее этого замка, пока вы не объявились, а что? Планируешь сбежать, нарушив договор?       — Я никогда не нарушаю данного слова.       Румпельштильцхену понравилось видеть галифрейца обиженным ребенком, иногда так похожим на него самого, что становилось смешно.       — Но ты продумывал запасной путь отхода, это похвально.       — Что, даже злиться и обвинять в недоверии не будешь?       — Отнюдь. Нет смысла обвинять за естественное желание выжить. Другой вопрос, сработает ли этот план при наличии сделки или нет, но это уже совсем иное дело и меня не касается. Что-то еще интересует?       Возникший в голове вопрос казался Доктору до неприличия смешным, учитывая наличие у них Тардис, но он все-таки задал его:       — Сколько времени у нас в запасе?       — Хмм… Если мои расчеты верны, то около 3-4 месяцев. В самое ближайшее время я подтолкну виновницу торжества к активным действиям.       — К чему такие временные рамки? — не до конца понял мужчина. — Чего еще мы не знаем?       Маг налил себе еще чая, сделал пару глотков и тяжело вздохнул:       — Есть кое-какие моменты, без которых вторая часть плана может не состояться. Можешь не спрашивать, там я вполне справлюсь сам.       Это уже начинало раздражать Таймлорда. Мужчине не нравилось, когда кто-то знал больше него, особенно если это был чокнутый силлурианец, который каким-то образом научился колдовать и тайно вздыхал по собственной горничной, полученной в качестве трофея. Он вспомнил все их с Румпелем разговоры о плане последнего; тот всегда посвящал во все детали, но при этом не говорил ничего полезного или определенного. Казалось, что он либо не имеет плана как такового и действовал исключительно по наитию, либо держал в голове что-то из ряда вон выходящее, о чем никто не должен был даже догадываться.       Что бы ни скрывал Румпельштильцхен, Доктору это ой как не нравилось…       — Почему ты никого не посвящаешь в планы до конца? Тебе не кажется, что все может выйти куда проще и быстрее, если кто-то тебе поможет?       Темный визгливо усмехнулся.       — Это ты так ненавязчиво на себя намекаешь? Я все всегда делал один, так привычнее. Никто не подведет, не обманет, не предаст, да и кому я расскажу, Белль? Так ее это никоим образом не касается. Мой план это исключительно мое дело.       — Это что же, даже друзьям-приятелям не расскажешь?       — Я похож на того, кто заводит друзей? Может ты не заметил, ковыряясь в своей Тардис или как ее там, но ко мне приходят не ради бесед по душам и дружеских ужинов, да и я никогда не славился человеколюбием.       — Но нас ты впустил.       — Исключительно ради выгоды, как и всегда.       Галифреец раздраженно закатил глаза в ответ. Ему неиронично стало интересно, как долго маг будет прятаться за своей маской — а в том, что это была именно маска, Доктор совершенно не сомневался, — и когда уже она треснет настолько, что Румпельштильцхен наконец поймет, насколько бесполезно пытаться ее починить.       — Ладно, черт с нами, но что насчет Белль? Я же вижу, как ты на нее смотришь, да и она при тебе вечно смущается. Ей ты тоже не доверяешь?       — Даже если она мне нравится, еще не значит, что это взаимно, — Темный сказал это таким обреченным голосом, что казалось, вот-вот завоет. — Я буквально заставил ее покинуть все, что она знала и любила, я насильно запер ее со мной. У нее могла быть целая жизнь впереди, а я лишил ее этого только потому, что побоялся остаться один. Я поступил с ней по-скотски, разве за такое можно кого-то любить?       Едва ли Доктор мог назвать себя знатоком отношений, но почему-то ему стало жалко этого человека.       — Тогда, возможно, тебе стоит ослабить ошейник. Не знаю, какую роль она играет в твоем спектакле, но ты хоть раз пробовал сделать ей приятное?       — Я подарил ей розу.       Таймлорд раздраженно фыркнул.       — Это не роза, а безногий труп ее жениха. Что-то кроме этого было?       — Я не стал убивать человека у нее на глазах. Сказал, что магия на луке ослабла, на деле я специально промазал.       — Да ты романтик, ничего не скажешь…       — Будто сам что-то в этом понимаешь.       — Выходит, что побольше твоего. Еще что-то?       — Как-то показал ей библиотеку, она очень любит читать.       — Ну, уже хоть что-то.       — Критикуешь — предлагай, раз самый умный.       Доктор мысленно взмолился. За что ему досталось все это?       — Хорошо, как тебе такое? Попробуй отпустить ее на день из замка, неважно зачем — позвать лекаря, собрать грибы, добыть кровь единорога, — главное, чтобы она вышла за ворота. Если она вернется, значит твои чувства взаимны, если же нет, то увы и ах.       — Пожалуй, в этом есть смысл. Только меня кое-что волнует. Если она уйдет, то попадет под действие заклятия…       — Только не говори, что насильно спасешь ее. Уж за это Белль тебя благодарить не станет.       — Хотелось бы, но ты прав, это не выход. Легче разобраться со всем на берегу, иначе будет поздно. Да и вообще, любить значит уметь отпускать, верно?       Эти слова очень тяжело дались Румпелю. После всех пережитых потерь ему стало страшно от одной мысли отпустить Белль дальше ворот. Что, если она просто уйдет, даже не оглянувшись назад, прямо как Мила? Что, если с девушкой что-то произойдет, а его не будет рядом, как это было с сыном? Но с другой стороны, именно из-за своей чрезмерной опеки он и потерял Бея, так что Темный вынужден был рискнуть.       — Золотые слова, выпьем же за это, — не заботясь об уместности данного жеста, Таймлорд звякнул своей чашкой об чашку пребывающего в своих мыслях мага, при этом расплескав часть чая на стол. — Последний вопрос: в чем цель всего этого? Чего ты добиваешься?       — Скажи, Доктор, ты совершал ошибки?       — И не раз, — ровным тоном сказа мужчина, чувствуя, как невольно дернулся левый глаз, что не укрылось от Румпельштильцхена.       — А хотел их исправить?       — Даже не представляешь насколько.       — Тогда ты и так должен все понять, больше я ничего не скажу.