Драконы и тигры

Вэй Ин поднялся с пола, рассеянно покатал яшмовый шарик в ладони. — Мне нужна Шихо, — сказал он. — Я не понимаю. — Все ещё горячий? — Лань Чжань взял шарик в руку. Уже не обжигает и не дрожит, как в ту ночь, когда Вэй Ин вдруг бросился из постели вон, схватил этот яшмовый кругляш и сжал в руке, морщась от боли, бормоча что-то. Еле удалось отнять. Бусину и в самом деле было трудно держать, она обжигала, подрагивала и стоило закрыть глаза, перед мысленным взором взмахивали крылья — огромные, с красным проблеском. Что означали происходившие с бусиной изменения, оба они не знали, но сошлись во мнении, что скорее всего, кто-то в это время пересекал Северный рубеж. После их перехода бусина тоже была раскалена, но не эта. Та, единственная из нитки материнских бус, по-прежнему висела на шее Шихо, а эту сделал Вэй Ин. Значит, смог сделать. Смог! Она ведет себя точно так же! Лань Чжань спрашивал, как именно Вэй Ину это удалось, и очень старался понять. Никого в их клане не учили создавать амулеты и вместилища силы, они всегда воспринимались как данность, наследие, которое нужно беречь. Как и заклинания, впрочем. Запомни, научись пользоваться правильно и этого правила не нарушай, только такое поведение достойно. Но ведь совершенствование в Дао всеобъятно и не знает изъяна, а значит, его можно и должно осуществлять одновременно на всех уровнях. Клан Вэнь всю свою историю посвятил изобретательству, также славились им бродячие заклинатели, и никто не считал их поведение неприемлемым. А раз это умение достаточно распространено, очевидно, существуют какие-то техники и навыки? Лань Чжань спрашивал, и Вэй Ин пытался объяснять, как предметы поют и иногда шепчут. Показывал, где екает от касания и куда течет ци. Прибегал и к сравнениям, для примера набирал в мешочек камешки, давал подержать один, а затем бросал к остальным и просил найти его наощупь. Не получалось, Лань Чжань пробовал снова и снова, пока не научился наконец помнить пальцами, но целью было вовсе не это. Теперь этот поиск нужно было научиться выполнять внутри себя и было это действие обратным медитации: искать в себе нужно было не равновесие, а точку возмущения. Нащупать ее среди прочих, как камушек; узнать, не зная; сжать, почувствовать пульс и пустить его в свою кровь, стать с ним единым. Не с дао, не с миром — с этим беспокойством. Лань Чжань не находил в себе беспокойства такого рода. — Когда они обещали вернуться? — хмурился Вэй Ин. — Разве не на третий день новой луны? А вот это Лань Чжаня беспокоило тоже. В мире столько нечисти, столько болезней, чем эти двое могут защититься? Но что делать, если они не хотят защиты, они хотят бродить по миру, о котором знают так мало, узнавать больше. Призывающие талисманы взяли с опаской, спрятали подальше, а их лучше было бы держать под рукой, хотя даже и в этом случае толку от них немного, нужен огонь, а человеку не всегда удается его быстро добыть. Лань Чжань вернул бусину Вэй Ину. Толстенькая Зейхун подкатилась им под ноги. Она уже пробовала ходить, но ползала куда ловчее, чем всегда пользовалась, если нацеливалась что-то быстро утащить, как в этот раз. Ей давно не давали покоя книги на бамбуковых планках, однажды такая попала ей в руки и теперь ни тряпичной куколкой, ни деревянными кроликами ее было не отвлечь. Вэй Ин подхватил лазутчицу на руки, поднимая над столь любимыми ею книгами, и она возмущенно, басовито заревела. — Вся в отца, — Вэй Ин скорчил малышке рожицу, но та ещё не исчерпала запас возмущения и выгибала спинку, выворачиваясь из рук. — Упорная? — И громкая, — Вэй Ин ловко спрятал книги в рукав и выпустил Зейхун на пол. Девочка тут же прекратила реветь и теперь, надув мокрые губы, осматривала все вокруг, пытаясь найти желанную игрушку. — Они ведь никогда прежде не задерживались? Лань Чжань покачал головой. Никогда, а срок прошел вчера. — Если завтра не появятся, идем в пристань Лотоса, — решил Вэй Ин. — Оставим Цэцэг с детьми там. — Брат будет рад принять ее, — предложил Лань Чжань. Он по-прежнему считал, что Юньмэн для них опасен, пускай даже Вэй Ин придерживался иного мнения. Цзян Чэн ревнив и обидчив, разве можно доверять ему беззащитных людей? Он на них взглянуть не пожелал. — Я готов доверять твоему брату, но не всем его гостям, — отрезал Вэй Ин. Бумажный человечек вспорхнул с его пальцев, затанцевал перед Зейхун, и черные глаза девочки вмиг разгорелись. — Дай! — взвизгнула она и бросилась к новой игрушке. Человечек уворачивался, Зейхун, шлепая по камню ладошками, бросилась в погоню. Лань Чжань смотрел, как упорно ребенок преследует цель, отмахивается от неудач, падает, встает снова, и глаза его блестят хищным весельем. У ханской дочери есть характер. — Это моя клятва перед ханом, — Вэй Ин улыбнулся, когда девочка попыталась прыгнуть и шлепнулась на попу. — И моя ответственность. Он не глядя нашел руку Лань Чжаня и сжал. *** Вэй Ин предостерегающе поднял палец, и все остановились, глядя на него. Зимний лес молчал вокруг них, еле слышно поскрипывали под ветром черные стволы. Какое-то время Вэй Ин стоял тихо, прикрыв глаза, потом выбросил руку с заклинанием и усмехнулся, довольный. — Здесь все так же, — сказал он, и видно было, что это для него хорошая новость. Конечно, хорошая. Раз глава Цзян не изменил защиту земель клана, о системе устройства которой было известно второму молодому господину Вэй, значит, эта дверь для него по- прежнему открыта и его не считают здесь врагом. Или же… Лань Чжань внимательно смотрел на дозорного. Это ему в спину Вэй Ин метнул заклинание, и теперь молодой плосконосый солдат стоял, как кукла, глядя в никуда, и совершенно не интересовался тем, что его уединение было нарушено. К спине его прилип бумажный квадратик с красной вязью заклятия. Лань Чжань поймал на себе смущенный, виноватый даже взгляд Вэй Ина, но не понял его причины и присмотрелся к талисману внимательней. Никаких признаков темной энергии, хотя заклинание необычное. Вэй Ин тем временем нажал на подбородок безучастного солдата и сунул ему в рот полосочку сухого рисового теста. Таких он наделал с запасом, и на каждой тончайшей, в три волоса, кистью написал заклятие забвения. На вопрос Лань Чжаня, почему не обойтись бумагой, пожал плечами: «Чтобы не оставить следов». Тогда эти слова показались не совсем понятными, но теперь Лань Чжань ощутил себя так, будто с его плеч упал груз, тяжесть которого он не осознавал, пока не почувствовал, каково жить без него — Вэй Ин не был беспечен! И не был слеп в своем доверии к шиди. Он не просто всегда понимал возможность ловушки, но и принял меры, чтобы в нее не попасть. С этим пониманием пришло и другое: на том постоялом дворе Вэй Ин оставил бумажную улику как знак для того, кто может ее опознать. Он хотел увидеться с Цзян Чэном. — Продолжай нести службу. Твой дозор прошел без происшествий. Ты видел только птиц и белок. — Да, я видел только птиц и белок, — вяло согласился солдат. Вэй Ин махнул рукой, предлагая всем идти дальше, Цэцэг прошла вперед, Лань Чжань замкнул строй, оглянувшись напоследок. Адепт клана Цзян все теми же пустыми глазами смотрел в сторону. Такая система охраны показалась Лань Чжаню слишком уязвимой, и он сообщил свое мнение Вэй Ину. — Так и есть, — усмехнулся тот в ответ. — Велик соблазн тихо убрать одиноких дозорных. Но каждый из них узелок в единой сети, его пропажа или перемещение тут же будут замечены соседними звеньями. Лань Чжань обдумал такой способ охраны. — Для такой системы требуется жесткая дисциплина и хорошее руководство. — Удивлен? А-а-а, судишь о клане Цзян по мне, — ухмыльнулся Вэй Ин, — по человеку, который не способен к руководству? — Тогон сделал тебя своим правым крылом! — через плечо возмутилась Цэцэг. — А он разбирается в военном деле. Ухмылка Вэй Ина стала совсем уж нахальной, и Лань Чжань устремил мимо него бесстрастный взгляд. То его давнишнее замечание Вэй Ину было справедливо, командующий действительно не должен все делать сам, рискуя оставить вверенных ему людей без руководства, поэтому он не станет отказываться от своих слов и поощрять злопамятность. Вэй Ин снова вскинул руку и история повторилась. На этом посту стоял немолодой мужчина с бородкой, но и его взгляд остекленел, тело обмякло. — Я видел дятла и зайцев, — послушно сообщил он. До пристани Лотоса они добрались, когда уже начало смеркаться, подошли с какой-то непарадной стороны. Вэй Ин хоть и хмурился иногда, не узнавая город, все же вывел их сначала на реку, затем к беседке, вокруг которой изо льда торчали засохшие стебли лотосов. Прокравшись под мостками, они долго петляли на узких улочках, а потом неприметным ходом вошли во владения главы клана. Здешний дворец не кичился богатством, как Ланьлин, не подпирал небо, как Цишань Вэнь, не имел мощных стен, как Цинхэ Не, и даже не скрывался в облаках, как в его родном клане. Он крепко держался за землю и растекался по воде, которой раньше здесь было вдосталь. Судя по всему, этот клан полагался не на золото и оружие, не на благочестие и знание, его сокровищем были люди. — М-молодой господин… Вэй… — пролепетал человек, по виду слуга, и замер посреди двора. — Стой на месте, Да Юй, — попросил Вэй Ин тихо, Лань Чжань сжал рукоять меча. — Просто стой на месте. Человек не послушался, конечно, бросился в сторону. Вэй Ин вздохнул, явно не радуясь тому, что предстояло сделать,и выбросил вслед бегущему руку. Голубая нить сорвалась с пальцев, в один миг догнала Да Юя, оплела ноги, и он рухнул в снег. Лань Чжань одновременно с этим наложил заклятие молчания. Человек извивался без звука и глаза его были полны ужаса. — Да Юй, — Вэй Ин присел около лежащего, тронул его руку, — я не лютый мертвец, видишь? Тот таращил глаза и пытался отползти. Скрип натягиваемого лука Лань Чжань услышал первым, ударил на звук, кто-то рухнул с крыши и больше не двигался. Вэй Ин внимательно осмотрелся. — А ведь глава в отъезде, верно? — он посмотрел на Да Юя, и тот, пытавшийся подняться на колени, крупно дернулся и распахнул в ужасе глаза, потому что голубая нить стянула ему голову с такой силой, что врезалась в кожу. — Ты правильно боишься главу Цзян, Да Юй. Ты будешь наказан за небрежение. Но только в том случае, если останешься жив. Вэй Ин ухватил забившегося в ужасе человека за шиворот и потащил в дом. Лань Чжань быстро проверил все двери — пусто. Набросил заклятие тишины. Цэцэг села у жаровни, уложила спящую Зейхун на колени, и устало прикрыла глаза. Да Юй прижался спиной к стене и со страхом следил за каждым движением Вэй Ина. — Просто расскажи, как тут у вас дела, — предложил тот, опускаясь на пол. — Я давно здесь не был. Заклятие молчания было снято, но человек сжимал губы, и голубая нить снова натянулась, кожа под ней багровела, по лицу Да Юя крупными каплями катился пот, он был не на шутку напуган. — Не знаешь, с чего начать? — в голосе Вэй Ина не было ни злобы, ни издевки, он говорил со слугой как с давно знакомым человеком, но это, кажется, пугало только сильнее. — Начни с того, где глава Цзян. Он пригласил меня в гости, разве он не говорил? И вот я здесь, а где же Цзян Чэн? — Он… — Да Юй сглотнул. — Армия чужаков захватила Цишань Вэнь. Он занимается обороной границы. — Чужаков? — Вэй Ин поднял растерянный взгляд на Лань Чжаня. — Что это значит? Откуда они? Чей клан? — Мы не знаем! Их язык нам не знаком! Вэй Ин потер лоб, зажмурился. — Конные? — спросил за него Лань Чжань. Да Юй, прежде глядевший только на Вэй Ина, только сейчас понял, кто перед ним, заморгал, зашевелил губами. — Д-да… г-господин... — Ты их видел? — спросил Вэй Ин. — Как одеты? Какое оружие? Какие седла? — Н-нет, я сам нет… То есть видел! То есть… Лазутчика видел. — Как он выглядел? — Обычно, господин, совсем обычно, но языка не понимает! — Он жив? Здесь? — Вэй Ин вскочил и вздернул Да Юя на ноги. — Веди. Они оставили Цэцэг с детьми дремать в доме, в котором заперли все двери. *** Следовало догадаться, думал Лань Чжань, идя вслед за Вэй Ином по центральному проходу огромной тюрьмы клана Цзян. Он не знал, каковы системы наказания у других кланов, а в Облачных глубинах было всего несколько каменных келий для преступников, потому что насильственное содержание в тюрьме не считалось полезным для души. Если адепт не способен уйти в затвор добровольно и физические наказания его не пугают, он должен быть принужден к труду на благо клана, ибо таков его уровень духовного развития. Судя по всему, клан Цзян подходил к вопросу иначе, он положил в основу железной дисциплины страх лишиться не жизни буквально, но всего хорошего, что в ней может быть – семьи, свободы. Вэй Ин остановился у одной из дверей, присмотрелся к запирающему талисману. Лань Чжань знал, что привлекло его внимание – темная энергия. Он тоже ее чувствовал. — Здесь много темных заклинателей. — произнес Вэй Ин задумчиво. — Они ослаблены и заперты, но живы… Это и в самом деле выглядело странно. Лань Чжань много слышал о страшной жестокости Цзян Чэна по отношению к последователям Темного пути, и до сих пор это его поведение было объяснимо множеством причин: близость Илина, приверженность добродетели, предотвращение возникновения в народе темных культов и колдовства. Но зачем он оставляет их в живых? Этих людей приходится хоть и скудно, но обогревать и кормить. Какую ценность видит в них Цзян Чэн? Они с Вэй Ином переглянулись. За первой открытой ими дверью оказался заклинатель из крестьян, немолодой мужчина с залысиной. Был он измучен, не мог подняться, и глаза его были как черные камни — пустые. За следующей они обнаружили куда более молодого последователя темного пути, одежды на нем почти не осталось и на бледной грязной коже видны были короткие, не длиннее пары цуней*, раны. Некоторые давно зажившие, некоторые свежие, все на животе. При виде посетителей юноша метнулся в угол и глядел оттуда зверем — опасным, не сломленным. Такие раны Лань Чжань с Вэй Ином обнаружили и на некоторых других пленниках, всегда на молодых и сильных. Назначение их было неясно, но по заметно помрачневшему лицу Вэй Ина Лань Чжань видел — он догадывается, что эти раны значат, вот только говорить об этом не станет. По крайней мере, сейчас. Камера с лазутчиком ничем от прочих не отличалась – толстая дверь с окошком на высоте лица, в которое и руки не просунуть, темнота и запах нечистот. Вэй Ин сорвал печать, вошел и какое-то время смотрел на человека, который моргал и щурился на свет. Был он грязен, худ, Лань Чжань одной рукой поставил его на ноги. — Где Шихо??!! Мэрген невесело скривил рот, покачал головой. — Я искал ее, пока меня самого не поймали, — произнёс он тихо. — Прости. У Да Юя клацнули зубы, когда Вэй Ин ударил его о стену и прошипел: — Где она? — Я… — Да Юй таращил глаза, кровь текла из прикушенной губы. — Кто? — Подросток, — уточнил Лань Чжань. — Девочка или мальчик двенадцати лет. — Здесь нет… — Да Юй захлебнулся криком от удара в живот, скрючился. — Нет таких! Был только этот! Я не знаю, господин Вэй! Его допрашивала госпожа, я ничего не знаю! Вэй Ин нехорошо улыбнулся. — Сколько у вас тут интересного, — улыбка его стала совсем жуткой. — Есть и госпожа. Давай-ка найдем укромный уголок и поболтаем об этом. Судя по всему, Вэй Ин говорил о каком-то известном ему месте, и Да Юй тоже о нем знал, он заорал, попытался вырваться или хотя бы удариться головой о стену. Не вышло. Лань Чжань проводил их с Вэй Ином глазами, перевел взгляд на Мэргена. — Ты не получил увечий? Тот помотал головой. — Нет. Сначала меня даже пытались убедить, что я гость, — он закашлялся. — У них есть женщина, которая немного знает наш язык. Они убеждены, что чужаков привел Нэргуй. Лань Чжань сжал губы. Вэй Ину больно будет узнать, каково мнение его брата о нем. — Что случилось с Шихо? Мэрген рассказывал, Лань слушал, глядя в стену. — Шихо наблюдательна и умна, — ровно произнес он, когда рассказ был окончен. Нет смысла гневаться, что мог сделать этот слабый юноша? Не он должен был защитить Шихо. — Ты повел себя неразумно и неосторожно. Мэрген молчал, не пытаясь оправдаться, а Лань Чжань размышлял. Жаль, что Шихо не успела сказать, какие именно сапоги она заметила. Однако какие она могла опознать? Только те, что видела прежде достаточно часто и отличие которых от здешней обуви очевидно. Проще всего предположить, что это темразские мягкие сапоги с остроносыми туфлями. По каблуку легко узнать ичиги, а монгольские гуталы — по изогнутым носам и широким, косо срезанным голенищам, многие в караване шли в таких. Киданьские, щегольские сапоги Вэй Ина из красной кожи с шелковой отделкой тоже заметные, но такие носит только знать. И поскольку между пропажей Шихо и появлением Цзян Чэна прошло довольно много времени, разумным казалось предположить, что похищена она была не им, а этими чужеземцами. Лань Чжань закрыл глаза и заставил себя выдохнуть. Все это его вина. Он проявил неосмотрительность. *** — Здесь замешана дева Ло, — Вэй Ин вернулся, волоча за собой совершенно утратившего способность сопротивляться Да Юя, на котором, впрочем, не было крови и видимых увечий. — Но это не самое интересное, Лань Чжань! Мы с тобой очень удачно посетили Пристань Лотоса! Знаешь, кто здесь гостит? Да-да, именно он. Будет кому скрасить нам вечер в ожидании хозяина. — Ты хочешь дождаться Цзян Чэна? — спросил Лань Чжань, уже зная, что Вэй Ина не отговорить, ведь двери Пристани Лотоса для него и в самом деле оказались открыты. Ловушки не было. Однако он бы предпочел приступить к розыскам Шихо немедленно. — Лань Чжань, подумай сам. Ну кто бы не решил, что армию привел именно я? Знаешь… — он криво усмехнулся. — А я так и сделал бы, будь у меня на той стороне память. И это было бы справедливо! Раз на меня напали, значит, и у меня есть право ответить тем же. — Ты хочешь отомстить? Вэй Ин долго смотрел на него — внимательно, будто размышлял, стоит ли говорить, будет ли он правильно понят. — Лань Чжань, тебе никогда не казалось, что этот мир подобен змее? Ее кожа выцвела, она неприглядна и мешает ей. Но нет ни единого камня, нет даже песка, о который змея могла бы потереться, чтобы ее снять. Хотя ей это нужно, время настало. Лань Чжань смотрел, не решаясь даже моргнуть. Вэй Ин редко бывал настолько откровенен. Значит, он считает себя камнем, о который мир-змея наконец сотрет старую кожу? И каким будет ее новый цвет? — Ты хочешь войны? — тихо спросил он. Лань Чжаню не раз доводилось присутствовать при беседах брата с главой Не. Лань Сичэнь говорил о природной добродетели, основанной на внутреннем чувстве, о покое ума и созидательной энергии: Высшая добродетель не прибегает к силе, Однако ничто не остается несделанным. Низшая добродетель использует силу, Однако ничего не достигает. А Не Минцзюэ говорил, что война суть великое жертвоприношение, и если народ не воюет, он утрачивает добродетель-дэ. Только тот, кто воюет, поддерживает культ предков: питает их честь, добывает им славу. На что Лань Сичэнь возражал, что таково дэ воина, но нет неверного пути познания дао, и тогда Не Минцзюэ говорил о войне как об освобождении от страстей, необходимого для обретения свободы, а брат снова возражал, что развитие дэ — это развитие добродетельного начала в себе, а тот, кто ищет постоянного подтверждения своим умениям, сравнивая себя с другими, тот неизбежно терпит поражения. Лань Чжаню очень нравились эти беседы, он гордился тем, что его приглашают на них присутствовать. Но они всегда казались ему чем-то вроде книг в библиотеке — нечто ценное, но хрупкое, что следует бережно хранить, и только. Теперь война смотрела ему в лицо огромными прекрасными глазами. — Мои желания не имеют значения, Лань Чжань, — сказал Вэй Ин тихо. — Когда ты играешь на цине, спрашиваешь ли ты его желание?