Драконы и тигры

Большой совет вызывал в Лань Чжане чувства совершенно противоположные. Он имел все основания гордиться тем, что добился желаемого, он наконец сделает то, к чему так долго шел. То, во что порой он сам не решался верить, стало возможным. Столь долгому пути требовалось достойное завершение. Но в то же время Лань Чжань этого совета не хотел, грядущее заседание вызывало в нем острое, жгучее отвращение. Этот мир полон слабостей человеческих — лицемерия, лжи, жадности, подлости. Однако нигде они не цветут так пышно, как на советах. Многословие, тщеславие, глупость... Он не хочет это видеть. Они станут шептаться по углам, смешивать ложь с правдой, домыслы с достоверно известным, они вывернут каждое слово как носок, то одной стороной, то другой, сварят всех журавлей*. Он не боялся этих людей или того, что с ними не справится. Но не желал находиться среди них. Именно поэтому он прибыл одним из последних. Это было довольно-таки неучтиво, зато сокращало время пребывания на совете в самой тяжелой его части, в начале, и формально не было нарушением, потому что клан представлять не ему, а главе. Лань Сичэнь предложил это собрание, ему и вести. Различие с тем давним осенним советом бросалось в глаза. Прежде всего, созван он был не во дворце, потому что Тогон заявил, что в Ланьлин или любой другой город он войдет только с войском. Такое развитие событий не устраивало клан Цзинь, и чтобы не множить противоречия, выбран был устроивший все стороны вариант: огромный шатер для проведения Большого совета и шатры поменьше для проживания представителей заполнили плоскую, как блюдо, долину в Хэнани. Лишенная зелени местность далеко просматривалась и была равноудалена от большинства земель кланов, потому все могли чувствовать себя в безопасности, а главное, это делало общение более свободным, потому что здесь никто не был ничьим гостем. Правда, подготовка заняла больше обычного из-за сложностей с доставкой грузов и установкой шатров. Лань Чжань видел в таком размещении ещё одно достоинство — такое собрание не затянется на неделю пиров и прогулок. Все теперь тепло одеты и бережливы. Он вошел, и снова стих гул голосов, внимание обратилось на него, однако восклицаний и перешептываний пока не было. Их не было, пока Лань Чжань приветствовал собравшихся. Но потом одно все же прозвучало: — Отчего Ханьгуан-цзюнь прибыл один? Голос не был знаком Лань Чжаню, оборачиваться он не посчитал нужным. — Не нахожу причин отчитываться. Вот теперь они зашептались. Дядя пошевелил губами, но смолчал, Тогон широко ухмыльнулся. Лань Чжань занял свое место. — Итак, — вернул себе внимание Лань Сичэнь. — Вернемся к разговору о том, что есть истинный Путь. Он в единстве со всем миром, в непротивостоянии миру, в его принятии сердцем. Мудрый не пытается подчинить порядок вещей своей воле. Поднебесному миру должно позволить быть таким, каков он есть, хотя это не всегда просто. Человеческая природа такова, что события, которых мы не ожидали и смысл которых нам пока неясен, слишком нас тревожат, чтобы можно было сразу найти в себе силы принять их с должным пониманием. Потому важно не проявить сразу ненужной горячности, словно человек, который гонит из своего сада пчел из страха, что будет ими ужален, и забывает при этом, что назначение пчел иное. Он может изгнать их, однако страх его останется при нем, а урожая не будет. Всякое событие не хорошо и не плохо, оно только возможность. Противление новому — легкий и гладкий путь, который не требует работы ума и души, и на котором они умаляются от ненужности. Принятие нового подчас подобно преодолению гор, но служит всеобщей пользе. Так как должно поступить правителю, в чьих руках судьба его народа? — Лань Сичэнь помолчал, глядя куда-то поверх голов. — Говоря о новом, я говорю о Тогон-хане. Этот человек нам незнаком и странен. Способ, которым он проник в наш мир, не использовался прежде. По сути, этот человек приведен в наш мир случаем. А случай всегда есть знак Неба. Небо не оставляет без призрения нас, сбившихся с пути, и являет нам милость. В знаке его всегда заложена возможность, и важно понять, какова она, принять ее сердцем. На этом собрании мы выскажем предположения, какова эта возможность для каждого, и оценим пользу для будущего. Лань Чжань следил за братом. Тот выглядел собранным и спокойным, голос его тек подобно хорошему чаю из чайника дорогой работы — ни брызг, ни суетливого журчания, только ровный, без единого изъяна путь из одного сосуда в другой. Однако последние капли выделились из него: глава Лань не сообщил решения, он позволил каждому предложить свое, а это, по мнению Лань Чжаня, было верным способом превратить совет в долгую яростную склоку. И он удивился, когда события пошли совершенно по другому руслу. Пока представители кланов перешептывались и переглядывались, определяя свои позиции и готовясь высказаться, поднялся Тогон. — Уважаемые господа заклинатели, несомненно, оценят возникшую возможность и ее пользу, но к чему это делать в спешке, когда ещё плохо видны ее очертания? — Тогон обвел замерший зал веселым взглядом. Он явно стремился удивить собравшихся, и ему это удалось. Никто не догадывался, что он говорит на китайском совершенно свободно и более того, говорит как человек образованный. Наверняка многие теперь старались припомнить, не болтал ли кто-то из них в присутствии Тогон-хана, а если да, то какими точно были слова. — Позвольте вам в этом помочь. По его жесту один из солдат дернул шелковую кисть и развернулось широкое, подвешенное на шесте к балке полотнище с нарисованной картой. — Прошу посмотреть, верно ли изображены земли Цишань Вэнь в тех границах, что были до начала возвышения клана? Вижу, верно. Насколько мне известно, за годы, прошедшие после победы над кланом Вэнь, собрание присутствующих не смогло распорядиться его владениями. Я видел Безночный город. Он мертв. Часть земель Цишань Вэнь присвоена соседями, часть является предметом длительных споров, основная же часть пребывает в запустении и бесхозяйственности. Она заселена бродягами и преступниками. И если бы меня спросили — мой хан, отчего в этом мире нет порядка? Я бы ответил — оттого, что мир этот имеет дыру, в которую течет благополучие, словно тепло в незакрытую дверь. Я, Тогон-хан, закрою эту дверь, раз больше некому, — он снова обвел собравшихся взглядом, но в нем больше не было веселья. — Я беру эти земли под свою руку. Границы, которые здесь изображены, совпадают с очертаниями того нового, в котором вы можете найти полезные для себя возможности. Надеюсь, это мое пояснение сделает ваше обсуждение более предметным. Тогон неспешно сел и водрузил руку на согнутое правое колено. Он явно был собой доволен. — И в чем же польза? — взвился Фэй Цюань, глава мелкого клана на границе Балин Оуян. — В том, что нас лишат земель? Я получил этот берег реки по праву! Мой клан проявил большое мужество в войне! Лань Чжань, до сих пор следивший за происходящим с интересом, разом его утратил. Опять крупные кланы станут говорить голосами мелких, разменивая их, словно монеты, и продолжая друг другу улыбаться, это затянется на весь день, а то и на два. — Так вот каковы пчелы, — негромко сказал кто-то и засмеялся. А потом голоса хлынули лавиной: — ...по какому праву человек, чьи достоинства нам неизвестны, заявляет… — …эти копи были отняты у нашего клана два цикла назад! — ...мы не позволим возобладать дикости… — ...то есть Вэней не следовало низвергать? Видимо, они близки вам по духу! — ...между прочим, основатель клана завещал… — ...обыкновенный грабеж, с которым нам предлагают мириться… —...земля полита кровью предков... Этому не видно было конца. Тогон наблюдал за поднявшимся гвалтом с интересом, не проявляя раздражения или нетерпения. Кажется, он делал для себя какие-то выводы, и ему нравилось это занятие. Глава Не мрачно смотрел в пустоту, недвижный, как скала. Не Хуайсан иногда зевал, прикрываясь веером. Лянфань-цзюнь был бледен и очень тих. Ему не было интересно происходящее. Порой он комкал тонкими пальцами край рукава, но одергивал себя и тут же его выпускал. Спина его была прямой, одежды золотыми, но общая безучастность сообщала ему сходство с приговоренным к казни. Лань Сичэнь, напротив, не привлекал к себе внимания необычностью поведения, он был точно так ровен и вежлив, как обычно. Вот только его глаза ни разу, насколько мог судить Лань Чжань, не обратились к Лянфань-цзюню. И к нему тоже. Цзян Чэн скучал, пережидая шумиху. Он для себя все решил, он заключил союз и в этой суете не видел для себя ни угрозы, ни интереса. И только дядя был совершенно похож на себя. Лань Цижень сидел недвижно, то замирая до полного сходства с каменным изваянием, то недобро косясь и поджимая губы. Очень редко его лицо смягчалось, он даже как будто готов был кивнуть, но не делал этого. Внутри него было все — его мнение, возмущение, одобрение. Однако он не произносил ни слова. Лань Чжань поднялся, и тем голосом, каким пользовался редко, перекрыл общий гвалт. — Обсуждение обещает быть долгим. Чтобы не возбуждать его ещё раз по окончании, сразу добавлю очертаниям четкости. — В наступившей тишине он продолжил спокойней. — Клан Огня будет воссоздан, потому что нет иного способа восстановить равновесие в этом мире. Обсуждения ничего не изменят. — Для кого вообще это новость? Мы даже знаем, кто станет основателем, — процедил глава Яо, приосаниваясь. — Восхищен вашим провидческим даром. — Лань Чжань смотрел на главу без выражения, но тот поугас, начал осматриваться в поиске поддержки. — Я его лишен и не знаю имени основателя. Не желаете поведать нам наше будущее? — Желаю спросить! — продолжал упорствовать глава Яо. — Отчего Вэй Усянь не почтил вниманием это собрание? Вопрос, который Лань Чжань задавал себе. От Вэй Ина не было вестей, они с Шихо словно растворились в сырых туманах юга, но он до последнего надеялся, что уж на совет Вэй Ин придет точно. Этого не случилось. — Для чего? — уточнил он. — У нас имеются к нему вопросы! И зал согласно загудел. — У вас не было к нему вопросов, когда вы осудили его на смерть, — отчеканил Лань Чжань, — нарушая все законы справедливого суда, не позволяя высказаться второй стороне. В тот день вы утратили право на вопросы. Променяли его на расположение главы Цзинь. Велика ли оказалась польза? Пока глава Яо хватал ртом воздух, заговорил Не Минцзюэ. — Я слышу упрек мне. — Ваши мотивы мне неизвестны, — Лань Чжань повернулся к нему. Не для того, чтобы посмотреть в глаза, из уважения. — Но вы несомненно приложили руку. Лань Чжань посмотрел на брата, думая, что тот возмутится и вмешается, но на лице Лань Сичэня ничего не отразилось, и стало очевидно, что он так же далек от происходящего, как и Лянфань-цзюнь, только скрывает это иным способом. Не Минцзюэ усмехнулся, но говорить больше ничего не стал. — Дядя, я помню, вы были возмущены, — продолжил Лань Чжань. — Но не возмутились. И ты, брат. Не важно, ошибались вы или имели умысел, все вы публично отреклись от закона. Утратили право судить. Он услышал тихое: ”Все ещё считает себя непогрешимым. Вспомнил про закон!”. — Я тоже смолчал, — закончил он ровно. — И потому... Визгливый звук флейты оборвал его слова, и первым чувством — до чего нелепо! — в сердце Лань Чжаня стала радость. Совсем краткая, ее тут же смыло тревогой. По какой причине звучит флейта? Да ещё высоко в горах? После возвращения Вэй Ин ни разу при нем не пользовался темным заклинательством, на флейте играл только однажды, усмиряя нечисть. Что происходит? Он повернулся к выходу из шатра, куда уже бросились участники совета, поднялся шум, зазвенело оружие. — Старейшина Илина! — Я говорил, без него не обойдется! — Нужно организовать оборону! Он заодно с этим дикарем! — Мне сразу не понравилось это место! Лань Чжань бросил взгляд на Тогона. Тот был спокоен, но отряд его солдат уже окружил его кольцом щитов и теперь медленно, шаг за шагом, двигался к выходу. Однако первым шатер покинул не он, а клан Цзян — плотным отрядом, с главой впереди. — Дорогу! — рявкнул Цзян Ваньинь на кого-то из приглашенных адептов, замешкавшихся в проходе. Лань Чжань тоже поспешил выйти, но обернулся на брата. Тот не двинулся с места. Пальцы Лянфань-цзюня комкали рукава. Пока они сидели на совете, погода немного улучшилась, тучи уже не цепляли плоскими серыми донцами вершины гор, зато поднялся ветер, и флаги громко хлопали, перебивая людей. — Вон они! — закричал кто-то на краю лагеря, и большинство устремилось на открытое место, чтобы оценить обстановку. Лань Чжань бросил под ноги меч, подлетел к главе Цзян. Они молчали и смотрели. Не хотели видеть и не могли отвести глаз от шевелящейся массы, что уже стекла с гор и теперь ползла на равнину со многих сторон. Резкие, неприятные взвизги флейты становились все громче, и Лань Чжань уже видел знакомую тонкую фигуру. Вэй Ин шел не спеша, алая лента полоскалась на ветру. Где Шихо? — Он не мог, — прошептал Лань Чжань. — Он не мог. Пальцы Цзян Ваньиня стиснули его руку выше локтя мертвой хваткой, не давая рвануться навстречу. — Пусть подойдет, — хрипло сказал он. И когда Лань Чжань попытался высвободиться, тихо предупредил: — Хангуань-цзюнь. Ударю. Что-то кололо руку, Лань Чжань не отводил глаз от Вэй Ина — он улыбается. Шихо нет с ним. Почему? Не взял с собой в нападение или она мертва? Зачем ему понадобилось явиться на Совет вот так? Зачем? Все, что они хотели от Совета потребовать, они и так получат! Вэй Ин ведь не хотел снова становиться Старейшиной Илина! Он же хотел вернуть Солнце… Тогда зачем он делает это? Случилось что-то настолько страшное, что он снова…? Нельзя было оставлять его! — Я должен поговорить с ним. — Пусть подойдет, — процедил глава Цзян. — Спускаемся. Они не стали вклиниваться в толпу, спешились в первых рядах, вышли вперед. Вэй Ин шел легко, едва не танцуя. Шелк его волос и одежд развевался на ветру, глаза искрились весельем. Если бы не толпа мертвецов, чья вонь заливала долину, картина была бы прекрасной. — Привет, Лань Чжань! — крикнул он издалека. — И шиди здесь. Эй, Лань Цижень, дорогой учитель! Не-сюн! Мне приятно, что вы все мне так рады, выбежали встречать. — Зачем ты явился? — перебил его глава Цзян. — Ты же не собирался. — А зато теперь, — Вэй Ин со смехом развел руки на фоне мертвецов. — Собрался! Ну, не будем здесь стоять, пройдем в шатер. Этих ребят я оставлю здесь. Пускай подождут, пока мы будем договариваться. — О чем? — О нашем будущем, конечно. — Вэй Ин подмигнул Лань Чжаню и направился к шатру. — Стой на месте! — приказал ему сын главы Юй и кинулся наперерез. — Тебя никто не приглашал! Вэй Ин медленно развернулся к нему, с важным видом заложил за спину руки. — И тем не менее, я гость. В твоем возрасте пора иметь представления о вежливости. Обрати внимание, все остальные молчат! Может быть, они умнее тебя?— он усмехнулся и продолжил путь. Лань Чжань понял, что ему делать. Он бросился к Вэй Ину, догнал и теперь держался у плеча. Так они вошли в шатер, и ему вместе в Вэй Ином пришлось вытерпеть взгляд брата, который сидел на прежнем месте. Не Минцзюэ даже не повернул головы. Все возвращались на свои места, нервно переговариваясь, глава Цзян не стал садиться, тоже стоял рядом. — Ну что, теперь вопросы задавать можно? — ядовито процедил кто-то позади. Впрочем, произнесено это было тихо, ответ собеседника Лань Чжань не услышал совсем. — Сейчас к ним присоединится этот дикарь и картина будет ясна… — а этот голос Лань Чжань знал, это старейшина его клана, Лань Хуа. Он сглотнул и расправил плечи. Ничего. Не первый раз. — Чэн-Чэн, — доверительно склонился к брату Вэй Ин. — Чем вы тут таким занимались? Все такие сердитые. — Говори уже, что хотел, — буркнул Цзян Чэн и бросил на Лань Чжаня быстрый взгляд, едва Вэй Ин отвернулся. Тот кивнул, прикрыл глаза и осторожно, неслышно выдохнул. — Сначала покажи им печать, — произнес он тихо, но в тишине услышал каждый. — Не стоит, — Вэй Ин улыбнулся. — Они решат, что я на них нападаю. Или опять начнут драку за нее, как в прошлый раз, помнишь? — Печать, — повторил Лань Чжань. — Ну же, Лань Чжань, попробуем сначала миром. Разве это не в духе твоего клана? — Лань Хуа, — теперь Лань Чжань говорил громко. — Вы сильный заклинатель, вас ценит мой брат и мой учитель. Вам не должно быть сложно распознать заклятие личины. Все разом охнули, несколько рук с заклинаниями взлетели одновременно, и Сюэ Ян наконец рассмеялся открыто. — А мне казалось, было похоже! — он постучал флейтой по ладони, прошелся туда-сюда, остановился перед Мэн Яо. — Я же говорил, во второй раз разыгрывать это представление рискованно. Да к тому же я простолюдин и плохо Вэй Усяня знаю! Пусть бы снова Су Ше его изображал. — Я не понимаю, о чем он! Что значит изображать? — поспешил закричать Су Ше. — Этот человек известный лжец и преступник! — Сюэ Ян! Разве его не казнили? — Что значит второй раз? — выкрикнул глава Фань. — Что это значит? — Тропа Цюнци, — выступила вперед до того неприметная Мянь-Мянь. — Опять эта девица! Никак не успокоится! Да все знают, что Усянь был там! — Что за нелепые оправдания. Говорю вам, она в него влюблена. Какие они с ней смелые, подумал Лань Чжань. Ни с кем так громко не спорили. — Вэй Усянь был там, — произнесла Мянь-Мянь упрямо. — Но не играл на флейте. Это Су Ше привел мертвецов, чтобы убить Цзинь Цзисюаня. Я слышала его разговор с Цзинь Гуанъяо и согласна подвергнуться процедуре открытия памяти, чтобы подтвердить это. — Нелепый вздор, — фыркнул глава Яо. — Большой совет не место для сведения личных счетов. Впрочем, чтобы это понимать, нужно быть человеком благородным…. — Глава Яо, — бесстрастно возвысил голос глава Цзян. — В прошедших войнах вы прославились не победами, а тем, как ловко перебегали на сторону сильного. Если вы намерены и впредь придерживаться этой тактики, я бы советовал вам не спешить с выражением личной преданности. Глава Юй притворно закашлялся. — Прошу дать мне слово, — Мэн Яо тяжело поднялся. — Наш разговор перешел на тему, которой все равно было не избежать. — Все это ложь! — невпопад крикнул Су Ше, на него шикнули. Мэн Яо постоял, дожидаясь тишины. Заговорил он тихо, ни на кого не глядя. — Прошу всех сесть, этот разговор будет довольно долгим. Итак, возможно, ещё не всем известно, что мне предъявлены обвинения в убийстве. Собравшиеся ахнули, и Лань Чжань удивился. Неужели эта новость не разошлась? Заклинатели любят сплетни ничуть не меньше простых смертных, но имеют возможность распространять их много быстрее. Неужели Мэн Яо упустил возможность подготовить мнение общества? Это на него не похоже. — Сначала я его свяжу, если не возражаете, — вмешался Тогон. — В сотне шагов эти ваши мертвецы, а у него флейта. Несколько солдат в золотых доспехах споро примотали Сюэ Яна к столбу. Цзян Чэн подошел, проверил узлы, быстро осмотрел флейту, сломал о колено и отбросил обломки. — Суть обвинения вот в чем, — Мэн Яо ни на что не обращал внимания. — Как все вы знаете, мой клан знаменит торговлей. В том числе товарами, которые доставляются из-за Северного рубежа. Для его пересечения заклинателями моего клана и кланов моих побратимов совершается специальный ритуал. В этом нет ничего тайного. Обвинение состоит в том, что этот ритуал якобы медленно убивает глав кланов, которые его проводят, и я как-то все это подстроил, чтобы… — он сглотнул. — Чтобы погубить побратимов. В доказательство приводится мой отказ возглавить клан, якобы я сделал это для сбережения своего здоровья. Настало время сделать заявление. Я признаю свою вину в том, что своей нерешительностью, своей неуместной скромностью породил слухи. Такое поведение недопустимо для правителя, мне следует наконец им стать и перестать бежать ответственности. Клан нуждается во мне, и я должен помнить свой долг, а не упиваться сомнениями. Прошу меня простить, мне следовало... — Вмешаюсь, — зычным, как и прежде, голосом остановил его полную вздохов речь Не Минцзюэ. — Нас тут сегодня обвинили в том, что однажды мы отступили от закона ради выгод. Что мы были корыстны или глупы. Или, может, нас слепили чувства. Я не исключаю этого. Я очень болен, как вы видите. Мою болезнь не объяснить проклятием моего рода. Это не искажение ци. Это простая человеческая старость. А ведь этого не должно было случиться так рано, тем более, с заклинателем. — Да ещё таким, — пробормотал кто-то. — Я знаю, что мне осталось мало, — продолжал глава Не, глядя перед собой слепыми глазами. — И я проживу оставшееся время честно. Причин моего состояния может быть всего три. Первое — я утратил милость Неба, потому что не был добродетелен. Второе — меня убивает что-то неизвестное. Третье — что-то случилось со всем заклинательским миром. В пользу каждой из версий говорят какие-то факты, но все они мелки и не точны. Думаю, дело не только во мне. Пошатнулось здоровье Цзэу-цзюня. Заклинатели самых разных кланов жалуются на упадок сил. Ходят разговоры, что золотое ядро стало медленней формироваться у детей. Вот это по-настоящему важно. Какая разница, кому там достанутся земли Цишань Вэнь, если равновесие будет нарушено бесповоротно. Все сейчас здесь… Кроме Вэй Усяня. Предлагаю начать разбирательство. — Я выступлю на его стороне, — сказал глава Цзян. — Он мой брат. — Ты отказался от него, — возразил Лань Чжань. — Твоим словам трудно верить. Моим тоже, я не защитил его. — А можно мне завязать уши? — поинтересовался Сюэ Ян. — Избавить меня от вот эт… Заклятие молчания очень его поразило. Видимо, прежде ему не доводилось на себе испытывать подобного. Лань Чжань дождался, когда он перестанет гримасничать, поймал взгляд Сюэ Яна и снял заклинание. Если с первого раза не поймет, придется повторить. — Да защищайте оба, — Не Минцзюэ махнул рукой. — Возражения есть? Нет? Мы рассмотрим все обстоятельства. Начнем с произошедшего на тропе Цюнци. Он откинулся на спинку и приготовился слушать. Лань Чжань увидел, как горько кривится рот брата и по этой усмешке понял так ясно, будто ему сказали — Не Минцзюэ уже все для себя решил. Он сознательно не дал Мэн Яо возможность увести разговор на тему Северного рубежа, к которой он был готов и где все доказательства шатки, а направил в прошлое, которому есть свидетели. Мянь-Мянь снова решительно выступила на середину. — Я слышала, как Цзинь Гуанъяо обсуждал с Су Ше произошедшее на тропе Цюнци. Из разговора я поняла, что в тот день на тропе ими была устроена засада, в то время как Цзинь Цзысюань выступил открыто. Вэй Усянь шел на день рождения племянника в одиночестве, он встретился с наследником и начал с ним беседу. В этот момент третья сторона совершила нападение, в ходе которого был убит Цзинь Цзысюань и уничтожены все свидетели. Вина за произошедшее была возложена на Вэй Усяня. В шатре стало очень шумно — все разом принялись говорить, некоторые меж собой, некоторые стремились что-то сообщить совету. — Это все слова! — возмущался Су Ше, пытаясь перекричать шум.. — Я тоже могу придумать любую историю! Но правда в том, что меня там не было! — А зачем тогда я тебя учил играть на дицзы? — изумился Сюэ Ян. — Как раз в то время. Вы ж, заклинатели, сами не умеете, вам гуцини подавай или сяо. А ими мертвяков не поднять, мертвякам попроще надо, земное. У тебя неплохо выходило! Мэн Яо поднял руку, призывая к тишине, и его послушались, хоть и не сразу. — Вам кажется, это было нужно мне? — тихо спросил он, и последние шепотки стихли. — Выгоды от этого получал мой отец. Он решил избавиться от сына, а я не мог не выполнять его приказы. Мне стыдно признавать это, но боялся его до самой смерти. Хотел ли я стать наследником? У меня не было шансов, я им не стал. Хотел ли я занять трон? Я его не занял. О чем мы говорим сейчас? Я слушаю, но не понимаю смысла. Впрочем, если вам нужен виновный и я гожусь, то я стою перед вами и никуда не бегу. — Делаешь вид, что Стигийскую печать ты получить не хотел? — вмешался Цзян Чэн. — Пятеро… Шестеро из здесь присутствующих слышали, как месяц назад вы с Сюэ Яном, захватив в заложники Мянь-Мянь, требовали от Вэй Усяня выдать вам эту печать в обмен на ее жизнь. Зал зашумел, Мэн Яо распахнул глаза, всплеснул руками. — Я всего лишь пытался отобрать ее у человека, который однажды сотворил уже с ее помощью чудовищные вещи. Признаю, я воспользовался подлым приемом, мне хорошо известно, как сильно Вэй Усянь склонен к геройству на публику, мимо страдающей девушки он ни за что не пройдет. И я не придумал ничего лучше, чем изобразить угрозу жизни девы Ло. Это было не лучшее решение, я не спорю. Но разве спасение тысяч не стоит небольших неудобств одного человека? Я приношу свои извинения деве Ло, которая, заметьте, жива и здорова. Цзян Чэн одним движением оказался рядом с Мэн Яо, схватил его за горло и приподнял. — Раз мы тут спасаем тысячи жизней, — прорычал он. — Ничего страшного, если ты испытаешь те же небольшие неудобства. В зале посмеивались и возмущались, пока Мэн Яо сипел, дергая ногами. Тяжело поднялся Лань Сичэнь: — Прошу его отпустить, глава Цзян. Мы ещё не закончили разбирательство. У него должна быть возможность оправдаться. Мэн Яо упал, ударившись коленями. Лань Сичэнь подал ему руку, помог подняться и тихо добавил: — Думаю, стоит внимательней относиться к выбору слов. — Так значит, обман совета о произошедшем на тропе Цюнци имел место, — заключил Не Минцзюэ. — Двинемся дальше. Почему этот человек на свободе? Он вслепую выставил руку в направлении Сюэ Яна. — Мэн Яо, он сбежал из-под твоего надзора в Цинхэ Не, и ты говорил, что это не твоя вина. Потом ты клялся мне, что он заточен в Ланьлине пожизненно. А теперь я вижу, что убийца целого клана и темный заклинатель разгуливает совершенно свободно и у тебя с ним какие-то делишки. Попробуй и в этот раз придумать отговорку. — Они мне не требуются, — пожал плечами Мэн Яо. — Этот человек оказывал кое-какие услуги моему отцу. Меня долгие годы возмущало, что он избежал наказания, но приходилось ждать и терпеть. После того, как отец скончался, я принялся за розыск этого человека, нашел в темнице у Тогон-хана. Конечно, можно было бы убить его прямо там, но мне казалось важным доставить его в Ланьлин и казнить публично, показать всем, что в клане настали иные времена, и всякое преступление.. — Именно поэтому Сюэ Ян вчера совершенно свободно уехал из Ланьлина, — ядовито произнес мужчина с золотым пионом на груди, имени его Лань Чжань не знал. — Я сам видел. Он ведь частенько бывает во дворце Кои. Думаешь, мы все слепые, что ли? Мэн Яо обернулся было к нему — резко, готовый возразить, но снова поднялся Лань Сичэнь, подошел к нему совсем близко, руку протянуть, и заговорил тихо: — А-Яо, откуда в тебе столько лжи... Как ты живешь в ней? Это, должно быть, трудно. Я смотрю на тебя и, знаешь, мне больно, мне кажется, ты просто не способен уже понимать, что правда, а что ложь. Ты запутался, а я не знаю, как мне помочь тебе. Поверь, я хотел бы... — Помочь, — улыбка Мэн Яо стала нежной и печальной. — Мой благородный брат. Ты ведь считаешь, что способен отделить правду ото лжи? Конечно же, ты так считаешь. Многие могут сбиться с истинного пути, но не клан Лань, не лучшие люди Поднебесной. Они мера благородства и образованности, душевной чистоты и совершенства. Почему бы тебе в это не верить? Ведь ты точно лучше этих всех... — он широко повел рукой, продолжая смотреть только на Лань Сичэня, и выплюнул последнее слово, — … совершенствующихся! Они-то все — все! — уверены, что они лучше меня, потому что точно знают, это хорошо, а это плохо. Они благородные господа, а не шлюхины дети. Но знаешь… Правда в том, что правду вы принять не в состоянии. Никто из вас. Вы вытравили ее из своего сознания и памяти, вычеркнули из книг, вы отвернулись от нее. Потому что правда в том, что вы, светлые добродетельные господа, ничто без тьмы. Поднялся возмущенный гул, но Мэн Яо возвысил голос. — Вас возмущает, что я использую темного заклинателя? А кто нет? Дорогой брат, напомни мне, чем прославился клан Лань, кроме бесконечных правил, ограничений и предписаний? Что он создал? Невозможно, чтобы он не способен был создавать и развиваться, это же великий клан, вершина совершенства, вы на полпути к Небу! Такой клан не может быть бесплоден и сух, как ваши каменные скрижали, верно? Ах, нет, что я говорю… Ведь клан Лань создал технику убиения струнами. Удивительно, конечно, отчего самый образованный и благородный клан знаменит только орудием массового уничтожения, но к чему им задаваться этим вопросом, я же спрашивал о достижениях, я вспомнил достойный пример. Напомни, кто создал вашу знаменитую технику, дорогой брат? — Лань И, — не без усилия произнес Лань Сичэнь. Было заметно, как трудно ему разжать губы. — Верно, это была женщина. Единственный случай в истории клана Лань и единственное его достижение встретились во времени. Женщина во главе клана! Что за нелепость. Разве может она достигнуть истинных высот? Природа женщины темна, ее удел тяжелая земная ци. Великие заклинатели среди женщин — случайность, ибо их удел способствовать совершенствованию мужчины... — Это нелепо! — возмутился Лань Цижэнь. — Я требую прекратить оскорбление великого предка моего клана! Имейте стыд и не опускайтесь до подобной низости в попытке обелить себя! — Назвать женщину женщиной оскорбительно? — изумился Мэн Яо. — Вот уж действительно нелепость. Я искренне считаю ее великим человеком! И говорю лишь о том, как бездарны оказались все прочие Лани на ее фоне. Впрочем, с именем Лань И связано ещё одно совпадение во времени… Напомнить? Дорогой брат, отчего ты хмуришься, не следует сердиться на правду. Она тебе столь желанна, разве нет? Да, Лань И сделала свое изобретение в то время, когда владела осколком темного железа. Она благородно хранила его потом от мира, положила на это жизнь, но так как была всего лишь человеком, то не удержалась от тщеславия и оставила о себе память. Техника убиения струнами ваша гордость, но и вечный вам укор. Вам не забыть о Лань И и не стать ею. Это — правда. — Вздор, вздор и ещё раз вздор, — прорычал Не Минцзюэ, тяжело вставая. Ему бросились помогать, он оттолкнул от себя руки. — Ты всегда умел по-змеиному сплестись в кольцо, не разберешь, где голова, где хвост! Уйми свой раздвоенный язык! — Хватит о Ланях? Ты прав, мой дорогой брат. Конечно же, прав, я непозволительно болтлив. Про клан Не я скажу гораздо короче. Смотри, как я это сделаю. О чем мы говорим: оно разрушает душу и тело, и потому использование его недопустимо? О темном заклинательстве и всяких недопустимых штучках, верно? Но когда каждый — каждый! — глава благородного клана Не умирает от разрушения души и тела, вспоминаем ли мы о запретном пути? Нет? А почему нет, дагэ? Я, должно быть, недостаточно благороден, чтобы понять, как может духовное оружие пресветлого клана разрушать душу и тело? Ведь не может быть, чтобы оно было темным?! Как же этого никто не замечает? Выходит, отличия нет? Это ведь неправда? Вы так непримиримо боретесь с черным заклинательством! Кто поверит, что великий глава клана просто боится появления соперников с таким же оружием? От хриплого воя, который издал глава Не, вскочили все разом — кто бросился к побагровевшему, крупно вздрагивающему Не Минцзюэ, кто от него. Лань Чжань поймал рванувшегося к брату Не Хуайсана и стиснул так, что тот закричал. Он вырывался, царапал Лань Чжаню руки, а вой тем временем сменился ревом, и огромное слепое чудовище, только что бывшее обрюзгшим нездоровым мужчиной, рванулось вперед, к застывшей перед ним хрупкой фигурке. Лань Сичэнь, бросившийся наперерез, был сметен одним взмахом руки. Адепты хватали воздух и края одежд, не успевая поймать главу, от приступов чудовищной ярости которого они уже отвыкли. Оказавшийся на пути главы толстяк Яо, причитая, пытался убежать, но скатился по ступеням помоста и пополз, то и дело наступая коленями на полы халата. Не Минцзюэ не мог видеть ни его, ни ступеней, его огромное тело рухнуло так стремительно, будто он тигром кинулся на визжащую жертву. Разом навалившиеся сверху адепты клана Не погребли под собой и главу Яо, и Лань Сичэня, только Мэн Яо так и стоял недвижно, глядя на происходящее огромными глазами. Казалось, он весь дрожит, как натянутая струна, но ни шагу назад он не сделал. Крики и суета наполнили шатер, никто не слышал тонкого, нарастающего звона, и некому было остановить дрожь Баси. Тяжелое узорное лезвие взвилось в воздух, и Лань Чжаню понадобилось время, чтобы отбросить от себя Не Хуайсана — один миг. Его и не хватило, чтобы ударить по клинку. Хищная молния пронеслась мимо, обдавая лицо холодом, оглушая металлическим гудением, какое бывает у больших колоколов — и замолчала, захлебнулась. Лань Чжань успел увидеть руку брата, рванул его из общей свалки, но не дал бежать, стиснул в объятиях, пытаясь спасти его от понимания того, что случилось, и уже знал — поздно. Мэн Яо не упал навзничь только потому, что Бася пригвоздила его к столбу, в нечеловеческой ярости вонзившись в грудь по рукоять. Расщепивший дерево клинок торчал за его спиной на треть длины, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что от такой раны никому не оправиться. Лянфань-цзюнь был ещё жив, и глаза его были все так же широко распахнуты — не в ужасе, в изумлении, он ещё не верил в происходящее. У него дрогнули губы, и Лань Чжаню показалось на миг, что сейчас он улыбнется обычной своей заискивающей улыбкой, извиняясь за доставленные хлопоты. Но он только шевельнул ими беззвучно, моргнул. Лань Сичэнь вырвался из рук, налетел на Лянфань-цзюня всем телом, закрывая от мира, огораживая, обеими ладонями бережно придержал голову. — А-Яо… — шептал он в быстро бледнеющее лицо раненого, с которого исчезало всякое выражение — уже безвольно приоткрылся рот, потухло изумление в глазах, распрямились брови. Лань Чжань смотрел и не мог отвести взгляда, а его брат шептал. — А-Яо, я исправлю… Подожди, я сейчас… Подожди, хорошо? Голубые искры ци заставляли тяжелеющее тело Мэн Яо вздрагивать, но не придавали ему сил. Жизнь утекала из него, хотя крови почти не было видно. За спиной Лань Чжаня продолжалась ожесточенная схватка — крики, грохот, рычание, и он раскинул руки, заслоняя от этого двух людей у столба. — А-Яо! А-Яо! — Ничего… — шевельнулись бледные губы. — Я все равно… Не годился… Может, в следующий раз… Лань Чжань закрыл глаза, чтобы не видеть, как его брат, рыдая, сползает к ногам покинутого жизнью тела. За спиной снова взревел Не Минцзюэ, но это был не крик зверя. Так кричит от боли человек. — Весело у вас, — протянул чей-то насмешливый голос. — У благородных господ. Знал бы, заходил бы почаще. Когда Лань Чжань обернулся, Сюэ Яна в шатре не было.