* * *
— Как спалось, Ченлэ? — раздаётся глубокий голос, пропитанный безразличием. Не нужно спрашивать, кто это, чтобы понять. Ченлэ выдыхает. Он не уверен, но, кажется, с тех пор, как он проснулся, его навестили только через часа три. И, на удивление, это именно Джисон, а не кто-то из его подручных. Тот не настроен агрессивно, однако его присутствие делает Ченлэ резко настороженным. Он тихо спрашивает: — Сколько я спал? — Всего несколько часов. Подвал, конечно, не царские покои, уж извини. Ченлэ игнорирует: — Сам Джисон собственной персоной навещает меня? Какая честь. — Я сегодня добрый. Советую не злить меня. — Оставишь без завтрака? Потерплю. — Не совсем, — Ченлэ не может разглядеть Джисона в темноте, но он уверен, что сейчас на лице парня красуется ухмылка. Так бы и вмазал, если бы были силы. — Однако скажи спасибо, я довольно добрый даже по отношению к такой заносчивой жертве, как ты. Я дам тебе выбор. — Выбор? — неуверенно переспрашивает Ченлэ, получая в ответ кивок. — Ты можешь просидеть здесь несколько месяцев, не выходя, а можешь прилежно себя вести, как подобает хорошим мальчикам, и тогда, возможно, я буду великодушен к тебе, и даже выделю отдельную комнату. У тебя будет доступ ко всем комнатам, не считая моей, даже на пленника не будешь похож. А без телефона как-нибудь проживёшь. И вроде как Ченлэ удивлён такому повороту событий и даже рад, что ему не придётся на протяжении довольно большего количества времени торчать в сыром подвале, где ты будешь большую часть времени один без всего, но даже в такой ситуации, гордость превышает здравый рассудок. Он понимает, что сейчас, как никогда, стоит просто заткнуться и согласится, ведь это выгодно, в первую очередь, именно ему, а не самому Джисону, но всё это он счёл насмешкой, ведь сейчас выглядит жалко и беспомощно, не в силах изменить своего плачевного положения. И Джисон знает это. Ченлэ ему не верит. — Думаешь, я куплюсь на это? Кем ты себя возомнил вообще? Имея такую власть, думаешь, что тебе всё позволено, и насмехаешься надо мной, потому что из нас двоих связан я и сижу в ёбанном подвале в качестве приманки. Представь, если бы это было наоборот и заткнись, — со всей злостью лепечет Ченлэ, даже особо не задумываясь над словами. Хотя с такой уверенностью, как обычно и бывает. Джисон меняется во взгляде. Ченлэ этого не видит, но чувствует, как обстановка резко меняется. Тот отвечает через минуту, пропитанную сильным напряжением: — Ты никогда этого не замечал за собой? — но в итоге спокойно спрашивает, внимательно всматриваясь в чужое лицо. Ченлэ теряется: — Что?.. Но Джисон не отвечает на это, и взгляд становится грозным и предупреждающем. Томно произносит: — Как я понимаю, ты не хочешь идти на компромисс. Что же, будет по-твоему. Буду обучать тебя манерам, чтобы отныне не вёл себя, как капризный ребёнок. Поверь на слово, ты предпочтёшь слушаться, чем перечить мне во вред себе, милый. Это заставляет разозлиться ещё больше. От чего именно больше — непонятно. Оттого, что Джисон сейчас ведёт игру в свою пользу, или оттого, что последнее сказанное им предложение верно, и Ченлэ это понимает, но не хочет принимать такую действительность. Никогда и ни за что он не шёл у кого-то на поводу и всё делал так, как ему хочется. Ченлэ не позволит взять над собой контроль. — Я на пса похож, чтобы приказы твои выполнять?! — Вполне, — отвечает Джисон, после чего взъерошивает чужие волосы и направляется к двери. — Я буду ждать извинений. — Мудак! — вдогонку кричит Ченлэ и слышит в ответ лишь приглушённый смех. Джисон удаляется так же быстро, как и приходит. Он садится обратно, почти плюхается на холодный пол, думая, что такими темпами отморозит задницу и смертельно заболеет, чем извинится перед Джисоном. Ченлэ за всю жизнь ни разу извинился, даже когда понимал, что облажался, хуже некуда, но не смог так ни разу признать вину и взять себя в руки, чтобы сказать обычное: «Извини». Ченлэ считал себя выше этого. Конечно, на это так же повлияла гордость, которая никогда не играла положительным образом в его жизни, но по большей части это было дело принципа. Ченлэ придерживался мнения, что извиняться — удел слабых. Неудачников. За это он презирал Марка. Единственные его недостатки, это, пожалуй, чрезмерная доброта и слабохарактерность. Марк, в принципе, был очень хорошим человеком, но всё же он был уверен, что его наивная вера в лучшее и вечная привычка искать в плохих людях что-то хорошее когда-нибудь выйдет ему боком. Марк же считал, что эта чёртова гордость и высокомерие по отношению к другим сделает из Ченлэ плохого человека. Но проблема была в том, что Ченлэ и так таковым являлся. А Марк этого понять не мог. Или не хотел. Они дружили с детства. Были знакомы почти с пелёнок, росли бок о бок, всегда были вместе. Были почти братьями, но в какой-то момент всё конкретно поменялось. В пятнадцать лет Марк познакомился с Джемином, он был новеньким в их классе, и Марк, конечно, не смог с ним не подружиться. Боялся, что тот будет чувствовать себя очень одиноко. Добрая душа. Это был первый раз, когда Ченлэ возненавидел добрую натуру друга, которая пыталась всем помочь. Он стал больше проводить времени с Джемином, а затем познакомил обоих. Если тот был очень даже рад знакомству, то Ченлэ ни разу за два года не посмотрел на того по-доброму. В глазах читалось чистое презрение, которое он и не пытался скрывать. Ченлэ не хотел делить Марка ни с кем. Они дружили все пятнадцать лет, пока не пришёл Джемин, решившись отобрать у него единственного друга. Заглушенная всеми силами ревность переросла в обиду, от которой Ченлэ плакал почти каждую ночь. Это было чертовски несправедливо. Было тяжело смотреть на то, как Марк улыбался кому-то еще, общался, помогал каждому, но сделать ничего с этим он не смог. А затем, ещё через год, у него появились новые друзья. Теперь это была компания из семи человек, и каждого из них Ченлэ ненавидел. Ему не оставалось ничего сделать, кроме как смириться и смотреть с завистью на то, какие тёплые сейчас отношения у Марка с остальными. Единственное, что осталось от их прежних отношений — воспоминания. Они больше не гуляли одни, не разговаривали «по душам», не оставались на ночёвке друг у друга. Между ними витало напряжение, и Марк предпринимал множество попыток всё изменить, вывести того на разговор, но Ченлэ всегда этого избегал. Он знал, что эта детская обида никуда не уйдёт до тех пор, пока тот не прекратит общение с остальными. Или в том случае, если они сами не разойдутся друг с другом. Этого сделать Ченлэ не мог, как и сам Марк. Только вот Марк этого не мог сделать, думая и надеясь, что когда-нибудь его друг одумается и все будет, как прежде, а Ченлэ не мог, потому что не мог без Марка. Его единственная опора в самые тяжёлые времена. Единственный, кто всегда понимал и был рядом. Ченлэ, как бы ни хотел этого признавать, безумно дорожил Марком. И он знает, что ни одно его извинение не стоит даже доброго взгляда Марка. И пускай извиняться — что-то запредельное для самого парня, Ченлэ не знает, на какое дно ему стоит опуститься, чтобы произнести это жалкое: «Прости». Перед Джисоном он ни под каким предлогом это не сделает. По крайней мере, так кажется первое время.* * *
Только спустя неделю Ченлэ узнаёт, что четырнадцатого июля его и похитили — с этого времени он ненавидит эту цифру. С этого дня, с пятницы тёплого дня, когда жизнь так резко поменялась. У него достаточно времени, чтобы подумать обо всём произошедшем — всё же это единственное, что он может сейчас делать. Время от времени к нему приходит Джисон с подносом еды, почему-то предпочитая отдавать всё сам, а не просить своих подопечных. Он всегда пытается как-то разговорить парня, один раз даже спрашивает о его самочувствие, и Ченлэ настолько был удивлён, что даже отвечает, пускай и едва слышно, но тот, кажется, всё слышит, учитывая кивок. Одна неделя за другой, но в какой-то момент Ченлэ просто не выдерживает. Он правда стойко держится, но терпение Джисона оказывается выше. Он решает переступить через свою гордость. Уж лучше он извинится один раз за всю жизнь, чем будет непонятно сколько еще торчать в подвале. Перспектива находиться здесь Ченлэ не особо устраивает, и хочется комнату, чтобы хотя бы можно было поспать. Поэтому, когда Джисон приходит в очередной раз, он решается: — Извини. Джисон останавливается около двери, повернув голову. Говорит спустя минуту с насмешкой в голосе: — Что ты сказал? Я не расслышал. — Не строй из себя дурака, — огрызается. Ченлэ пытается сдерживаться. Ему и так это сказать далось тяжело. Джисон приходил сегодня ещё три раза, но все эти разы он не смог этого сказать. А сейчас смог. — Ты всё прекрасно расслышал. — Ты говоришь это не очень искренне, — он качает головой, но всё же проходит вперёд, присаживаясь рядом. — Две недели. Ты не мог сказать этого две недели. — У меня свои принципы. — Отстойные у тебя принципы, — усмехается Джисон, замечая, как тот закатывает глаза. — Знаешь, очень даже полезно извиняться, когда ты виноват. — Я не чувствую вину, сечёшь? К тому же я всегда так… общаюсь, — Ченлэ хмурится. — За своё отношение ко мне, может, вину и не чувствуешь, — точно произносит Джисон, заставляя того вздрогнуть от хрипоты в голосе. — Но я говорил не про себя. — В каком… — Ченлэ в шоке прерывается. Он понял, о чём говорит Джисон, но крайне поражён ответу. Откуда тому известно… об этом? Видимо, он и правда слишком очевидный. — Ты обещал мне комнату, — решает перевести тему, но понимает, что эти слова заставят его потом задуматься и он ещё долго не сможет убрать их из головы. Как-нибудь потом. Как всегда.* * *
Странное чувство преследует Ченлэ всё время, пока он рассматривает свою комнату. Ему ещё не удаётся посмотреть всё, что есть, видимо, в убежище, которое выглядит, впрочем, на первый взгляд, очень даже хорошо и сойдёт за дом. Больше всего его настораживает это странное отношение Джисона и его недогостеприимность. Кажется, сейчас он в таком положении, что за любое непослушание, которое будет как-то влиять на работу парня, его снова могут запереть в подвале или придумать новый способ манипуляции. Ченлэ будет выглядеть, как пёс, которого будут дрессировать. — Блять… 1:0 в пользу Джисона.