Потеряв, начнем заново

Вопросы ставят в такой тупик, что он ощущает себя в ловушке. Как тогда, когда он залез проверить механизм опускающегося потолка с шипами, а те внезапно поползли вниз. Не смертельно, конечно, но очень и очень неприятно. А самое главное — не видно просвета, чтобы выскочить. Альсина тогда смеялась, как недорезанная свинья — визгливо и довольно, когда он выбрался из подвалов всклоченным, с дико горящими глазами. Все закончилось очередной стычкой и очередными шрамами, хотя гигантской суке тогда тоже прилично досталось. — Ты что, ничего не помнишь? Эти слова вырываются помимо воли, быстрее, чем Карл успевает хорошенько подумать. Хочется отрезать себе язык, да поздно уже. Если Уинтерс ничего не помнит — ему можно было бы наплести что угодно. Теперь… Теперь будет гораздо сложнее. Недавний труп медленно качает головой. Неуверенно, снова будто пытаясь вспомнить что-то. — Кажется… Я… Имя… Он запинается, звучит жалко, и Карл криво ухмыляется. Уинтерс, сам того не ведая, дает ему передышку, возможность подумать. — Нет. Ничего не помню. Иначе бы не спрашивал, — мотает головой, неуверенно улыбается, затем сразу же, не дав передышки, бросает резкое: — А что я должен помнить? «Свою смерть. Свою дочь. Убийство десятков монстров, включая меня. Эту ебучую деревню, населенную кровожадными уродами». Карл даже фыркает в голос от своих мыслей. Он не знает, что ответить. Даже выигранное время не помогло — мыслей в голове просто нет. — Тогда… — медленно тянет он, задумчиво кривится. Поднимается с кресла. У Уинтерса наверняка возникнут вопросы, помимо «кто ты?». Например, «где я нахожусь?» или «что я тут делаю?». А еще — «куда делись пальцы с моей левой руки?». Карл хочет пресечь этот поток на корню, хотя бы на время. Такого Итан точно не ожидает. Такого даже Карл не мог ожидать от себя! Он подходит ближе — и протягивает руку для рукопожатия. Перчатки оказались утеряны после битвы, запасные — на разрушенной фабрике, и возможности пафосно стащить одну с ладони у Карла нет. Ничего не помнящий Уинтерс — это живое оружие в его руках. В голове со скоростью катушки генератора раскручиваются мысли: забрать его с собой из этого замка, перебраться куда-нибудь поближе к цивилизации, уговорить на парочку тестов, захапать немного власти где-нибудь с его помощью… Или продать кому-нибудь за неприкосновенность и возможность безнаказанно проводить эксперименты. Вариантов много, и Карл пока не знает, за что ухватиться. — Разрешите представиться — Карл Хайзенберг. Сдвинул бы шляпу пальцами по старой привычке, да и та сгинула во время драки с тем, кто сидит сейчас напротив и недоуменно моргает. И очки тоже. Карл уговаривает себя, что именно из-за этого факта он чувствует себя под чужим взглядом так неуютно. — И-Итан, — неуверенно отвечает Уинтерс, и Карл кивает. Он даже имя свое помнит с недостаточной уверенностью. Прекрасно. — Но ты не ответил. Хмурится. Так настороженно, опасливо. Карл чувствует себя взбудораженным зверем, взявшим кровавый след. Чем обусловлена потеря памяти? Полной регенерацией клеток? Или тем, что сознание гриба подавляет сознание самого Уинтерса? Сколько сладких вопросов — и у Карла есть возможность узнать ответы на них. — Потому что на такой вопрос сложно ответить. Ты сейчас в Румынии. В замке, как видишь. Тут раньше жила одна тупая сука. Наружу лучше не выходить — холодно, а у тебя даже фигового листка нет. Карл театрально разводит руками, указывая на позолоту и хрусталь вокруг, хмыкает, когда Уинтерс, явно сконфуженный, так по-детски прикрывает наготу ладонями, весь сгибается и, очевидно, старается сделаться меньше и незаметнее. — Да и в подвал тоже самому лучше не спускаться. Хотя Карл не уверен — если человек напротив него восстановился после масштабного взрыва — морои вряд ли смогут причинить ему какой-то ощутимый вред. — И кроме меня тут больше нет никого разумного или хоть немного адекватного. Карл не уверен, что его можно назвать адекватным. Конечно, разума в нем больше, чем в живых трупах или ликанах, но как будто для Уинтерса это весомый довод. Тот явно не понял ничего из того, что ему говорили — сидит, моргает, пытаясь осмыслить. Ничего, времени у них достаточно. Пока Карл шарился по замку, он видел в подвале цепи и клетки, ржавые щипцы и крюки. Не хочется верить, что это все, что было у гигантской суки, но в его положении нужно довольствоваться малым. — С отмерзшей задницей наверняка не очень хорошо соображается. Идем, отведу тебя в ванную. Не дожидаясь согласия, Карл стискивает плечо Уинтерса, сдергивает с каталки и тащит по коридорам. Удивительно, но тот не сопротивляется. То ли гриб повлиял на него настолько сильно, что даже исправил упертую натуру, то ли еще не пришел в себя окончательно. Почему-то Карлу хочется верить во второй вариант. Трубы гудят, когда Карл поворачивает кран, воют натужно и оглушающе, но вода исправно принимается заполнять огромное корыто, которым пользовалась Димитреску. С ухмылкой Карл смывает разводы с бортиков, оставленные им же не так давно и успевшие подсохнуть. Уинтерс дрожит, когда его сгружают в воду, как игрушку, смотрит затравленно, но не сопротивляется. — Отмывайся. Постараюсь найти тебе что-нибудь. Карл чувствует прилив сил, желания что-то делать, и ему трудно находиться на одном месте. Хочется двигаться, шевелиться, носиться туда-сюда, хватаясь за все сразу. Наверно, он дождется, пока Уинтерс отойдет немного, отъестся и успокоится, прежде чем вплотную займется его способностями. Выслушивая отрывистые выкрики ликанов о том, какая строптивая в этот раз им попалась добыча, наблюдая чуть позже по камерам, как Итан громил его солдат на фабрике, Карл иногда проваливался в сладкие мечты: они побеждают Миранду, а потом он приковывает Уинтерса цепями к больничной койке и вытягивает из него все до последней клетки, стремясь разгадать секрет столь впечатляющей регенерации. Солдаты с такими же способностями… С армией даже в пятьдесят тел — он был бы непобедим, и захват власти в практически любой стране не стал бы проблемой. Карл не уверен, что ему нужна эта самая власть, но просто так тратить впустую ресурсы и собственные усилия смысла тоже не видит. И сейчас основополагающий элемент всех его планов — здесь, рядом с ним, живой и относительно здоровый. Осталось только протянуть руку. Уинтерс молчит в ответ, сидит в ванной, обхватив собственные колени руками. Карл точно помнит, что видел где-то в вестибюле мужскую шляпу. Значит, где-то в замке должны быть и остальные вещи, логично? Приходится побродить и повыворачивать ящики из комодов, давая волю потрескивающей силе, но он все же находит. Устаревшего кроя рубашку, добротные брюки, даже слегка побитый молью сюртук. Остается только надеяться, что все это подойдет Итану хотя бы по полноте — плевать уж на длину штанин или рукавов. Уинтерс сидит в той же позе, в которой Карл оставил его. Очевидно, шок и непонимание слишком сильны, и Карл нетерпеливо вздыхает. Неужели придется возиться с этим бессмертным по сути дурачком, как с дитя, долго и нудно приводя в нужный тонус? Карл по себе знает, что от ярких эмоций его способности усиливаются, а паразит внутри вырабатывает больше мерзости. Он уверен на сто двадцать процентов, что и у Уинтерса дела обстоят точно так же, поэтому добиться от него ненависти, злобы или хотя бы возмущения — жизненная цель Карла Хайзенберга на данный момент. — Морозил задницу на каталке, теперь решил размокнуть и заморозиться в ванной? — насмешливо хмыкает он, опуская руки в воду. Так и есть — уже порядком остыла. Трубы хоть еще относительно целые, но старые и все ржавые, поэтому на входе и выходе температура совершенно разная, да и огромный каменный замок не способствует сохранению тепла. Уинтерс заторможено моргает. Силится сказать что-то, но только дрожит, а затем и вовсе с громким стуком зубов захлопывает рот, когда Карл принимается с нажимом растирать ему плечи, хотя бы так смахивая остатки плесени и смывая разводы грязи. Комнату наполняет только плеск воды и судорожное дыхание. Уинтерс реагирует на прикосновения… странно, если не сказать больше. Карл замечает его твердый член в самый последний момент, увлеченный гонками с плесенью — такое чувство, что та будто убегает от его пальцев. Он недоуменно рассматривает напряженный орган так, будто впервые видит стояк, параллельно пытаясь понять, что могло привести к такому. Неужели у него такие нежные руки? Карл тихо фыркает себе под нос, и Уинтерс окончательно смущается. — Дальше я сам. Спасибо. Карл молча кивает. Его самого не смутила бы подобная ситуация, хотя утверждать с полной уверенностью нельзя — в конце концов, Карла никогда не пытался отмыть другой мужик, и он не забывал все на свете, отрегенерировав себя практически с нуля. Мелькает мысль, что он, возможно, и не против забыть все, что произошло с ним за эти годы. — Вот одежда. Не знаю, по размеру ли, но другой нет. Он не отказывает себя в удовольствии еще раз осмотреть бледное тело с головы до ног, и только когда белые щеки розовеют от румянца, выходит за дверь. — Как закончишь, — Карл делает паузу — он просто не может заставить себя вести нормально, — повернешь налево, по лестнице вверх, вторая комната справа. Итан закономерно не отвечает. Он возвращается минут через десять: уже одетый и относительно посвежевший. Карл запомнил его изможденным, с окровавленным лицом и взглядом человека, которого все смертельно заебало. Растерянным и чистым Уинтерс выглядит совершенно иначе. Карл даже ловит себя на том, что откровенно разглядывает его: светлые круглые глаза, прямой широковатый нос, пухлые губы. Малышка Рози, должно быть, вырастет красоткой. Итан замечает его повышенное внимание, смущенно отворачивается, прячась за ресницами. — Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я… совершенно ничего не понимаю. Он устало падает в облюбованное Карлом кресло, прячет лицо в дрожащих ладонях. Карл борется с чувством собственничества. Это его кресло. Но это и его Уинтерс, которого он договорился разложить на молекулы. Договорился с самим собой. — Бывает. Забей. Ты много пережил. Очередная ошибка, черт! Карл вновь хочет отрезать себе язык, и вновь это делать уже поздно. Итан смотрит на него с бешеной надеждой, жаждет ответов, а Карл… не готов их дать. Совершенно. Не готов даже соврать. — Я расскажу, но сначала… Ты, наверно, есть хочешь? Поколебавшись, Итан кивает. Он действительно хочет есть — или то, что живет в его теле. Карл склоняется больше ко второму варианту. Для Уинтерса он кусок прожаривает нормально: не на огне, а на углях, поворачивая вертел, чтобы все равномерно пропеклось. Итан терпеливо — или нет — ждет на стуле неподалеку. Он настолько голоден, что пальцы ему ломает нервная дрожь, и он сцепляет их в крепкий замок. Помогает мало. Как только кусок оказывается перед ним на тарелке — сочащийся жиром и соком, горячий и парующий, Итан вгрызается в него зубами. Шипит от боли в пальцах, но не прекращает попыток разорвать волокна зубами, проглотить поскорее сочное мясо. Карл без промедления приступает к приготовлению следующего куска — этого явно будет мало. Уинтерс проглатывает, практически не жуя, три, и только потом утомленно и сыто откидывается на спинку стула, только после этого обращает внимание на убранство кухни. Разбитые окна, скрипучие грязные полы, окровавленные ржавые крюки над рабочим столом. Он молчит, рассматривает тонкий ломоть вырезки, кровавые ребра. — Это была человечина? Его голос подрагивает, звучит хрипло и сдавлено. Карл с любопытством наклоняет голову, следит за реакцией. Итан вновь побледнел, и губы у него дрожат, но, кажется, все не так уж и смертельно? — Не советую блевать — еды не так уж и много. Итан громко сглатывает, но кивает. Видимо, не хочет и не может отрицать то, что ему понравилось. Карл знает это чувство: насыщения, тепла в желудке, медленно расползающегося по жилам. Никакая другая еда не дает его в таких количествах. Помолчав, он громко говорит: — Это… мясо давно здесь. И поверь — это еще не самая плохая кончина. Ты ничего не мог сделать. Итан снова молча кивает, утирает нервным жестом липкие губы. — Рассказать? Что происходило в этом замке? И что теперь живет в подвалах? На замок опускается ночь, алых огоньков углей недостаточно, чтобы осветить помещение целиком, как и светильников в коридоре, а Карл знает, что его глаза в темноте едва заметно светятся. Если есть источник света — это почти незаметно, но сейчас они сидят в достаточно темной комнате, и его особенность прекрасно видно. Наверно, смотрится довольно жутко. Карл так и не смог понять, для чего это и как это: то ли как у ночных животных дополнительное отражение света¹, то ли избыток электричества, то ли пародия на глубоководных удильщиков² — резать собственный глаз как-то не хотелось. У Миранды спросить побрезговал. Еще одна тайна, ответ на которую умер вместе с ней. Карл понимает, что хочет расспросить Итана об этом, о смерти тупой суки, но тот не помнит… И напоминать еще рано. Предсказуемо Итан, напуганный, отказывается. Мотает головой, наверняка, готовый рвануть прочь в любой момент. Но некуда. И глупо. В конце концов, Карл ему ничего не сделал — пока, а одежда хоть и подошла примерно по размеру, но совершенно не то, что Уинтерс носил раньше: вполне добротные джинсы и относительно теплую куртку с толстовкой. Он рискует замерзнуть вне стен замка, а Карл по себе знает, что на холоде регенерация идет с куда меньшей прытью. Хотя для Итана это, наверняка, не станет большой проблемой. Карл хмурится — цепочка мыслей ведет его к неприятному выводу. К выводу, что Итану может быть вполне неплохо в абсолютно любом месте и без его помощи. Нужно это поправить. — Я не причиню тебе вреда. Понимаю, что опасаться незнакомого странного мужика вполне разумно, но поверь, мне нет никакого резона убивать тебя. «Убивать — нет. Заточить где-нибудь в подвале — еще как». Карл подбирает слова осторожно. Сейчас важно не сломать все, не настроить невольно Итана против себя еще сильнее. В конце концов, Карл ведь накормил его? И нашел одежду, и набрал ванну. Черт, да Карл не был столь услужлив за все годы своей долгой жизни вместе взятые, чем за эти несколько часов, проведенные с Итаном Уинтерсом! — Я и не собираюсь тебя убивать, — на всякий случай уточняет он еще раз, повторяет и разжевывает, как идиоту. Кто знает, как такое количество плесени повлияло на умственные способности Уинтерса. Кажется, Карл достаточно убедителен даже для человека-гриба. Итан неуверенно, но все же кивает, и, откликаясь на движение подбородком, встает и следует за Карлом обратно до обжитой и уже привычной комнаты. Обходится даже без попыток удара по затылку. Беда только в том, что в комнате всего лишь одно кресло, но проблема решается быстро и просто — Карл притаскивает мягкую то ли лавочку, то ли лежанку из коридора. Итан вновь смотрит с подозрением. Ну да, Карл ведь даже не попытался изобразить, что ему тяжело, играючи поднял и потащил довольно массивный предмет мебели из ценной и плотной породы. Плевать. Карл надеялся, что у него будет хотя бы несколько дней до Серьезного Разговора, но это же Уинтерс, а с ним всегда все не так, правда? Наверняка, объяснять — хотя бы часть происходящего — понадобится уже после пробуждения. Еще повезло, что Итана после еды явно клонит в сон. Карл великодушно отдает тому маленькую декоративную подушечку с кресла, подбрасывает дров в камин, уваливается в кресло и наблюдает, как нерешительно Уинтерс топчется у лежанки. — Могу предложить снова каталку. Или пойдем найдем хозяйскую спальню, там наверняка есть огромная кровать. Поместимся вдвоем. Карл двигает бровями, смеется, когда Итан быстренько укладывается и отворачивается. Торчащие лопатки, подтянутые к груди колени, сложенные под щеку ладони — комок нервозности в детской обертке. Карл снова, ново для себя, но в то же время почти привычно засыпает быстро и без проблем. Даже странно, что он спит в замке гигантской суки, как младенец, даже с учетом того, что Миранда сдохла — слишком много неприятных ассоциаций с этим каменным склепом. Ассоциации оживают, обретают материальность и плоть посреди ночи. Карл открывает глаза — и видит в свете наполовину прогоревшего камина черный силуэт. Черный силуэт с идущими рябью краями, мушиный силуэт, сгусток плесени вместо человека. Уинтерс — или то, что от него осталось — стоит молча какое-то время, а затем резко сгибается пополам, хватаясь за голову. Карл боится вздохнуть лишний раз. Он почему-то уверен, что сейчас Уинтерс убьет его без каких-либо усилий. Каду внутри заходится в истерике, агонизирует, и Карл крепче сцепляет зубы, стараясь совладать с собой и своей почти паникой. Липкий страх ползет по позвоночнику, болью отдается в виски, и нытьем — в суставы. Силуэт все так же дрожит, сгорбленный и будто растерянный. — Ро-за… Два сдавленных не звука даже — намека на них, хрипа, имитирующего человеческую речь. И складывающихся в знакомое имя. Карл находит в себе силы моргнуть. Даже в таком состоянии… Или только в таком? Итан помнит о дочери. Это совершенно немыслимо — и почему-то очень горько. А затем черные мушки ползут по комнате, с чавканьем поглощают стены и высокий потолок, мебель, дверь, и Карл задыхается, проваливаясь следом в кромешную темноту.