Часть 22
22 сентября 2023 г. в 16:00
Пик эмоций быстро схлынул, словно отлив на море, и точно так же показательно обнажил всё неприглядное нутро некоторых личностей, с которыми волей-неволей приходилось иметь дело Шэ Хею в своём родном клане. Казалось бы, дела прошлого, чего беситься? Да вот мне же в этом всём ещё плавать придётся, не просто один разок с головой окунуться! Это Шэ Хей по факту нырнул пару-тройку раз, а выныривать-то уже мне!
И назывались эти нехорошие люди — ах, как неожиданно! — старейшинами клана.
С чего вдруг я снова о них вспомнил, да ещё и в связи с тёмным артефактом? Всё просто: был один эпизодец в жизни моего оригинала, который объединил оба этих негативных элемента в единое целое.
Началось, как водится, всё вполне невинно, аккурат после эпического посещения Змеиной Долины Вэй Усянем, произведшим на мальчика поистине неизгладимое впечатление. Надо ли говорить, что объект для подражания был найден и намертво запечатлён? Шэ Хей тогда вдруг решил, что он очень мало знает о тёмной энергии, а необразованный недоучка никому не нужен. Тяга к знаниям у него была сумасшедшая, он с фанатизмом принялся за штудирование всей доступной литературы по иньской ци, а её, понятное дело, в клановой библиотеке нашлось предостаточно. Мальчик ушёл в тёмные практики с головой. Ему не мешали — зачем? Ничего особенного никто до поры до времени не замечал. Считалось, что через период увлечения кладбищенской тематикой так или иначе проходили все подростки, после кто-то начинал глубже изучать материал, кто-то уходил в другие дисциплины — не страшно, этап взросления. Но это подростки, а юный Наследник всё же был ребёнком и в силу возраста некоторых нюансов ещё не знал.
Сначала у него изменился характер — не то чтобы сильно, но всё-таки. Например, вечное ледяное спокойствие и пофигизм — на раздражительность, молчаливость — на ядовитые и очень точные высказывания. Только любовь к уединению осталась та же. Друзья бы, конечно, заметили непорядок, да не было у Шэ Хея друзей, одни приятели и знакомые, а те полагали, что он просто-напросто раскрыл свою настоящую натуру.
Неладное заметил Да Мао, но тоже не сразу придал этому значение — подумал, что всё дело в разлуке со своим нечаянным-невозможным возлюбленным да в переходном возрасте. И думал так, пока Шэ Хей не потерял сознание во время тренировки. Сначала решили, что перетренировался, пройдёт. Но нет! Мальчик почти не ел, всё время мёрз, меч стал плохо его слушаться, норовя выйти из-под контроля, и наконец, на его самочувствие-таки обратили внимание.
Шэ Хей, естественно, и сам заметил, что с ним что-то не то творится, но поначалу, как и все, не придал значения. А потом… А потом уже стало поздно. Обмороки, отказ от пищи, периодическое помутнение сознания и холод, постоянный скручивающий изнутри холод, беспричинный и неустранимый. И ещё светобоязнь. Хотелось забиться куда-нибудь в тёмный уголок и не вылезать оттуда.
Но Шэ Хей не был бы Ше Хеем, если бы поддавался на провокации внезапно предавшего организма, захваченного избыточной иньской ци. Он с упорством, достойном похвалы, выгонял себя на ежедневные тренировки вместе со своей командой, не желая казаться слабаком, вытаскивал себя под прямые лучи солнца с риском схватить тепловой удар, разве что мог позволить себе отдохнуть в тенёчке под деревом — в общем, вел себя как ни в чём не бывало. Вот мало кто и понимал в итоге, что с ним что-то не то происходит.
Дураком Шэ Хей тоже не был, всё понял, правильно оценил и с имеющимися на руках фактами «сдался» Да Мао. Тот и сам уже собирался учинять допрос с пристрастием, но вот не понадобилось. Хотя, осознав полную картину открывшегося бедствия, он за голову схватился, да поздно. Ни один известный способ избавления от излишков тёмной ци почему-то не сработал. Привлечённые к проблеме целители тоже в итоге оказались бессильны, правда, один из них подал стоящую идею обратиться за помощью в клан Гусу Лань, где существовали особые музыкальные техники, никому более не подвластные и возведённые адептами этого ордена в абсолют.
Воодушевлённый и окрылённый перспективой излечения Наследника посредством звуковой терапии, Да Мао тотчас же собрал Совет старейшин, где и вынес данный вопрос на обсуждение. Вернулся он к своему юному подопечному спустя несколько часов мрачный и злой, как мстительный дух: старейшины простым большинством голосов отказали Шэ Хею в поездке. Мотивировали они своё решение внутриклановым законом, запрещающим Наследнику покидать территории Ордена до исполнения двенадцати лет. Закономерный вариант пригласить специалиста с инструментом в Змеиную Долину тоже был категорически отвергнут по каким-то совсем уж мутным и притянутым за уши политическим соображениям.
Споры и обсуждения длились ещё несколько дней. Да Мао взывал к совести и человечности старейшин, пытался продавить путешествие мальчика в Гусу с усиленным отрядом охраны, искал хоть какие-то альтернативные варианты… Напрасно. Часть Совета — примерно треть — категорически отрицала все предложения, не предлагая взамен ничего. Ясно было как белый день, что они попросту саботировали принятие решения, тянули время, непонятно чего добиваясь и вполголоса по углам ведя крамольные разговоры о том, что Наследник какой-то не такой, хиленький да меленький, с умственными отклонениями, пола неопределённого — короче говоря, негодный вышел сын у прежнего Главы, может, лучше вообще без него? Были же прецеденты, что из правящей ветви никого не оставалось в живых — и ничего, выживали, вот и сейчас справились бы.
В общем, назревал переворот. А Шэ Хей таял от искажения ци, словно восковая свеча, всем своим видом подтверждая инсинуации враждебно настроенных старейшин. Он заметно исхудал, на кукольном личике, казалось, остались одни глаза — изумрудные, упрямые, с затаившейся на дне зрачка полыхающей безуминкой; кожа истончилась и побледнела до такой степени, что отчётливо стала видна голубоватая сеть вен, живот впал, стремясь соединиться с позвоночником, а некогда сильные руки превратились в хрупкие веточки. Вместе с тем мальчик приобрёл какое-то странное очарование, невероятную болезненную андрогинную красоту, тот самый так называемый «героиновый шик», бывший одно время супервостребованным в модной индустрии двадцатого века. Шэ Хей как никогда раньше напоминал фарфоровую статуэтку, в сторону которой было боязно даже дышать, не то, чтобы прикоснуться. При всём при этом он абсолютно не отлынивал ни от занятий, ни от тренировок, и как это у него получалось, оставалось загадкой для всех. Как там говорил Маяковский? «Гвозди бы делать из этих людей»? Вот точно, из Шэ Хея вышли бы очень ценные! И даже не гвозди, а свёрла, причём особо прочные, победитовые. Страшный человек был!
Неизвестно, сколько бы ещё он так протянул, но помощь пришла, откуда не ждали — случилось то самое нападение на Долину, о котором Шэ Хей рассказывал, пребывая в бестелесном состоянии. Он тогда умудрился поднять своего первого мертвеца, изрядно выложившись при этом, и таким образом «стравил» всё лишнее, мешавшее нормально жить. Баланс энергий удалось восстановить, и дальше парень развивался уже так, как и положено, под строгим контролем наставников.
Кстати, я догадался, почему он рассказал мне тогда так подробно об этом инциденте, причём сам лично, словами через рот, а не слил розовеньким веночком. Кроме того, что это являлось весьма важной вехой в его жизни, была и другая причина, не столь понятная. Ведя рассказ, Шэ Хей как бы проговаривал то, что пытался вспомнить в подробностях сам, ведь память у него при том инциденте была словно дымкой подёрнута, а он желал помнить и донести до меня всю тяжесть произошедшего. Я-то по ходу повествования впечатлился, конечно, но правильно осознал только сейчас. Для меня его рассказ остался именно что словесным, в то время как остальные воспоминания — реальными. Так же, как и для него самого. Можно было бы сказать, хитро закручено, да вряд ли мальчик про такой ход подумал, всё получилось как бы само собой. Теперь, если кто вздумает копаться в моих воспоминаниях, увидит, что случившееся искажение ци наложило свой отпечаток, и именно так, как произошло у оригинала.
Как бы то ни было, у Шэ Хея вроде всё наладилось, но подлянку от старейшин он оценил по достоинству и взял на заметку ту группу товарищей, которые оказались нам совсем не товарищами. К сожалению, в силу возраста будущего Главы никаких толковых действий по отношению к ним предпринять не представлялось возможным, только запомнить на будущее и передать мне. Что ж, эта проблема тоже легла на мои хрупкие плечики, как и многие другие, но являлась вопросом будущего и к настоящему не имела отношения ни коим боком.
Волновало и выбешивало другое: неоднозначное отношение в клане к самой персоне Наследника. Подлила масла в огонь и его временно приобретённая совсем уж экзотическая внешность фарфоровой куклы, благо, не долго продержавшаяся в связи с выздоровлением. Однако своё чёрное дело она сделала, развязав кое-кому длинные языки, и слухи пошли гулять один другого нелепее. Дошло до того, что абсолютно невинного мальчишку-десятилетку записали в шлюхи, пригодные только для удовлетворения похоти всяких извращенцев, категорически отказывая ему в наличии мозгов, воинской доблести и внутреннего стержня. «Вы только посмотрите на это ничтожество,» — говорили они. — «И это будущий Глава? Нельзя такого допускать до власти!» Естественно, ни доказательств, ни сколько-нибудь разумных аргументов не приводилось, на прямые вопросы болтуны ответить не могли и только глупо таращили глаза, типа, а что не так, все же говорят, вот и мы всего лишь повторяем. Со слухами боролись, конечно, но, как говорится, на каждый роток не навесишь платок, требовалось что-то совсем уж кардинальное и жёсткое, чтобы в дальнейшем пресечь пустую злоязыкость.
Само собой разумеющимся показалось мне то, что одним из инициаторов всего дерьма, вылитого на бедного парня, являлся Цзинь Икуай, драгоценный дядюшка Наследника, его регент и опекун. Он буквально смаковал каждую мерзость, выплюнутую в адрес племянника, чем только распалял лизоблюдов и прочих нехороших личностей. Его резон легко укладывался в схему понимания данного индивида, он просто «презлым заплатил за предобрейшее, сам захотел царствовать и всем владети», а для этого нужно было расшатать общество и очернить будущего законного Главу. Надо отдать должное высокопоставленному интригану: у него практически получилось задуманное. Вокруг себя он собрал целую клику недовольных, ратующих за расширение полномочий Совета старейшин, за ограничение свободы действия Главы в определённых вопросах, за устранение некоторых личностей от власти и так далее и тому подобное. Без сомнения, каждый из этих людей в первую очередь думал о себе и своих привилегиях, и абсолютная монархическая власть Главы их, ясное дело, не устраивала. Малолетний Шэ Хей представлялся им фигурой слабой и легко сковыриваемой, на что и делался основной упор.
Одним из главных действующих лиц в сей банде — и это возмутило меня более всего! — был Шэ Утун, уважаемый учитель этикета и просто неприятный человек. И вот чего ему не хватало в жизни?! Я терялся в догадках, пока не всплыла в памяти одна малюсенькая, но очень важная деталь: Шэ Утун являлся биологическим отцом Да Мао. Именно что биологическим! А ведь официально считалось, что Да Мао имел неблагородное происхождение! Я был свято уверен, что отцов Тень вышел из семьи простого воина из пришлых, а тут такая «Санта-Барбара» вылезла, да ещё и с последствиями: Шэ Утун с Да Мао находились в очень сложных отношениях, можно сказать, во враждебных, и эту враждебность учитель этикета автоматически переносил на воспитанника своего непочтительного сына.
Вообще, история этих двоих показалась мне очень некрасивой и навсегда оттолкнула от Шэ Утуна, которого Шэ Хей подспудно недолюбливал, даже не зная сначала обо всей подоплёке отношений отца с сыном. Шэ Утун нёс в своих жилах аристократическую кровь и считался весьма завидным женихом для любой, даже самой разборчивой невесты. Однако себе в пару он присмотрел девушку с довольно сложным и запутанным прошлым — она была из «медовых» и работала в весеннем доме, как сказали бы в моё время, «под прикрытием». Благо, из-за тотального недостатка в Ордене любых особей женского пола ни на происхождение, ни на прошлое будущих жён никто никогда не обращал внимания и, тем более, не попрекал ни словом, ни делом. Надо сказать, молодая женщина была достаточно хороша собой и поклонников у неё хватало, но на ухаживания Шэ Утуна она ответила сразу, с головой окунувшись в накрывшую обоих страсть.
Только вот до законных трёх поклонов в храме предков дело в итоге так и не дошло, хотя первое письмо родственникам невесты жених отправил, как положено. Родственники эти жили далековато от Змеиной Долины, и девушка решила перед свадьбой их навестить, что казалось вполне логичным, ведь из-за плотного графика работы не виделись они уже несколько лет. Вернулась домой она через месяц с известием о случившейся преждевременной беременности. И тут бы Шэ Утуну обрадоваться и поторопиться с обрядом, да этот ханжа вдруг встал на дыбы и заявил, что из-за богатой биографии невесты не уверен в собственном отцовстве, хотя в интимной близости пара себе не отказывала. Брошенная почти что у алтаря молодуха терпеть и унижаться не стала, публично высмеяла несостоявшегося жениха, а вскоре вообще выскочила замуж за простого воина Да Сяна, который хоть и не был заклинателем и родовитым аристократом, зато полюбил девушку всем сердцем, принял чужого ребёнка как родного и дал ему достойное воспитание. Мальчишка, между прочим, родился породисто-клыкастым, что являлось прямым доказательством честности бывшей невесты перед Шэ Утуном. Учитель этикета попытался было заявить свои права на отпрыска и отобрать его у матери после того, как спокойного примирения не получилось, но куда там! Его поезд со свистом умчался в синюю даль, не давая горе-отцу ни единого шанса. Да и поделом, как по мне. Не заслужил этот козёл такого сына, как Да Мао.
Вторым знаковым персонажем противостояния Шэ Хея со старейшинами стал некий Шэ Мошу, человек весьма странный и неоднозначный. Следовало начать с того, что сам он старейшиной не являлся, но тесно общался с некоторыми из них, в том числе и с регентом Наследника — вот уж неожиданность! А был этот занятный экземпляр ни кем иным, как предсказателем, и к его словам люди прислушивались, ибо угадайка местного аналога Треллони чаще всего срабатывала безупречно, процентов восемьдесят пророчеств действительно сбывалось. Увы. Потому что про Шэ Хея он любил потрепаться, меча неблагоприятные прогнозы, как пулемёт на махновской тачанке в степях южного Причерноморья.
Чем мальчик ему не угодил, навсегда осталось загадкой. Так уж случилось, что примерно через годик от описываемых событий ушлый и в то же время частенько витающий в облаках Шэ Мошу ни с того ни с сего отправился под вечер прогуляться к Погребальным пещерам. За каким хреном, никто никогда не узнал — ворожей закономерно исчез, как и многие глупцы-храбрецы до него. Нашлись свидетели, видевшие его спешащим в ту сторону и что-то неразборчиво бубнившим себе под нос, а от встретившегося по дороге соратника по враждебной клике он отмахнулся, как от назойливой мухи, несказанно возмутив этим. Главное, после нелепой неожиданной смерти Шэ Мошу мерзкие разговорчики про Шэ Хея как-то поутихли, в конце концов и вовсе сойдя на нет.
Может, этому происшествию и не придали бы особого значения, посудачили да забыли, несмотря на личность унесённого в Диюй (не сомневаюсь, что именно туда!), но спустя короткое время в клане приключилась ещё одна странная гибель высокопоставленного персонажа. В этот раз непонятной смертью погиб Шэ Пао, сын старейшины Шэ Вантяня, старикана ловкого и на интригах собаку съевшего. Сей милый старейшина по молодости лихо заправлял столичным полулегальным игровым бизнесом и, естественно, сколотил в итоге немалое состояние. Сынок в папу не удался, предпочёл честную военную карьеру и успешно продвинулся по службе, дослужившись аж до военачальника — кого-то вроде генерала, как я мысленно перевёл себе его чин. Вот этот-то ярый служака — именно что ярый, по воспоминаниям Шэ Хея, — и погиб при загадочных обстоятельствах.
Шэ Пао со своим отрядом в пятьдесят мечей отправился на ночную охоту по просьбе жителей одной крупной деревни, расположенной на торговом пути. Люди сигнализировали, что у них стали пропадать путники, а недавно куда-то подевался аж целый караван, которого с нетерпением ждали. На поверку дело не стоило и плошки паршивого риса: разбойники, а не нечисть озоровали на проезжем тракте, и перебили их в течение десяти минут, как только обнаружили замаскированный в лесу лагерь. В живых оставили только малолетнего сына главаря, которого тот зачем-то таскал с собой. По идее, подросток должен был дать показания, отвести к схронам и тайникам, да и вообще, «солдат ребёнка не обидит». Шэ Пао вызвался лично допросить пацана, для чего за каким-то хреном утащил в глубь леса, оставив своих людей в бывшем разбойничьем логове готовить ужин. Когда стемнело, а ни генерал, ни юный разбойник не вернулись, их отправились искать с факелами. Ну, и нашли, конечно. Мальчишка был жив, но пребывал в голом, травмированном, окровавленном и, в общем, невменяемом состоянии. На его горле, руках и бёдрах имелись подозрительные синяки, он дичился и стремился, несмотря на повреждения, сбежать. Самого бравого допросчика рядом не наблюдалось, но в ближнем овражке обнаружилось его обезглавленное тело. Голову искали долго и нашли на расстоянии пары ли от места происшествия. Кто и как сотворил сие с военачальником, однозначно озадачивало, пленник же напрочь отказывался что-либо объяснять и на любые вопросы о Шэ Пао только зло сверкал глазами и по-звериному скалился. Отряд вернулся ни с чем.
После такого жуткого инцидента Шэ Вантянь резко притих, свернул свою подрывную деятельность и ушёл на месяц в затвор в знак траура. Его принялись было жалеть, выражая сочувствие и моральную поддержку, когда неожиданно заговорил внук скорбящего старейшины, также пошедший по военно-заклинательской линии. То, что он поведал общественности, привело всех в шоковое состояние, ему даже поначалу отказывались верить, но нашлись немногочисленные чудом выжившие свидетели, которые подтверждали слова обвинения. Оказалось, что доблестный военачальник Шэ Пао был весьма скор на расправу по любому поводу и очень любил жёсткий секс на грани пыток с детьми обоих полов. После такого объекты его страстных «ласк» редко оправлялись от увечий и уж точно никогда бы не решились в голос заявить о случившемся, если бы не смерть их мучителя. На закономерный вопрос, почему молодой человек вдруг сдал своего папаню-маньяка, тот ответил коротко и ёмко, что попросту надоело молчать.
В свете новых всплывших фактов чуть не забыли об обстоятельствах смерти самого Шэ Пао, но тут дело прочно застопорилось, и даже спустя год никто ничего так и не смог внятно объяснить. Юный разбойник на все вопросы интенсивно мотал головой и упрямо твердил, что ничего не знает и не видел, потому как потерял сознание. Я тоже не имел подобного знания, вот только Шэ Хей мягко и слегка задумчиво улыбался, щурясь, как объевшийся сметаны кот, что наталкивало на определённые размышления.
Впрочем, долго размышлять мне как раз и не дали, вернули в реальность, позвав к ужину. Само собой, особых разносолов и изысканных яств на столе простых людей не наблюдалось, и пожертвованный копчёный свиной окорок внушительных размеров вызвал небывалый энтузиазм и новую порцию благодарностей — мясо было ценным ресурсом, и только богачи могли позволить себе есть его каждый день. За столом во дворе собралось всё семейство, включая бабку-губительницу, спокойно сидевшую на самом краю. Я невольно ожог её неприязненным взглядом, но ничего не сказал — не моё дело, что там кузнец решил на счёт старухи, как и чуть не отдавший богам душу ребёнок.
Самое смешное, не только я забавлялся за столом многозначительными взглядами: старшая девочка не сводила глаз с Чэн Ши, занятого сугубо своим ужином и ни в какие беседы не вступавшим. Она столь явно демонстрировала свою заинтересованность и смущение, что мне приходилось время от времени закусывать губу, чтобы не засмеяться. Закономерным оказалось и то, что позже вечером ко мне нерешительно подошла мать семейства с просьбой о серьёзном разговоре. Как и предполагалось, речь пошла о сватовстве. Ага, щаз, через три «з» с запятыми! Не для этой соплюхи такой бесценный бриллиант! О чём я и поведал в более-менее вежливой форме негаданной сватье. Испуганная женщина тут же убралась восвояси, поминутно кланяясь и бормоча извинения — ну что поделать, правда была за мной, ведь статус имел в этом мире существенное значение, а выше заклинателя по рангу стоял только сам Император, и Чэн Ши, будучи моим слугой, приравнивался примерно к мелкому столичному чиновнику. Дорастёт до целителя — вообще встанет на одну ступень с рядовым заклинателем, а тут какая-то крестьянская девка без достоинств и хорошего приданного! Тем более, самого Чэн Ши она никак не заинтересовала, так что нефиг!
Между тем, на улице совсем стемнело, и нас пригласили в сенник оценить спальные места, чтобы, пока не поздно, что-то исправить согласно нашим пожеланиям. Сенник, кстати, у кузнеца был совсем не таким, как те, что мы почтили своим пребыванием раньше, а представлял собой нормальный сарай без лишних окон и с надёжной дверью. Без сомнения, подобный вариант был мне привычнее и предпочтительнее — последняя ночёвка в сараюшке и неожиданные визитёры поутру оставили неизгладимый след на моей детской легкоранимой душеньке. Ну, почти детской. Неважно!
Внутри сенника было довольно тесно из-за стога добротного душистого сена, возвышавшегося до самого потолка, зато персонально для нас расчистили угол, в котором удобно встал внушительного вида фонарь в специальной ёмкости, дабы не дать ни малейшего шанса сжечь тут всё нафиг, случайно споткнувшись о него. На небольшой горке сена, вплотную примыкавшей к большой и основательной, разместились два… ну, пускай будет, матраса, ибо именно их с некоторой натяжкой эти предметы из плотной ткани и напоминали, к ним прилагалось одно большое толстое одеяло и несколько маленьких подушечек. Смотрелось всё это сюрреалистичным гнездом неведомого науке гигантского птаха, но дышало странным уютом и заботой. Сами хозяева нерешительно топтались тут же, виновато разводили руками и сокрушались о своей неспособности достойно принять таких важных гостей.
Устроившись в этом импровизированном гнезде, Чэн Ши замотался в свою мехушку и мгновенно отправился в страну снов даже без моего напутственного тычка в соответствующую точку, а я устроился на высоком пороге сенника с Книгой на коленях, подтащив поближе к себе фонарь и завернувшись в свои меха. Ну, чем меня порадуют сегодня? Что интересного и полезного сообщат предки? Предвкушение от узнавания чего-то нового и таинственного каждый раз накрывало меня, как только я брал в руки свой талмуд, и это ощущение приятно щекотало где-то в груди и животе, напоминая тех самых пресловутых бабочек. Вот только появлялись они у меня совсем не от любви, а от стремления к познанию новых граней себя и окружающего мира.
Ну что ж, сегодня справочник подрастающего Наследника порадовал действительно нужным и полезным, а именно информацией о заклинаниях и талисманах-печатях. К моему величайшему разочарованию, заклинаний как таковых нашлось в арсенале «светлых» удручающе мало — всего несколько бытовых и тех, что используют при ночной охоте. Общеупотребительных талисманов тоже было, как кот наплакал, правда, тут стояло упоминание, что у каждого клана имелись свои собственные наработки, которыми они не спешили делиться с общественностью, как, например, то самое заклинание склеивания рта у Гусу Лань, применённое старейшиной Лань на чересчур эмоциональном господине Нэ. Это означало то, что у моего собственного клана тоже были свои техники, о которых мне напишут чуть подальше, а пока следовало крепко-накрепко заучить имеющиеся. Чем я, в общем-то, и занялся. Без сомнения, оригинальный Шэ Хей о них знал и умел использовать, но мне самому стоило научиться всему, чтобы не надеяться на розово-веночковую псевдопамять, которая могла подвести в самый важный момент.
Кстати говоря, с талисманами дело обстояло не так-то просто. Чтобы правильно и чётко изобразить настоящий рабочий талисман, нужно было, по крайней мере, постичь нелёгкое искусство каллиграфии. Каллиграфией, увы, я-прежняя не владела совершенно — моё упущение, конечно, но где было взяться мастеру, который научил бы этому красивому размазыванию туши по бумаге? Оставалась надежда на то, что Шэ Хей не пренебрегал своими уроками и навык тела сохранился. То, что мне удалось наваять при обмене душ по его наущению, было выполнено на автомате и являлось простым копированием. Да, копирование у меня уже получалось, если перед глазами лежал образец, но вот изобразить по памяти что-то другое и не ошибиться — нет, пока нет. Там же как, от того, какая черта нанесена первой, какая второй и так далее, зависело почти что всё — и работоспособность изделия, и интенсивность его воздействия и даже время существования самой печати. Как тут не запутаться? Только зазубривать, пытаясь уловить технику написания. Сложно! И это если разбирать по линиям уже существующие. А сколько возни будет, если захочется придумать что-то своё? Ух! Там же столько всего знать надо, столько всего учитывать — прямо ой-ой-ой! Для разработки любого нового талисмана нужно сперва изучить множество сопредельных наук. Будет ли мне когда-нибудь доступна эта область знаний? Хотелось бы. Главное, чтобы и моглось.
Ладно, повздыхали — и хватит, заклинания и печати сами себя не выучат, нужно поднапрячься. Отработав до автоматизма всё предложенное в Книге и несколько раз начертав перед своим мысленным взором заученные связки иероглифов, я уже собирался отправиться на боковую, как вдруг передо мной огромным нетопырём возник кузнец, замотанный в какие-то тёплые тряпки. Нет, я, конечно, слышал его шаги по двору, но мало ли кто и зачем вышел из дома перед сном?
— Не спится, молодой господин? — спросил он, слегка замявшись. — Можно присесть?
Нет, блин, нельзя! Это мой порог! Моя задница на нём восседает — значит, мой!.. Конечно, я подвинулся.
Кузнец со вздохом приземлился на ступеньку рядом со мной и попытался устроиться поудобнее, но это у него выходило плохо, потому как порог при возведении явно не рассчитывался на чьи-то зады. Мне самому было вполне комфортно из-за своей компактности, а у моего соседа колени торчали на уровне плеч, и вся его большая бесформенная фигура казалась в неверном свете фонаря гротескно-нелепой и неустойчивой.
Кое-как всё-таки договорившись со своими ногами и более-менее умостившись, мужчина снова вздохнул. Он явно хотел что-то сказать, но то ли не мог решиться, то ли не знал, как лучше начать. Помогать ему в этом я не собирался совершенно, а потому попросту задрал голову и бездумно уставился на небо. Небо, надо сказать, сверкало мириадами бриллиантовых звёзд на чёрном благородном бархате, радовало отсутствием туч и волей-неволей настраивало на отрешённо-философский лад. Лёгкий морозец игриво пощипывал щёки и нос, побуждая плотнее закутаться в меховую накидку, студил землю и ненавязчиво напоминал о скором приходе зимы.
Наконец, кузнец собрался с мыслями и, для виду кашлянув в кулак, начал издалека:
— Добрая сегодня ночь, тихая такая. И звёздная. Хорошо бы ясная погодка подержалась ещё пару деньков! А оно нет, изменится, чай, к утру. Аккурат вам в дорогу! Вот не повезло-то…
Что есть, то есть — по сухости да по солнышку путешествовать было бы всяко приятнее, но не с моей удачей. Оставалось надеяться, что синоптик из кузнеца никудышный.
Посчитав, что вежливой вводной части «ни о чём и о погоде» уже достаточно, кузнец подошёл к главному:
— Этот нижайше просит прощения за свою жену — дура баба, что с неё взять! Ишь, чего удумала, лезть к господам бессмертным со сватовством! Надо ж понимать! А она заладила, мол, дочке понравился и весь из себя хороший! Хороший, конечно, кто ж спорит, да не про нашу честь, поди!
Я прервал его словоизъявления, чтобы он не наговорил чего-нибудь лишнего, всё так же глядя в холодное небо:
— Чэн Ши происходит из древнего благородного рода целителей, у него врождённый дар. Он женится или на такой же, как он, целительнице, или на заклинательнице, и никак иначе. Я не дам по-глупому пропасть великому дару. Так что ваша дочь, в принципе, и не причём. Да и не по сердцу она ему. Извинения излишни с обеих сторон.
Кузнец покивал, соглашаясь, и с облегчением перевёл дух — видимо, разговор ему самому не нравился, но заклинатели — народ обидчивый и непонятный простому человеку, вот и пришлось бедняге пытаться купировать моё предполагаемое недовольство в зародыше. Но это было явно не всё, что он хотел мне сказать.
— Насчёт той плохой вещи… Мама на самом деле не виновата, она не хотела никому навредить, так получилось просто. Она не знала! Она не такая, клянусь!
И вот зачем мне его клятвы? Считает, что невиновна — пускай, это их сугубо личные, внутрисемейные проблемы, ни коим боком меня не касающиеся. Что мне до них? Мужчина же продолжал оправдываться:
— Несколько дней назад мы были на ярмарке в Нанчу, там-то она эту куклу и купила у какого-то бродяги с лотком. Мальчишкам же так нравятся могучие заклинатели, все мечтают быть, как они: так же уничтожать нечисть, искоренять зло, сражаться с врагами. Эх! Кто ж знал?!
Ну, так-то да. Вот только тёмной энергии глубоко параллельно на доводы и логику, она с удовольствием скрутит и правого, и виноватого, для неё нет различий ни по половому признаку, ни по возрастному — что старый, что младый, всё одно.
Ох, какое же красивое сегодня небо! Ясное, высокое, далёкое… Так бы и смотрел всю ночь, не отрываясь!
— Вам нужно быть готовым, уважаемый, скоро ваша мать умрёт. Не сегодня, не завтра, не через неделю, но скоро, — словно о чём-то незначительном и каждодневном предупредил я. — Обиженная энергия её пометила, значит, она не жилец. Закон воздаяния неумолим, молитвы не помогут, не надейтесь. Она умрёт.
Кузнец глубоко вдохнул чистый морозистый воздух и ещё больше ссутулился, став похожим на побитого жизнью грифа.
— Не хочу вас пугать больше, чем нужно, но… Вы ведь хотите завести ещё одного ребенка, так?
— Не я, жена. Маленькую дочку хочет. А откуда вы узнали?
— Нельзя, — продолжил я, не отвечая на заданный вопрос. — Ваша жена умрёт при родах, выживет ли малышка — непонятно. Да и что вы станете делать один с такой оравой детей, притом с новорожденным младенцем на руках? Ни вам, ни детям нормальной жизни больше не будет.
— Но как… как же так? Нет, я понял, понял! Нельзя так нельзя. Но а вдруг оно само случится? Так ведь бывает!
— Бывает. Потому когда вам на следующей неделе вдруг понадобится съездить в Нанчу по срочному делу, возьмите с собой жену. Пускай она сходит в весенний дом побогаче и купит там у девушек специальное снадобье, которым они сами предохраняются от незапланированных беременностей. Ей хватит одной порции, чтобы больше никогда не быть в тягости.
— Ох! И как же ей это сказать-то? — кузнец в отчаянии схватился за голову, но потом, не удержавшись, снова спросил: — Как вы узнали? Откуда?
Да кто бы мне это пояснил! Так, само собой изо рта выскочило, даже не думал ни о чём подобном, просто в небо глядел. Поэтому в итоге многозначительно промолчал, бросив один-единственный мимолётный взгляд на своего ночного собеседника. Ему хватило. Наверное, будь он христианином, набожно перекрестился бы.
— Пора спать, — провозгласил я, поднимаясь с гостеприимной ступени и забирая с собой фонарь. — Завтра нужно выехать пораньше, путь предстоит долгий. Хороших снов!
В сарае, небрежно сбросив сапоги, я аккуратно юркнул в нагретое Чэн Ши гнёздышко и, завернувшись поудобнее в свою мехушку, натянул на нас обоих большое тяжёлое одеяло, выданное хозяевами. Чэн Ши, словно только и ждал этого момента, тут же повернулся ко мне лицом, как подсолнух к солнцу, и плотно прижался всем телом, обняв напоследок, будто любимую мягкую игрушку. Причём проделал он всё на полном автомате, даже не проснувшись. И что бы сие значило? Я как-то малость прифигел.
Хотя, если подумать, ничего необычного в этих его действиях не было. Во-первых, ночь нынче выдалась на диво холодная, а тепло человеческого тела — это самое тёплое тепло, которое можно представить в походных условиях, поэтому нет никаких странностей в том, что продрогший парень инстинктивно к нему потянулся. То есть, ко мне. А во-вторых, я за последнее время столько в него своей ци вкачал, что уже скоро, того и гляди, начну ощущать его тело, как часть своего — этакий энергетический сиамский близнец, один-в-двух. Соответственно, и Чэн Ши, будучи таким же сиамским близнецом, подсознательно тянулся ко мне. Хм, интересный эффект! Не забыть бы потом внести это наблюдение на страницы Книги, дабы предупредить предполагаемых потомков о таком забавном явлении!
Объятия моего верного лекарчонка оказались хоть и неожиданными, но на диво уютными и ненапряжными. При всём при том, что ни я в прошлой жизни, ни Шэ Хей в этой особой тактильностью не отличались, всю жизнь спали в своих постелях в гордом комфортном одиночестве и менять существовавший статус-кво не собирались. А вот поди ж ты! Похоже, придётся привыкать спать именно таким образом, ведь ночевать нам предстоит в не самых благоприятных условиях, и каждая капелька тепла будет считаться весьма ценным ресурсом.
На следующий день погода, как и предсказывал кузнец, кардинально поменялась. Утро выдалось хоть и тихим, безветренным, но хмурым и тревожным. Ещё вчера ясное небо сегодня оккупировали тяжёлые низкие тучи, грозившие вот-вот разразиться холодным осенним дождем. Можно было бы даже предположить первый снег, но воздух, давешней ночью студёно-зимний, неожиданно потеплел и наполнился неощутимой влажной взвесью, туманом застившей узкую ленту дороги, полуголый лес и горы.
Тёплое гнёздышко абсолютно не хотелось покидать, но дорога звала, и обстоятельства погоняли. Сегодня нам предстояло отмахать огромное расстояние без скидок на усталость, плохое самочувствие и неприятные погодные условия — нужно было во что бы то ни стало за день добраться до Илина. Мне заранее становилось жаль Чэн Ши, но что поделать? Я шестым чувством и пятой точкой чувствовал, что нити судьбы как никогда ранее натянулись, сплетённые в плотный клубок неведомыми насмешниками-небожителями, и следовало торопиться, чтобы не упустить один-единственный предоставленный шанс. Какой шанс? На что? У меня ответа не было. Да и существовал ли он вообще?
Наскоро позавтракав какой-то жидкой рисовой кашей с сухофруктами, приготовленной сонной хозяйкой, мы отправились в путь. Провожать нас вышел только глава семейства, нервно потиравший свою могучую шею.
— Я знаю, кто вы, — неожиданно заявил он на прощанье громким шёпотом и зачем-то воровато оглянулся по сторонам.
Это заявление заставило насторожиться, противоречивые мысли тут же понеслись вскачь, как породистые скакуны, не давая сосредоточиться ни на одной из них. Между тем, кузнец продолжил, явно гордый своей догадливостью:
— Вы божественный небожитель, скрывающийся в теле ребёнка! А ваш спутник вовсе не слуга, а будущий бессмертный бог исцеления, которого вы взяли под своё покровительство!
— О, — только и смог произнести я в ответ на столь грандиозное предположение. — Неожиданно! Может, вы тогда и имя моё назовёте? Для полноты образа, так сказать.
Нет, я не издевался над человеком, хотя смех давил изнутри и распирал щёки. Разве что самую малость.
— Фу Си, — тут же ответил кузнец, ни на миг не смутившись. — Вас зовут Фу Си.
— О, — снова выдал я, не сразу найдясь с ответом. — Неужели похож?
Кузнец важно кивнул:
— Я очень хорошо помню легенды и сказания о богах и небожителях, героях и некоторых знаменитых людях, которые мне рассказывала бабушка, а детская память она ух, какая цепкая! Теперь сам детям передаю то, что запомнил. Не сомневайтесь, господин, про первого Императора-нага Поднебесной я не раз слышал, и бабушка свято верила, что он до сих пор ходит по дорогам своей страны под разными личинами. Так почему бы ему не выбрать тело волшебного ребёнка?
Железная логика! И не поспоришь ведь…
— Интересный поворот! А кто-то так же свято верит, что я — наследник деяний великого и ужасного Старейшины Илина, — хмыкнул я и, откровенно рисуясь, одним прыжком взлетел в седло своей лошади.
Мы попрощались с подвисшим от внезапных откровений кузнецом и бодрым галопом устремились в путь-дорогу. Накануне хорошенько обдумав сложившуюся ситуацию, я понял, что вот теперь как раз наступил тот самый момент, когда нужно заканчивать обходные манёвры и двигаться в Ланьлин к гостеприимному дядюшке в объятия. Фигуральные, конечно. Но до этого стоило завершить одно незаконченное дельце в Илине. Как ни крути, а проходимец Ван Пинтин представлял самую что ни на есть реальную угрозу, и его слова о том, что сможет достать меня даже в Башне Кои, заставляли серьёзно задуматься о собственной безопасности. Прокрутив в голове все возможные и невозможные варианты, я с горечью убедился, что выбора как такового у меня, в общем-то, и не оставалось: следовало вернуться в Илин и поставить жирную точку в этом деле, врагов за спиной оставлять нельзя. Илин ни в какую не желал отпускать меня.
Неслись мы во весь опор по малым и окружным дорогам, не рискуя показываться там, где ожидалось более-менее крупное скопление народу, дабы не быть узнанными каким-нибудь случайным илинцем или ретивым и не в меру глазастым наёмником Ван Пинтина. Трофейную карту я тщательнейшим образом изучил и наметил несколько вариантов продвижения наиболее малолюдными путями, а то и контрабандистскими тропами, намертво вбил их себе в память, чтобы лишний раз не отвлекаться, и безмолвно молился небесам о благополучном завершении этого экстремального путешествия.
В седле пришлось провести весь день, останавливаясь только на пятнадцать-двадцать минут для скорого перекуса, оправления естественных потребностей, ну, или для того, чтобы размять ноги. Последнее требовалось скорее Чэн Ши, чем мне — нет, железной задницей я не обладал, просто вычитал в своей полезной книжице несколько лайфхаков из заметок предыдущих Глав, коими и пользовался в своё удовольствие. Конечно же, Чэн Ши тоже был посвящён в сие таинство, но почему-то воспользоваться им не спешил, предпочитая страдать, или же не имел достаточной мотивации для подобного самосовершенствования. С этим нужно было что-то срочно решать, а то на остановки уходило слишком много времени, и из намеченного графика мы уже выбивались.
На очередном таком привале я, вместо того, чтобы прикладывать свою ци к усталому парню, демонстративно сложил руки на груди и пристально уставился на него.
— Ну, и долго ты собираешься филонить? — насмешливо вопросил я, выбивая Чэн Ши из зоны комфорта новым незнакомым словом. — Неужели так нравятся мои прикосновения?
— Ч-что? — парень удивлённо округлил глаза, но явно не понял, о чём речь.
С утомлённым вздохом покачав головой, я, словно нерадивому ученику в сто пятнадцатый раз не запомнившему элементарное, принялся доносить свои соображения:
— Неужели ты не замечаешь, что всё время тянешься прикоснуться ко мне, да и сам провоцируешь на то, чтобы я так или иначе дотронулся до тебя? — лекарчонок непонимающе хлопал глазками, подтверждая мысль о бессознательности данных действий. — Видимо, нет.
Ну, держись, дорогой! Сейчас тебе придётся познать истинный шок! Подозревая о полной гетеросексуальной ориентации парня, я постарался сделать акцент именно на этом аспекте:
— В твоём организме сейчас гуляет очень много моей ци, она стремится воссоединиться с первоисточником и притягивает нас друг к другу. Если ничего не предпринимать, то из друзей и побратимов мы очень скоро станем любовниками. Или не очень скоро, но точно станем. А мне, как бы, ещё рановато. Вот было бы мне лет четырнадцать, то и хрен с ним, ничего страшного, а так… Уж извини!
Шок Чэн Ши можно было уже осязать руками, он алел, что маков цвет, но я продолжал изгаляться:
— Мне самому, в общем-то, сейчас всё равно в силу возраста, ничего такого не ощущаю, но ты мальчик взрослый, и у тебя вот-вот начнутся проблемы, которые я помочь решить не смогу, а до моей половозрелости ты точно не дотерпишь. Оральные ласки, конечно, хороши, но их недостаточно. Это потом, в четырнадцать, мне будет всё равно, как и с кем, ещё хлебнёшь со мной проблем в этом плане, а пока… Думай, готов ли ты к подобному? Или всё же предпочтёшь делать то, что я тебе советую, и уже, наконец, станешь заниматься своим ядром как следует?
Чэн Ши в ответ проблеял нечто маловразумительное. Излишне говорить, что у него в скором времени, буквально на той же стоянке, случился настоящий прорыв. Вдохновение после моих слов он поймал нешуточное, некие намечающиеся леность и капризность как ветром сдуло, более внимательного и усердного ученика ещё поискать пришлось бы. В результате в предместья Илина мы прибыли почти что в назначенное мной самим время, где-то около полуночи. Как убыли, так и прибыли, ага.
Единственное, что здорово подпортило нам заслуженное удовлетворение от удачно проделанного пути — дождь. Дождь, мать его! Сволочные осадки нагнали нас где-то на полпути к Илину и больше не отпускали. Вначале это были одиночные нерешительные капельки, но потом они укрупнились и участились, постепенно перейдя в нешуточный ливень. Недолгий, но ливень! А поздней осенью ливень — это совсем не то, что хотелось бы ощутить собственной шкуркой, будучи в дороге и без малейшего шанса найти какой-нибудь приют и переждать свалившуюся с неба неприятность. Существенно облегчило положение то, что при первых же признаках собирающегося дождя я дополнительно нанёс на нашу одежду водоотталкивающие знаки, изученные накануне, и это хоть как-то помогло не раскиснуть окончательно. Долго, правда, мокрое ненастье не смогло удержать заданный темп, и ливень плавно перетёк в обычный дождь, время от времени сменявшийся еле заметной моросью. Дождь прекратился ровно в тот момент, как перед нами предстали первые полуразваленные домишки нашего пункта назначения, заброшенные ещё до «Аннигиляции солнца» и чудом не разобранные на дрова рачительными горожанами.
Мокрые и усталые, мы приостановились у подножия Луань Цзан, собираясь с духом для последнего рывка. Чэн Ши, явно недовольный засевшей в моей голове идеей и отчаявшийся отговорить от такого изощрённого способа самоубийства, пристально вглядывался в придорожную грязь в поисках еле заметной тропки, которая, по его уверениям, должна была привести нас к уже знакомой гостинице в обход основных улиц. И он-таки её высмотрел! Когда я пробирался вслед за ним этим условным путём, то невольно вспомнил крылатое изречение с просторов моей бывшей родины: «Русские называют дорогой то место, где собираются проехать». Заросшие и захламлённые узкие проходы между домами, неприметные и даже моментами укрытые чем-то, призванным отвлекать случайный взгляд, всё же привели нас туда, куда надо — старая добрая гостиница как-то резко предстала перед глазами, правда, совсем не в том ракурсе, к которому я уже успел привыкнуть.
— Это вход для слуг, — пояснил Чэн Ши. — Господа здесь не ходят.
Ну блинский блин! Если бы я знал об этом ходе раньше!.. А то ж всю голову сломал, когда прикидывал варианты приходов-уходов! А ларчик просто открывался… И ведь даже не подумал, что слуги, повара и прочая челядь точно не ходят парадными лестницами! Вот так и планируй что-то заранее! Всё, что было намечено, благополучно превратилось в пшик. Ну ладно, не в пшик, в план «Б», причём довольно сырой и абсолютно дурацкий. Короче, нафиг! Нужна свежая идея. Обречённо вздохнув и про себя посмеявшись над собственной глупостью, я решил осмотреться, дабы уж точно потом не попасть впросак.
Высадились мы у какого-то прохода, даже, скорее, небольшой крытой галереи, узкой и освещённой одним-единственным фонарём, пропахшей такой невообразимой смесью различных запахов, что идентифицировать их было просто невозможно. С одной стороны этого недокоридора виднелся проход в кухню — то и дело хлопала дверь, сновали туда-сюда работавшие там женщины кто с помоями, кто с чем-то более приятным, слышались их голоса; с другой — тёмным провалом зиял задний, «черновой» вход в конюшню, судя по едва слышному фырканью, хрусту и шорохам, которые издавали дремлющие в стойлах лошади. В одной из ниш деревянной стены располагался дровяной склад, в другой — угольный, дальше коридор плавно поворачивал в сторону, теряясь в темноте, и куда вёл — оставалось загадкой.
Наших лошадок мы сдали на руки конюшенному мальчишке, сидящему на тюке с чем-то мягким и беззастенчиво куняющим на своём посту. За несколько монеток он пообещал вычистить их, хорошенько накормить-напоить, при этом не распрягать, в седельные сумки не заглядывать и про наше прибытие молчать в тряпочку. И что же он первым делом сделал? О да, конечно же, заглянул туда, куда поклялся нос не совать, и был немало разочарован найденной грязной одеждой вместо чего-то интересного. Тем не менее, с остальными пунктами мальчишка справился со знанием дела, после чего с чувством выполненного долга и приятно позвякивавшей прибылью убрался восвояси.
Ещё в тот день, когда покупал у здешнего конюха Соловушку, я успел осмотреться в конюшне и заприметил интересный закуток, где хранились большие брикеты с прессованным сеном, соломой, вёдрами, кормушками и прочим инвентарём, а на поддерживающих крышу столбах покоились на больших гвоздях всяческие элементы упряжи разной степени изношенности и фонарь впечатляющего размера. Что тогда, что сейчас фонарь висел на ржавом крюке незажжённым, и темнота в закутке царила кромешная, тусклый свет от места, где располагались стойла, нерешительным лучом робко касался края сенника, высвечивая во тьме путеводительную полосу. В этом неверном свете было видно, что часть брикетов распотрошена и преобразована в небольшую скирду, видимо, для удобства использования, а пол неравномерно устлан соломой. Ну и прекрасно! Великолепное место для будущих пряток, в которые нам с Чэн Ши, чую, предстоит ещё поиграть.
Переждав в тёмном углу хозяйственную деятельность конюшонка и убедившись в его окончательном уходе, мы выбрались в галерею и, удостоверившись в отсутствии посторонних, мышками юркнули в приоткрытую дверь кухни. В лицо пахнуло добрым душным жаром от печей, в ноздри проник дурманящий запах готовящейся еды, в мгновение ока заставивший почувствовать себя замёрзшими, усталыми и голодными. Срочно захотелось усесться на что-то более-менее подходящее, прижаться к тёплой стенке, заиметь в одной руке чашку исходящего паром духмяного травяного чая, а в другой горячую свежеиспечённую булочку, начинённую чем-нибудь вкусненьким, и, наконец, расслабиться, прикрыть глаза, больше ни о чём не думая.
Кухонные служки и поварихи встретили наше внезапное появление молчаливым ступором — несомненно, нас узнали и теперь явно не понимали, как реагировать, и только Бан Ма, протолкнувшаяся в первые ряды встречающих, гостеприимно раскрыла свои надёжные объятия. Тут же, как по команде, народ отмер и загалдел на разные голоса, нас приветствовали с заметным удовольствием и теплотой, и это заставило меня облегчённо выдохнуть, внутренняя пружина напряжения разжалась. В мгновение ока мы были обласканы и согреты, но Бан Ма решительно уволокла нас за полюбившийся по совместным приёмам пищи стол и уж тут разошлась по полной, с удовольствием нафаршировывая нас самыми вкусными кусочками того, что шкварчало и булькало у неё на плите. С умилением глядя на то, как мы с аппетитом уписываем горячую вкуснотень, она — святая женщина! — вываливала на нас все новости, что успели произойти с момента нашего отбытия, снабжая такими необходимыми для дальнейшего планирования и понимания общей ситуации сведениями.
Рассказанное заставило меня самодовольно хмыкнуть: оказалось, что я с удивительной точностью предсказал все действия вернувшегося ни свет ни заря Ван Пинтина, злого, как тысяча демонов Диюя. Он действительно обшарил тщательнейшим образом мой номер и закономерно ничего, кроме обезвреженного ошейника, не нашёл, выслал вдогонку погоню, отправил часть людей вперёд, желая поймать нас в клещи, и очень удивился, когда те словили лишь вольный ветер. Из разговоров наёмников получалось, что теперь нас ищут по глухим деревням, включая те, что остались от изничтоженных Вэней, и никто, ни одна сволочь даже не подумала пошарить с другой стороны Илина. Ай да я, ай да молодец! Первая часть плана удалась на все сто, что не могло не радовать. Однако вэньские деревни меня заинтересовали.
— Я был уверен, что их все сожгли, — удивился я, — или, по крайней мере, разрушили до основания.
— Так и есть, — подтвердила Бан Ма. — Но некоторые всё же уцелели, хоть и стоят теперь пустыми, заброшенными и наверняка проклятыми — говорят, те, кто туда попадает, уже назад не возвращаются. Да и нечисть всякая там расплодилась, поди! А новым господам хозяевам до них дела нет, вот и стоят себе, скоро сами развалятся.
Хм, может, да, а может, и нет. Если дома целые, а нечисть ещё не завелась, то обязательно заведутся люди, которым вечно мало места и что-нибудь где-нибудь не устраивает. Или разбойнички к рукам приберут, если уже этого не сделали — не зря же любопытствующие пропадают! То есть, короче говоря, нужно быть очень внимательным вблизи таких поселений и держать руку на рукояти меча.
На удивление, кухня, несмотря на ночное время, продолжала свою работу, женщины что-то готовили, хотя даже очень-очень поздним ужином такую трапезу назвать было бы сложно. Смена Бан Ма уже давно закончилась, но она всё равно торчала на вверенном ей объекте, признавшись, что на душе у неё как-то неспокойно. Её дурные предчувствия оправдались — заявились мы с Чэн Ши, и что с нами теперь делать, куда прятать, оставалось большим вопросом. Однако я сам, конечно, прятаться не собирался — не за тем пришёл! — и попытался донести это до сведения главной поварихи Илина. Женщиной она на деле оказалась хоть и простой, но весьма сообразительной, и из моих полунамёков очень быстро сделала правильные выводы. Зажав рукой рот, она с ужасом смотрела на меня, но червячок сомнений ещё не успел вольготно развернуться в моей душе, как она выдала:
— Святые небожители! Да разве ж вы сами сдюжите?! Он ведь вон какой, ого-го! И людей евонных вокруг, что комаров вокруг болота! Так и вьются, так и вьются! А если ж поймают?! Ох, беда! И здесь тоже всё время шастает один, так и вынюхивает что-то, так и зыркает! Ух, глаза б его повылазили, всех молодых распугал мне! И лапищи свои тянет к девкам, того и гляди, снасильничает кого! Мало им тех, на этаже?!
Она вскочила со своего места, источая праведный гнев, упёрла руки в бока и, вперив в меня горящий взор, решительно заявила:
— Вам нужна помощь, молодой господин. Будь вы хоть трижды Наследник или кто там ещё, но самому вам не справиться, это точно. Нужно что-то придумать. Девочки!
Ого! Вот это поворот! Нет, я, конечно, надеялся на некую помощь со стороны этой чудо-женщины, но чтобы настолько она воспылала нужными эмоциями и жаждой деятельности, не мог и представить. Да и остальные тётки махом бросили все свои дела и активно включились в процесс обсуждения имеющихся возможностей. И, что самое главное, ни одна из них косо не посмотрела, не высказала какого-либо неодобрения, не отказалась от явно криминальной затеи — все в едином порыве вызвались помогать, несмотря на то, что если мне всё-таки не повезёт, их в лучшем случае ожидает увольнение, а в худшем… Не хочется и думать!
Внезапно мой взгляд выловил ту единственную, кто выбивался из этой пышущей негодованием и энтузиазмом группки. Женщина неопределённого возраста тихонько сидела у стенки, поджав под себя ноги и обхватив своё миниатюрное худенькое тельце руками. Одета она была точно так же, как и остальные кухрабочие, но создавалось ощущение, что эта одежда ей не подходила, казалась непривычной. Судя по её изящным запястьям, так оно и было, таинственная дама подвизалась на кухне недавно. Удалось разглядеть, что лицо её, к тому же, было тщательно спрятано под слоем тонкой ткани, не позволяющей чужому взгляду пробиться под этот покров, а шею охватывал шарф. Девушка — хотелось думать, что это именно девушка, а не тётка в годах! — внимательно прислушивалась к общему разговору, иногда склоняла голову набок, словно соглашаясь с высказываниями, а иногда нервно сжимала ткань на шее длинными пальцами, и что означал сей жест, интерпретировать мне не удалось.
— Ты случайно не знаешь, кто это? — спросил я Чэн Ши, дёрнув за рукав и кивнув в сторону заинтересовавшей меня девицы.
— Та, у стенки которая? Замотанная вся? Знаю, это Хуа Пинь. Я лечил её, когда вот это вот с ней случилось, — уверенно ответил он.
— А что с ней? — ну интересно же!
— Она раньше работала в весеннем доме наверху. Красивая была. А потом её клиент изуродовал, душил чем-то, всё лицо порезал, да и не только лицо, шрамы остались. Столько крови тогда было! Ужас просто! Как только жива осталась?!
— Кошмар! Бедная девушка!
— Да, — согласно закивала услышавшая наш разговор Бан Ма. — Её тут все жалеют. Она ж ещё и работы лишилась после этого всего! И разговаривать может только шёпотом. Вот в конце концов и прибилась сюда, к кухне, еду разносит, куда ей такой ещё деваться? Так-то хорошая девочка, от работы не отлынивает, старается помочь, чем может. Вот только несчастная вся, некоторые из этих, хозяйских, так и норовят обидеть, зажать в углу, насмехаются. А она только плачет, даже пожаловаться не может. Вот ведь несчастье! — покачала головой повариха. — А ещё хозяин частенько требует, чтобы она ему еду подавала, словно издевается! Говорит, Хуа Пинь лучше всех чайную церемонию знает, а он же ж ценитель этого дела! Сейчас тоже вот скоро понесёт ему еду, заказал свиные рёбрышки с овощами. Куда ночью-то? Но что поделаешь, делаю вот.
Зловещая улыбка сама собой растянула мои губы, обнажив клычки. Ну вот ты и попался, чёрт хуястый! Будет тебе славный ужин — и с рёбрышками, и с овощами! И с чаёчком тоже, ага. Как следует накормлю!.. Новый авантюрный план мгновенно сложился в моей бедовой голове. Держись, гуев недо-Вэнь, я иду!