Сердце Темного бога

      Я прошел по узкой улочке, пролегшей мимо одноэтажных покосившихся бараков, и огляделся.       Личность мага сразу привлекла мое внимание.       Он был чужероден этому месту, он словно был иллюзией, неумело созданной чародеем-недоучкой, он распадался в моих глазах на пепел, темный дым и семена полыни — я чувствовал запах, и это был влекущий, яростный, пьянящий аромат энтропии. Он обернулся, словно почувствовав мой взгляд, и отсвет огня неровной тенью прочертил его морщинистое лицо, выбившуюся из-под капюшона серебристую прядь, изломы шрамов у подозрительно прищуренных глаз.       — Чего тебе надо, мессир?       У мессира был миллион вопросов, мессир не задал бы их все и до рассвета; тянущее чувство в моем животе было более всего похоже на голод. Тьма из глубин сознания сделала шаг вперед, и это нечто в моей пустой груди отозвалось знакомым эхом.       — Вы продаете что-то?       Скользко. Он интерпретирует это не лучшим образом.       — Иди-ка ты своей дорогой, мессир. «Облако» дальше.       — Я имею в виду специальные ингредиенты.       — «Облако» дальше, говорю тебе, мессир. Там найдешь свои «ингредиенты». Ну или на рынке поспрашивай у дилеров. Понятия не имею, где они берут эту дрянь.       Интересно, владеет ли он псионикой, так же, как я?       Маг отвернулся. Мой голод не был удовлетворен. Что-то изнутри подступило к горлу, замораживая голосовые связки и прерывая дыхание, поднимаясь к глазам и лбу — благодаря этому внутреннему ощущению я уже почти видел то, что хотел увидеть. Один человек, чьи пространные рассуждения о вызывающей помутнение рассудка магии я слушал целую вечность назад, называл это «псионическим триггером».       Я называл это тьмой.       — Послушай, — не осознавая своих действий, я тронул мага за плечо; тот вздрогнул, вероятно, вняв нарастающему истеричному крику внутри меня. — Я лишь алхимик. Я собираюсь сварить некое прекрасное зелье. Рецепт сложен и требует особых ингредиентов, которые я разыскиваю повсюду. Мне не нужны дрога, если ты о них.       — Сегодня уже почти ничего не осталось, — голос мага звучал уверенно, но я-то знал. — Есть еще пара пригоршней костной муки да сердце демона.       Что?! Что он сказал?       Я почувствовал прилив злорадства и какого-то пьяного, безумного восторга.       — Сердце демона? Серьезно? У них не бывает сердец! Старик, я убил множество демонов, но ни в одном из них так и не обнаружил сердца! — железный смех словно разорвал мое горло и выплеснулся скрежещущей ржавчиной. — Может, еще предложишь мне сердце Темного бога?       — Закончились, мать твою, — старик не поддавался мне и держался мужественно, хоть и предпочел бы сейчас оказаться как можно дальше от меня. — Но возьми сердце демона — ввернешь его в грудь своего темного бога, если тебе так надо.       Вот оно.       Оно нахлынуло, и нечто внутри сломалось — какая-то граница, проклятая печать. То, что держало меня в этой реальности. То, что скрывало от меня Море, в котором бушевало беспредельное количество вариантов.       Тьма обволокла меня, что-то раскрылось, как дверь, и за ней было лето, и свежий ветер, и пение птиц, и журчание водопада у старой могилы.       Я смотрел на нее, она не замечала меня. Она вселила в меня панику, чувство потери контроля — они разлились черной кровью по моим венам, наполнили тьмой мое тело и мой разум. Мне стало страшно от осознания того, кем она могла быть.       — Где я мог видеть вас?       — Что?       Она обернулась, вздрогнув от неожиданности.       Глаза старой женщины. Голос старой женщины. Морщины старой женщины. Но ты не была ею! Я видел твой истинный облик в далеком сне, в белом и сверкающем кошмаре, сладком и недолгом. Это было не так давно. Пару бесконечно долгих лет назад. Или каких-то пару десятилетий.       Я видел тебя в таверне, когда пел песню о тебе. Белая, белая словно река, ты смотрела пустыми глазами, держа в руках какую-то маленькую звенящую вещь. Это было оно, мое сердце?       — Мы с вами не встречались раньше? — настаивал я, подойдя к ней на шаг.       — Я не уверена.       Ее шаг назад.       Я пристально смотрел на нее, судорожно пытаясь сопоставить факты. Ее рука соскользнула к поясу — боится настолько, что вспомнила о своем ноже.       На меня — с ножом?       Глупая девочка.       Аркт появился, как всегда, вовремя:       — Не пугайтесь, мадам, прошу вас!       — Я не испугалась, — солгала она, убирая руку с пояса. Аркт кажется ей менее страшным, чем я?       Глупая старуха.       — Право слово, мой… мм… друг. Он, как бы это поточнее выразить… Бродячий алхимик, — сказал Аркт, скользнув по мне острым, предостерегающим взглядом. — Он только что вернулся из далекого путешествия. По-видимому, немного повлияла изоляция — он еще не привык к людям. Уверяю, он абсолютно безобиден, вам нечего бояться.       — Ничего, уважаемый. Каждый день, торгуя на рынке, я наблюдаю личностей втрое худших, — она неискренне улыбнулась Аркту.       Втрое? Почему только втрое?       — Трудно спорить, — ответил тот.       Первый прилив черной крови к моим глазам, и вот море вероятностей на мгновение захлестнуло меня волной из миллиардов голосов, что распались на крики, шепот и разрозненное эхо — и я увидел три реальности, сплетенные, точно стебли цветов в венке.       — Я всё погрузил в телегу, можете проверить, мадам.       — Я вам верю. Вот ваши сто золотых.       — Сто золотых?! Это грабеж! — воскликнул я неожиданно для самого себя.       Второй прилив — и голоса стали четче. Я видел больше, чем хотел. Судьба этой женщины, ее будущее, прошлое, ее молодость и старость, ее глаза, ее тело, омываемое теплой водой в полумраке купален Эрофина, ее смех и ее кровь на плитах зала в древнем храме. Или это была не ее кровь?!       Не она?       — Друг мой, это честная цена. Простите его, мадам.       — Ничего. Ваш друг странен, но…       — Нет-нет, этого слишком мало! Вы продадите это на рынке в десять раз дороже! — слепо, куда-то в гаснущий свет крикнул я.       — Это. Честная. Цена.       — Молодой человек, я простая торговка и выживаю как могу, — ее темные глаза сквозь завесу тумана блеснули молниями, — я не собиралась обманывать вашего… мм… друга. А вы, уважаемый… Благодарю вас. Зайду через пару дней.       — Конечно. Доброго пути, мадам.       Она двинулась к телеге. «Вот проклятые маги, до всего же им есть дело!», — слишком громко думала она.       Аркт проводил ее взглядом, явно приберегая комментарии до ее ухода.       — Ты слепец, — прошептал ему я. — Это все-таки она. Я вижу это прямо сейчас. Хорошая иллюзия проникает во все вероятности, словно дерево корнями, но не во все, да? Я вижу их… Эти три варианта. Мир, которое поглотило белое пламя. Мир, который видел моими глазами собственную смерть. И этот мир… Мир, где всего этого не случилось…       — Не знаю, что произошло, Альтозан. Но ты оставил там свой рассудок, — медленно, не отрывая глаз от уезжающей женщины, проговорил Аркт.       Мне захотелось ударить его, чтобы пошатнуть это святое упрямство.       — Я вижу, что тебе плохо, — продолжил он, — но ты почему-то не даешь помочь тебе. А я ведь предупреждал, что это будет. Да и ты сам видел записи обезумевшего Уральтеса в Сердце мира. Но почему-то чужие ошибки не учат. Да?       Голоса затихали, удаляясь вместе с уезжающей с холма женщиной, и эта мешанина криков, стонов, рычания и смеха пульсировала во мне, словно ритмичные удары. В угасающей надежде я прижал ладонь к своей груди и вновь не почувствовал стука.       — Ты так и не понял, кто это был, Аркт? — спросил я наугад. — Неужели не увидел, слепец?       Тот пожал плечами.       — Обычная торговка. Одна из тех, кто покупает яблоки и рыбу.       — Неведенье, которое ты называешь покоем? А страх — участью? Я был бы удивлен, если бы эта женщина не оказалась делом твоих рук.       — Очень патетично из уст сошедшего с ума.       — Я не сошел с ума, Аркт… Я просто вижу сквозь тьму. Но скажи. Если Зелара жива…       — Ты обезумел. Это слишком хорошо заметно. Что бы ты ни увидел в штомвендской башне, это было…       — Я увидел истину! — Море вероятностей хлестнуло вновь, и я понял, что скоро опять хлебну отравленный воздух Подгорода, и три видимые мною реальности растворятся в той, где еще живет мое пустое тело без сердца и души.       — Похоже, без меня та башня окончательно утратила стабильность и стала деструктивной силой, — послышался голос Аркта через оглушительный электрический скрежет в моей голове. — Она разрушила твой разум и твою суть. Зачем ты полез туда в третий раз? Что-то искал?       Подгород еще ближе.       У каменной статуи на могиле старое лицо — она презирает проклятых магов и обожает Темных богов.       — Итак, зачем, Альтозан? Что ты искал в башне Штормвенда?       Глоток пыльного воздуха — начало болезненного пробуждения.       — Ты жалкий слепец, Аркт, — только и смог высказать я в сгустившуюся тишину.       Если она жива и ходит под личиной старухи, значит ли всё это, что я зря впустил в себя безумие?..       Четвертая реальность возникла из ничего. Вот я иду к могиле ночью, зажигаю несколько огоньков и заклинанием сношу саркофаг. Вот среди белых камней ищу кости и не нахожу, затем копаю насыпь, дрожа от ужаса и лихорадки, ищу хоть что-то, что-то похожее на труп давно умершей женщины, но       могила пуста.       Подгород стал осязаемой явью и рухнул всей своей тяжестью мне на плечи. Я не удержал его, пошатнувшись, схватился за ближайшую опору, чем или кем бы она ни была, и услышал испуганный вскрик, прорезавший мне слух и окончательно пустивший холод реальности по моим венам.       Что-то впервые за долгое время шевельнулось в моей пустой груди.       Рядом с магом-энтропистом стояла женщина с короткими седыми волосами. Слепая на один глаз, изъеденная измождением, враждебная и жалкая, она беззастенчиво разглядывала меня и, сплюнув зеленый яд, прошипела:       — Ты чего, бродяга?       Я взглянул на энтрописта.       — Покупаю сердце.       — Пятьсот монет.       — Да будет так.       Краем глаза я увидел искомую лачугу. В ней не было ничего необычного, однако я сразу понял, что мне нужна именно она — с ее темными, раскрытыми наружу окнами, с плесневелой грязью стен, с висящей на одной петле жалкой тонкой дверью.       — Это ваш дом?       Вместо монет я теперь держал в руках крупное красное сердце в стеклянной банке. Оно было приятно теплым и пульсирующим. Интересно, у какого демона его отнял энтропист? Может, все-таки изловил темного бога, чтобы приготовить из его плоти свежайшие ингредиенты для воскрешающих зелий — да сердце не пригодилось? Смешно. Даже слишком.       Темные боги не могут воскресить мертвых.       — Это мой. Какое тебе до этого дело, бродяга? — раскаленной железной змеей прошипела женщина.       Она определенно нравилась мне.       — Я хотел бы оставить в вашем доме одну вещь. Для некоего человека.       — Я похожа на посыльного?!       — Моя леди, вы похожи на умную женщину. В этой вещи нет ничего страшного или противозаконного. Это всего лишь книга. Книга, предназначенная для…       — Забудь! Мне не нужна твоя книга! Убирайся, бродяга!       Отмахнулась и отступила на шаг, но я не хотел упустить из рук мою жертву, мой жертвенник и мою жрицу.       — Вне сомнений, вам она не нужна. Она нужна человеку, который поймет, о чем и о ком в ней написано, и которому она будет важней всех прочих книг. Этот человек однажды зайдет в ваш дом и заберет ее, только и всего.       — Пошел отсюда! Сумасшедший.       — Триста монет.       — Ч…что?       — Триста монет за то, чтобы книга полежала у вас.       Ее длинный, раздвоенный на кончике язык скользнул по тонким старческим губам. Вертикальный зрачок свободного от бельма глаза алчно расширился.       — Давай, — прошипела змея.       — Сначала войдем внутрь, моя леди.       За дверью были мрак и сырость. Лежанка у стены, кучи какого-то хлама, косые полки, уставленные пыльными склянками и истлевшими книгами. В глубине змеиного логова копошились личинки, неприятно скрежеща зубами по ржавому металлу. В кувшине на низком столе давно скисло молоко — и, должно быть, стало горьким, как полынь.       Я достал из рюкзака один из своих томов и аккуратно, стараясь не вдыхать разреженный воздух вокруг него, положил на полку. Затем обернулся к подсчитывающей монеты змее.       Она звенела от восторга, ее дыхание было частым и взволнованным — пара пригоршен золота сделала меня лучшим мужчиной в ее жизни. Сердце под ее ребрами было сильным и здоровым, оно билось как медный монастырский колокол Тирина, и я дорого бы дал, лишь бы…       — Так что там за книга? — Она подняла на меня глаза, когда я подошел на шаг ближе. — Очередной запрет сталекрабов?       Все мои светлые и возвышенные чувства были сконцентрированы в ней.       Грусть. Жалость. Боль утраты части себя. У меня не было сердца, а у него — глаз.       Глаза слепца, что сидел рядом со мной, были давно мертвы — они не рождали слез, однако слепец рыдал, заламывая собственные пальцы с скрежещущим хрустом и откашливая комья темной крови в обрывок грязной вышитой узорами ткани.       — Я не смог так больше, я не смог! — хрипло голосил слепец. — Мне нечего было больше желать, но я не смог не пожелать того, что лежало за пределами моего понимания! Весь мир развалился на части и утонул, люди рвались к поверхности и попытались выплыть, но не к чему больше стремиться и нечего больше желать! Тьма… Тьма сожрала это место, она сожрала весь Вин и сожрет тебя так же, как жар выел мои глаза… Глаза…       — Нет ничего плохого во тьме, — сказал тогда я. — В свете нет тоже. Они просто существуют как две части целого. Ошибка одного человека, который считал, что ведет других к свету, — не видеть, что грань света оканчивается тьмой.       — Нет! — прорычал он. — Нет же! Тьма есть только там, где погас свет! А свет существует вечно, вне зависимости от тьмы. Только свет истинно существует, понимаешь, Темный бог?       Его согнуло в очередном приступе, а к моему горлу подступила горечь:       — Хочешь сказать, светорожденные были правы, когда предпочли весь мир сделать слепцами, не видящими их дел?       — Они хотели… Они хотели жить так же сильно, как настигнутый темным волком олень — и в этом была их правота.       — Они не были богами.       — Они были людьми, могущественными магами и не чуждыми пороку грешниками одновременно. Как, к примеру, ты, слепое, слепое «божество».       — Их порок — гордость. А мой… Жажда обладания.       — О, если ты хочешь узнать, что такое порок, Темный бог, сначала узнай, что такое добродетель! Лишь после этого ты что-нибудь поймешь и, возможно, обретешь право судить других.       Я что-нибудь пойму.       И это «что-нибудь» вскроет мне грудную клетку, вытащит мое живое, бьющееся сердце и ввернет туда сердце демона?       Башня Штормвенда все сказала мне. Я остался один — согласно Предопределению Тель’Имальтата! — и у меня не было суждений на этот счет.       Я — теперь оболочка, симулякр без цели и смысла. Пустое тело без сердца. Я — жалкий убийца. Кое-кто всегда презирал убийц.       — О, если бы я не потерял свои глаза! — причитал слепец. — Глаза! Проклятый остров!       …Остров?       Костяные преграды, резко взрывающие песок передо мной — я попытался обогнуть тот остров вплавь, чтобы вернуться к хижине, и только в воде они не могли достать меня. Это то, другое видение, слепяще-белое, старый кошмар, вновь взаимодействие трех реальностей.       — Если бы только я не потерял свои глаза… Если бы только мир не утратил свет…       Бедный, бедный слепец, я понимаю, каково терять часть себя, я понимаю твою отчаянную жгучую боль! О если бы только ты мог плакать ею так же, как я!       — Я рассказал бы тебе, Темный бог. Я рассказал бы тебе о грехе и добродетели, но уже поздно. Поздно, потому что битва дней последних… Шторм вызывает… Который… разрушит… — тело слепца плавилось, как горячий воск, он медленно засыпал, и голос его затихал, как эхо. — Ты слышишь этот звук? Его издает эта груда старого пирийского железа. Но уже бессмысленно. Поздно. Все это.       В тот раз ночь пришла на рассвете.       И Солнце погасло, не успев взойти.

***

      Тараэль бесшумно возник из сплетения теней, которые отбрасывала жалкая деревянная пристройка, внутри которой горело несколько свечей и слышались ожесточенные споры двух пьяных голосов. Его можно было в спешке перепутать с любым другим ралаимом — что Зиндро постоянно и делал с некоторым замешательством, — но зачем бы другому ралаиму здесь и сейчас звать его за собой?       — Сюда.       Зиндро не стал медлить и тоже скользнул в проулок позади Тараэля. Это оказался длинный и узкий проход между зданиями, увитый грязной паутиной и измазанный копотью, темный и жутко смердящий. Всего за полшага позади него кто-то выплеснул из окна ведро помоев, и Зиндро ускорился, стараясь не отстать — еще не хватало быть облитым зловонной дрянью. А если уж обольют, то их двоих!       Тараэль остановился почти у самого выхода из проулка и осторожно заглянул за угол, затем в другую сторону и наконец пристально посмотрел наверх, нет ли открытых окон и праздных ушей.       — Только быстро, — сказал он, наконец обратившись к рассеянно разглядывающему собственные испачканные сапоги Зиндро. — Не хочу множить вопросы, куда я мог исчезнуть в это время.       — Хорошо-хорошо. Слушаю тебя очень внимательно.       — Говорят, стоит расспросить энтрописта в бараках. Он напился и растрепал в «Ложном псе» о каком-то умалишенном неримце, который купил у него ерунду за безумные деньги. Естественно, старик поплатился, и его ограбили той же ночью, но дело, как ты понимаешь, не в этом.       — О, это уже похоже на зацепку, — задумчиво ответил Зиндро. — Энтрописта знаю, я книги у него покупал. Но я тоже спрашивал в таверне и ничего конкретного не узнал.       — Там никто не будет делиться откровениями с чужаками. Тем более, если дело касается больших денег.       — Хочешь сказать, нашего темного бога кто-то ищет, чтобы так же ограбить?       — Того, кто покупает безделицы за полтысячи монет…       — Сколько?!       — Пятьсот монет отвесил за какую-то алхимическую муть. Я не узнавал, что это. Но поверь, такой человек обычно далеко не уходит в Подгороде. Тем более, что о нем и его кошельке уже прознали.       — Хмм… Тогда, вероятно, я найду его по трупам.       — Или его самого — в Трупной яме, — фыркнул Тараэль. — Все же начни с энтрописта. Мало ли.       — Понял. Спасибо, — Зиндро тепло улыбнулся ему. — Ты даже не представляешь, как выручил меня. Не говоря уже об этом неримце!       — Хотелось бы верить, что он до сих пор жив, — ответил тот, — но сильно сомневаюсь, если честно.       — Посмотрим.       У маленькой мастерской энтрописта, конечно, не оказалось.       Зиндро походил вокруг, посидел с полчаса неподалеку, полистал когда-то давно купленную здесь книгу о псионике и решил, что нужно будет зайти еще завтра. Уже собираясь уходить, он случайно заметил, как из прогнившего сарая прямо напротив мастерской вышла пошатывающаяся седоволосая женщина, и решил, что соседка вполне может знать, куда же подевался энтропист.       Но лишь только Зиндро подошел к ней с безобидным приветствием, женщина зашипела, как змея, и отшатнулась от него:       — Уйди! — едкий смрад крепкого алкоголя дохнул в его лицо вместе со вскриком женщины. — Я ничего не знаю, мразь! Ничего!       — Я лишь хотел спросить не видели ли вы…       — Не видела! Забирай свою гребаную книгу и убирайся вон!       — Что? — опешил Зиндро. — Какую еще книгу?       — Я не прикоснусь к ней! — взвизгнула женщина. — Это от нее… Это от нее меня мучают эти жуткие кошмары! Эти… Эти лица на стенах, эти голоса, шаги в темноте! Я пью, а оно не уходит… Оно… Это дар Черного стража! Проклятое золото!       — Черного стража… — в памяти Зиндро мелькнуло дерево в глубинах Подгорода, увешанное записками с мольбами.       Но это было неимоверной глупостью!       — Вон она! — женщина распахнула дверь своей хижины и указала куда-то в темноту в глубине грязной комнаты. — На полке!       Когда «Разговор со слепцом» оказался в руках ничего не понимающего Зиндро, он не почувствовал в простенькой книжице никакой опасной магии. Пролистал, осмотрел непримечательную обложку, зачем-то проверил аккуратно исписанные страницы на свет.       — Но если на ней какое-то заклятье? — послышался знакомый голос. — Не думал?       — А тебе тоже интересно найти этого темного бога, не так ли, Тараэль? — усмехнулся Зиндро, и ралаим, скрытый серой тенью сарая лишь отмахнулся. — Нет, я не вижу на ней никаких заклятий. Женщина пьяна, и ей могло привидеться что угодно. Не знаю, насколько ее «Черный страж» похож на моего безумца, но почему-то мне кажется, что это верный след.       — Не зря, — ответил Тараэль. — На рынке видели неримца, который торговался со скупщиком, угрожая и рассказывая ему несмешные шутки, мол, ты же теперь относишься ко мне лучше, так сбавь цену.       — Точно неримец, — с усмешкой кивнул Зиндро. — Тогда спрошу того скупщика. Кстати… Не слышал, что он там покупал такое?       — Отмычки. Вероятно, куда-то собрался влезть. Скоро у него врагов тут будет больше, чем крыс в канализации, и я бы на твоем месте рядом с ним не показывался на глаза "страждущим".       — Спасибо за информацию. И за заботу.       — Заботу? — вспылил Тараэль. — Какую к чертям заботу?! У нас договор, и мне не хотелось бы, чтобы ты помер раньше, чем выполнишь его.       — А, ну да, — помедлил Зиндро, осторожно пряча книгу в свою сумку. — Постоянно забываю. Но все равно — спасибо.