Twelve Days of Christmas

На шестой день Рождества моя настоящая любовь подарила мне: Шесть Гусынь, Откладывающих Яйца, Пять Золотых Колец, Четырёх Говорящих Птиц, Трёх Французских Куриц, Двух Горлиц И Куропатку на Грушевом Дереве Долго не ложиться спать прошлой ночью было ужасной ошибкой. Хёкджэ потер руками шею и покрутил головой из стороны в сторону, пытаясь взбодриться. Донхэ продолжал невнятно болтать в течение нескольких часов ночью. Пару раз, когда Хёкджэ думал, что Хэ, наконец, уснул, последний рывком затаскивал Хёка в кровать. Но он не сильно жаловался. Ни тогда, когда единственной вещью, отделявшей его от полуголого Донхэ, было одеяло, которым он укрыл пьяницу. Хёкджэ сидел поверх покрывала, хотя много раз представлял, как залазает под него и прижимается к другому парню. - Аррргх, - пожаловался Хёкджэ, закрывая шкафчик. - Увидимся завтра, мистер Ли, - трейни поклонился и покинул раздевалку. - Хорошего дня, Тэмин. Хёкджэ опустил взгляд на свои часы. У него всё ещё было время доехать до церкви, пока на дорогах не появились пробки. Он быстро схватил с пола свою сумку и выскочил за Тэмином из помещения, направившись к лифту. - Подержи дверь, - закричал он и вздохнул с облегчением, увидев маленькую бледную ладонь, придерживающую двери от закрытия. - Спасибо, Тэмин, - выдохнул он, зайдя в лифт. - Куда вы идете в такой спешке, мистер Ли? - Я хочу постараться попасть сегодня в церковь. В течение нескольких недель у меня не было на неё времени. - А, я бы тоже хотел, чтобы у меня было время туда сходить. Мой отец всегда говорит, что религии нет места в жизни успешного мужчины, но мне кажется, что он неправ. – Тэмин был хорошим ребёнком, и Хёкджэ нравился этот мальчик, поэтому, так как он очень спешил, он решил воспользоваться временем, проведенным в лифте, с пользой и немного поболтать. - Тебе следует всегда слушать своих родителей, но помнить, что также нужно быть самим собой. Возможно, когда ты станешь старше, у тебя будет больше времени на себя, и иногда ты будешь ходить со мной. - Правда? - Конечно. Я с удовольствием возьму тебя с собой. – Он улыбнулся мальчику, но пулей выскочил через металлические двери, когда сигнал «динг» сообщил им о том, что они прибыли в вестибюль. Движение по дорогам не было чересчур отвратительным, но было достаточно плохим, чтобы, когда Хёкджэ приехал на стоянку около церкви, ему пришлось какое время искать место, чтобы припарковаться. В витражных окнах горел свет, и была слышна музыка, когда он, наконец, поставил машину в задней части стоянки. Он проверил своё отражение в зеркале, чтобы убедиться, что выглядит достаточно презентабельно до того, как ступить на гравий и направиться, поскрипывая им под ногами, к входу, который располагался в задней части храма. Пытаясь не мешать службе, Хёкджэ открыл и закрыл дверь как можно тише, прокравшись в почти заполненный задний ряд. Он знал песню, которую пели, и смог присоединиться сразу после быстрого взгляда на экран, на который с помощью проектора передавали слова песни. Хотя Хёкджэ не приходил какое-то время, он чувствовал себя как дома, всегда, когда находился в этом месте. Это было одной из тех нескольких вещей из его детства, за которые он все ещё мог цепляться. Единственной, кто продолжал ходить в церковь, была мать Хёкджэ. Его отец и сестра перестали посещать её, когда Хёк был ещё в средней школе. Как бы сильно Хёкджэ не надеялся иногда встречаться с матерью, – церковь предоставляла удобное место, где они вдвоем, наконец, могли увидеться – это так и не произошло. Она работала допоздна по средам, а у Хёка были дела по воскресеньям. В конечном итоге, он перестал осматривать прихожан в поисках её волнистых чёрных волос с проседью. Хлопая в ритм псалтыря и подпевая песне вместе с остальными шестьюстами голосами, раздающимися в помещении, Хёкджэ вспомнил последний раз, когда он видел свою мать. Это было два года назад в супермаркете. Он понял, что она избегает его, когда увидел, как она стремительно помчалась к кассе в тот момент, когда он прошел мимо ряда, где она выбирала продукты, скорее всего кимчи, которую она привыкла использовать во всех своих рецептах. Он не хотел ещё больше осложнять для неё ситуацию, поэтому без дела слонялся около полок в задней части магазина, как можно дальше от кассы. Во всяком случае, это был не её выбор. Используя рукав своего свитера, Хёкджэ вытер слёзы, скопившиеся у него в глазах, и надеялся, что окружающие восприняли это, как часть преклонения, а не как признаки разбитого сердца. - Есть место еще для одного? – Слева от Хёкджэ спросил голос, и красноволосый, шаркая ногами, отошел в сторону, освобождая место для вновь прибывшего. – Ты в порядке, Хёкки? Это, мягко говоря, застало его врасплох. - Что ты здесь делаешь? - Ты упоминал мне о службе… - Донхэ понизил свой голос до шепота, когда музыка стала тише, – …в тот день, в кафе. Я сказал тебе, что, возможно, приду сюда. Хёкджэ не думал, что Хэ был серьезен и что сказал просто из вежливости и уважения к незнакомцу. Сейчас он здесь, подпевал песне. Хёку было жутковато видеть Донхэ в такой обстановке. В кафе в ту ночь они очень много разговаривали и закончили темой религии. Донхэ не был приучен к церкви так, как Хёкджэ, но после смерти своего отца он стал чаще её посещать. С тех пор как он развелся ранее в этом году, у него не хватало духа вернуться в его предыдущую церковь, и он искал новую. - Тебе следует посетить ту, что на улице Гусиный переулок,6.* - Шесть Гусынь, откладывающих яйца?* - Хёкджэ тихо посмеялся, вспомнив то недопонимание. - Шшшш! – Старая леди с пушистыми седыми кудрявыми волосами повернулась, чтобы отругать Хёка за то, что тот так шумит. Парни посмотрели друг на друга и тихо вместе захихикали. В этом месте Хёкджэ чувствовал себя не так нервозно, как обычно, находясь рядом с Донхэ. Он мог сосредоточиться. У него не было никакой необходимости чувствовать стыд перед Богом. Разве Бог не имеет дело с проститутками и обманщиками? - Тогда почему Бог не хочет иметь дело со мной? – Это последнее, что он сказал своим родителям. - Потому что ты омерзителен. - Помните, что это время праздников, это Рождество не для подарков, семьи или даже любви. Это время рождения спасителя, Иисуса Христа. Однако, разве Иисус не во всех этих вещах? Дарите от всего сердца, лелейте свою семью и любите друг друга, как Христос любит. – Преподобный закончил службу и поощрил прихожан остановиться около столов в вестибюле и пожертвовать деньги на какое-то из дел, которые спонсировал благотворительный комитет церкви. - Итак, тебе понравилось? – Хёкджэ поднялся и, потянувшись, посмотрел вниз на Донхэ, желая узнать, что парень думал о службе. - Отличается от того, к чему я привык, но мне, на самом деле, очень понравилась служба. – Донхэ тоже поднялся на ноги, беря в руки своё пальто. – Ты голоден? Мы могли бы остановиться и чего-нибудь поесть. Живот красноволосого зарычал до того, как он успел ответить. - Звучит действительно замечательно, - засмеялся Хёк и, кивнув, последовал за брюнетом из прохода и, обогнув задний ряд сидений, направился к менее заполненному народом выходу. Он уже пожертвовал деньги на сайте церкви несколько дней назад. - Ну-ну-ну. Ты совсем не изменился, не так ли, Хёкджэ? Теперь ты даже притащил свою грязь вместе с собой в церковь? – Даже не оборачиваясь, Хёкджэ узнал голос. А Донхэ быстро повернулся, чтобы увидеть мужчину среднего возраста с девушкой чуть старше, чем он и Хёк. - Хёкки? – Хэ посмотрел на красноволосого, который всё ещё отказывался обернуться и просто стоял на месте, оцепенев. - Так теперь все пидоры зовут тебя в постели, Хёк? – Крепкий мужчина с отвращением разглядывал Донхэ. - Пап, пожалуйста. Давай просто уйдем. – Наконец заговорила девушка, её глаза избегали встречи с глазами Донхэ, она смотрела только на затылок головы Хёкджэ. - Сора, - обернулся Хёк, его взгляд был направлен в землю, на свои коричневые тёплые ботинки, туфли Хэ, сапоги на каблуках Соры и поношенные коричневые полуботинки его отца, которые обычно каждое воскресенье стояли около двери, а их хозяин говорил, что он слишком устал, чтобы тратить время на хождение в церковь со своей семьей. - Передай маме привет от меня, пожалуйста. – Затем Хёкджэ снова отвернулся, чтобы уйти, и Донхэ, совершенно не понимая, что происходит, пошел за ним. Хёк чувствовал себя виноватым перед парнем. Он мог бы объяснить Донхэ, что происходило. - Посмотри на своего отца, ты, чёртов гомик. – Хёкджэ начал плакать, не рыдать, просто по его щекам стали катиться слёзы. Он боялся, что люди внутри храма услышат голос его отца, эхом отражающийся от стен вестибюля. Он боялся, что Донхэ увидит, как ненавистен и жалок Хёкджэ в глазах своей собственной семьи, и решит, что это драма не заслуживает дружбы. Больше всего он боялся, что не сможет постоять за себя и всё закончится тем, что он позволит своему отцу снова наговорить ему ужасные вещи спустя практически десять лет. Тёплая, нежная рука взяла руку Хёкджэ, и красноволосый посмотрел на Донхэ. Нежнейшая улыбка. - Мистер Ли, - Хёк пытался говорить как можно более учтивым голосом, не заботясь о том, чтобы обернуться и позволить отцу увидеть свои слёзы. – Надеюсь, у вас будет счастливое Рождество. Когда Хёкджэ и Донхэ вышли из вестибюля, оставив нетерпимого отца Хёка разглагольствовать им в спины о любой ерунде, о которой пожелает, Хэ сжал его худую ладонь в своей немного крепче. - Хёкджэ, - первое, что было сказано между ними после того, как они покинули церковь и подошли к машине танцора. Свободной рукой Ынхёк закрыл своё лицо и надеялся, что Донхэ ничего не скажет. Он очень сильно рыдал и, наконец, отпустив руку Хэ, закрыл и второй рукой лицо. Боль никуда не ушла, она до сих пор была с ним все эти годы, и в этот момент Хёкджэ не был готов неожиданно иметь с ней дело после десяти лет. Не было ничего сказано. Донхэ просто притянул к себе Хёка, как обычно случается, когда кто-то обнимает страдающего человека, Хёкджэ сильнее прижался к Хэ. Это была жизнь Ынхёка. Он любил свою семью больше, чем что-либо другое, но они не могли любить его в ответ. Он часто задавался вопросом, было бы всё лучше, если бы он не пришел к своей семье в тот рождественский день много лет назад. Смог бы он жить такой жизнью, смог бы врать? Сонмин тогда предупреждал его, что отец Хёкджэ не воспримет это спокойно. Когда он узнал, что единственный ребёнок его брата «гомо», он на самом деле попытался запретить Хёку разговаривать с Сонмином и хотел настроить всю семью против четырнадцатилетнего мальчика. Наивный Хёкджэ тогда верил, что невозможно, чтобы его собственный отец также отнесся к своему сыну. - Я всегда надеялся, что я был неправ насчёт тебя. - Отец… почему ты не можешь принять это во мне? - Это отвратительно, Хёкджэ. Ты позоришь всю свою семью. - Мам? Она молчала. Он всегда была такой и всегда такой будет. - Я сожалею, - извинился Хёкджэ, наполовину перед Донхэ за то, что был таким эмоциональным, а наполовину – перед своей семьей. Донхэ только похлопал его по спине через плотное пальто одной рукой, а пальцами другой пробежался по волосам на затылке танцора. Если бы Хёкджэ тогда соврал, он не смог почувствовать один из видов любви. В сегодняшней ситуации он не имел другого вида любви. Обменять родство на дружеские отношения? - Прости, - отстранился Хёкджэ и начал вытирать своё лицо краями своего свитера, зажатыми в кулаках. - За что? – Выдохнул Донхэ клуб горячего воздуха в окружающий холодный. - Что тебе пришлось это увидеть. И я только что обсопливил твоё пальто. – Засмеялся Хёк сквозь слезы, его покрытые пятнами щёки вздернулись и образовали морщинки вокруг его глаз. Донхэ громко засмеялся. - С моим пальто всё будет в порядке. И у меня тоже всё отлично. – Хэ помог Хёку убрать волосы, которые увязли со слезами в ресницах и лезли тому в глаза. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но потом снова его закрыл. - Со мной всё будет в порядке через минуту, - ответил на незаданный вопрос Хёкджэ. – Это был мой отец, - высказал он очевидное, прислоняясь к машине. – А та девушка – моя старшая сестра. - А, - кивнул Донхэ, отодвинувшись, чтобы встать за спиной Хёка, а затем прислонившись спиной к автомобилю. - Спасибо тебе, - Хёкджэ понимал, что он отчасти был ответственен за свою храбрость в церкви, но также понимал, что огромное значение сыграл Хэ. Значение, которое парню не было нужды оказывать. Пнув ногой гравий и увидев нарисованную на земле линию, Хёкджэ попытался придумать, что сказать, чтобы изменить немного сложившуюся ситуацию. Он не хотел, чтобы Донхэ думал, что быть другом «парнишки-гея» значило притворяться геем, когда появится его воинственный отец. Никаких «пожалуйста», актер просто снова взял руку Хёка в свою. Она была почти огненной в сравнение с ледяной танцора. - Хёкджэ? – Сонмин три раза тихо постучался в дверь Хёка. В конце концов, Хёкджэ сказал Донхэ, что уже не хочет есть, и Хэ понял. - Входи, - Хёкджэ сел, оперевшись на изголовье кровати, и отложил в сторону мангу, которую читал. Он вернулся только десять минут назад и знал, что его глаза всё ещё опухшие от слёз. Он только надеялся, что Сонмин не будет спрашивать. Пожевывая шоколадный пирог, Мин проскользнул сквозь дверь, направился к подножью кровати Хёкджэ и присел, раскидывая везде крошки. - Ты мусоришь, хён, - Хёк наклонился вперед, к коленям, чтобы рукой смести крошку коричневого шоколада со стеганого одеяла. Сонмин проглотил последний кусок и выдохнул, чтобы смягчить следующие слова: - Пару минут назад мне звонила Сора. - О? – Хёкджэ поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с братом, пытаясь своим безразличием спрятать взрыв боли внутри себя. – Всё хорошо? - Она хочет, чтобы я дал тебе её номер. – Каждое слово падало в воздухе и приземлялось в уши Хёка с глухим звуком. * - в оригинале игра слов «lane» и «laying».