Это была во всех смыслах прекрасная свадьба.
Отец Гилберт так считал, а его место было ближе, чем в партере.
Ему очень грело душу, что Азирафель и Кроули не только наконец-то собрались связать себя узами, но и что они хотели доверить
отцу Гилберту честь вести церемонию. Хотя, строго говоря, Азирафель и Кроули не знали всей степени божественности отца Гилберта, он был в курсе, что они прежде не любили его за его связь с Церковью и, как следствие, Небесами и их Отцом, и это поднесение оливковой ветви, таким образом, казалось, насколько это возможно, искренним примирением.
Хотя церемония была маленькой, Кроули не пожалел средств, и уютная деревенская церковь была вся увита зелеными, белыми и золотыми гирляндами. Букеты цветов, перевязанные черными лентами – во многих красовались цветы из сада Азирафеля и знаменитой коллекции Оскара – украшали концы скамеек вдоль центрального прохода.
На такой цветовой гамме они в итоге остановились: белый, означавший ангела, которым Азирафель был, когда впервые встретил Кроули, черный – в честь демона, которым в то же самое время был Кроули, зеленый – в честь Земли, где они построили свой дом вместе, и золотой – для вечности, которую они планировали там провести. Редко когда преимущества всеведения были такими приятными.
Сосредоточенная вокруг зеленого цветовая гамма также позволяла оправдать изобилие растений в церкви и вокруг нее, как будто бы подчеркивающее роскошь Земли. Отец Гилберт устроил так, чтобы погода в этот летний день была особенно чудесной, и золотой солнечный свет выделял каждую пылинку, танцующую перед узкими готическими окнами, когда началась церемония.
Гимн заиграл, когда маленькая свадебная компания вошла в церковь вдалеке и разделилась на две части. Берт и Харпер, двое шаферов, шли впереди по двум боковым проходам, а за ними следовали Кроули и Азирафель соответственно.
Когда они приблизились, отец Гилберт увидел, что и Азирафель, и Кроули оба выглядели особенно блистательно в одинаковых черных костюмах и зеленых шелковых бабочках. Азирафель в дополнение к своей бабочке надел зеленый широкий пояс, а Кроули – зеленую жилетку с тонкой золотой вышивкой, которая идеально подходила к его глазам. Оба, по мнению отца Гилберта, совершили преступления против своих волос, и аккуратно причесанная часть волос Кроули выглядела особенно шокирующе.
Берт и Харпер заняли свои места с двух сторон от алтаря, и Канон ре-мажор доиграл как раз когда Кроули и Азирафель дошли до отца Гилберта.
Кроули улыбался совершенно идиотской улыбкой с тех самых пор, как шагнул вперед по проходу церкви, а теперь, когда он снова встретился с Азирафелем, он расцвел еще больше. Такая же улыбка появилась на лице Азирафеля, и несколько мгновений они лишь глядели друг на друга, пока последние органные ноты отзывались эхом во всем нефе.
Они оба, казалось, были так поглощены друг другом, что у отца Гилберта возникло отчетливое впечатление, что он мог бы объявить о своей божественности прямо здесь и сейчас, и ни один из них не услышал бы ни слова. Вместо этого он просто откашлялся, и Азирафель, похоже, вспомнил, что им полагалось теперь повернуться лицом к отцу Гилберту.
– Бог есть любовь, – объявил отец Гилберт всем собравшимся, смиряясь с тем, что это будет долгий разговор о себе в третьем лице, – и те, кто живут в любви, живут в Боге, и Бог живет в них.
Перед ним Кроули и Азирафель продолжали пытаться поймать взгляды друг друга.
– Любовь – это дар, – продолжал отец Гилберт, – и любовь – это даритель. Любовь – это золото, которым сияет день, любовь забывает себя в заботе о другом, и любовь обращает жизнь из воды в вино.
Отец Гилберт продолжил, задав вопрос, возражает ли кто-нибудь против этого союза (никто не возражал) и перешел к клятвам.
– Азирафель, – сказал отец Гилберт, используя настоящее имя бывшего ангела, как его о том попросили, а не похожим образом звучавший псевдоним, под которым Азирафеля знали жители деревни, – Берешь ли ты Кроули в свои законные мужья, чтобы жить с ним согласно закону Божьему? Клянешься ли ты любить его, утешать его, чтить и оберегать его, и, забыв обо всех других, быть верным ему до тех пор, пока смерть не разлучит вас?
– Да, – сказал Азирафель с сияющим взглядом.
– Кроули, – сказал отец Гилберт, и они повторили тот же диалог, и голос Кроули был полон готовности, когда он отвечал.
– Друзья, вы свидетели этих клятв, – сказал отец Гилберт, обращая свои слова вновь к собравшимся. – Сделаете ли вы все, что в вашей власти, чтобы поддерживать Азирафеля и Кроули в их браке?
– Да, – произнесли в унисон голоса Мидфартинга.
Отец Гилберт улыбнулся.
– Теперь – гимн.
Он сделал знак Азирафелю и Кроули, что они могут присесть на время следующей части церемонии.
Когда последние аккорды «Гимна Солнцу» стихли, отец Гилберт прошел к кафедре, но остановился у невысоких ступеней, ведущих на нее. Вместо того, чтобы подняться, он повернулся, обращаясь к собравшимся, как к равным. Похоже было, что явился почти весь Мидфартинг, и маленькая церковь была полна под завязку, ее пространство было заполнено гораздо больше, чем во время любой из его кощунственных проповедей.
У Азирафеля и Кроули появилось много друзей за время их проживания в деревне, и, хотя это была возможность распространить свое послание большей аудитории, чем отец Гилберт обычно собирал, сегодняшний день принадлежал не ему.
– Многие из вас знают Зирафеля и Кроули с тех пор, как они впервые прибыли в Мидфартинг больше двух десятилетий назад, – сказал отец Гилберт. – Кажется, будто в те времена мир был проще. Я точно помню, как встретил их. Я был не очень-то популярен в те дни, так что никого из вас не должно удивить, если я скажу, что Кроули захлопнул дверь у меня перед носом.
Это вызвало гул смеха.
– Но это ничего: я это заслужил, все в порядке, – продолжал отец Гилберт и сделал медленный шажок вперед, чтобы лучше обратиться к слушателям. – И в последующие годы для меня было высочайшей честью знать их.
Кроули казался слегка озадаченным, так что отец Гилберт торопливо развернул себя на более безопасную почву.
– Я проводил немного свадеб, но я очень хорошо помню мою первую. Это было очень маленькое мероприятие на природе, проходившее в очень милом Саду. Я ждал с нетерпением проведения той церемонии, моей первой свадьбы, но я никогда не мечтал сильнее освятить чей-то союз, чем освятить союз тех двух людей, что стоят перед вами сегодня. Мне повезло заглянуть в место проведения банкета сегодня рано утром, и, надеюсь, я не испорчу никакой сюрприз, сказав, что это тоже сад, и в равной степени прекрасный. Мне говорили, что история о том, как Зирафель и Кроули познакомились, слишком длинная, чтобы ее рассказывать, но один лишь набор обстоятельств не смог бы свести их здесь сегодня. Не важно, какие внешние силы вели их, какими дорогами они велели им следовать: союз этих двоих – это результат любви, и эта любовь была целиком и полностью их собственной. Она созидалась долго, но она точно того стоила.
Позже, отец Гилберт знал, деревенские жители будут отмечать, какую странную проповедь прочитал отец Гилберт, что, конечно же, означало, что в этом не было ничего необычного.
– Многие люди идут по этому миру, считая, что они не играют никакой роли в его событиях и что они никак не повлияли на тех, кто вокруг них, – продолжал отец Гилберт, – но это просто неправда. На каждое действие есть противодействие, у каждого решения есть последствия. Это не менее верно и для Зирафеля и Кроули, как все вы знаете. Они затронули жизни каждого из присутствующих здесь сегодня столькими мельчайшими и чудеснейшими образами. Это не означает, что им всегда было легко. Они переживали тяжелейшие времена, но они справлялись с ними с таким мужеством и благородством, используя силу, которая есть у них, когда они вместе, и свою любовь друг к другу. Они принесли неизмеримо много добра этому миру, и я, как любой отец, не мог бы гордиться ими сильнее.
Поглядев мгновение с нежностью на своих детей, отец Гилберт закончил словом:
– Аминь.
Он подошел к столу у края алтаря, когда орган заиграл начальные ноты гимна «О, какой нам путь открылся». Гости начали прилежно подпевать, а Азирафель и Кроули присоединились к отцу Гилберту у стола вместе с Бертом и Харпером, шедшими сразу позади них. Церковная регистрационная книга, две копии свидетельства о браке и несколько довольно хороших ручек уже ожидали их на столе. Все пятеро подписали свидетельства по очереди – Берт и Харпер как свидетели события, а отец Гилберт – как священник, совершивший обряд. Когда настала очередь Кроули расписаться, отец Гилберт увидел, как кончик его ручки на мгновение замер, а затем он написал свое имя три раза: енохианский вариант своего изначального имени – Фануэль; изогнутый символ своего выбранного демонического имени – Кроули; и свой нынешний человеческий псевдоним.
Когда с формальностями было покончено, отец Гилберт вернулся на свое место перед алтарем, Кроули и Азирафель последовали за ним, а Берт и Харпер встали на свои прежние места.
– Азирафель и Кроули, – сказал отец Гилберт, когда гимн подошел к концу, – теперь я прошу вас взять друг друга за руки и произнести свои клятвы перед лицом Господа и Его людей.
Азирафель и Кроули повернулись друг к другу, и Азирафель нежно взял правую руку Кроули. Азирафель сделал глубокий вдох для храбрости.
– Я беру тебя, Кроули, в свои супруги навечно, мой самый дорогой друг и самый верный спутник. Я обещаю быть с тобой рядом всегда, и в горе, и в радости. Ты мой свет и мое счастье, я всегда буду оберегать и утешать тебя.
Кроули смотрел на Азирафеля с такой бурей эмоций на лице, что казалось, он был готов заплакать.
Азирафель улыбнулся и продолжил:
– Я буду поддерживать тебя, и почитать тебя, и всегда стараться быть уютным пристанищем, где ты сможешь приклонить свою усталую голову. Я обещаю любить тебя и дорожить тобой всегда, до тех пор, пока буду иметь счастье существовать – в этом мире, в этой жизни или любой другой. Это моя священная клятва тебе.
Кроули быстро заморгал, когда в свою очередь брал за руку Азирафеля, и его голос слегка сорвался.
– Я беру тебя, Азирафель, в свои супруги навечно, мой самый дорогой друг и самый верный спутник. Я буду дорожить тобой и оставаться с тобой всегда, в лучшие и худшие времена этого мира. Ты всегда будешь моим ангелом, какой бы образ ты ни принял, и в каком бы настроении ни был, и я буду изо всех сил стараться напоминать тебе об этом часто.
Отец Гилберт, чувствуя как его собственные слезы гордости щекочут в носу, увидел, что Азирафель сжал руку Кроули.
– Я обещаю всегда быть великодушным и добрым, – продолжал Кроули дрожащим голосом, – и делиться с тобой всем, что есть во мне. Ты для меня всё, и я буду любить тебя всем своим существом, до тех пор, пока сами звезды не сгорят и дольше, если смогу. Это моя священная клятва тебе.
Азирафель тепло улыбнулся Кроули, когда он закончил. Глаза Кроули начинали наполняться слезами, и кончик его носа слегка порозовел, но он излучал лишь счастье, пожимая руку Азирафеля в ответ.
Отец Гилберт слегка развернулся и сделал знак Берту, который подошел к ним. Он достал два золотых обручальных кольца из внутреннего кармана пиджака и подал их викарию.
Берт вернулся на свое место, а отец Гилберт, держа два одинаковых кольца в одной руке, благословил их другой.
– Бог крепкой любви, благословенные тобой, да будут эти кольца для Азирафеля и Кроули символом бесконечной любви и верности, чтобы напоминать им об их клятвах и о соглашении, которое они заключили в этот день. Аминь.
Отец Гилберт подал кольцо Кроули Азирафелю – то, на котором внутри было написано:
«мой дорогой». Азирафель взял его, бережно надел на палец своего жениха, и мгновение задержал его руку с кольцом в своей. Кроули выглядел так, будто он едва мог поверить в происходящее, и глядел на свою руку, как если бы ему сделали ни с чем не сравнимый подарок.
– Я дарю тебе это кольцо как знак нашего союза, – сказал Азирафель с теплотой в голосе. – Все, что есть во мне, я отдаю тебе. Да позволит нам Господь жить вместе в любви.
Отец Гилберт протянул Кроули второе кольцо – то, на котором надпись гласила:
«мой ангел». Кроули взял его осторожно, как будто страшно боялся уронить, и нежно надел на палец Азирафеля. Он дал свое такое же обещание, и они взялись за руки.
Отец Гилберт шмыгнул носом, в котором защипало, и поднял руки.
– Перед лицом Господа и в присутствии его паствы Азирафель и Кроули объявили о своем браке, соединив руки, дав священные клятвы и обменявшись кольцами. И я объявляю их мужьями.
Отец Гилберт улыбнулся им обоим и подумал, что это хорошо – возможно, самое хорошее, что он когда-либо делал.
– Вы можете поцеловаться.
Азирафель потянулся вперед немедленно, и Кроули встретил его на полпути, его руки взметнулись к лицу Азирафеля, когда их губы соединились. Гости захлопали и закричали ура, наполнив маленькое пространство радостным шумом и несколькими восхищенными свистами. Отец Гилберт воспользовался возможностью стереть несколько своих собственных слезинок.
Когда Азирафель и Кроули наконец отпустили друг друга спустя добрых пять секунд, они оба улыбались, а щеки Кроули были мокрыми.
Отец Гилберт взял правые руки пары и соединил их вместе.
– Тех, кого соединил Бог, да не разлучит никто.
Кроули шмыгнул носом и смущенно принялся вытирать свои щеки, когда отец Гилберт давал им свое благословение.
– А теперь да укрепит вас Триединый Бог в вере и любви, защитит вас в любой стороне, направит вас на путь истины и покоя и милосердно дарует вас богатство благодати Своей, дабы, живя вместе в любви и вере, вы могли получить благословение вечной жизни. Да пребудет благословение Всемогущего Бога Отца, Сына и Святого Духа с вами всегда. Аминь.
– Аминь, – отозвались собравшиеся и снова захлопали, когда Азирафель и Кроули опять взялись за руки и пошли по центральному проходу, широко улыбаясь под звуки последнего гимна – “Allegro Maestoso” из «Музыки на воде» Генделя.
Когда они шли, отец Гилберт подумал про себя с улыбкой, что он никогда не видел более влюбленной пары.
Поскольку служба была завершена, отец Гилберт последовал за всеми остальными на праздник, который был в точности таким чудесным, каким он должен был быть, насколько отцу Гилберту было известно.
Он проходил в саду за коттеджем Азирафеля и Кроули – на значительных размеров лужайке, окруженной деревьями. Когда-то это место было не более чем зарослями травы и сорняков, но в последние годы Кроули решил попробовать облагородить его. Деревья, окружавшие лужайку, были высокими и раскидистыми – отец Гилберт знал, что Кроули помогал им становиться гуще, чтобы сад за домом мог быть скрыт от любопытных глаз и лучше позволял им с Азирафелем поразмять крылья, – а лужайку разделяли две вьющиеся выложенные камнями дорожки. В заднем садике, кроме того, имелись симпатичная купальня для птиц и бронзовые солнечные часы на постаменте. Отец Гилберт знал наверняка, что это последнее привнесение появилось просто потому, что Кроули посчитал, что оно будет круто смотреться.
Сад был подготовлен к торжеству и уставлен дюжиной круглых столиков с длинными, элегантными черными скатертями. Свечи в блестящих золотых чашах и комнатные цветы Кроули служили украшениями в центре столов, а сложенные белые и зеленые салфетки дополняли сервировку каждого места. Гирлянды золотых фонариков свисали с деревьев, а дорожки вокруг коттеджа, соединявшие передний и задний сады, были украшены беседками, которые были покрашены белым и увиты цветущей лозой.
Хотя в заднем саду было более чем достаточно места для двух обитателей коттеджа, вскоре там стало тесно, потому что туда набился весь Мидфартинг. Отец Гилберт наблюдал, как жители деревни толклись вокруг столиков, дружелюбно болтая друг с другом и с интересом поглядывая на вино.
Через двадцать минут после того как все прибыли, Кроули и Азирафель явились на Бентли, которая была отполирована до блеска и увита цветочными венками и белыми лентами. К всеобщему удивлению, с водительского сиденья встал Берт, когда машина как следует остановилась. Тот факт, что Кроули позволил кому-то другому вести его драгоценную Бентли был просто ошеломляющим, но, судя по выражению лица Кроули, который вылез с заднего сиденья вместе с Азирафелем, любое недовольство, которое он мог бы чувствовать по этому поводу, явно испарилось быстро.
На пару тут же набросились поздравляющие, и все, кто был в дальнем конце очереди, начали с надеждой подвигаться поближе к столам с едой. Харпер был ответственен за приготовление ужина и огромного кремового торта, а Берт быстро взял на себя напитки – отец Гилберт знал точно, что Кроули намеревался отплатить им обоим в три раза больше, чем было потрачено.
Во время ужина Берт и Харпер произнесли короткие речи в честь молодоженов. Обе вызвали много смеха и заставили Кроули и Азирафеля покраснеть в некоторых моментах. Потом Кроули и Азирафель поблагодарили всех за то, что они пришли, и произнесли тост друг для друга: в их коротких речах было несколько модернизированных отсылок к событиям, которые, как было известно отцу Гилберту, произошли много веков назад. Во время всего обеда Донни и отец Гилберт по очереди стучали ложками по своим бокалам, требуя, чтобы пара поцеловалась, и молодожены, похоже, были очень рады повиноваться этой просьбе.
После того как торт был разрезан, а бутылки с шампанским и вином открыты, Харпер и его персонал убрали часть столов и поменяли музыку. Кроули и Азирафель танцевали первый танец вечера, медленно скользя по лужайке в объятиях друг друга с удивительно спокойным видом, учитывая, что все смотрели на них.
Некоторое время спустя, когда вечер становился поздним, но оставался теплым, Азирафель станцевал гавот, приведя в крайний восторг Генри Амброуза Харпера и позабавив Кроули. Остальная коллекция музыки состояла из странной смеси Queen, современных хитов и нескольких песен, явно не из последнего столетия, включая одну, которая звучала так, будто ее надо было исполнять на лютне. Это привело гостей в некоторое замешательство, которое было быстро рассеяно сообщением о том, что Азирафель любит «классическую» музыку. Поскольку никто не хотел признаваться, что они не знали точных рамок того, что считалось «классикой», эту тему замяли.
В конце вечера, когда последние полосы света давно растаяли в небе прекрасными лентами пурпура и золота, Кроули сидел за главным столом, положив голову на плечо Азирафеля, а Азирафель обнимал его одной рукой, они наконец-то остались вдвоем на мгновение.
У Кроули вырвался глубокий гортанный звук, мягкий и теплый.
– Это лучший день в моей жизни, ангел.
Азирафель согласно хмыкнул и поцеловал Кроули в лоб.
– Каждый день, который я провожу с тобой, лучший день моей жизни.
Кроули поднял голову и посмотрел на Азирафеля со слегка обиженным видом, хотя его взгляд и голос оставались теплыми.
– По-моему, так нечестно, – поддразнил он и поцеловал его.
Они все еще находились там, и их пальцы все сильнее запутывались в волосах и одежде друг друга, когда отец Гилберт помахал на прощание Берту и Донни. Они медленно танцевали неподалеку, туфли Донни лежали на траве поблизости, но они оба помахали ему в ответ, и отец Гилберт бросил на Азирафеля и Кроули последний гордый взгляд, и оставил счастливую пару заниматься своими делами.
~~***~~
Прогресс в Преисподней шел медленно, но он еще никогда не бывал таким многообещающим.
Крылья Голгофа теперь были почти на треть белыми, перья от ведущей кромки до середины его второстепенных маховых сияли светом, который мог быть дарован только божественной благодатью. Несколько других демонов тоже начали Подниматься, и скопления белых перьев появлялись то тут, то там. Голгоф, к своей большой печали, стал во многих смыслах их лидером.
В Аду все еще оставались очаги сопротивления, конечно, но они становились меньше с каждым днем, по мере того как правда об Искуплении становилась ясна. Кроули Поднявшийся дал им всем надежду, но было нечто особое в том, чтобы увидеть доказательство этой надежды своими собственными глазами.
Еще один способ, которым Кроули дал им надежду, заключался в том пространстве, по которому Голгоф шел сейчас – полу цилиндрической пропасти, протянувшейся от пятого круга Ада и до самой Земли. Кроули прорезал этот путь из Бездны, когда покидал Ад с Азирафелем два года назад, и всякий, кто проходил здесь, мог посмотреть вверх и увидеть Небеса, виднеющиеся высоко над ними – почему-то более достижимые из-за одной своей видимости.
Голгоф сейчас пересекал основание пропасти, глядя на сотни обреченных человеческих душ, теснившихся в этом месте. Несколько ангелов посчитали своим долгом помочь Падшим заслужить Искупление, и они смешались здесь с демонами в попытках организовать безнадежно большое число людей в подобие порядка.
С тех пор как его первое перо стало белым, когда он хотел пожертвовать собой ради человеческой души, у Голгофа появилась довольно большая свита. Среди них были его друзья со времен, предшествовавших Прощению Кроули, несколько высококомпетентных ангелов и демонов, жаждущих поделиться своим опытом, и большое число демонов, которые начали Подниматься, но теперь в некоторой растерянности следовали за Голгофом по пятам, надеясь чему-нибудь у него научиться. Голгоф не сердился на них за это, но это крайне затрудняло передвижение, и он прошел не больше дюжины метров по дну пропасти, когда новости о его прибытии разнеслись вокруг.
Демоны, обреченные человеческие души и случайные ангелы подобрались ближе; все желали хоть мельком увидеть его. Голгоф неловко помахал им, когда проходил мимо, и его свите пришлось протискиваться через толпу. Голгофу было крайне неуютно от такого рода внимания: не помогало и то, что он привык полагать, что любое внимание, скорее всего, могло привести к его смерти, – но он знал, что его вид ободрял людей, и он хотел помочь жителям Преисподней. Пусть он и стал первым после Кроули, кто начал Подниматься, но он твердо верил, что это была всего лишь случайность, он оказался в нужном месте в нужное время. Прощение Кроули подарило ему большую надежду, и он сделал своим долгом делиться этой надеждой с другими.
Поэтому он улыбался и махал рукой, идя через открытое пространство, не спуская глаз со своих помощников, следя, чтобы они никого не расталкивали слишком грубо.
Они приближались к концу скопления людей, и его помощники слегка расслабились теперь, когда худшая часть давки осталась позади. И тут высокий долговязый демон проскользнул между его свитой и побежал прямо на него.
Такое случалось время от времени, и почти всегда намерения демонов были благими, пусть и слегка глупыми, но, к счастью, Голгоф смотрел прямо на него, когда это случилось, потому что он увидел, как блеснул нож, который выхватили из ножен.
Голгоф торопливо отступил назад, когда демон устремился вперед, и свирепый замах, нацеленный ему в грудь, прорезал лишь воздух.
Он не получил шанса замахнуться вновь, потому что один из помощников Голгофа закричал, и трое его поклонников тут же повалили демона на землю.
Голгоф сделал несколько глубоких вдохов, ощутив, как запоздалая волна адреналина накрыла его.
– Ты в порядке? – спросил один из его помощников, оглядываясь вокруг и делая знак другим держать всех на расстоянии.
Другой демон из его свиты, который некоторое время служил у Адрамелеха в качестве одного из главных стражей Ада, начал оттаскивать поклонников Голгофа от напавшего на него демона.
– Поднимите его.
Демоны расцепились и оттащили за руки демона, который напал на Голгофа, вырвав нож из его мертвой хватки.
– Что ты скажешь в свое оправдание, подлец, – прорычал бывший страж. – Прежде чем мы бросим тебя псам.
За вставшей на защиту стеной демонов, окружавших Голгофа, толпа поняла, что произошло, и рябь гнева пробежала по ней.
– Он шарлатан! – выплюнул напавший на Голгофа, безуспешно пытаясь высвободить свои руки из хватки демонов, державших его. – Он лжец и мошенник! Бросьте меня в бездну, мне плевать!
Бывший страж поднял руку и сделал знак, чтобы его выбросили за пределы защитного круга на милость разъяренной толпы, но Голгоф шагнул ближе.
– Нет, позвольте ему сказать.
Нападавший злобно глянул на него, когда Голгоф приблизился, и бывший страж бросил на Голгофа взгляд искоса, но сделал, как было велено.
– Как твое имя? – мягко спросил Голгоф.
Демон дернулся, потом яростно оглядел всех присутствовавших и, наконец, выдавил:
– Зефрад.
– Почему ты считаешь, что я мошенник, Зефрад?
Зефрад сердито глянул на него.
– Отпустите его, – сказал Голгоф, обращаясь к двум демонам, державшим его руки. – Насилие и возмездие – не тот путь, которым можно заслужить Искупление.
Это возымело ожидаемый эффект, напомнив демонам, почему они вообще были с Голгофом, и они быстро отпустили Зефрада, внезапно сильно смутившись.
– Тебе не причинят вреда, – Голгоф пообещал Зефраду, который бросал гневные взгляды на всех вокруг и потирал одну руку. – Я тебя прощаю.
Голгоф не почувствовал, как его следующее перо изменилось, но он достаточно часто слышал возгласы удивления, изумления и одобрения, которые раздались вокруг него в тот момент, чтобы понять, что это произошло.
Зефрад уставился на наполовину раскрытые крылья Голгофа, потеряв дар речи, а затем, совершенно неожиданно, упал на колени с ужасно потерянным видом.
– Н-нет, – пробормотал он, его взгляд, оторвавшись от крыльев Голгофа, упал на каменистую землю под ним, и он осел еще ниже. Он опустил голову и замолк, точь-в-точь с таким видом, будто не собирался двигаться больше никогда.
– В чем дело, друг мой? – просил Голгоф в замешательстве. Он оглядел своих помощников, но они все были в таком же недоумении, а у некоторых на лице было выражение легкого отвращения или неодобрения.
Зефрад не двигался и не отвечал, по-прежнему опустив голову.
Голгоф помедлил немного, а потом присел на корточки рядом с ним и положил руку на плечо несчастного демона, зная, что все взгляды были направлены на него.
– Пожалуйста, скажи мне, в чем дело.
Зефрад не поднял головы.
– Просто оставь меня здесь, – тихо сказал он.
Голгоф удивленно улыбнулся демону.
– Ну же, не может быть, чтоб все было так плохо? Расскажи мне свою историю.
Зефрад не отвечал, но, когда Голгоф показал, что не собирается отступать, Зефрад неохотно пробормотал:
– Я думал, ты мошенник. Я… я думал, это наверняка так.
– И почему ты так думал? – спросил Голгоф мягко.
И снова Зефраду, похоже, ужасно не хотелось отвечать, но наконец он сказал очень тихим голосом:
– Я… я пытался Подняться. Я пытался так сильно, но… – Зефрад замолк, и прошло некоторое время, прежде чем он продолжил. Голгоф все еще не убрал руки с его плеча. – Я совершил так много зла. Если бы ты был мошенником, то… но это не так. Просто это я не могу быть Прощен.
– Нет таких, кто не может быть Прощен, – твердо сказал Голгоф. – Это может быть трудно, но если ты действительно хочешь что-то изменить, то этого можно добиться.
– Ты этого не знаешь, – горько сказал Зефрад.
– Я в это верю, – сказал Голгоф. – Я верю в это всем сердцем, и я верю, что ты можешь быть спасен.
Зефрад покачал головой, не отрывая взгляда от земли.
– Я помогу тебе, – сказал Голгоф и подал ему руку. – Ну же, идем со мной, и я не успокоюсь, пока к тебе не вернется надежда.
Зефрад глянул вверх на его руку и быстро отвел взгляд.
– Не шути со мной.
– Это не шутка, – заверил его Голгоф, продолжая протягивать руку. – Пожалуйста.
Зефрад снова посмотрел на него, и на этот раз он уставился на протянутую руку Голгофа так, будто не мог поверить, что она была настоящей. Его взгляд задержался на ней надолго, но потом он снова покачал головой.
– Я недостоин. Я обрек на проклятие слишком многих. Ты зря потеряешь время.
– Нет, не зря, – сказал Голгоф, все еще протягивая ему руку. – И не нам с тобой решать, чего стоит чья-то душа.
Последовала очень долгая пауза, а потом наконец-то осторожно, как будто он боялся, что она исчезнет в любую секунду, Зефрад взял Голгофа за руку.
Голгоф улыбнулся, когда пальцы Зефрада сомкнулись на его руке, и помог демону встать на ноги.
– Друзья, – сказал Голгоф громче, обращаясь ко всем тем, кто окружал его. Зефрад смущенно стоял рядом с ним и смотрел себе под ноги. – Это Зефрад. С этого дня он будет всегда со мной рядом.
~~***~~
Три года спустя (За год до настоящего момента)
Людвиг Второй, некогда король Баварии, проводил очень смущенную молодую женщину, на чьих небесах он находился, назад к дверям, через которые он только что прошел. Там она найдет несколько душ-волонтеров, которые объяснят, что именно происходит, и убедятся, что она знает, какие у нее есть варианты.
Он занимался этим уже много лет, проходя по одному персональному раю за другим, встречая людей со всех уголков жизни и объясняя им, что мир, в котором они живут, не настоящий. Их небеса, объяснял он, были лишь проекциями их воображения, идеальными фальшивыми мирами, в которых их души жили после смерти.
Хотя некоторые находили несущественным тот факт, что их небеса были воображаемыми, Людвиг горячо верил, что единственное возможное счастье заключается в свободе. С ним были согласны Александр Гамильтон и Гарри Гудини – двое других душ, с которыми Людвиг познакомился, когда сбежал со своих небес вслед за волшебником Азирафелем. Вместе они предпочитали компанию реальных душ воображаемым спутникам и боролись за право всех праведных человеческих душ на Небесах выбирать. Воображение души на небесах создавало достаточно людей для общения, но беда была в том, что эти люди были лишь такими же пустыми имитациями, как и все остальное, и вели себя таким образом, чтобы сделать душу как можно счастливее. Теоретически система работала идеально, но на практике оказалось, что многие люди скорее предпочли бы настоящих спутников, даже если временами это вело к несогласиям.
Азраил, архангел, заведовавшая устройством праведных душ на Небесах, преследовала Людвига, Александра, Гарри и Отона – четвертого члена их группы, – месяцами, прежде чем в итоге положила конец их действиям. Однако, несмотря на суровый вид Азраил, ее главной заботой были интересы душ, бывших под ее ответственностью, и она неохотно позволила протестировать теорию Людвига.
Испытание прошло успешнее, чем кто-либо из них мог ожидать. Они вытащили несколько выбранных наугад душ с их небес, объяснили, что происходило, и предложили им выбор: вернуться к жизни на их искусственных небесах, не зная, что все это произошло; разделить свои небеса с другим человеком – обычно супругом или ребенком – если этот человек согласен; или стать частью общих небес для нескольких человек, где можно взаимодействовать с другими душами, но можно также и удалиться на свои собственные небеса при желании.
До сих пор решения душ были самыми разнообразными, но у тех, кто жил в том или ином варианте общих небес, все было на удивление хорошо, и они часто были даже счастливее, чем те, кто предпочел остаться один на своих воображаемых небесах. Бывали сбои, разумеется, и полно случаев, когда желания общих небес не могли быть удовлетворены – или потому что другой человек этого не хотел, или потому что его не было на Небесах. И это даже не считая тех раз, когда с общими небесами ничего не получалось из-за разницы в характерах. В таких ситуациях души просто возвращались на свои воображаемые персональные места без всякого ущерба. Но, когда у них все же получалось, то такие души были так благодарны и счастливы
по-настоящему воссоединиться со своими друзьями и семьями, что Людвиг знал, что их цель полностью стоила всех усилий. Не мешало также и то, что, как оказалось, многие взаимоотношения между людьми строились легче без всяческих тягот земной жизни.
Людвиг, Александр и Гарри провели последние пять лет в попытках соединить души на Небесах – задача, которая стала гораздо проще теперь, когда у них была полная поддержка Азраил. Нужно было проделать большую работу, но это была очень важная работа. Единственным, о чем сожалел Людвиг, был Отон: римский император, который разделял с ними их первоначальные приключения, предпочел вернуться на свои собственные небеса после того, как Азраил поймала их. Из-за того, что с тех пор, как он в последний раз ступал по Земле, прошло очень много времени, Отон чувствовал себя не в своей тарелке, сталкиваясь почти со всем, что попадалось на пути, и пожелал вернуться в мир, устройство которого было знакомо ему гораздо лучше.
Теперь Людвиг посмотрел, как недавно встреченная им душа исчезла за невидимой дверью, ведущей на ее небеса, и повернулся туда, где, как ему было известно, должна была находиться другая дверь, та, что вела на следующие небеса.
Он стал большим мастером находить невидимые двери, и определил ее место почти моментально. Он открыл ее, потянув на себя, и шагнул вперед в прекрасный солнечный летний день в изысканном барочном саду.
Гравиевые дорожки, окаймленные геометрически ровными изгородями и рядами стройных деревьев в форме идеальных конусов, убегали вдаль почти так далеко, как Людвиг мог увидеть, во всех направлениях. Неподалеку цветы были высажены прихотливыми орнаментами в траве, и он слышал шум воды из фонтана.
Людвиг обернулся и застыл, увидев дворец, находившийся на фоне пейзажа позади него, прямо за рукотворным озером, украшенным многоярусным каменным фонтаном. Это был относительно маленький дворец, скорее даже замок, построенный в неоготическом стиле, с восьмиугольными зубчатыми башнями и несколькими маленькими трубами. Когда Людвиг был жив, он назывался Берг. Людвиг слегка поежился, когда несколько воспоминаний всплыли разом: одно из них – о неприятном вечере его собственного убийства, которое он изо всех сил пытался забыть.
Но у него были и другие воспоминания об этом месте, из времен, когда он был моложе – молодым и беззаботным, каким только может быть принц, как он увиливал от своих королевских обязанностей и писал любовные письма самому красивому юноше города, Рихарду Хорнигу, который был одним из конюших Людвига…
Затем Людвиг увидел обитателя этих небес, человека, шагавшего по тропинке на другой стороне пруда. На нем были сапоги по колено и восхитительная голубая ливрея, какие носили конюхи Баварии. А там, на его голове, красовалась особенная шляпа с пером, которую Людвиг видел только на одном из своих конюших.
– Р-Рихард? – пробормотал Людвиг потрясенно, чувствуя, как весь воздух покинул его легкие. Он искал Рихарда так долго, надеясь найти его небеса за каждой дверью, что теперь не смел в это поверить.
Людвиг сделал несколько неровных шагов вперед, с трудом пытаясь разглядеть другие детали облика человека на другой стороне пруда. Потом он быстро пошел вниз по дорожке, ведущей вокруг фонтана, ни на секунду не отрывая глаз от фигуры на противоположном берегу. Мужчина равнодушно скользнул взглядом по фонтану, и в этот миг Людвиг был абсолютно уверен в том, кто это был, узнал его походку и его профиль, когда он повернулся.
– Рихард! – крикнул Людвиг, замахав руками, и бросился бегом, так быстро, как только его ноги могли нести его, навстречу человеку, которого он любил, как никого другого. –
Рихард!
Рихард повернулся, когда Людвиг добежал до него, и это
правда был он. Он был совершенен, совсем такой же, каким Людвиг его помнил: бледно-золотые волосы струились по его щекам волнами и касались накрахмаленного воротничка его куртки для верховой езды. Людвиг чуть не сшиб его с ног, когда обхватил своего любимого и заключил его в объятия.
– О, Рихард,
я нашел тебя.
