Наши дни
Будущее менялось. А может быть, и нет: было сложно сказать. Для отца Гилберта теперь было невозможно это сказать. Прошло два дня с тех пор, как отец Гилберт откусил от груши с Дерева, растущего на могиле Азирафеля. Два дня с тех пор, как темное пятно в вездесущем сознании отца Гилберта заволокло каждую частичку мультивселенной. Два дня с тех пор, как отец Гилберт по сути утратил свое всеведение. Он все еще мог заглядывать в пространство, где когда-то простирались временные линии; все бесконечные вселенные, в которые эта вселенная могла развернуться, лежали там, как нити, которые сплестись в гобелен, но теперь эти будущие были затянуты тьмой. Такой, насколько мог судить отец Гилберт, была сила третьего Древа – этот плод давал Свободу Воли. В смысле, настоящую свободу воли, – делая того, кто получил этот дар, свободным от всеведения и возможного вмешательства любой высшей силы. Остальные силы отца Гилберта остались невредимыми, как и его память о том, что было прежде, но он нащупывал вслепую нити будущего, не в состоянии заглянуть за настоящий момент или еще куда-либо в пространство за линией его взгляда. Так – осознал отец Гилберт – должно быть, жили люди, запертые в ловушке настоящего и не подозревающие о катастрофах и неудачах, грядущих им навстречу. Это пробудило в нем новую волну сочувствия к его творениям, и особенно – к Азирафелю и Кроули, которые страдали так много, не ведая о том, что все будет хорошо в конце, и что Кто-то приглядывает за ними. Или, по меньшей мере, таково было действие Древа, по предположению отца Гилберта. Он не мог быть уверен, потому что, разумеется, единственное, в чем он сейчас мог быть уверен, это то, что он познавал своими органами чувств. Он даже не мог проверить свою теорию, дав человеку отведать плод с Древа, потому что он не смог бы сказать, исчез ли он из его всеведения. Было возможно, хотя и маловероятно, что Древо только лишало всеведения вкусившего, или же как-то иначе ограничивало его восприятие, но поскольку это означало, что оно не имело бы никакого заметного эффекта почти ни на кого, кроме Бога, это казалось довольно сомнительным. Кроме того, что могло породить знание добра и зла, как не свободу воли? То, что отец Гилберт лишился одного из своих наиболее полезных качеств, было печально, но он был уверен, что это была лишь временная ситуация. Древо, в конце концов, было продуктом его собственного творения, которое не могло быть сильнее Того, кто его создал. Его действие, как и действие Деревьев, породивших его, было создано только для людей и редких ангелов. Отец Гилберт подозревал, что эффект начнет сходить на нет через неделю-две. Не видя перед глазами мультивселенной, он не мог быть уверен, что что-нибудь ужасное вот-вот не приключится, но, когда он заглядывал в последний раз, все было спокойно. Все, что ему нужно было делать, это продолжать жить своей обычной жизнью и делать то, что он планировал делать, в этом безбедном будущем, которое он видел, и все останется на своих местах. Речь шла всего лишь о паре недель или около того, пусть даже это и означало, что он был вынужден жить с предвидением чурбана. Что вообще, – успокаивая себя, думал отец Гилберт, – могло пойти не так?~~***~~
Время – забавная штука. Как говорится, чтобы изменить судьбу вселенной, достаточно взмаха крыла бабочки. Рэй Брэдбери, как оказалось, был не так уж далёк от истины. В воскресенье утром, ясным и ранним, и до того как ему нужно было пойти в церковь готовиться к службе, отец Гилберт зашёл в кафе Мендельсонз, чтобы выпить кофе и позавтракать, как он имел обыкновение делать каждое воскресенье. К сожалению для судьбы вселенной, это не было обычное воскресенье. – Доброе утро, Харпер, – поздоровался отец Гилберт, подходя к прилавку, чтобы сделать заказ. – Как там Генри? – О, он настоящий разбойник, – весело ответил Харпер. – Он в полном восторге от того, что ему скоро стукнет шесть. Бегает повсюду и рассказывает каждому встречному. – Скажи, от этого тебя тянет делать то же самое? Харпер рассмеялся. – Не в моем возрасте: мне не нужно лишней жалости и сочувствия. Что вам подать? – О, э-э, кофе и булочку. С малиновым джемом. – Сейчас будет. Через минуту Харпер вернулся с кофе, но без булочки. – Извиняюсь насчёт булочки, я только сейчас вспомнил, что у нас закончился малиновый джем. Могу я предложить вам что-то другое? – О, хмм… Так уж вышло, что это был первый раз, когда у кого-то не было чего-то, что просил отец Гилберт. Это потому что отец Гилберт, зная, что какого-то ингредиента не имелось, автоматически заказывал что-то другое. Отцу Гилберту потребовалось несколько секунд, чтобы бросить взгляд на меню и определиться со вторым вариантом. – Тогда кусочек бисквита королевы Виктории. А у тебя он есть, если джем-то закончился? – Я испек пирог вчера, до того как понял, что джем кончается, – объяснил Харпер. – Я принесу вам кусочек, – и Харпер снова ушел. Он вернулся несколько мгновений спустя с куском пирога. – Держите, отец. Этот разговор, в котором прежде не возникло бы необходимости и который длился не более тридцати секунд, оказался для истории вселенной невероятно важным. Отец Гилберт поблагодарил Харпера и сел за столик у окна со своей чашечкой кофе и куском пирога. Когда он закончил, он снова подошел к прилавку, заплатил и отправился в церковь. По-настоящему печальным был тот факт, что, если бы отец Гилберт заказал кусок бисквита сразу и вышел из кафе всего на тридцать секунд ранее, он бы наткнулся прямиком на Освальда Осберта Оспри, предыдущего викария Мидфартинга, которого отец Гилберт сместил так много лет назад и который вернулся, чтобы навестить приход, который дал начало его карьере священника. Вместо этого Освальд беспрепятственно прошел мимо кафе, пока отец Гилберт рылся в кармане в поисках мелочи, и к тому времени, когда он наконец-то ступил на тротуар, Освальда уже и след простыл. Совершенно не подозревая о происходящем громадном сдвиге в истории, отец Гилберт спокойно пришел в церковь, проскользнул в заднюю часть и приготовился вести службу, что он делал каждое воскресенье в последние двадцать семь лет. Это была во всех смыслах совершенно нормальная служба, то есть, в ней были пропущены все неправильные части литургии, и имелась длинная проповедь о различных неточностях в священных текстах этой недели, сопровождаемая объяснением того, что Бог на самом деле имел в виду. Освальд Осберт Оспри, не желая отвлекать внимание от своего преемника, сел на скамью вдалеке и цеплялся за неё под натиском всё новых и новых волн богохульства, ереси и человеческого высокомерия. В другой вселенной – той чудесно безбедной вселенной, где все жили долго и счастливо, и План выполнялся идеально, – встреча отца Гилберта с Освальдом около кафе Мендельсонз подсказала бы ему отслужить гораздо более сдержанную службу, чтобы не взволновать бывшего викария. Но это будущее больше их не ожидало, и Освальд Осберт Оспри выбежал из церкви ещё до того, как служба закончилась. Чувствуя себя запятнанным и подозревая, что отец Гилберт выдворил его из его прихода, дабы отравлять умы добрых, богобоязненных людей, живущих там, Освальд покинул деревню и направился в Вустер, намереваясь донести это прямиком до епископа. Однако, когда он был ещё в Чаррингфорде, деревне, прилегающей к Мидфартингу, он понял, что ему очень нужно было в туалет, и решил остановиться в маленьком кафе, чтобы облегчиться перед поездкой на север. И именно там по чистой случайности он столкнулся ни с кем иным как с Уолтером Джеймисоном, который был владельцем банка Мидфартинга, пока шесть лет назад его не осудили за мошенничество. Он направлялся назад в Лондон из Кардиффа, и изо всех сил постарался не останавливаться нигде поблизости от Мидфартинга, чтобы его не узнали. И так уж случилось, что по дороге из туалета Освальд прошёл прямо мимо него, узнал, и вернулся назад к Уолтеру, который сидел за столиком, поглощая несколько блинчиков с лимоном и сахаром. – Уолтер? – изумленно спросил Освальд. Уолтер Джеймисон, с отчетливо виноватым выражением на лице, нервно поднял взгляд от своих блинчиков. – Уолтер Джеймисон? – Э-э, – сказал Уолтер, он узнал Освальда, но никак не мог вспомнить, откуда его знает, и торопливо пытался припомнить, был ли он одним из многочисленных клиентов банка, которых он обманул. – Это вы, – сказал Освальд, на этот раз увереннее. – Из Мидфартинга? Вы управляли банком, верно? Уолтер, все более убеждаясь, что он вот-вот опозорится перед кучей незнакомцев за завтраком, здраво рассудил, что ему действительно следовало заехать подальше от Мидфартинга, прежде чем останавливаться. Он неохотно кивнул. – Это я, Освальд Оспри, – сказал Освальд чрезмерно дружелюбным тоном. – Я был викарием много лет назад. Вы, наверное, меня не узнаете: я тогда был очень молод. Это было, должно быть… ох, почти тридцать лет назад? 91-й или вроде того? Уолтер действительно припоминал его теперь – очень смутно, но другие обедающие уже начинали бросать на них любопытные взгляды, так что он поспешно пригласил Освальда присесть. – О… да! – сказал Уолтер, изо всех сил пытаясь вытащить на свет какие-нибудь полезные воспоминания. – Вы только начинали работать священником, верно? После того как преподобный… я забыл его имя… ушёл на пенсию? – Да! Преподобный Трамбулл. Ох, вот это были дни. Вы всё ещё живете в Мидфартинге? – Э, – сказал Уолтер, подыскивая историю, которую священник счёл бы приемлемой. – Нет, я решил переехать несколько лет назад. У меня были тяжелые времена, но я выкарабкался. Я теперь живу в Лондоне, но у меня есть дела в Кардиффе. – Все ещё банкир? Как мне помнится, ваш бизнес шёл в гору. – О, нет, я… решил немного встряхнуться. Немного позанимался общественно полезными делами и заметил, что это помогло мне понять, что действительно важно. Именно в этот момент сидевшая за соседним столиком демон низкого ранга по имени Казмирона случайно услышала слова «общественно полезные дела» и внезапно гораздо больше заинтересовалась разговором соседей. Казмирона пыталась, как многие демоны, добиться Искупления. Она очень всерьез приняла три заповеди Поднявшегося Кроули: «раскаяться в грехах, заниматься общественно полезными делами и знакомиться с людьми». Она искала вдохновения у человечества и остановилась в этом кафе, чтобы поизучать людей на обратном пути от друга-демона, который обосновался в Мидфартинге, чтобы наблюдать за живущим там Поднявшимся серафимом. Даже с этого расстояния она могла чувствовать слабые отголоски ауры Поднявшегося Кроули, яркой и невероятно мощной. Она размышляла над этим, думая, возможно ли, что ее собственная аура когда-нибудь будет такой яркой, когда вдруг название одной из заповедей – «общественно полезные дела» – прозвучало и привлекло ее внимание. – Интересно! Я, на самом деле, только что был в Мидфартинге этим утром, и должен сказать… вы знакомы с нынешним священником, отцом Гилбертом? – О, немного. Я знаю о нем, но, боюсь, я мало бывал на его службах. Они не пришлись мне по вкусу. Освальд, которому, по его собственному мнению, только что нанесли величайшую личную обиду, немедленно ухватился за возможность выразить сочувствие. – Что ж, я только сейчас с его службы, и, откровенно говоря, я в ужасе. Его послушаешь, так можно подумать, Бога изобрели в Новом Завете! И что Бог Ветхого Завета был… был… ну, каким-то прямо злобным и невежественным дураком! Он не выказывает совершенно никакого почтения к Библии, еще меньше – к Богу… если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что этот человек сам себя считает Богом. Абсолютно неприемлемо. – Да, я тоже так подумал, – сказал Уолтер, который вовсе так не думал, потому что не бывал на службах вообще, но полагал, что невежливо показаться нерелигиозным перед человеком церкви, особенно носящим такой массивный крест на груди. – Что не даёт мне покоя, так это то, что это мой преемник. Я бы никогда не ушёл, если бы знал, какой хаос он устроит! Даже просто смотреть, как он исковеркал литургию: это же… это же образец, на основе которого строится Церковь. Нельзя просто так отмахнуться от тысячелетней традиции, потому что тебе так захотелось. Есть некие идеалы, которых мы придерживаемся, идеалы Павла, примера хорошей Церкви. А что делает отец Гилберт? Он топчет всю эту славную историю, называет Павла идиотом и лжецом и заявляет, что он сам владеет знаниями, а другие – нет! Это позор! – Безусловно, – согласился Уолтер, которому бы очень хотелось просто спокойно съесть свои блинчики. Освальд продолжил в мельчайших подробностях излагать все ужасы, совершенные отцом Гилбертом, свидетелем которых он стал за последний час, но Казмирона больше не слушала. Вместо этого она обдумывала то, что Освальд сказал о предшественниках, примерах и образцах, и о том, как Голгоф был всеми тремя для неё. Голгоф – демон, такой же незначительный и низко стоящий по рангу, как она, – стал первым демоном после Кроули, который получил перо, вновь ставшее белым. Считалось, что первое перо было самым трудным, и за последние несколько лет крылья Голгофа становились всё белее. Теперь у него оставалась лишь горстка чёрных перьев. Он был героем для всех в Преисподней, лидером революции, каких не видели с тех пор, как Люцифер выступил против их Отца. Другие демоны тоже начали Подниматься, белые перья появлялись тут и там, как первые капли дождя перед надвигающейся грозой. Число этих счастливых душ всё ещё было относительно мало, но не оттого, что остальные не хотели попытаться. Искупление – это ясно – было трудным делом, но ни в коем случае не невозможным. Казмирона всё ещё думала об этом, когда покинула кафе несколько минут спустя и вернулась в Ад. Там она узнала, что сам герой Голгоф будет позже в тот же день произносить речь для всех обитателей Ада: и демонов, и людей. Обычно Голгофа можно было найти помогающим обречённым человеческим душам рядом с местом, где раньше были их тюрьмы, и Казмирона пошла искать его там, следуя за звуками голосов и вереницей недавно освобождённых людей. Казмирона шла, пока не завернула за угол и не увидела его. Голгофа легко было заметить в толпе благодаря сиянию его белых перьев, даже когда в толпе были и ангелы тоже, как обстояло дело и сейчас. Казмирона подошла ближе, не отрывая глаз от Голгофа. Он и несколько других демонов – некоторые из которых тоже имели россыпи белых перьев, – помогали вытаскивать души из их прежних камер. Большинство из них были просто ошарашены, но многие появлялись с воплями или разражались рыданиями через секунды после спасения. Как следует успокоив, их направляли к стоящему неподалёку ангелу, который держал ручку и журнал. Ведение учёта всех превращалось в кошмар логистики, но им приходилось с чего-то начинать. Казмирона осторожно приблизилась, пройдя мимо несколько других демонов-зевак и надеясь, что, если её шаги будут достаточно уверенными, она сможет беспрепятственно пройти мимо ангела с журналом. К несчастью, он заметил ее сразу же. – Постой, друг мой, – сказал ангел, и Казмирона виновато замедлила шаг, а он приблизился к ней, сделав знак следующей душе подождать немного. – Зачем ты здесь? – Я… я просто хотела… – Казмирона беспомощно подглядывала на Голгофа, стараясь не слишком выдавать восхищение. – Сейчас ведётся работа, – сказал ангел без неприязни. – Мы пытаемся делать ее настолько эффективно, насколько это возможно. Пожалуйста, подожди здесь, и, может быть, ты сможешь переговорить с Голгофом, когда будет перерыв. Неожиданно для самой себя Казмирона решила, что это вполне разумная просьба, так что она кивнула. Она неохотно отошла назад к кучке других с надеждой глядевших демонов, чувствуя, что ее как следует отчитали. Человеческие души текли мимо нее одна за другой, многие глядели на нее потрясенно, шокированно или скорбно. Казалось, они еще не поняли, что их спасают: вся важность происходящего будет объяснена им, когда они доберутся до другого ангела, ожидавшего их в конце коридора, на данный же момент первостепенной задачей было вытащить людей из их персональных адов как можно быстрее. Другие демоны трудились над тем, чтобы сломать искусные сигилы, связывающие воедино всю систему, но работа шла медленно, и никто на самом деле уже не понимал, как работали заклинания, и им не хотелось оступиться и, возможно, ухудшить обстоятельства. Казмирона стояла там, пожалуй, больше часа, глядя на печальную процессию людей и с каждой минутой все больше сочувствуя, когда показалось, что, возможно, приближается перерыв. Голгоф и другие демоны дошли до дальнего конца коридора и приготовились повернуть назад и исследовать другой маршрут. Ангел с журналом записал имена последних нескольких человек, а Голгоф и другие направились назад к ним по каменистому коридору. Голгоф остановился, чтобы переговорить с ангелом с журналом, и Казмирона, нервничая, стояла рядом, пока остальные демоны проходили мимо. – Отлично, Гедария, спасибо тебе, – подобравшись ближе, Казмирона услышала голос Голгофа, который обращался к ангелу с журналом. Когда Голгоф повернулся мгновение спустя, его взгляд тут же упал на Казмирону, которая стояла, застыв на месте и внезапно окаменев от ужаса, оттого что оказалась так близко к своему кумиру. Казмирона всегда представляла себе Голгофа высоким и красивым, что соответствовало бы его мужеству и состраданию, но вблизи стало очевидно, что он совсем не такой. Его аура также была едва ощутима на расстоянии метра – он правда был не более силен, чем она, – хотя ей показалось, что она почувствовала в ней некую искру божественности, какой-то намек на изменения, происходящие в нем. В тот момент, однако, он был совершенно идеален, потому что в ее герое не могло быть ничего неправильного. – Привет, – сказал Голгоф, когда она не перестала таращиться на него. Казмирона открыла рот, и к ее величайшему облегчению, голос не подвел ее. – Господин Голгоф, сэр, я… я просто хотела сказать вам, какой вы чудесный пример для подражания, и как я ценю то, что вы стали первопроходцем и образцом для всех нас. Голгоф к бесконечному восторгу и изумлению Казмироны тепло улыбнулся ей. – Это очень добрые слова с твоей стороны. – Я… я просто… примеры очень важны, и я не знаю, что бы я делала без вашего руководства, – заикаясь, пробормотала Казмирона, думая, не стоило ли ей уйти, пока она все не испортила. Голгоф снова улыбнулся, но на этот раз немного печальнее. – Это не моя заслуга. Поднявшийся Кроули – настоящий первопроходец в этом отношении. Казмирона с готовностью кивнула, согласная с любыми словами, слетевшими с уст Голгофа, но Голгоф немного задумался. – Возможно, я недостаточно ясно об этом говорю, – потом он снова обратил свое внимание на нее. – Но благодарю тебя, и я надеюсь, что смогу продолжать оказывать положительное влияние. Казмирона снова кивнула, широко распахнув глаза и чувствуя, что цель ее жизни теперь была достигнута. Голгоф улыбнулся ей в последний раз – три улыбки от Героя Ада, она могла умереть счастливой, – и прошел мимо нее, обратившись далее к маленькой группе демонов, которые столпились позади нее и жаждали взглянуть на Голгофа хоть одним глазком. – Здравствуйте, друзья. Мы были бы рады помощи, если кто-то из вас хочет присоединиться к нам?...~~***~~
Казариэль сложила руки на груди, глядя на толпу, которая уже начинала собираться вокруг скалы, которая вскоре должна была послужить сценой для речи Голгофа. Они находились у дна цилиндрической впадины, которую Кроули создал, когда прожег себе путь из Ада, проложив тропу к свободе, которая была как материальной, так и символической. Высоко над ними круг голубого неба смутно, но виднелся даже с их места в эфирном плане, и слои Ада поднимались вверх к нему скалистыми бороздами. В эти последние несколько лет Казариэль тесно работала с Голгофом и группой ангельских и демонических помощников, которая сформировалась вокруг него, способствуя тому, что, как она надеялась, в итоге станет Искуплением всех Падших. Благодаря этой вовлечённости у неё было особенно хорошее место, с которого она наблюдала за речью, стоя рядом с другими главными помощниками Голгофа и административными исполнителями на уединенном выступе камня, который слегка нависал над неровной землей внизу. Голгоф ещё не прибыл, когда Казариэль увидела Гедарию, который зашёл на каменный выступ и остановился всего в нескольких метрах. Тут же заволновавшись, Казариэль опустила скрещенные на груди руки и слегка переменила положение. Пока Гедария был занят тем, что здоровался с несколькими архидемонами, стоявшими рядом, Казариэль проверила, в порядке ли ее прическа. Она познакомилась с Гедарией несколько месяцев назад: он был ангелом-властью в подчинении Азраил, который вызвался помогать Искуплению Ада. Судя по тому, что она слышала, у него была короткая встреча с Кроули на Небесах после того как он Поднялся. После этого, увидев свидетельства Искупления своими собственными глазами, он решил приложить усилия, чтобы принести его другим. По мнению Казариэль, это было очень благородное дело, независимо от ее собственного участия в нем, и не мешало и то, что Гедария выглядел соответственно. Широкие плечи, мужественный подбородок, добрая улыбка, руки будто… Было крайне досадно, что именно в этот момент Голгоф решил объявиться. Толпа под ними взорвалась радостными криками, представляясь с места Казариэль не более чем морем черных крыльев, кое-где отмеченных белыми перьями. Голгоф расправил крылья, ступив на камень, который должен был быть его импровизированной трибуной. Почти все его перья теперь уже были белыми, только горстка черных все еще прилегала к его телу. Толпа зашумела еще больше, увидев, какой прогресс он сделал. – Он скоро Поднимется, – произнес голос рядом с Казариэль, и она вздрогнула, осознав, что это сказал Гедария. Она не могла не заметить, что он пах очень приятно. Как правило, ангелы не испытывают особого физического влечения, но Казариэль провела много важных для формирования ее личности лет на земле, живя над магазинчиком литературы для взрослых, и существуют некоторые вещи, которые человек просто не в состоянии раззнать. – А-гаа, – согласилась Казариэль, поскорее снова обратив свое внимание на Голгофа. – Учитывая, с какой скоростью он движется – через неделю-две. – Здравствуйте все! – сказал Голгоф голосом, усиленным сверхъестественным образом. Позади него Казариэль заметила стоящего достаточно близко, чтобы помочь любым необходимым способом, Зефрада, который был правой рукой Голгофа уже некоторое время. Толпа радостно поприветствовала его. – Спасибо всем, что пришли! – крикнул Голгоф. Он стал гораздо лучшим оратором за последние шесть лет, и Казариэль почувствовала искру гордости, когда он обращался к толпе. Когда она впервые встретила его, он был очень застенчивым и боялся говорить с кем-либо вышестоящим по рангу – то есть почти со всеми. Удивительное мужество, однако, было в нем – мужество, которое сделало его первым демоном, которому удалось обратиться к Кроули – серафиму, способному уничтожить такого как Голгоф долей мысли – и попросить у него совета. И, когда он вернулся и передал послание Кроули, и демоны, и проклятые человеческие души стали видеть в нем Героя Ада. И так он и сделался их героем. Он потрясающим образом вырос, чтобы соответствовать этой задаче. – Я буду краток, поскольку у нас у всех очень много работы, – сказал Голгоф, наполовину сложив свои крылья и подняв руку, призывая к тишине, – но я хотел поговорить со всеми вами еще раз, пока я еще один из вас. Шум толпы стал стихать, по мере того, как они готовились слушать. – Как все вы видите, – продолжал Голгоф, показывая на свои крылья, – скоро я, наверное, не смогу называть себя демоном, но я хочу, чтобы вы все знали, что я не собираюсь позволять этому изменить меня. Вы – все вы – мы ищем Искупления вместе, и я буду рядом с каждым из вас, буду стараться все исправить так долго, как потребуется, какого бы цвета ни были мои крылья! Это вызвало бурю оваций, и Голгофу пришлось выждать несколько секунд, прежде чем он снова смог продолжать. – Я прошу вас не забывать, что я всего лишь один из вас. Возможно, я и стану следующим, кто Поднимется, но я не был первым, и я не буду последним. Я знаю, что меня называют по-разному… – здесь Голгофу снова пришлось подождать, потому что толпа выкрикивала ему свои варианты, – …в том числе и «героем», но я не герой. Я всего лишь следовал заповедям, которые были мне даны. Тем же самым, которые вы все знаете наизусть. Толпа согласно заревела. – Вы называете меня героем, но я всего лишь последователь, как многие из вас хотят следовать за мной, но я не могу ставить себе в заслугу то, что мне не принадлежит. Это Кроули, Поднявшегося, а не меня, вы должны благодарить за то, что он даровал всем нам надежду на Искупление и вдохновил нас искать благодати, в которой, как мы когда-то думали, нам было навеки отказано. Оглянитесь вокруг – это тот путь, который прожег Кроули, и мы не должны забывать надежду, которую он подарил нам, когда мы почувствовали его возвращение к божественности. Пусть вы и называете меня героем, но мы все идем по следам гиганта. – Он может сколько угодно восхвалять Кроули, – заметил Гедария рядом с Казариэль, когда толпа радостно загудела, – но от этого они будут только еще больше любить его. – Голгоф никогда не хотел никаких почестей, – вздохнула Казариэль, лишь с большим трудом удерживая свое внимание, которое отвлекала близость Гедарии. – К сожалению, я сомневаюсь, что Кроули тоже нужно все это внимание. – Разгорается заря нового мира, – смело продолжал Голгоф, – и в нем каждый из вас сам будет героем. Я хочу, чтобы вы все помнили это: все, что вам нужно – это надежда, и вы сможете написать свою собственную историю. Искупление, как мы знаем, исходит изнутри. И я знаю, что каждый из вас несет его в себе. Я обещаю вам всем сейчас, что я не успокоюсь, пока каждый из вас до единого не обретет его! Толпа снова заревела. – И в этом новом мире, который мы создадим, – продолжал Голгоф, и голос его становился крепче, – мы все будем равны, как были прежде. Мои братья и сестры, мы снова можем стать ангелами, если только примем благодать, дарованную нам! Люди Земли, вы будете возвращены в свой Небесный дом, который должен был быть вашим наследием, и смените свои печали на радости. Я здесь, чтобы сказать вам, что это будущее не воображаемое. Оно не лежит за пределами нашей досягаемости. Если мы будем очень храбрыми, и очень добрыми, и очень искренними, это будущее может стать нашим. Но оно не гарантировано. Мы должны трудиться для этого день за днем, пока работа не будет сделана! Дорога может быть трудной, и временами она может казаться бесконечной, но мы можем пройти ее. Мы будем делать наше доброе дело и не остановимся до тех пор, пока Преисподняя не останется пустой, как в тот день, когда Бог сотворил ее! Восторженный гул толпы, который становился все сильнее, достиг предела, и прощальное «Спасибо!» Голгофа совершенно потерялось в нем. – Они действительно любят его, – заметил Гедария в своей крайне рассудительной манере. – И как не любить? – спросила Казариэль. – Он принес им первую добрую весть в истории Преисподней.~~***~~
– Это возмутительно, – пророкотали Метатрон, взволнованно расхаживая взад-вперед по своему кабинету. – Этот демон полагает, что может вернуться на Небеса, просто потому что ему этого хочется. – Он притворяется, что играет в Бога, – согласился Михаил, который стоял, сложив руки на груди, в нескольких шагах от них перед элегантным маньеристским камином. – Он доведет их до того, что они все Поднимутся, пожалуй что, вплоть до самого Люцифера. – Нельзя позволить этому продолжаться, – прорычали Метатрон, остановились, дойдя до края своего большого письменного стола из красного дерева и повернулись, чтобы пойти в обратную сторону. – Он выставляет нам это напоказ, но ему не стоило бы испытывать наше терпение. С ним нужно разобраться, пока это не зашло еще дальше. – Если он умрет, он станет мучеником, – заметил Михаил. – Еще сильнее разогреет их устремления. Мы оба знаем, что об этом не может быть и речи. Метатрон продолжали вышагивать, тяжело стуча сапогами по мраморному полу, и три пары белых крыльев шелестели у них за спиной. – И даже если бы он погиб в результате несчастного случая, – продолжал Михаил, – и нас каким-то образом не заподозрили бы в грязной игре, я сомневаюсь, что революция бы потерпела крах. Теперь, когда у них есть их омерзительная надежда, они с ней не расстанутся. – Революции, – прорычали Метатрон себе под нос. Они всегда ненавидели эти беспорядки: их было сложно контролировать. – Мои люди докладывают, что в речи была также попытка отдать большую часть заслуг и Кроули тоже, – добавил Михаил, – так что даже если Голгоф исчезнет, Кроули станет их фактическим символом как единственный демон, которому удалось Подняться. Он станет их новой движущей силой. – Тогда мы устраним Кроули, – прорычали Метатрон, снова развернувшись, когда они достигли конца своего стола. – Покажем им, что случается с демонами, которые имеют наглость пытаться вернуться на Небеса. Порочность Преисподней невозможно очистить, и их присутствие здесь очернит Небеса. – Но опять же, если мы сделаем из него мученика, его дело лишь окрепнет, – заметил Михаил. – Мы будем целую вечность выслушивать, как чистый сердцем Кроули был безжалостно убит тиранами. К тому же он теперь серафим, так что убить его было бы трудно. – Ты забываешь, Михаил, что я тоже серафим, и на моей стороне воля Господа. – Конечно, – быстро согласился Михаил, – но в любом случае, он исчез. Он где-то на Земле, в Англии, но никто не может подойти к нему за четверть мили. Он не хочет, чтобы его нашли, и он очень ясно об этом заявляет. – Никто не может скрываться вечно. – Кроули вне игры, насколько можно судить, – сделал попытку Михаил. – Он не заявлял ни о приверженности Небесам, ни о приверженности Аду до сих пор, насколько мы знаем. Мудро ли втягивать его в это дело? Если он займет сторону падших, он станет большим подспорьем в их деле. – Разумеется, он примет сторону падших, – прорычали Метатрон, резко остановившись, оттого что план внезапно образовался у них в голове. Они оглянулись на Михаила с решительным блеском в серых глазах. – Он один из них, до самого своего гнилого нутра. Но мы используем это себе во благо. Михаил, с видом легкого замешательства, открыл рот, чтобы заговорить, но Метатрон, перебив его, продолжали. – Если он для них образец, то пусть они следуют его примеру, – сказали Метатрон, подходя к Михаилу и кладя уверенную ладонь ему на плечо. Михаил озадаченно посмотрел на них, и Метатрон мрачно улыбнулись ему. – Мы не убьем его, дорогой Михаил. Мы заставим его Пасть.