probably sad stories

Первый раз было больно, Дун, кажется, любил, а он просто заглушал скуку или что-то схожее с людскими проблемами в четырнадцатилетнем подростке, податливо разводящим худые ноги, роняющем первые в жизни взрослые слёзы, ломая и так ломкие ногти из-за недостатка клетчатки об стену бетонную на чужой кухне. Грубо, прижимая щекой и грудью, оставляя кровоточащие жидкой досадой раны не только на точёных скулах, но и пачкая порочностью светлую душу ещё ребёнка, просто пришедшего на чай. У Дуна травма, с вытекающими проблемами с психикой и суицидальными мыслями, ни на миг не выветривающиеся из головы подростка. Прошло четыре года, четыре страшных, невыносимо тяжёлых года с болью, которую, казалось бы он делил только с ним. На восемнадцатый год он впервые поцеловался с человеком который любил его взаимно. Он ждал четыре года, четыре года боролся вместе с ним, верил в него, не трогая ни волоска на светлой макушке. — Уверен? — Джэхён пытается вглядеться в и так светлые глаза, что беспрерывно бегает по рукавам чужой толстовки, остро обтянутым коленям, да везде, но не по глазам любимого. — Нет, — выдыхает жалобно, хныкая и утыкаясь куда-то в район ключиц, — мне чертовски страшно, — руки сжимают ткань на чужой спине. — Я понимаю, малыш, — приобнимает за талию, укладывая голову к себе на плечо, — тебя никто не торопит, мы можем сделать это позже, а можем и не делать вовсе, только не расстраивайся, я же тебя люблю не за это. — Спасибо, я тебя тоже очень люблю, правда, в следующий раз, наверное, смогу, — ногтями впиваясь в плюш толстовки, роняет бусины слёз. — Не плачь, малыш, — сильнее обнимает, стискивая в руках содрогающееся тело.