***
— Нет, тетя Аня! Я не буду есть жареную картошку! — упрямо заявил Димка, уплетая свой салат за обе щеки. — Совсем есть перестал! — ворчала тетка. — Поведу тебя к врачу и пусть тебе там скажут, как человек должен питаться! Все должно быть в рационе: и жиры, и белки, и эти… углероды! Во! — Углеводы, — поправил Димка и, подхватив опустевшую тарелку, направился к раковине. Он не хотел продолжать этот бессмысленный разговор. Раньше он как-то пытался доказать тетке хоть что-нибудь, но потом понял, что это бесполезное занятие. Его бесило, что тетя даже не пытается поддержать его, а только мешает. Первый месяц он все время срывался. Тетка уговаривала его не идти на тренировку, а еще немного поспать, или уверяла, что от одной булочки ничего не будет, или что куриные крылышки почти диетические. Димка часто жаловался на нее Жене, который и заставлял его заниматься, но тот ничего не мог и не хотел делать. Он вообще с самого момента смерти родителей ожесточился, перестал улыбаться, закрыл свое сердце на замок, и, пусть тот веселый мальчик Димке нравился гораздо сильнее, чем этот кусок острого льда, но дружить они не переставали. Дима боялся потерять его, зная, что не выплывет, а Женя… Женя просто полностью, кажется, утратил способность заводить друзей. А еще ему будто нравилось его мучить на спортплощадке. Он с какой-то недетской жестокостью заставлял его отжиматься, подтягиваться, бегать дополнительные минуты. В принципе, такие потребительские отношения устраивали обоих. Вздохнув и отогнав от себя грустные мысли, парень помыл за собой тарелку и заперся в своей комнате, решив наконец-то заняться любимым делом — почитать. До вечерней пробежки с Женей оставалось еще полтора часа. Но текст почему-то не укладывался в голове, мысли бродили где-то далеко, и Димка раздраженно перечитывал строчки по несколько раз. В итоге он все же отложил книгу и, развалившись на кровати в позе морской звезды, задремал…***
…Сегодня Женя гонял его особенно сильно, а в конце еще и сообщил, что в таком темпе они теперь будут заниматься постоянно. Поэтому Дима едва переставлял ноги, то и дело спотыкаясь о трещины и выступающие из-под разбитого асфальта корни деревьев. Летняя ночная прохлада приятно обдувала лицо, а свет уличных фонарей успокаивал. Раньше тетка запрещала ходить так поздно, но теперь разве она была указ? Да и возраст уже не тот, чтобы запрещать что-то, все-таки через пару месяцев Димке исполнится семнадцать. Он самодовольно усмехнулся и глянул на экранчик своей разбитой nokia. 23:14. Сейчас его тешила любая мелочь. И то, что он наконец-то начал сбрасывать вес, и то, что смог самостоятельно отжаться целых десять раз, и то, что пробежал полкилометра без остановок. Его радовало даже то, что он может ходить по улице ночью совсем как взрослый! И пусть до сентября он не сможет похудеть, как планировал, но, тем не менее, начало же положено!***
— Брось, Дим, это то же самое, что мы с тобой делали, только за нами будет наблюдать еще один человек, — голос Жени, когда он этого хотел, становился тоньше и мелодичнее, а карие глаза еще больше и еще красивее. Как у кота из «Шрека». — Женек, понимаешь, — Дима вытер пот со лба и поднялся со скамьи для пресса, чувствуя, как приятно ноют и покалывают все мышцы его тела. — Я не думал, что… — Тебе что, деньги лишние будут? — парень поморщился, состроил на лице почти обиженную гримаску, как бывало всегда, когда ему в чем-то отказывали. Димка вздохнул. Он не знал, как донести до друга, что он ему, конечно, за все безмерно благодарен, но то, что они несколько раз делали друг с другом, просто чтобы сбросить напряжение — это даже близко не предел мечтаний. Конечно, Женька привлекательный и сексуальный, но все-таки не легкая воздушная девушка из соседнего подъезда в весеннем платье с ромашками, о которой грезил Дима. — Деньги лишними не бывают, — отозвался парень, опираясь рукой в стену. Женя вскинул бровь и уставился на него недоуменно, искренне, видимо, не понимая, почему он отказывается. — Но, во-первых, давай не будем строить иллюзий. То, что ты мне сейчас предлагаешь — это проституция. — Не совсем, — отозвался Женя и злобно сжал зубы, так, что на скулах заиграли желваки. Дима только покачал головой, но не стал спорить. Просто продолжил: — Во-вторых, деньги можно заработать и другим способом. Легальным. Ты же охуенный тренер! Почему бы тебе не устроиться сюда, например, в качалку? — Потому что у меня нет образования и мне нет восемнадцати, — откликнулся Женя, — а еще я хочу пойти учиться на режиссера, а не на сраного физрука! Да, точно, нет восемнадцати и нет образования. Дима закатил глаза. Конечно, вариант с разгрузкой вагонов друг даже не рассматривал. — И в-третьих, — со вздохом произнес он, — я не гей. То, что происходило между нами — просто… ну, мы сбрасывали напряжение, да? Бледные щеки Жени вдруг зарделись. Он торопливо отвернулся, и, только взяв себя в руки, прошептал: — Я не знаю, гей я или нет. Меня… меня вообще никто не привлекает. В романтическом плане. — А в сексуальном? — осторожно спросил Дима, тоже понижая голос до шепота и оглядываясь, чтобы убедиться, что их не подслушивают. — Ты вообще хочешь секса? Женя тоже окинул взглядом зал и едва слышно признался: — Постоянно. Я постоянно хочу трахаться. А еще мне нужны деньги на учебу. Дим, пожалуйста, подумай над моим предложением, ок? Всего один раз, обещаю.***
Рассветное солнце до слез слепило глаза, отражаясь в свежевыпавшем снеге, таком пушистом и свежем, что в него хотелось упасть и закутаться, как в одеяло. От мороза в носу неприятно щекотало, и Дима то и дело морщился, чтобы не чихнуть. Нужно было вести себя тихо, не привлекать внимание. Несмотря на раннее утро, район все еще опасный, мало ли на кого нарвешься. Конечно, не так, как ночью. Ночью вообще мрак. Вот он идет с работы, а эти старые покосившиеся домики так и смотрят на него своими маленькими окошками. А потом в одном доме раздается детский крик: «Папочка, не бей меня!», вызывая ужасающие воспоминания из прошлого. А он стоит, как дурак, не зная, то ли кидаться помогать ребенку, то ли уносить ноги, пока обезумевший отец не выбежал с топором. Уходит, а на утро слышит, как у подъезда проститутки, страшные, уставшие, с обвисшей грудью и костлявой спиной, курят и говорят, что труп нашли. Убили мальчишку. Вот и вся жизнь. Да и оплакивать некогда. Некогда даже самобичеванием заниматься. С работы Дима приходил уставший и голодный, как собака, в рот закидывал какой-нибудь бутерброд, чаем запивал и спать. Младшая сеструха Лерка смотрела сочувствующе и почти виновато, но Дима только ободряюще улыбался ей и вырубался, едва ли голову до подушки донеся. А на утро все по новой. Нет, вот сейчас, конечно, все иначе. Снег, солнце, тишина. И почти не страшно. А вскоре вообще все изменится и им с Леркой не придется побираться. Сеструха пойдет в нормальный университет, а не в какой-нибудь зарыганный кулинарный колледж… С такими веселыми мыслями он спустился по ступеням к полуподвальному барчику «Капкан». Постучал условным сигналом и через минуту уже сидел за стойкой рядом с надежным товарищем. Шнапс — такое погонялово он получил за то, что хвастался своим прадедом, немецким офицером, от которого якобы залетела его прабабка на войне, — ему годился, если не в отцы, то в дядьки точно. Разница лет пятнадцать, но ощущалась на все тридцать. Почему-то рядом с матёрым Шнапсом все остальные казались слепыми котятами. — Малой, ты как, готов к большому делу? — поигрывая самогонкой в стакане, поинтересовался он, конечно же, зная ответ. Дима был готов. Он знал, что должен сделать ради будущего. — Красавчик, — ухмыльнулся Шнапс и с силой ударил его ладонью между лопаток. Залпом допил мутное пойло и сел к нему вполоборота. — Сегодня вечером. Клуб. ВИП-клиент. Поработаешь официком, послушаешь. Если пригласят за стол — охуенно, нет — пошлем девок. — Что за клиент такой, что меня может за стол пригласить, — не без интереса спросил Дима, пытаясь скрыть нервную дрожь в пальцах. Он ненавидел эту грязь. — Гей? Шнапс рассмеялся, пригрозил ему пальцем и ехидно протянул: — Заинтересовался? Впрочем, мне ваши эти голубиные дела до фени. Можешь хоть содержанкой к нему пойти после. Если, конечно, возьмет, — он махнул рукой и наконец-то деловито пояснил: — На два фронта. Мы тщательно изучали историю его любовных похождений. Ты — его типаж. Не смазливая членодевка, а нормальный такой пацан. Короче, на мой взгляд вариант беспроигрышный. — А…? — Нет, спать с ним необязательно. Мне сказали, будет много бухла и порошка, так что ему будет не до тебя. Но, если очень чешется, жопа твоя — подставляй кому хочешь.***
Он просто делал свою работу. С каждой стопкой невъебенно дорогого бухла, с каждой затяжкой чего-то наркотического, отдаленно смахивающего на траву, с каждым влажным поцелуем верить в это становилось все труднее. Это перестало быть «просто работой», когда у Димы встал. Его вело не от психостимуляторов, а от взгляда, голоса, прикосновений, которыми щедро одаривал его клиент. Да, блять, клиент! Всего лишь мужик, которого он должен обмануть. Сделать вид, что заинтересован, когда на самом деле просто играет. Но мужику, кажется, было насрать, играет «официант» или нет. Он праздновал свой тридцать первый день рождения, бухал, курил, нюхал и вообще ни в чем себе не отказывал. Он уже был обдолбан до беспамятства, когда Дима подсаживался к ним за столик. Шнапс не обманул, когда говорил, что такие, как он, — его типаж. Клиент, имя которого все еще не прозвучало, особое внимание уделял его рукам, торсу, а потом зарывался пальцами в короткий ежик волос, утыкался носом в шею, щипал открытые участки кожи… Это окончательно и бесповоротно перешло все рамки допустимого, когда клиент рывком поднялся на ноги и нетвердой походкой под хохот своих друзей потащил Диму куда-то к туалетам. И Дима шел. Он уже плохо соображал и ничего не слышал из-за шума в ушах, но знал, зачем его туда ведут. И он был готов к этому, разумеется. Быстрый крышесносный отсос, — он умел брать так глубоко, что не каждая шлюха сможет, — а потом… потом клиента будто отпустило. Они вернулись в ВИП-зал, и все начали сматывать удочки. Сперва Диму повели за собой на парковку, и он покорно шел следом, как привязанная за веревку коза, а потом вдруг грубо оттолкнули, так, что он, не удержавшись на ногах, упал на спину и остался лежать, глядя в смеющееся лицо клиента. Смотрел, как ночной ветер трепал его смоляные волосы и полы расстегнутого пиджака, смотрел в горящие блеском серые глаза, радужку которых едва ли видно из-за огромных зрачков… …Домой он добирался пешком. Можно было бы вернуться в клуб, забрать свои шмотки и вызвать такси, но тогда пришлось бы объясняться, а это сейчас было выше его сил. Сложно говорить, когда во рту все еще ощущается привкус спермы, да и челюсть болит, горло дерет. Дима умел, но ненавидел сосать, но сейчас почему-то было особенно гадко и как-то неприятно щипало в глазах. Будто он собирался реветь. Уже была почти половина второго ночи, когда он дополз до родного двора. Он уже видел горящий в окнах своей квартиры свет, но, правда, дойти сто метров до зассанного подъезда не успел. Возле покосившегося столба стояла тачка. Дима остановился и замер, даже дышать перестал. Возле машины стоял мужик в дорогом костюме и курил, болтая с кем-то, сидящим на водительском месте. Потом повернул голову и прицельно посмотрел на застывшего парня. Прищурился, кивнул своему собеседнику, и из машины в тот же момент выбрались две фигуры в спортивных костюмах. Таких ребят Дима знал и понял сразу, что бегать от них бессмысленно. Он бы мог подумать, что это люди Шнапса, но… тачка. Таких машин в их банде отродясь не водилось. Какое там «ауди», у Шнапса-то и на «ланос» бабла никогда не было! В расширенные от ужаса зрачки парня ударил свет двух круглых фар одновременно с тем, как головорезы без единого слова подхватили его под руки и поволокли к машине. Загудел мотор. Чем ближе они подтаскивали едва ли переставляющего ноги Диму к человеку в костюме, тем хуже он мог его рассмотреть из-за застилающих глаза слез. Ну все, пиздец котенку! Кажется, обдолбанный мужик его раскусил и прислал своих… — Какое погонялово? Голос незнакомца был грубым, резким, выбивающим почву из-под ног. Дима про все нахер забыл и неожиданно севшим голосом выдохнул: — Бурбон. — Бурбон? — поморщился мужик, поправляя очки в тонкой оправе. Конечно, блять, эта кликуха вообще ему не шла. Да она и не его! Шнапс называл его просто «Малой», максимум — «Сникерс», но никак не Бурбон! Какой из него, блять, Бурбон?! — Грузите его. Во мраке салона автомобиля тихо урчало радио, а цифры на приборной доске сияли так ярко, что Дима жмурился. Вытирал мокрое лицо рукавом, смотрел отупевшим взглядом в постные до омерзения лики святых, взирающие на него с укором с дешевых пластмассовых иконок, и пытался дышать ровно. С двух сторон его стиснули могучие тела головорезов. От них разило дешевым одеколоном и куревом, а может, это от водилы? Ну уж точно не от холеного мужика в костюме! Дима безостановочно пялился на его затылок и ему вдруг стало по-настоящему страшно. Этот, будто вырезанный из мрамора человек в дорогих шмотках, внушал такой ужас, что хотелось кричать. Все это было слишком… Слишком как в кино, не по-настоящему. А ведь дома осталась Лерка и она ничего не знала! Ей же всего пятнадцать, в детский дом заберут, а квартиру… а квартиру займут бомжи. Не будет никакого будущего ни у него, ни у нее. Своей последней мечущейся в панике извилиной Дима понимал, что попал в крайне дерьмовую ситуацию. Хуже и не придумаешь. Он смотрел, как руки со следами синих татуировок сжимали руль, и чувствовал, что его начинает откровенно мутить. Ведь все было так хорошо! Он сидел в ВИП-комнате, прижавшись к охуенно крутому мужику, позволял ему себя лапать, пил дорогой алкоголь… До выезда из города они не доехали: свернули на полдороге к богом забытому частному сектору, заставляя крутую тачку трястись на ухабах, а вскоре выехали на другую трассу международного значения, с обеих сторон окруженную лесом. Почему-то Дима подумал, что они почти приехали к месту назначения. На болото или к озеру, конечно же. В том, что его убьют, он был уверен. Понятия не имел, за что, но он обязательно спросит, когда наберется смелости. Главное, чтобы по кругу не пустили. Мучиться перед смертью до слез не хотелось. — Бурбон, эй! — Дима дернулся, открыл глаза, которые непонятно когда успел прикрыть. Странный мужчина в костюме щелкал пальцами перед его лицом. — Приехали. Выходим. — З-зачем я вам? — забормотал парень, заикаясь от волнения. Взгляд заскользил по окружающим их пейзажам. Не болото, не озеро, а… мотель. Дешевый придорожный мотель. Значит, все-таки по кругу? — Скоро узнаешь. Головорезы с водилой остались у машины, а мужчина в дорогих шмотках направился к заляпанным грязью дверям, жестом приказав следовать за ним. Дима старался не отставать. Они вошли в здание, и блаженное тепло окружило их со всех сторон. Из-за стойки администратора выглянула миловидная светловолосая девушка. Дежурная улыбка, как у всех людей, привыкших к работе в сфере услуг, исчезла с ее кукольного личика, взгляд стал сосредоточенным. — Алексей Николаевич? — скрывая удивление за вежливым кивком, деловито произнесла она, складывая руки за спиной. — Нин, к Сергеичу. В тридцать шестой? Она только снова кивнула и, мазнув по Диме незаинтересованным взглядом, вернулась к работе. У Димы дрожали ноги, и ему все казалось, что он не дойдет, упадет по пути к этой чертовой комнате. — Вижу, ты в шоке, — безразлично протянул мужчина, останавливаясь возле нужного номера. — Я в ахере, — честно признался Дима. Он все еще не мог поверить, что жив. Он ведь правда думал, что его просто пристрелят и утопят в одном из многочисленных болот, перед этим хорошенько поиздевавшись. Алексей Николаевич только покачал головой и благосклонно пояснил: — Мы теперь ваша крыша, а ты прямо сейчас все доложишь Виктору Сергеевичу, понял? Без шуток, человек серьезный. Если будешь умницей, то через час уже окажешься спящим в своей кроватке. Если нет… Дима сглотнул вязкую слюну, кажется, все еще ощущая на языке привкус спермы клиента, и послушно вошел в комнату. Он будет умницей.***
Виктор Сергеевич Маслов оказался не потным лысеющим бизнесменом, а вполне симпатичным мужчиной лет пятидесяти. Седым, статным, с кривым носом и мужественной квадратной челюстью. В целом, вполне обычным. Он спрашивал немного. На самом деле Дима услышал больше, но Виктора Сергеевича это мало интересовало. В процессе разговора выяснилось, что он не конкурент, а будущий партнер. Маслову важно было прощупать почву, узнать, что за птица этот молодой прожигатель жизни. Дима также узнал, что клиент занимался всем понемногу, поднялся на связях в парламенте. Виктору Сергеевичу не очень понравилось то, что Дима был пьян и немного обкурен, но он в открытую хвалит его собранность. Даже в таком состоянии, даже испуганный до чертиков, парень рапортовал сдержанно и кратко, по делу. В конце разговора Маслов позволил себе едва заметную полуулыбку. Он махнул рукой, мол, можешь идти, и, когда Дима уже на дрожащих ногах подошел к двери, взялся за ручку и собирался облегченно выдохнуть, мужчина догнал его вполне конкретным вопросом: — Ты гей? — Не совсем. Это был исчерпывающий ответ и более конкретного Дима дать не мог. Он подождал еще немного, дабы убедиться, что вопросов не последует, вышел из номера.***
На следующий день он вновь пришел к бару «Капкан». Хотел постучать условным сигналом, но незапертая дверь открылась от первого удара. Внутри было много людей, и он узнал того самого Алексея Николаевича, в костюме и очках. Он окинул Диму равнодушным взглядом и вернулся к разговору со Шнапсом. Шнапс, к слову, выглядел растерянным, но не злым и не печальным. Видимо, радовался, что кто-то взял под крыло его маленькое дело, его детище. На Диму вообще никто не обращал внимания. Какие-то незнакомые мужики пили конину за дальним столиком, барменша Катька с усердием натирала бокалы. Он не знал, что ему делать, не знал, может ли вмешиваться в разговор, а потому просто сел за свободный столик и уставился на свои руки. Он не был уверен, что для него все изменится в лучшую сторону. Последний вопрос Маслова явно не к добру. Они будут его использовать по-максимуму, это ясно как божий день. На самом деле он даже был немного удивлен, что за все это время не получил ни одного оскорбительного слова или презрительного взгляда, хотя все единогласно выделили ему место педика, говномеса, шлюхи… Но все это не было важно, как оказалось. Алексей Николаевич сам подсел к Диме за стол и объяснил, что к чему. Сказал, что нужно поработать официком в том самом клубе, немного покрутиться рядом с клиентом, авось вспомнит.***
Целую неделю пришлось работать вхолостую. Вернее, конечно, он слушал, смотрел, запоминал, кто и что говорил. Обычно клиенты не обращают внимания на официантов, а те в свою очередь узнают о них много полезного. Нужный клиент пришел спустя восемь дней после своего дня рождения. Дима с тоской в полной мере осознал, что он его не помнит, когда ставил на стол перед клиентом стакан виски. Тот даже головы не повернул в его сторону, продолжая болтать о чем-то со своим другом. — Ваш виски, — произнес Дима, надеясь привлечь его внимание, но получил в ответ лишь раздраженное «спасибо». Вот и все. Будь он заинтересован, он бы искал его взглядом. А так… Нарочито медленно расставляя по столу заказанные позиции, Дима слушал. Судя по всему, клиент был очень взволнован тем, что ему предложил сотрудничество какой-то крутой бизнесмен, из бывших братков, выходцев из девяностых. Информации не очень много, но Маслова, кажется, все устраивало. — Ты, Бурбон, хороший малый, но придется отказаться от некоторых принципов. У меня для тебя работа, — сказал он однажды, и Дима понял, что это начало конца.***
Да, теперь он Бурбон. Не «Малой» и не «Сникерс». Он сладкая дрянь и, сколько бы он не сидел в обожженной дубовой бочке, навсегда останется всего лишь элитным самогоном. Дима не особо уважал себя. Ему было тошно смотреть в зеркало, тянуло блевануть, потому что это все — не он. Это кто-то другой с модной стрижкой, в дорогих шмотках, приторно улыбается очередному «папику», сидя у него на коленках. Маслов сшил красивую куклу, а вместо синтепона запихал в нее Диму. Маленького глупого мальчика, который всего лишь отказался от некоторых принципов. Маслов рассмотрел в нем потенциал, каким-то шестым чувством ощутив гейский флюид. Он своим гетеросексуальным мозгом догнал, что Дима сумеет играть в соблазнителя. Он, блять, не ошибся, Дима действительно хорошо играл. Порой это начинало нравиться. Богатые мужики, часто красивые, ухаживающие за собой — почему нет? Они угощали Диму всякими вкусностями, дарили подарки и отменно трахали. А еще катали на машинах, возили на моря и порой даже представляли своим друзьям. Правда, через два-три месяца разрывали все контакты и «покупали» себе другого мальчика. Дима не влюблялся в них, просто пользовался всеми благами и собирал информацию, а потом пересказывал ее Маслову. Система у них была налажена, правда, была одна беда — не так много геев в стране. Дима сперва не понимал, зачем Алексею Сергеевичу столько инфы, а потом, конечно, сообразил, что он попросту продавал ее прессе или конкурентам, или еще кому-нибудь. Но что там Маслов делал с подробностями, Диму мало заботило. Он просто жил и всеми силами пытался наслаждаться этой жизнью, не задумываясь о том, что вообще творит. Называть это эскортом язык не поворачивался, проституцией — тоже. Ведь ему не платили напрямую клиенты, ему платил Маслов. Целый год Дима перескакивал из одной кровати в другую. Лерка, к слову, быстро догадалась о его работе. Он думал, она спокойно воспримет, а она закатила такую истерику, что соседи полицию вызвали. Но через пару дней она переобижалась и успокоилась. Дима рассказал все без утайки, пообещал, что ни в какой бордель его не заберут и на трассу он тоже не попадет, что он из «элитных», что скоро все это закончится, и он найдет нормальную работу, просто им нужно выбраться из заплеванного района, немного отъесться и поднакопить денег, чтобы была какая-то подушка безопасности. Это Лерку убедило. Им действительно удалось перебраться поближе к центру. Квартирка хоть была и крохотная, без ремонта, но зато в десяти минутах ходьбы от метро. И супермаркет рядом, и университет, которым бредила сестра. Все это было, правда, слишком быстро. Дорогие шмотки, стильные стрижки, мобильный телефон — он никак не мог привыкнуть к этому всему. Ушибленная гордость, конечно, порой неприятно саднила, но он прикладывал к ней очередную хрустящую купюру, и боль отступала… Он почти научился заглушать чувство стыда и неприятную горечь во рту, запивая их дорогим алкоголем. Главное не думать, куда ведет этот путь, а там, может, что-то и получится…***
Все пошло по пизде спустя два года. Маслов присел на пятерку, Шнапс скончался от передоза, Алексей Николаевич увез семью за границу. Дима какое-то время еще пытался крутиться в тех местах, где обычно цеплял себе «папиков», но вскоре рыбка измельчала. Дима понял, что пора прекращать этим заниматься, отсасывая какому-то менеджеру среднего звена в салоне его поддержаной «бэхи». Он даже не мог себе объяснить в тот момент, зачем это делает, ведь этот женатик явно не повезет его к себе, да и не купит ничего, зажлобится даже в ресторан тащить, он же и сам нищий. Мужик потом лез целоваться и даже пытался расстегнуть ему ширинку, видимо, расщедрившись на ответный минет или дрочку, но Дима сдержанно отказался, отпихивая от себя настойчивые руки. Он бы не смог возбудиться сейчас, когда все его существо затопила жгучая волна стыда. От той поддержаной тачки он едва ли не бежал. Дома, закрывшись на все замки, он принялся судорожно искать на сайте объявлений о работе нужную ему вакансию. Всё. Баста. Больше никакого блядства, никаких корыстных мотивов, только искренние чувства.