Круги на воде

Он повторяется, Жестокий сон, — Необъяснимый поцелуй Иуды И тех проклятых сребреников звон. Сие понять — Напрасная задача. Гадает человечество опять: Пусть предал бы (Когда не мог иначе!), Но для чего же В губы целовать?.. Ю. Друнина

Новогорск умывался летним дождем. За окном белым шумом шуршала листва под крупными, словно слезы обиженного ребенка, каплями. Этери сидела у открытого окна и чувствовала, как брызги, отлетая от подоконника рикошетят по лицу и рукам. Теплая вода нежно целовала кожу. Воспоминания кружили в танце с размышлениями. Конечно, Этери в первую же близость с возвращения Жени поняла, что девочка пренебрегла ее советом не спать с нелюбимыми и нелюбящими. Стоило ли рассчитывать на другое? В конце концов, сколько не увещевай, а девчонки из поколения в поколение совершают одни и те же глупости. И Тутберидзе напоминала ей вкус оберегающей любви, о котором в суете чужих рук и губ Женька могла позабыть. Обживалась с новыми знаниями любимой девушки. И немного ревновала, чувствуя совершенно иные грани удовольствия, которым Женя научилась не с ней, а с кем-то другим, а скорее даже другими. Но ревность постельная была так мала в сравнении с болью незабытого молчаливого ухода, измены души, что о ней и думать не было места. Обида на Женьку была гораздо глубже телесной неверности. Медведева предала общность всей их совместной жизни не только уходом, но и упорной ложью о том, что несмотря ни на что они продолжат путь вместе. И предательство длилось уже после расставания. Даже не словами о наконец найденном месте в жизни, совершенно непоказной радостью нового окружения, впрочем, может, и показной, но в тот момент Этери этого не видела. Она замечала только жизнерадостную улыбку, дурачества на фото, веселье в сторис, которые, конечно, не смотрела в Инстаграме Жени, но невольно просматривала неизбежно вынесенными на фанатских аккаунтах и в сообществах. Нечасто, немного, но, если натыкалась, то становилось настолько больно, будто проворачивали нож в душе. Работала много. Нечеловечески. Чтобы просто не тянуть в свою жизнь ту, кто ушла, утопая в информации от нее и про нее. И пост с соболезнованиями о смерти мамы - ещё один проворот заточенного лезвия. Очередная часть предательства совместности, не любовной, но человеческой. Нельзя соболезновать близкому на толпу! Это пиар-акция, а не разделение горя! А Жене, казалось, доставляло жестокое удовольствие демонстрировать радость в массы. Открывать намного больше того, что стоило бы, раниться о реакции. Прятаться, но все равно стремиться на публику. Воистину, на миру и смерть красна. Единственное совместное горе на публику, которое не могло быть спектаклем и происходило от невозможности скрыться - олимпиада. Именно поэтому к окончанию произвольной, когда обе их души натянулись прозрачной тканью над куполом ледовой арены до того, что того и гляди порвутся, внутри сквозила пустота и понимание, что сделан самый главный шаг, ради которого столько разрушено и непонятно, будет ли восстановлено. В горле тренера стоял ком из слез и крика. Она привычно до боли закусывала губы, прятала поджимающийся от срывающегося дыхания подбородок за короткими жестами руки и ждала свою девочку, чтобы наполнить ее пустоту собой. Этери пыталась защитить такого ранимого и нежного ребенка в Женьке от этой публичности неостанавливаемых слез, о которых потом сама же спортсменка пожалеет. Укрывала в объятиях и жестоко осознавала бесцельность своей попытки, злясь на всевидящие камеры и утомляясь невозможностью спрятать частную жизнь от чужих сочувствующих и завистливых глаз. Она умоляла Женю держаться, повторяя: "Соберись! Соберись!". Привычным, буднично-жестким тоном, он единственный мог вернуть душу в реальность из пустоты потери мечты. После она узнает из Жениных слов в каком-то интервью, что именно в тот момент спортсменка приняла решение о смене тренера. И сначала привычно поранится о них. А потом - не поверит. Многое можно было решить в тот момент, но только не это. Слишком горько хотелось тогда Медведевой обвинять ее, чтобы думать всерьез о прощании. В тот момент они еще были вместе. За это блондинка могла поручиться. Они вместе плакали по пройденному, отпевая оставленные на пути силы, куски жизни, иллюзии. Тутберидзе была уверена, чем меньше воспоминаний и жалости, чем рутинные и привычнее жизнь после, тем быстрее вернётся душа в равновесие. Лишь время от времени рука сама собой прикасалась с нежностью, выходящей за пределы обычного, проводя по волосам в ожидании, когда почувствует знакомый ответ на свою заботу. Женя не отвергала, Этери ждала выздоровления. А выяснилось, что ее девочка-душа просто строила план большого побега и готовила нож, которым ударит своего личного Цезаря. И все же все два года врозь, глядя мимо нее, женщина чувствовала, что любое присутствие в мире этого жестокого человека, делает вселенную ярче, теплее. И душа, взрослая, уставшая, глубоко раненая, восстанавливается и наполняется. И было еще в этом наполнение одно невозможно грустное ощущение. Каждое сокасание, реальное и виртуальное, оставляло ощущение копящейся боли и горя. Свет в ее Женьке словно мутился. Кто-то бы сказал - взрослеет. Этери видела - болеет. Девушка болела собственной неправотой и жестокостью, которые не готова была отбросить, из которых надеялась вытянуть силы жить так, как она себе придумала. Когда Женя вошла в тот сентябрьский день в кабинет, Этери знала, что примет ее на любых условиях. Почти на любых. Нет, совершенно на любых. Во что бы то ни стало, она заставит фигуристку Медведеву согласиться выходить на один лед с тренером Тутберидзе! Тренер готова обтекать острые углы настолько, насколько хватит гибкости души. Единственное, чего она не знала, Женя виртуозно умеет подставлять все новые преграды и напоминает прошлое при любом неудобном случае. Без воли второго невозможно забыть о его поступках. Даже просто отодвинуть далеко. Никакие виртуозные крюки и петли не помогут, когда тебя пытаются подбить под колени и посмотреть, упадешь ли достаточно больно. Согласится ли Женька отступить от своих принципов свехценности прошлых дней, ошибок, жизни? И что делать, если - нет? И как быть, если окажется, что без всего этого прошлого Этери-то для нее совершенно посторонняя и незначимая женщина, ради которой не стоит ничего начинать сначала? Дождь прекратился. Вечернее солнце низко светило над горизонтом. Капли воды, висящие в воздухе, отразили солнечный свет и слились в мягкую радугу над стадионом новогорского спортивного комплекса.