Круги на воде

И я с тобой всё тише, всё безмолвней. Ужель идем к истокам той же тьмы? О, если мы не будем ярче молний, То что с тобою мы? А если мы два пламени, две чаши, С какой тоской глядит на нас Творец… Где б ни было начало встречи нашей, Не здесь — ее конец! Черубина де Габриак

Две женщины сидят друг против друга, подперев головы совершенно одинаково. Если б они были похожи хоть чем-то, то случайный прохожий совершенно точно заподозрил бы в них мать и дочь. Но эти двое давно уже связаны намного больше, чем кровными узами. Оттого им так трудно начать. Город за окном кафе удивительно тих, словно это и не Москва. Внутри легкий шелест разговоров других посетителей, позвякивание посуды, шорохи проходящих мимо официантов. Жизнь. - Тотал блэк?- тихонько говорит Женя, оглядывая женщину напротив.- Тебе, конечно, идет, но уж больно трагично. По какому поводу похоронный наряд? - Я была на кладбище,- Этери, нежно проводит взглядом по контурам юного лица. - Прости,- девушка смущена бестактностью предыдущей неловкой остроты,- к родителям ходила? Легкий кивок светлой головы. - К папе. И к маме, конечно, тоже, но у папы дата,- когда я еще успею с этой надвигающейся олимпиадой. Тутберидзе вздыхает. Олимпийские сезоны, как по заказу, отнимают у нее родителей. Единственное, что бы она загадала в этот раз - никого не терять. - Этери, а ты еще застала Этери Петровну… Ну, в сознании? После олимпиады они окончательно отдалились. Тутберидзе не предлагала ей откровений о своей жизни. Даже избегала их на тренировках. А за их пределами эти двое больше не общались практически. Да и как бы сказали психологи, решись любая из них обсуждать отношения с другой: Женя была не в ресурсе в тот момент. И это чистая правда. При всем желании и сознательной готовности отдать любимому человеку всю себя, у Медведевой попросту не осталось себя в тот момент. Та Женя, которая была до произвольной Пхенчхана, навсегда осталась на корейском льду, словно старая кожа змеи или куколка бабочки. А вот родиться новая - не успела. Все, на что была способна девушка - это избегать случайной боли прикосновений к кровоточащей и рождающейся новой себе. Она и в этот момент, сидя против любимой и столько лет родной женщины, сочувствуя ей, не могла бы с полной уверенностью сказать, готова ли услышать всю боль, которую прожила Этери одна. Конечно, Тутберидзе давала интервью. Говорила о произошедшем. Однажды даже почти расплакалась, когда рана была еще свежа, а диалог велся на английском. Как ни странно, но в англоязычной среде ее тренер вообще была чуть больше человеком, чем в родном котле. Оставаясь все такой же предельно конкретной и предметной, она все же могла позволить себе больше личного почему-то именно с англоязычными журналистами. Казалось, что людям, говорящим на неродном ей языка, Этери Тутберидзе доверяет больше, чем соотечественникам. Меньше боится того, что ее неловким словом обидят. Но откровенной на все сто никогда и ни с кем на публике она не бывала. И от этого Жене было еще страшнее прикасаться к ее ране потери. Если эта закрытая женщина могла плакать, позволяя себе лишь чуть приоткрыть свою боль, как же она выживала в той муке, которая была внутри нее полностью. - Нет, Жень,- женщина вздохнула,- мама не узнала о нашем триумфе. На розовых губах отразилась грустная улыбка. Ее мама ждала поездки на олимпиаду Жени с Алиной. Очень верила в обеих и переживала за этих малышек. Вот уж кто бы точно не слукавил, скажи, что эти девчонки ей как внучки. Она любила обеих. Никогда не дозировала свою нежность, меряя, кому отдать больше. Больше бабушка если и любила кого, то родную внучку Дишу, живущую под боком и временами полностью переходящую на воспитание бабули, пока мама-тренер бывала в разъездах со своими чемпионами. И, в отличие от тренера Тутберидзе, бабушка Тутберидзе никогда не ставила произвольную программу внучки выше ее дня рождения. И точно о нем не забывала. С мамой это, увы, случалось. - Тебе надо было мне рассказать о том, что происходит, Этери,- Жене больно и грустно от невозможности вернуть все вспять и прийти туда, в февраль 2018 такой, какая она сейчас. - Не хотела ты тогда об этом слушать, Жень,- кажется, Этери вовсе не сердится на ту, прошлую Женьку,- наверное, даже не могла. У тебя были мысли и печали о другом. Не о моей маме. Даже не обо мне. - Ты злишься на меня за это?- Жене требуются подтверждения того, что ее прощают. - За что, Жень? За другие мысли или за то, что ты не думала о моих проблемах?- с лица любимого человека так и не сходит улыбка. Улыбка, за которой скрывается боль. Девушка задумывается. - Наверное, за все,- наконец, полностью осознает свой вопрос брюнетка. Женщина рядом вздыхает: - Трудный вопрос, Женя. Очень трудный. С одной стороны, я считаю, что заслуживаю того, чтоб ты отнеслась ко мне… более бережно. Не потому что у нас с тобой что-то было… не из-за постели или там любовных отношений. А вообще, просто по-человечески. За столько лет вместе. За то, что я все же сделала из тебя мировую чемпионку,- Этери задумывается и поправляется.- За то, что мы вместе сделали все, чтоб Женя Медведева стала мировой чемпионкой, призером олимпиады. Королевой льда, в конце концов, как бы избито это не звучало. Мне казалось, что можно было и отложить обиды и обвинения. Но сейчас я думаю, что ты просто не могла тогда быть такой, какой я бы хотела тебя видеть. Женя молча поднимается со своего места, огибает стол, придвигает стул, стоящий рядом вплотную к стулу Тутберидзе. Садиться и прижимается к ней, как в детстве. Женщина приподнимает руку, запуская девушку под крыло и укрывает ладонью сверху. - Я правда не могла, Этери. Я ничего тогда не могла, жарко шепчет, обхватывая ту, что рядом, за талию, брюнетка.- Ты можешь мне поверить? - Я верю, Жень, я верю,- тонкие пальцы баюкают по предплечью, спрятавшегося у бока ребенка. - И мне жаль, что я не простилась с Этери Петровной,- вздыхает размякшая от знакомого прикосновения Женя. -Я думаю, сейчас она лучше чем кто-либо знает, кто из нас дорожил ею по-настоящему. И ты тоже среди этих людей. А проститься с ней никто не смог, увы. Мамы не стало за много месяцев до смерти. Женька поднимает глаза следом за ладонью Этери, той, что свободна от баюканья девушки. Блондинка быстро и аккуратно утирает слезинку, сбегающую на щеку. Тонкие пальчики прикасаются к женской руке. Брюнетка тянет ее на себя и нежно целует ладонь: - И все равно - жаль, что я тогда не могла. Тихое укачивание не прерывается ни на секунду. Под рукой Этери невозможно спокойно. Целый мир в одном объятии. Целая жизнь от самого детства до сегодняшнего момента. Нет, Женя совсем не готова забывать о таком. Чем может повредить счастье, которое у них было, в этом новом мире, где есть другая Медведева и другая Тутберидзе?