***
Тело Фабиана безжизненно лежало на кровати. Катрина держала руку сына в своей. Она была бледнее обычного. Слабее, худощавее; казалось, она постарела на много лет, но оставалась такой же прекрасной. Фред стоял за спиной. Альфард чувствовал его взгляд, чувствовал, как отец тяжело дышит, как холодно смотрит на своего сына с женой, которая вздыхает нед его телом. Альфарду хотелось плакать, но слез не было. Ни у него, ни у Катрины, ни у Фреда. Катрине не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит за ее спиной. Она потянулась к бледному лицу Фабиана, легко коснулась губами его лба, провела по темно-рыжим волосам рукой и встала. Катрина не посмотрела ни на кого из двоих стоящих в дверях мужчин, а просто приказала движением руки идти за ней. В кабинете она опустилась на свое кресло, взяла бокал вина, что, кажется, стоял здесь дольше положенного. Ее руки и губы дрожали, она еле сделала несколько глотков и поставила бокал обратно. Она не поднимала взгляда, лишь смотрела на темное дерево стола и надеялась проснуться. Это все сон. Хотелось, чтобы было сном. Самые большие страдания — страдания матери. Когда ты смотришь, как самая могущественная и величественная женщина просто начинает слабеть, у нее внезапно начинают дрожать руки, подгибаться колени, она становится болезненно худой, взгляд стеклянным и безжизненным, а волосы вечно неопрятно собраны. Вот, что может убить любого — горе. — Мам, прости меня… — Я люблю тебя, Альфард. Я люблю тебя, Фабиана и Калиссу, и не буду винить тебя ни в чем, даже если это глупо. Ты мой сын и то, что ты сделал — ошибка. — И я готов ее исправить. Я убью Аарона. — Альфард… — Я пришел не просить разрешения, мам. Я просто хочу, чтобы ты рассказала о родомагии. Что это? — Сила. — Это я знаю, но когда я пытаюсь взять эту силу под контроль, то… — Родомагия не связана с контролем! Хочешь овладеть ей и стать достаточно могущественным, чтобы убить Аарона? Выпусти магию. Не береги её и не сдерживай, а выпусти. Взорви ее в себе. Чтобы быть могущественным, нужно уничтожить свой страх. Альфард смотрел на фигурку дракона у нее на столе. Адский хвостовой дракон рычал, изрыгал слабое пламя, будто был спичкой. Мама поставила его, чтобы напоминать себе, что ее убило. Что смогло ее поразить. Победителем можно стать, только если ты умеешь проигрывать. — Энзо найдет Бетча в течении нескольких часов. Мы сможем отправиться к нему и… — Я пойду один. — Отрезал Альфард слова отца. Слишком грубо, смахивает на попытку суицида. Нельзя перечить Фреду Уизли. Нельзя перечить тому, кто без колебаний может спорить с Катриной Блэк. — Даже не думай. — Его строгий и холодный тон пробирал до мурашек. — Я виновен во всем, что происходит. Я это начал, я и закончу. — Война против родомагии началась задолго до твоего или моего рождения, Альфард, не вмешивайся в то, что не понимаешь. — Дай мне самому разобраться! Я не смогу стать сильным, если вечно буду прикрываться именами родителей и их заслугами! Я должен спасти себя сам на этот раз. Я уже давно должен был это сделать. Фред стоял на месте. Альфард тяжело сглотнул. Такого отца он боялся: холодного, молчаливого и сурового. Возможно, Фред Уизли был вечно весёлым и жизнерадостным простаком лет так двадцать назад, но война сыграла со всеми плохую шутку. Катрину она заставила полностью переродиться, а Фреда заставить посмотреть на жизнь через серые очки. Он увидел мир жестоким, холодным, облаченным в вечную зиму и пропахший гнилой плотью и кровью. Фреду надо было защищать семью, а когда на пути встречается столько жестокости, нужно становиться подстать этой жестокости. — Я не собираюсь держать в доме месяц или больше ещё один труп ребенка, над которым твоя мать будет сидеть, словно статуя! Хочешь геройствовать?! Вот тебе урок: герои умирают, Альфард. — Как и злодеи. Я не собираюсь оставлять смерть Фабиана напрасной! Я виновен в его смерти и неважно, как придется платить за это. Аарон Бетч будет мертв, а мой брат продолжит варить свои идиотские зелья, делая все большие успехи в зельеварении. Мы — Блэк-Уизли, нас нельзя напугать, ослабить, обмануть, и уж тем более убить! Бесследно это точно не уйдет. Я убью Аарона и этому придет конец. Фред поднял голову. Кажется, Альфард был выше отца, но не сейчас. Сейчас Фред выглядел выше, сильнее, жёстче. Он всегда выглядел так для сына. Вечно сильный и непреклонный отец. Наверное, в его возрасте он был не таким. — Если ты совершаешь ошибки, ты должен уметь их исправлять. Сделай то, что задумал. Альфард ушел.***
Аарон смотрел на закат. Солнечный диск заходил за горизонт, оставляя алые и малиновые блики. Уже поздно. Смесь оттенков красного были похожи на кровь. Такую же яркую и настоящую, которая прыснула из горла его отца, когда мать воткнула свою осиновую палочку в горло мужчины. Она никогда его не любила. Она была безумной. Слишком безумной. И у нее было расстройство личности. Казалось, этих причин достаточно, чтобы не жениться на ней и уж тем более не заводить с ней ребенка, но отец Аарона был слишком влюблен. Или окалдован. Она была чистокровной, он магглом. «— Влюбленные идиоты на все готовы ради своих любимых. Он был готов умереть — и он умер» — Думал Бетч. Аарону было девять и он не знал о мире магии ничего. Мать отдала его в Дурмстранг, чтобы он не стал таким же нытиком, как отец. Как убитый ею отец. Детская травма считается оправданием злобы? Нет. Никогда. Аарон зашёл с балкона в кабинет и не успел сесть, как уже заметил бирюзовый огонёк в тени. Он не любил включать свет, но для его врагов это было преимуществом. — Мистер Блэк. — Я Блэк-Уизли, и если ты ещё раз не произнесешь вторую часть имени, тем самым оскорбив моего отца, я отрублю тебе палец, на котором красуется тот прекрасный изумруд. Моей сестре понравится такое украшение. Аарон быстро посмотрел на своё кольцо и снова перевел взгляд на Альфарда. Его глаза горели бирюзовым пламенем. Огонь. Блэки насквозь пропитаны огнем. Чем пропитаны Уизли? — Зачем пришел? — Ты знаешь, в чем сила, Бетч? — Во многом. Полагаю, что в рассудке. Только здравомыслящие могут побеждать. — Ты не показался мне здравомыслящим, значит, и победителем ты не считаешься. Напыщенность в тоне Альфарда сразу отрезали любые споры. Он внезапно возмужал, стал крупнее, опаснее и более грозным. Месяц изменил его. Смерть брата изменила его. — В чем же сила, Альфард? — Во мне. Такова моя участь — быть сильным. Поспоришь с этим? — Нет. — Я так и думал. Как ты думаешь, как я тебя убью? Зачем я тебя убью? Скоро ли я тебя убью? — Ты герой, Альфард. Герои не убивают. Слабая усмешка сорвалась с губ Альфарда, сразу отвечая на последующие вопросы Аарона. — Вот в чем ошибка всех врагов моей семьи: вы считаете нас героями. — А разве нет? Твой отец воевал против Волан-де-Морта, играл на стороне добра, сейчас заведует магазином с вещами для развлечений. Разве похоже, что он злодей? — Он неоднократно вмешивался в драки, открыто угрожал людям, пытался убить братьев моей матери, убил мою бабушку. — Она была злодеем. — Она была матерью любви всей его жизни. Разве ты бы смог так сделать? Даже если бы мама моей девушки была плохой, то мне бы не хватило духу ее убить. Моника была любовью Сириуса и Регулуса. Хоть они это и отрицают по сей день, они любили ее искренне и по-настоящему с первого дня знакомства. А мой отец просто… Пуф! И она мертва. — Твоя мать убила Волан-де-Морта, спасла мир. — Ага, и сожгла целый регион во Франции. Хладнокровно и жестоко. Убила большую часть Ордена, Пожирателей, Министерских, да и просто людей. Мою мать даже близко героем назвать нельзя. — А тебя? — Я чуть не убил своего дядю, лучшего друга, кузину, кузена и убил родного брата. Считаешь, что я герой? — Ты не злодей. Альфард встал с места. Аарон сел. Бетч пытался снова встать, но понял, что его приковали к стулу силы Альфарда. — Я не злодей. А ты злодей. Злодей, который сотворил это со мной. Был ли я опасен до тебя? Был ли я силен до тебя? Не знаю. А может быть, я вообще силен не был? Может, я галлюцинация? Твоя галлюцинация? Может, ты такой же псих, как и твоя мать. Шепот Альфарда был, как гром в голове Аарона: проносился внутри и пугал. Заставлял сжиматься органы внутри. Нет, это был не страх перед родомагом, это была сила родомага. — Ты проиграешь, Альфард. — Почему это? — Потому что тебе больно. Твоя боль тебя сожрёт, уничтожит. Низкий бархатистый смех и тяжёлое прикосновение руки к плечу. — А может, мне уже не больно? Аарон широко раскрыл глаза от испуга. «Когда родомаг силы и боли перестает чувствовать боль, он обретает полноценную силу и становиться совершенным в искусстве колдовства. Он становится родомагом силы» Аарон видел лишь голубой огонек в руке Альфарда. Он смотрел на него, как на последнее, что увидит в своей жизни. Так и было. — Раз. Мама втыкает палочку в горло отца. — Два. Он лежит в луже крови и смотрит на Аарона пустым взглядом, но с улыбкой. — Три. Двери Дурмстранга закрываются перед ним и он остаётся один. — Я победил. Взрыв. Взрыв разнёс дом на щепки, а озеро, что было недалеко просто исчезло. Опустело. Как и лес вокруг. Теперь это был лишь пустырь. Безжизненный и тихий пустырь.***
Эрика бежала по лесу, ловко обходя валуны, проскакивая под низкими ветвями хвои и перепрыгивая через давно поваленные стволы деревьев. Когда лес закончился и осталась лишь пустая поляна, полностью усыпанная пеплом, Эрика поняла, что произошло. Скелет. Она подбежала к нему и начала его оглядывать. Рядом лежало два невидимых украшения. Подвеска с сердцем и цепочка с наконечником от стрелы. Большего ей не нужно было, чтобы до боли сжать кулак и заплакать. Наконечник проткнул кожу на руке. Хотелось кричать от боли, но эта же боль парализовала ее. Она закрыла глаза, слезы обожгли щеки, скатились на кулак и прошли по запястью, как след от огня. Слишком больно. Она ничего не слышала, не видела, не чувствовала, кроме желания проткнуть себе артерию этим самым наконечником. «— Ты больной психопат, Альфард… — Болен не психопат, а тот, кто в него влюблен» Сладкое воспоминание о дне, когда она сказала это вслух, когда призналась во всем, когда поклялась быть рядом. Сейчас, он мертв, потому что ее не было рядом. — Ты несчастный мертвец, Альфард… Он должен появиться. Должен появиться и съязвить. Должен ответить ей так, как ответил тогда. Он должен оказаться здесь, обнять ее за талию и сказать что-то такое, что будет только с его слов смешным, искреннем и по-настоящему ценным. Он должен сказать… — Несчастен не мертвый, а тот, кому он был дорог. Она обернулась: целый и невредимый Альфард улыбался во все свои тридцать два. Это первый раз, когда он так широко улыбается. Он весь испачкан в пепле, уставший, веки опущены от слабости, хромой, но улыбается так, как никогда не улыбался. — Ты жив. — Живее только ты. Эрика ударила его по лицу ладонью, после чего резко поцеловала. Не успел звон в ушах от шлепка исчезнуть, как ее язык уже исследовал каждый дюйм его рта. Она отстранилась, на ее глазах были слезы, он улыбался. Только такой больной ублюдок мог улыбаться. — Как же я люблю тебя, мразь. — И я без ума от тебя, изумрудная лисица. Это мое? — Он посмотрел на руку Эрики, где болтались украшения. Она протянула ему их, он снова их надел. Вот теперь это точно тот самый Альфард, который скорее в пасть дракона прыгнет, чем извиниться за то, что чуть не умер. Он в этом вообще виноват? Да. — Знаешь, я понял, что значил этот подарок отца. — Он взял ее за руку и повел по пустоши к лесу, будто бы это была обычная прогулка, а он не был весь в пепле после взрыва. — Это мое сердце. Оно долгое время было переполнено болью, которую я держал в себе, чтобы не отдавать другим. Люди, ведь, не достойны такой боли. Я так считал. Но потом, я понял, что это сердце может держать в себе только одно: либо силу, либо боль. И я сделал выбор. Теперь в моем сердце есть лишь сила. — Ты думаешь, что твой отец именно это хотел сказать? — Думаю, мой отец просто хотел, чтобы я много лет искал себя. Он даже не знал, что я найду, просто знал, что что-то узнаю. Очень тупо, да? Наверное, мой отец непризнанный гений. — А ты — герой со стратегией. — Подкол засчитан. — Он повернулся к ней и посмотрел так, будто впервые увидел. — Что ты здесь делаешь? Эрика закусила губу и невольно улыбнулась. — Фабиан очнулся.***
Темно-рыжий вернулся совершенно спокойным и таким же весёлым, каким и был раньше. Калисса продолжала воровать их футболки, Альфард непрерывно ее ругал, Эрика защищала Калиссу, Фабиан смеялся, Катрина смотрела мстителей на фоне семейного бардака, а Фред незаметно от нее тушил подажженную кухню. — Готова сбежать? Руки Альфарда со спины обвили талию Эрики и прижали к его телу. Холодный, безжизненный, возможно, всё ещё мертвый. — Куда? Пальцы Альфарда щёлкнули у неё перед лицом и они оказались на площади перед Эйфелевой Башней. Она всю жизнь мечтала туда поехать. Она развернулась к Альфарду, а его рука уже была протянута к ней. — Станцуем? Отказ был бы бессмысленным, так что, она протянула ему руку в ответ и тут же оказалось прижата к нему. Этот холод от его тела пробирал до дрожи, заставлял чувствовать себя такой же мертвой, как и он. — Ты умер тогда? — Спросила она, кладя голову ему на плечо и прикрывая веки. — Да. Я взорвал дом, лес, осушил озеро, убил Аарона и самоубился. — И так быстро воскрес? — Быстро, то есть, быстрее Фабиана? Да. Он младше и та смерть была от рук более старшего родомага. В таких случаях мы восстанавливаемся куда дольше. — Он почувствовал, как она сжала его плечо. — Читал об этом. Ты испугалась за меня? — Ты умер. — Да, но я стал сильнее. Смерть делает нас сильнее. — И насколько ты теперь силен? Она услышала щелчок и почувствовала, как на руку, а затем и на нос упала капля воды. Она подняла голову и увидела, как небо заполоняют тучи, дождь становиться сильнее. — Ты изменил погоду? — Это можно сделать даже без родомагии, но с моей силой это проще и куда… Эффектнее. Ты же любишь дождь. — Это был не вопрос, потому что он уже знал ответ. Его рука лежала на талии, вторая держала ее за руку. Глаза Эрики уже не были такими яркими изумрудными, а скорее темно-зелеными, как хвойный лес и он продолжал любоваться ими, будто хотел заблудиться. Хотел остаться в ее глазах. Хотел остаться в ее жизни. — Я люблю тебя, Эрика Уайлд. — Я люблю тебя, Альфард Блэк-Уизли.