Чужие судьбы

Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить. Эрнест Хемингуэй «Прощай, оружие!»

      Идеально прочерченное тонкими линиями уходящей зари поднебесье оказалось в плену заманчивых облаков, что пытались стереть с чистого голубого полотна своей матери-лазури следы недавно взошедшего солнца. Броский и одурманивающий цвет ранней весны, медленно утекающей сквозь ветви деревьев, оставлял на листьях бережные поцелуи дождливого лета, которое непременно последует за своей старшей сестрой через несколько недель. Первые капли утренней росы, бережно завёрнутые в хрупкие травинки, неизбежно высыхали под лучами пригревающего светила, не сопротивляясь своей участи, и лишь немногие из них успевали упасть на землю, впитывая своё неплотное существо в рыхлую почву. Дворцовый сад украшали распустившиеся цветы, только-только начавшие своё пробуждение после долгих холодов, и смущённо делились своими разнообразными ароматами с лёгким ветром, чтобы потом заполнить ими чашу жизни молоденьких деревьев.       Галька приятно хрустела под ногами, рассыпаясь и перестукивая при каждом неуклюжем падении друг на друга. В воздухе чувствовалась ненавязчивая прохлада, остужающая в столь ясный день нагретое тело, в сознании перекликались между собой ранние птицы, внушая умиротворение и расположенный настрой, душа, а вместе с ней и мужественное сердце, были совершенно спокойны и не подвластны плохим мыслям и навождениям, словно до этого момента они вовсе не жили и лишь притворялись неотделимой частью какого-то существа. Тени, не умеющие поддерживать своё расплывчатое присутствие самостоятельно, не могли покинуть своих хозяев, пархая за ними по пятам, и накрывали собой любое порождение всемогущей природы, подбрасывая в свет причудливые силуэты.       Следуя за единственным в небе источником тепла и света под названием солнце, Мехмед с наслаждением открывал миру свою длинную изящную шею, прищуриваясь и окидывая знакомый с детства сад уверенным взглядом. Каждая тропинка издалека манила его своими индивидуальными чертами, так что шехзаде не мог потеряться в лабиринте высоких платанов и пышных роз даже если бы очень того захотел. Его широко раскрытые плечи стали пристанищем для пробегающих в спешке солнечных лучей, по сильным рукам, оканчивающимся тонкими пальцами со множеством голубых линий выступающих вен, спускался не прилегающий к телу свободного кроя кафтан, под стать статусу наследника, шаги демонстрировали любому неосторожному взору твёрдость характера и неукротимую смелость, и во всех движениях, приводящих в ритмичную игру поджарые мышцы всего тела, чувствовалась прикрытая властность, сильнее которой было, разве что, благородство, так прославляющее шехзаде на всю страну.       На губах Мехмеда непринуждённо мерцала лёгкая расслабленная улыбка, глядя на которую, можно было подумать, что всему виной слепящий солнечный свет, но шехзаде в самом деле так улыбался, и лишь самые близкие ему люди знали об этом. Одна из таких особенно дорогих его молодому сердцу особ как раз шла рядом с ним, не торопясь и придерживая над землёй тяжёлую юбку светлого изумрудного платья. Грациозное существо Михримах Султан тенью бродило за своим братом, соприкасаясь порой с его боком, и отличалось от всех остальных девушек тем, что обладало аккуратно посаженной на тонкой шее угловатой головкой, обрамлённой цепочкой сверкающих украшений, и прелестной красотой в умелых руках, держащих в себе власть и любовь от отца и матери. Самые старшие в поколении султана отпрыски были очень близки друг другу как и по духу, так и сближающим их совместным целям, что делало их ежедневные прогулки на свежем воздухе хорошим способом поболтать на разные отвлечённые темы.       – Отец снова собирается в поход, – будничным тоном поделился Мехмед, спрятав руки за спину, словно показывая таким способом всю важность своих слов. – Ты знала об этом?       – Нет, – немедленно отзывалась Михримах своим звонким голоском, с любопытством поворачиваясь к брату. – Когда это случится?       – Завтра будет Совет, там повелитель объявит о своём решении, и через несколько недель мы отправимся завоёвывать Иранские земли, – торжественно произнёс шехзаде, чувствуя, как в груди цветком алого пламени расцветает неудержимая гордость. Мысль о том, что его отец, великий султан Османской империи, принесёт миру новую победу, грела ему душу и внушала в сердце отрадное предвкушении.       – Опять Иранские земли? – фыркнула Михримах, закатывая глаза. – Сколько можно за ними гоняться? Шах Тахмасп просто неуловим!       Мехмед пренебрежительно усмехнулся, борясь с приступом смеха, и устремил твёрдый взгляд ввысь, словно пытаясь разглядеть что-то недоступное.       – Что верно, то верно, сестрёнка, – вздохнул он. – Но не забывай, что подготовка к походу идёт полным ходом. Я уверен, повелитель вернётся с победой, как и несколько лет назад.       Михримах неопределённо пожала плечами, выдавая колебания, и Мехмед чуть не набросился на неё с упрёками за то, что она посмела поставить под сомнение неоспоримую власть отца, но сегодня у него было слишком хорошее настроение для мелочных споров. Они продолжили степенную прогулку по усыпанной мелким камнем дорожке, замолчав на короткое время, а потом Михримах внезапно вновь вскинула голову на брата, нетерпеливо сверкая глазами.       – А ты поедешь с повелителем?       Вопрос застал Мехмеда врасплох, и впервые за весь этот безмятежный день он словил эхо напряжения, но не подал виду. Спрятав замешательство под задумчивостью, шехзаде слегка улыбнулся.       – Завтра всё узнаем, – загадочно ответил он, заглушая внутри непрошеную волну волнения и азарта. Для него не было секретом, что Сулейман скорее предпочтёт в этом походе его сводного брата, Мустафу, но всё равно в груди что-то сопротивлялось смирению, требуя от него проявить уснувший дух соперничества. – Даже если Мустафа поедет вместо меня, империя останется на мне, а это тоже очень большая честь.       От чуткого взгляда Мехмеда, способного даже в темноте выхватить явные изменения в состоянии человека, не укрылось, что при одном упоминании Мустафы щёки Михримах запылали и припудрились вишнёвым оттенком, контрастируя с потуплённым в землю застенчивым взором мечтательных глаз. Шехзаде подозрительно прищурился и чуть улыбнулся, наблюдая за тем, как в довершение всего сестра спотыкается на ровном месте, едва не падая и от этого ещё больше краснея.       – Что с тобой? – удивлённо сощурился Мехмед, вовремя поддержав Михримах под локоть. – Стоит мне завести разговор о Мустафе, как ты словно голову теряешь. Что происходит?       Видимо, у него не очень получилось скрыть в голосе строгость, поскольку Михримах старательно спрятала робкий взгляд, замявшись. Сейчас она меньше всего походила на властную, острую на язык дочь падишаха, готовую любого поставить на место. На глазах Мехмеда она проявила настоящую слабость и сделалась сама не своя, только услышав имя своего старшего брата. Что это значит?       – Мехмед, – пролепетала Михримах, с благодарностью высвобождая свой локоть из его цепких пальцев, – ты когда-нибудь был влюблён?       Мехмед решительно покачал головой, даже не успев прийти в замешательство от услышанного, и с интересом посмотрел на сестру. Будучи уже довольно взрослым, он до сих пор не познал боли неразделённой любви или невесомого счастья от парных ночей, хотя в его гареме обитали прелестные наложницы. Ни одна из них всё ещё не откликнулась в душе молодого наследника сильным чувством, оставаясь для него всего лишь необходимостью и долгом следовать устоявшемся традициям. Раз даже он не знает, что значит любовь, то что может ведать об этом его строптивая сестра?       – Я расскажу тебе кое-что, чем ещё ни с кем не делилась, – заговорщически понизила голос Михримах, наклоняясь к Мехмеду так близко, что он почувствовал на шее потоки её свежего дыхания. Любопытство жгло его грудь горячими языками шаловливого огня, вынуждая идти на поводу у детского нетерпения. – Только пообещай, что никому не расскажешь!       – Обещаю, сестра, – твёрдо поклялся Мехмед, весь обратившись в слух.       Михримах оглянулась, будто хотела убедиться, что их не подслушивают, и коснулась губами уха шехзаде, выдыхая ему свой свистящий шёпот:       – Кажется, я влюбилась.       Мгновение Мехмед осознавал смысл слов, дошедших до него за долю секунды, а потом почему-то отпрянул, в неверии изучая Михримах растерянным взглядом. Как его младшая сестра, чуть ли не вчера перешагнувшая своё семнадцатилетие, могла опередить его в таких серьёзных вещах? Желание скорее узнать, кто же стал объектом её обожания, перевесило готовые сорваться с языка новые вопросы, поэтому Мехмед уставился на Михримах жадным взглядом.       – Неужели? – изумлённо переспросил он, не забывая про необходимость не повышать голос. – И кто этот несчастный?       Михримах нервно закусила губу, выдержав интригующую паузу, и сделала глубокий бесшумный вздох, почти доводя Мехмеда своей медлительностью до точки кипения. Неподдельный интерес заворочился у него под кожей, словно стая голодных муравьёв, из-за чего ему всё труднее удавалось держать себя в руках.       – Все мои молитвы, мысли и страдания о нашем брате, Мехмед, – наконец призналась Михримах, не сдержав нежной улыбки. – О Мустафе. Я питаю к нему самые искренние и глубокие чувства.       Осознание, смешанное с замешательством, пронзило Мехмеда с головы до ног разрядом мощной молнии. Вмиг приобрели для него смысл странное поведение сестры, её реакция на один только звук имени старшего сына султана и незаметные, но всё же едва ощутимые изменения в её бойком характере. Оказывается, всё это было связано с выбором её невинного сердца, и каким выбором! Мехмед просто не мог поверить, что всё это время Михримах умудрялась тосковать по Мустафе в тайне от него и так умело скрывать свои чувства от родителей. А знает ли об этом сам Мустафа?       Поборов в себе шквал смешанных эмоций, Мехмед через силу нашёл в себе возможность снова обрести дар речи. Потрясение обрушилось на него так внезапно, что у него перехватили дыхание.       – Мустафа знает о твоих чувствах? – осмелился спросить он.       – Упаси Аллах! – воскликнула Михримах, округлив глаза. От неё исходили волны неподдельного страха, что немало напрягло шехзаде. – Нет, конечно! Мехмед, умоляю, не говори ему! Он не должен знать! Это же позор! Мама и отец ни за что этого не одобрят.       Лоснящиеся мягкие волосы сестры показались Мехмеду приятными и шелковистыми на ощупь. Он аккуратно пригладил ладонью каштановые локоны, привлекая внимание Михримах, и ласково ей улыбнулся, завидев в её лунных глазах отчаяние и безутешность. Сестра охотно прильнула к его руке, немного успокаиваясь, и благодарно прикрыла веки, отбрасывая таким образом слабую тень на гладкие скулы.       – Тише, – проворковал Мехмед, умиляясь трогательной красоте юной госпожи. – Я никому не скажу об этом без твоего разрешения. Но не можешь же ты вечно изнывать от любви за окнами своих покоев! Признайся Мустафе сама.       Михримах тут же дёрнулась в сторону, бросая на брата испуганный взгляд, и посмотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых отчётливо читался страх.       – Ты что! Я не могу вот так просто сказать ему об этом! Что он обо мне подумает? Решит, будто я тронулась умом!       – Если ты продолжишь молчать, то точно сойдёшь с ума, – уверенно заявил Мехмед, складывая руки на груди. – Не бойся, не то потом будешь жалеть. Что ты станешь делать, если однажды Мустафа не вернётся из похода?       – Не говори так! – вспыхнула Михримах, горячо бросаясь на защиту своего возлюбленного. – Мустафа всегда будет возвращаться! Я пока ещё не готова открыться ему в своих чувствах, поэтому не вижу смысла спешить. Я ценю твои советы, но, мне кажется, не стоит торопиться.       Мехмед уже открыл было рот, собираясь возразить, но взгляд его упал за спину Михримах, заметив сзади неё коренастого шехзаде Мустафу, гордо приближающегося к ним по хрустящей гальке. Довольная улыбка сама собой заиграла на лице наследника, чем привлекла внимание Михримах, и сестра обернулась. Невольный вздох восхищения сорвался с её губ, мгновенно выдавая с головой её волнение, и Мехмед незаметно отошёл назад, теряясь среди деревьев и ровно подстриженных кустов.       – Мехмед! – в панике шикнула Михримах, осознав, что брат оставил её совсем одну. – Вернись! Пожалуйста, не бросай меня!       Но Мехмед только таинственно блеснул глазами, не откликаясь на зов сестры, и молча наблюдал за тем, как она лихорадочно приводит себя в порядок в то время, как Мустафа был уже совсем близко и одарил единственную дочь падишаха знакомой любящей улыбкой. Мехмед затаился в листве, краем глаза выглядывая из-за мощного ствола старого платана, и едва не прыснул от смеха, забавляясь нарастающим смущением Михримах, с которым та безуспешно пыталась справиться.       – Михримах, – попривествовал госпожу Мустафа, раскидывая руки для традиционных объятий. – Где Мехмед? Я только что его видел.       – Приветствую Вас, брат, – чуть дрожащим голосом отозвалась сестра, не сумев скрыть в нём туманную нежность. Госпожа была единственной из детей султана, кто обращался к старшему наследнику на "вы". – Повелитель срочно пожелал видеть Мехмеда. Наверное, им нужно обсудить что-то на счёт похода.       Мехмед бесшумно испустил вздох облегчения, внутренне благодаря Михримах за то, что она его не выдала, и напряг органы слуха, жаждя словить каждое слово. Его сердце беспокойно ухало в груди из слабого присутствия страха быть пойманным за столь неприличным занятием, но желание помочь сестре разобраться в её влюблённости оказалась сильнее.       – Вы отправитесь в поход, и снова между нами ляжет пропасть, – с тоской заметила Михримах.       Мустафа сдержанно улыбнулся, погладив сестру по щеке. Госпожа порывисто прижалась к его ладони, блажённо зажмуриваясь.       – Не бойся, – успокоил её он глубоким усыпляющим голосом. – Возможно, отец оставит меня в столице и доверит управление страной. В любом случае, я вернусь.       – Я буду молиться за Вас, шехзаде, – прошептала Михримах, бережно прикасаясь губами к сильным пальцами брата, украшенным драгоценными кольцами. – Знайте, где бы Вы не были, я всегда думаю о Вас.       – Твои молитвы будут освещать мой путь, Михримах, – кивнул Мустафа, однако голос его оставался вежливым и непринуждённым. – Спасибо.       Мехмед быстро спрятался за деревом, заподозрив, что Мустафа намеревается уйти, и вскоре уже лицезрел его удаляющуюся спину, не отказав себе в возможности полюбоваться его восхитительной целеустремлённой походкой. Только тогда, когда плечи старшего шехзаде скрылись за поворотом, он позволил себе выдохнуть и расслабиться, внезапно осознав, что всё это время боялся дышать. Выйдя на свет, Мехмед сразу заметил, что Михримах провожает брата влюблённым взглядом, в котором кроется тень тоски и едва уловимый намёк на смирение. От того, насколько несчастной и подавленной она выглядела с опущенными плечами и поникшей головой, у него болезненно сжалось сердце.       «Я помогу твоему юному сердцу обрести счастье, Михримах, – мысленно пообещался шехзаде, шурясь от яркого солнца. – Вы с Мустафой обязательно будете вместе».