Чужие судьбы

Не скупись на обещания, но сдерживай лишь немногие из них, и ты будешь торжествовать над врагами. А. Данте.

      Равнодушные лучи медленно встающего солнца бросали свои ничтожные блики на поверхность потухших глаз Мехмеда, пока он, с тяжёлым сердцем и грузным камнем на душе, плёлся по знакомым Дворцовым коридорам за пределы гарема. Мраморный пол рассыпался на разноцветные полосы света и тени у него под ногами, благодаря причудливой игре густого мрака и спорившей с ним туманной светлости ему казалось, что он ступает по лезвию длинного ножа, конец которого упирается в покои Ибрагима. Ни гуляющий по стенам обволакивающий прохладный ветер, ни оседающая в воздухе мелкая пыль не могли остановить шехзаде, целенаправленно идущего навстречу своему страху, который обязательно окончится для него падением в пропасть отчаяния и необратимой скорби. Он чувствовал каким-то подсознательным ощущением, растекающемуся свинцом где-то в районе затылка, что грядёт нечто страшное, призванное самой судьбой разорвать полотно его мирной жизни на прошлое и будущее. Сотканный из драгоценных камней ожидания и порочного нетерпения туман нахлынул на ослабевшее сознание Мехмеда, затягивая его во тьму, а он не сопротивлялся и только покорно следовал на зов неведомой пустоты, что вынуждала его делать новый шаг. Всё внутри высказывало отторжение, словно стало вдруг чужим, настойчиво подталкивало назад, упрямо отказываясь идти за тем, что может одним только звучанием разрушить целый мир. Мехмед слабо, но всё же поддавался этому влечению, хотя мощные потоки неугасающей энергии, исходящие от дверей в комнату Ибрагима, действовали на него гораздо сильнее и ломали в груди стержень воли. Разве мог он противиться пленительной силе, во власти которой вынужденно оказался? Ему придётся вынести это испытание ради Мустафы и Михримах, даже если после этого всё окончательно изменится.       Занимающийся на пороге непреступных окон Дворца рассвет будто нарочно обходил стороной укромный уголок за поворотом, где находились покои Ибрагима паши. Туда никогда не проникал животворящий луч солнца, по стенам вечно прыгали тени, напуганные в ночи жарким пламенем горящего факела. Лишь под утро они успокаивались и теперь притаились в углу, пристально наблюдая за посетителями своего господина. Мехмед почувствовал себя неуютно, стоило ему шагнуть в полумрак, отделивший его от реальности. Здесь он ощущал присутствие какого-то отдельного мира, скрывающего в себе множество тайн и неразгаданных мыслей. От каждого, кто когда-либо приходил сюда, в свежем воздухе витала частичка приглушённого страха, проникая в лёгкие шехзаде вместе с частым дыханием. Становилось тревожно, сердце тратило все силы на то, чтобы убежать, но нерушимый барьер выстроенных полукругом рёбер не давал ему пробиться к свету. На веках Мехмеда задребезжала усталость, напоминая о бессонной ночи, но почти сразу же искры измождения разлетелись в разные стороны, став изгнанниками спокойной обители, где неизменно царила загадочная тишина.       Из звуков было слышно лишь трепыхание теней. Мехмед бесшумно и с осторожностью впустил на чужую территорию взволнованный вздох согретого внутри кислорода и взялся холодными пальцами за ручку двери, медленно дёрнув её на себя. Деревянная дверь, снабжённая изнутри мощным замком, с трудом поддалась, но всё-таки открылась, позволяя шехзаде войти.       Отражённый от стен ледяной взгляд коснулся острым языком окоченевшего тела Мехмеда несмотря на то, что его обладатель демонстративно стоял к наследнику спиной. Почему-то в этой вызывающей позе, по которой сразу можно было угадать дерзкую смелость и неприкрытую самоуверенность, Ибрагим паша смотрелся ещё более опасно и пугающе. Шехзаде приложил немало усилий, чтобы заглушить неуравновешенные переступания, приближающие его к объекту власти и неоспоримой силы.       – Паша Хазретлери. – Мехмед поморщился от того, насколько слабо и безжизненное прозвучал его глухой голос среди обманчивого умиротворения. – Мне передали, что Вы вернулись.       Невидимые нити оцепенения оборвались в то же мгновение, когда плечистая фигура визиря резко повернулась к шехзаде, без предупреждения метнув на него пронзающий кинжалом взгляд. Каким-то образом он безошибочно отыскал в полумраке покоев именно его расширенные от возбуждения глаза, и Мехмед, к своему же стыду, лихорадочно отвёл их в сторону, подальше от пробивающей насквозь его самообладание пытливости. Что-то вынудило шехзаде пробежаться по идеально выглаженному кафтану Ибрагима, плотно облегающему его мощный стан, и остановиться на оттенённом лице, чьё выражение как по задумке было скрыто во тьме.       – Да, вернулся, – неторопливо отозвался Ибрагим, слегка наклоняя голову в знак приветствия. При этом он не удостоил Мехмеда чести избавиться от кинжала за поясом, игриво блестевшего драгоценной рукоятью. – Я принёс Вам благую весть.       – Раз так, не томите – с расстановкой подхватил Мехмед, борясь в груди с ожесточённым сердцем. Его одолел невольный страх, как бы паша не уловил чутким слухом его бешеную дробь. – Рассказывайте.       Мрачный кивок загнал Мехмеда в растерянность. С другой стороны, разве не за этим он сюда пришёл? Разве не готовил себя на протяжении долгой ночи к тому, что может ждать его за дверью этой комнаты? Почему же сейчас он теряется на глазах простого слуги, которому вообще не положено встречать его с оружием за поясом?       «Может, потому что Ибрагим – не простой слуга? – ослепила его внезапная мысль, взявшаяся из ниоткуда. – Он видит и знает гораздо больше, чем хочет показать».       – Я выполнил Ваш приказ, – доложил Ибрагим, умело вплетая в деловой тон густой тембр загадочности. – Шехзаде Мустафа жив. Я спас его от смерти.       Вспышка, подобная лезвию извилистой молнии, разразила скопившуюся в душе Мехмеда боль, наполнив сердце новыми силами. Кровь упругими толчками завибрировала в жилах, мышцы, держащие корпус в напряжении, сами собой разжались, так что от навалившегося облегчения наследник едва не лишился чувств. Земля под ногами закачалась, перед внутренним взором заклубился дым от потухшего огня безутешности, а в руки отдалась нервная дрожь. За такую благую весть, вмиг расчистившую грозовые тучи над головами скорбящих, Мехмед был готов щедро наградить Ибрагима, хотя прекрасно понимал, что он, скорее всего, этот дар не примет. Давно забытое счастье, по своим ощущением больше похожее на предвкушение, не дало шехзаде вовремя заметить резкую перемену во взгляде паши. Из непроницательного и равнодушного он вдруг сделался требовательным и до предела сосредоточенным.       – Это правда? – зачем-то уточнил Мехмед, утопая в водах радостного потрясения и неверия. – Вас никто не видел? Вы никого...       – Довольно, шехзаде, я не потерплю такого оскорбления по отношению к тому, как я исполняю поручения, – грубо перебил его Ибрагим, взметнув вверх напряжённую ладонь. По всей руке, обволакивая пальцы и стройное запястье, выступали натянутые линии сухожилий, придавая бледной коже чёткий рельеф. – Вы доверились мне в этом опасном деле, а значит, не должны сомневаться.       – Надеюсь, Вы сумели найти безопасное место для Мустафы, – сменил тему Мехмед, виновато отводя взгляд. – Вы помогли ему укрыться в городе?       Промелькнувшая на поверхности глаз Ибрагима сумрачная улыбка заставило тело шехзаде покрыться холодным потом. Он уже чувствовал, что что-то пошло не так, но отчего-то не хотел в этом признаваться.       – Не совсем, – уклончиво ответил паша, кривя губы в предупреждающем оскале. – Я помог шехзаде Мустафе пробраться на корабль, который отвёз его в Иран.       – Вы что сделали?! – словно ослышавшись, воскликнул Мехмед, поддаваясь вперёд. Цепи тревоги и инстинктивного страха добычи перед хищником ослабли, выпуская наружу изумление. – Как Вы посмели провернуть подобное за спиной нашего повелителя! Если он узнаёт, Вам голову снесут, а Мустафу отыщут и казнят ещё более зверским способом! О чём Вы только думали?!       Во власти бесконтрольно бушующей ярости, смешанной с беспокойством за брата, Мехмед даже не заметил, как начал активно жестикулировать. В голову стрельнула кровь, дыхания отчаянно не хватало, а голосовые связки напряглись так сильно, что горло сдавило ужасом. Пребывая в опьяняющем сознании гневе, шехзаде совсем упустил момент, когда Ибрагим решительным шагом приблизился к нему и обеими руками схватил его за запястья, до боли сжимая и непозволительно близко притягивая его к себе.       – Успокойся, – с тихой угрозой в голосе приказал Ибрагим, сохраняя в глубине умных глаз холодную расчётливость. – Что ты тут устроил? Дослушай сначала, а потом уже бросайся в обвинения.       Мехмед удивлённо замер, с плохо скрытым замешательством смотря на Ибрагима. Мало того, что он позволил себе дерзость, так ещё и смеет приказывать самому шехзаде словно неуправляемому ребёнку! Сейчас взгляд паши пробирал душу наследника странным желанием усмирить разгоревшейся в его груди огонь ярости любым способом, причём Мехмед точно не хотел узнавать, что это за способы. Он дёрнулся, но безуспешно: мёртвая хватка Ибрагима, заведомо отработанная в необходимости сжимать оружие на поле боя, только сильнее стиснула кость, так что у визиря побелели костяшки пальцев.       – Мустафа в безопасности, – спокойно, и даже чуть воркуя, объяснил Ибрагим, довольно прикрывая глаза. Мехмеду пришлось откинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза на случай, если вдруг представится разобрать в них фальш. – Он уже в другой стране, рядом со своим отцом, далеко от смерти. Вы не этого хотели?       Шехзаде непонимающе нахмурился, неосознанно расслабляясь в сильных руках паши.       – Я хотел, но... – беспомощно залепетал он, всё больше теряясь. – Мы должны были сказать, что Мустафа мёртв.       – Вы так и скажите своему отцу, шехзаде, – приструнил его опасения Великий визирь. – Более того, я даже помогу Вам его в этом убедить.       Прежде, чем новый вопрос уже готовился сорваться с языка наследника, Ибрагим молча отпустил его кисти, так что они безвольно упали вниз, и отступил на шаг, вынимая из-за пояса кинжал. Приступ внезапно атакававшего разум Мехмеда страха почти сразу был бесследно развеян столь же неожиданным осознанием того, что это оружие раньше принадлежало Мустафе. Он очень любил этот кинжал, подарок Сулеймана, и никогда с ним не расставался. Как же это бесценная вещь попала в руки хитрому Ибрагиму?       – Возьмите, шехзаде, – попросил паша, с лёгким наклоном головы протягивая ему возложенное на ладонь оружие. – Идите к повелителю и скажите, что Мустафа мёртв. Это Вы предоставите в качестве доказательства.       Плохо соображая над своими действиями и ещё не до конца распознавая смысл сказанного, Мехмед подошёл и взял холодный предмет в мелко дрожащие руки. Его взор хотел было сфокусироваться на украшенной камнями рукояти, но преждевременно поплыл в дымке лёгкого мрака, навеянного потрясением. Медленно освободив заточенное лезвие от серебряных ножн, шехзаде поднёс к лицу стальной серб кровавой луны, на чьём конце плясали зыбкие тени.       – Кровь? – с отвращением спросил Мехмед, поспешно пряча кинжал обратно, дабы не запачкать чужую комнату неизвестными следами чей-то жизни.       – Пришлось зарезать по дороге парочку куропаток, – безмятежно отозвался Ибрагим, скучающе пожимая плечами. Мехмеда всего передёрнула от сквозившего в голосе паши наслаждения. Впрочем, от всего услышанного за это утро ему могло что угодно показаться. – Ты, главное, вручи этот кинжал повелителю. Он поверит в смерть Мустафы и не станет его искать.       Мехмед слабо кивнул, с силой сжимая в руке кинжал. Всё это ему очень не нравилось, наводило на надоедливую мысль, что последствия будут необратимыми, но желание во что бы то ни стало сохранить Мустафе жизнь оказалось сильнее даже голоса здравого рассудка. Ради того, кого Мехмед всю жизнь считал своим братом, ему пришлось рискнуть своей жизнью и жизнью Ибрагима, доверием повелителя и безответно влюблённым сердцем Михримах. Увидеть, напрасны ли были эти жертвы, поможет ему только время.       – Весь этот разговор и то, что Вы сделали, должно остаться тайной, – негромко напомнил шехзаде, с облегчением наткнувшись на преданность в глазах Ибрагима. – Учтите, с этого дня нас больше ничего не связывает. Держитесь подальше от меня и от моей матери.       Не дожидаясь ответа, Мехмед резко развернулся и вышел прочь, провожаемый до самого угла выдержанным взглядом Ибрагима, в котором сквозила тонкая насмешка. Этому взгляду определённо было предначертано рано или поздно свести его с ума, но пока что от него хотелось сбежать и спрятаться. ________________________________________       Текущие вязкие волны отрешённости и напускного спокойствия аккуратно принимали Мехмеда в свои неощутимые объятия, по тяжести соразмерные с окрашенным в алый цвет крови кинжалом, находящимся в его руке. Путь до покоев падишаха показался ему долгим и тернистым, как если бы он без остановки прошёл через лес от Стамбула до Манисы. Дыхание шумело и эхом ласкало слух, приятный звук его собственных шагов хоть как-то подминал под себя песню изнывающего в боли сердца, душа просилась на свободу, чтобы только не идти на этот риск. Прямо сейчас Мехмеду предстояло лично обмануть своего отца, повелителя и султана Османской Империи. Именно с этого момента он станет недостойным трона наследником, готовым ради спасения предателя запятнать не только свою честь, но и честь государства. Ему даже думать было страшно, что произойдёт, если эта ложь раскроется и всплывёт на поверхность вместе с теми, кто её создал. Сопротивляясь сгущающимуся вокруг него липкому волнению, Мехмед словно в каком-то кошмарном сне, не подвластном его сознанию, приблизился к покоям своего отца и севшим голосом попросил стражника сообщить падишаху о его приходе. Каждая секунда всё больше давила на его плечи, прижимая к земле, отбирала возможность сделать вдох и сжимала челюсти страха на оцепеневшем теле. Тошнотворный привкус лжи теперь навеки застыл на его языке, впитался в кровь и отныне стал частью его самого, обрекая на непосильную ношу. Мехмед не чувствовал самого себя, смотрел на свой жалкий уставший вид со стороны и отказывался верить в действительность. Кажется, впервые он почувствовал эту тонкую грань между душой и телом. Вот-вот, прямо сейчас что-то случится, вот сейчас, сейчас, уже...       – Повелитель ждёт Вас, шехзаде.       Вздрогнув от скупого доклада одного из стражников, Мехмед оторвал немигающий взор от пола и вошёл в покои Сулеймана, по-прежнему находясь в приступе нарастающей паники от осознания того, что всё это происходит с ним на самом деле. Рукоять кинжала в его руке покрылась лёгким налётом тепла, ноги сами собой поднесли его к столу султана после сделанного в тумане поклона. Мехмед не мог даже распознать выражение глаз своего отца, потому что, волей-неволей, смотрел куда-то сквозь него, в недоступную даль потусторонней отчуждённости. В голове не было ни единой мысли, рёбра ныли от боли, сминая диафрагму, из-за чего шехзаде перестал дышать. Он уже знал, что пришлось увидеть Сулейману, когда он оторвался от какого-то дела и устремил на сына прожигающий нетерпением и едва заметным беспокойством веский взгляд.       – Мехмед, – холодно поздаровался Султан, не считая нужным встать и одарить наследника прежней тёплой улыбкой. – Ты что-то хотел сказать?       Действуя вперёд улетающей в пропасть забвения совести, Мехмед резче, тем стоило, поднял кинжал и с глухим стуком водрузил его на рабочий стол падишаха, не удостоив традиционным поклоном. Удивление, граничещее с тихим гневом во властных глазах Сулеймана, ничуть не подкосило решительный настрой Мехмеда, словно он совершенно забыл, где стоит и кто перед ним находится. Будь на его месте кто-нибудь другой, султан бы без промедления высказал своё недовольство в самой грозной форме, но необходимость замахнуться обвинениями на собственного сына сперва подвергалась тщательным раздумьям, а уж потом выплёскивалась наружу.       – Мустафа мёртв, – коротко бросил Мехмед, услышав из глубины морских вод свой чужой голос. – Вот всё, что от него осталось.       Мгновения текли со скоростью вечности и показались Мехмеду бесвкусными и отравленными едким ядом лжи. Сулейман ничего не ответил и бережно взял в руки кинжал, изучая его оценивающим взглядом. От него летели искры неплохо спрятанной скорби и сожаления, так что шехзаде почувствовал острое желание уйти, избавив себя от необходимости что-либо объяснять. Меньше всего ему хотелось наблюдать за чужими страданиями, что посеяли раздор между ним и отцом.       – Можешь идти, – нарушил мнимую тишину сухой приказ Сулеймана, брошенный в пространство: Мехмед и так уже направлялся к выходу из покоев, оставив опущенный во тьме гнева и стыда поклон незамеченным. ________________________________________       – Нет! Не-ееет, за что?! Только не он, Аллах, только не он! Смилуйся!       Хриплый крик бьющейся в слезах Михримах оглушил разбитого Мехмеда и вынудил его до боли зажмуриться, крепче прижимая к себе дрожащее в агонии тело младшей сестры. Слабые удары, направленные ему в грудь и спину, были просто нечтожными по сравнению с безутешной бурей противоречивых эмоций у него внутри. Сердце разрывалось от болезненных стенаний Михримах, душа плакала вместе с ней, безнадёжно оседая на дне пылью сожаления и досады. Сминая под пальцами расшитое золотом платье госпожи и обнимая её за вздрагивающие плечи, Мехмед с наслаждением впитывал в лёгкие её успокаивающим аромат, судорожно дышал ей в затылок, безжалостно забирая себе девечье существо. Водопады солёных вод, выталкиваемые на поверхность печалью и болью, катились по бледным скулам Михримах, падая ему на грудь, и острее вражеской сабли ранили Мехмеду сердце, оставляя после себя неизгладимые шрамы. Он не ведал, чем теперь утешить сестру, как излечить её от разбитой любви, где взять силы и вытерпеть муки совести, перестав ловить на себе её осуждающий взгляд? Где шехзаде искать спасение от жалости и злости на самого себя?       – Мустафа! – в исступлении провыла Михримах, пытаясь вырваться из сильных объятий брата, но Мехмед и не подумал её отпускать, чувствуя совершенную беспомощность и слабость несмотря на мощное кольцо обвитых по спине госпожи рук. – Любовь моя, не покидай меня! Спасите кто-нибу-уудь!..       Сражённая лающим кашлем, Михримах в изнеможении обмякла на руках Мехмеда, безвольно запрокинув голову и закатив глаза, так что из-под век показались покрасневшие белки. Шехзаде в испуге посмотрел на неё, суетливо соображая, но сестра неожиданно быстро справилась с приступом, перестав захлёбываться собственными слезами. Её тело внезапно отяжелело в руках Мехмеда, поэтому ему пришлось опустить госпожу на кровать, заботливо придерживая ей шею. Оцепеневшие в холоде пальцы девушки всё ещё намертво цеплялись за его кафтан, не желая отпускать, уставшее лицо стало совсем бледным и неудержимо подёргивалось от длительного напряжения, а дыхание сделалось глубоким и частым.       – Михримах, моя милая сестра, – ласково зашептал Мехмед, склоняясь над госпожой. – Прости меня, прошу. Если бы я знал, что ты будешь так страдать, я бы ни за что не поведал тебе эту страшную правду.       «Но это ложь, – нещадно возразил внутренний голос справедливости. – Ты солгал родной сестре и тем самым заставил её страдать».       – Мустафа всегда будет с тобой, в твоём влюблённом сердце, – с трудом продолжил Мехмед, сглатывая ком в горле. – Придёт день, и вы отыщите друг друга в Раю.       Пустой взгляд Михримах, вгоняющий в дрожь своим отсутствием и отрешённостью, остановился на шехзаде, чуть живо поблёскивая в свете свечей. Его матовая поверхность придавала всегда запальчивым глазам Михримах нездоровое сияние, бросающее тело наследника в нестерпимый озноб. Пугающее осознание того, что он собственными руками убил сестру, стоило того, чтобы мгновенно пожалеть о спасении Мустафы, который уже не являлся ему даже братом.       – Оставь меня, – невесомым шёпотом просипела Михримах ослабевшим голосом. – Я хочу побыть одна...       Стараясь не поддаваться навязчевому присутствию скрытой в этих словах угрозы, Мехмед через силу собрался с духом и заставил себя исполнить довольно простую на первый взгляд просьбу сестры. Медленно его охватывала пустота, оборвавшая ещё одну связь, так долго держащую семью Мехмеда в целостности. Как он после всего этого сможет смотреть в глаза отцу и Михримах? Они будут видеть в нём убийцу, даже не подозревая, что на самом деле подверглись чудовищной лжи. Стоило ли этих боли, печали и мук спасение Мустафы? Чем чаще Мехмед задавал себе этот вопрос, тем яснее понимал, что не находится с ответом. ________________________________________       Маниса встретила изрядно потрёпанного утренним происшествием Мехмеда приветливым водопадом солнечных лучей стоящего в зените многолетнего светила. Воздух восторженно дребезжал от заливистых птичих голосков, так и норовивших спугнуть своей прыткостью устоявшуюся тишину. Яркие, с медным отливом, листья заговорщически перешёптывались между собой то ускоряясь, то порой наоборот замолкая в зависимости от настроения вездесущего самозванца-ветерка. Шехзаде был несказанно рад возможности погрузиться в мир живой природы и хоть ненадолго отвлечься от постоянных несчастьий, с недавних пор начавших сыпаться ему на голову с периодичностью ежедневного дождя. Его мысли заплетались среди спокойствия и безразличия, находя пристанище под тенью раскидистых деревьев и неизбежно высыхая под палящим солнцем.       Кое-как подготовив себя к встречи с Махидевран Султан, Мехмед с тяжёлым сердцем покидал Топкапы верхом, втайне ото всех, дабы лично побеседовать с матерью Мустафы предельно откровенно. Теперь, когда он стал свидетелем не самой простой правды, приходилось мучиться от назойливых вопросов, ответы на которые могла дать только госпожа. И вот уже, оставив позади долгую изматывающую дорогу, имеющую свои последствия в виде ноющей спины и затёкших плечей, Мехмед наконец пересёк границу санджака, твёрдой поступью направляясь к величественному Дворцу. Трава пружинила у него под ногами, создавая ощущение полётности, хотя на душе мёртвым грузом висело жгучее чувство вины. Стражники без колебаний пропустили его под своды каменных стен, не препятствуя ему в одиночестве проделать путь к покоям Махидевран Султан.       Долго Мехмед в нерешительности топтался на пороге перед закрытыми дверями, не в силах постучать. Вся его уверенность куда-то улетучилась, уступив место осаждающим разум сомнениям. Правильно ли он поступил, приехав сюда, или совершил ошибку? Станет ли Махидевран отвечать на его вопросы или прогонит прочь?       Изнывая от волнения, Мехмед порывисто постучал, запретив себе даже думать о том, чтобы отказаться от этой затеи. Назад повернуть уже было невозможно, и скрипучий голос Махидевран, разбившейся о деревянную поверхность двери, заставил его вздрогнуть.       – Войдите.       Просочившаяся сквозь щель в замке неусыпная слабость подстегнула замершего в проёме Мехмеда переступить порог чужой комнаты и прилежно поклониться. Почти сразу на него набросились волны злости и негодования, никак не соответствующие холодности неприступного взгляда, которым наградила гостя госпожа. Даже будучи сломленной навалившемся ей на плечи испытанием, она ничуть не изменила своей гордой независимой натуре, пусть от неё осталась одна лишь неживая тень.       – Что тебе нужно? – резко осведомилась Махидевран и, не мигая, пронзила Мехмеда настороженностью в светлых глазах.       Шехзаде подавил смятение и опасливо приблизился к госпоже, прекрасно понимая, что её состояние весьма непостоянно и в любой момент может из тихого огня предупреждения вырасти в адское пламя ярости.       – Я пришёл с миром, – спокойно ответил Мехмед, наблюдая, как Махидевран медленно встаёт со своего места и подходит к нему, продолжая бесцеремонно изучать оценивающий взглядом. – Хочу выразить Вам свои соболезнования по поводу смерти Мустафы. Поверьте, я искренне разделяю Вашу боль. Долгое время Мустафа был моим любимым братом.       К удивлению шехзаде, госпожа никак не изменилась в лице и даже виду не подала, что мнимая казнь её сына хоть как-то трогает ей душу. На краю сознания затрепетала мысль, что она все знает, но это невозможно. В блестящий план по освобождению вражеского наследника были посвящены только Ибрагим и Мехмед.       – Если это всё, то уходи, – сухо повелела Махидевран, приопуская голову в признаке потаённой агрессии.       – Госпожа, я не хотел бы расстраивать Вас своей настойчивостью, – начал Мехмед, пропустив просьбу мимо ушей, – но мне крайне важно спросить Вас кое о чём. Не могли бы Вы уделить мне время?       На какой-то миг шехзаде показалось, что она откажется, но продержавшееся ничтожные секунды задумчивая пауза между ними подала ему знак надежды. Махидевран явно замялась, однако в конце концов не выдержала и кивком позволила наследнику продолжить.       – Ладно, только быстро, – устало вздохнула она, снова устраиваясь на тахте. Мехмед невольно заострил внимание на её поникших плечах и обвисшем подбородке. – Что ты хотел у меня спросить?       – Что связывало Вас с шахом Тахмаспом? – прямо выпалил он, надеясь, что этот вопрос не прозвучал слишком грубо.       Спустя томительное время, за которое Мехмед успел сосчитать количество пропущенных сердечных толчков, Махидевран всё же посмотрела ему в глаза с неприкрытым вызовом. Встретив такое сопротивление, шехзаде запоздало пожалел о том, что решил приехать.       – Зачем тебе это знать? – принялась докапываться госпожа, делая остановки, чтобы набрать нужное количество спёртого воздуха.       – Я хочу помочь Вам, – честно признался Мехмед, в отчаянии разглядывая Махидевран. – Если повелитель узнает, что Вы вступили в связь с вражеским шахом против воли, то он не станет выносить Вам смертный приговор. Вас он не послушает, но я точно сумею его убедить!       Закусив губу, шехзаде в ожидании замер, сдерживая в груди учащённое дыхание. Мустафу ему удалось спасти, но названный брат никогда его не простит, если он допустит смерть несчастной матери, живущей в иллюзии, что потеряла сына. Рано или поздно Мехмед рассчитывал таким же образом переправить в безопасное место и Махидевран, чтобы им ничто не помешало встретиться. Однако сперва нужно было убедиться в её невинности.       – Зачем тебе помогать мне? – грустно, нежели насмешливо усмехнулась госпожа, притворно улыбнувшись.       Грудь Мехмеда запылала жарким огнём справедливости и желания донести до упрямой особы свои намерения.       – Я не могу допустить смерти невиновного. Скажите мне правду, и я смогу отвести от Вас несправедливую кару!       Но вместо того, чтобы загореться надеждой, взгляд Махидевран печально блеснул в свете солнца и тут же погас. Госпожа покачала головой, вызывая у шехзаде смятение, и закрыла глаза, роняя тихие слёзы.       – Напрасная жертва, храбрый шехзаде, – мягким голосом прошептала она, судорожно всхлипнув. – Я была одержима взаимной любовью, и теперь расплачиваюсь за эту беспечность. Что поделать, молодое сердце порой способно потерять разум от какой угодно любви.       Стоя посреди погрузившихся в тишину покоев, потрясённый и растерянный, Мехмед не знал, как на это реагировать, но госпожа уже отвернулась, показывая, что разговор окончен. Скомканный воздух, пропитанный духом тоски и смертельной усталости, вдруг показался ему едким дымом, недалеко от которого разгорелся пожар. Чувствуя себя одиноким и совершенно уязвимым перед роком судьбы, шехзаде безропотно оставил убитую горем Махидевран наедине с воспоминаниями о поре минувшей юности, а сам поспешил покинуть город, покуда ядовитое присутствие скорби не сразило его и без того растерзанное сердце.