Чужие судьбы

      

Враг – это друг, который знает о нас слишком много. Константин Мелихан.

      Туманный отлив ночных теней, стелящихся по земле и вокруг грозных силуэтов мощных деревьев, сопровождал периодические наплывы рванных волн отблеском горящего в рассвете солнца. Молочная пелена зарождающейся на востоке зари прятала в своих водах поверхность почвы, наполняя каждое живое существо излишней осторожностью, словно в попытке продлить хрупкую тишину. Кристально чистое небо, обрамлённое по центру цепочкой сверкающих капель призрачных звёзд, лишь на секунду позволяло облакам порочить свою невинность. Всё ещё обтянутый шёлковыми тканями лунного света горизонт постепенно окрашивался в нежные розовые тона, смешанные с вкраплениями золотистого оттенка. Алея и сметая прочь остатки ночи, гордая заря степенным шагом выходила из своего укрытия, предоставив любопытному глазу в восхищении наблюдать долгожданное воссоединение солнца и луны прежде, чем их несвязные пути снова разойдутся. Изорванное признаками восходящего утра полотно умиротворения и холодного равнодушия превращалось в спасительную обитель для ранних птиц, где они спешили согреться и прогнать назойливый холод из своих крыльев. Ни росистая трава, ни спящие в объятиях студённого ветра листья ещё не поддались чарам прекрасной осени, напоминающей о своём скором приходе короткой порой тёплого дня и длительным господством завораживающей тьмы.       Окутанное дымкой предрассветного тумана живое тело было сковано морозной свежестью и затянуто в омут неостывших сновидений, мирно покоившихся на плечах молодого шехзаде вместе с усталостью, что никак не хотела растворяться вслед за своей родительницей несмотря на то, что Мехмед уже несколько часов назад имел неосторожность проснуться. Сморённый холодом и царившим вокруг него приветливым покоем, он не мог сопротивляться тяге соблазнительного сна, дающего о себе знать болезненной пульсацией в висках и сдерживаемыми в дыхательных путях зевками. Мехмед в который раз пытался изгнать из тела тяжёлую слабость и до боли в пальцах сжал рукоять сабли, поднимая оружие на уровень своих глаз. Неспешными переступаниями, невесомый шорох от которых разлетался по поляне, колыша примятую траву, он повернулся вокруг себя, до предела обострив слух и органы зрения. Клубы низко парящих над землёй облаков скрывали из виду лесную чащу, лишали возможности узреть притаившуюся в тени опасность, что только сильнее нагоняло на него тревогу и непрошеный страх. Стоя в одиночестве среди молчаливо растущих по кольцу деревьев с обнажённой саблей в ноющей от напряжения руке, шехзаде чувствовал себя до низости уязвимым и беззащитным. Липкая настороженность вынуждала его затравленно озираться, дёргаться от каждого шума и сдавать себя на милость чужому удовлетворению громкими частыми вздохами, выходящими из груди тучкой пара.       Призрачное присутствие хищника, подстерегающего где-то в кустах свою добычу, пробиралось под одежду Мехмеда приятным дуновением холода. Вскоре его кожа побледнела и покрылась корочкой ледяного инея, искрящегося на поверхности наблюдательных глаз. Они следили за каждым, даже самым неприметным движением шехзаде, будь то сокращение напряжённой мышцы на подтянутом теле или резкий поворот головы в попытке выхватить из светлеющей мглы знакомый наглый взгляд. Казалось, они смотрели отовсюду и сразу, бесцеременно обследовали каждый изъян в его осанке, заставляли сгорать от смущения и трепетно замирать в такт внезапно оцепеневшему сердцу. Мехмед готов был поклясться, что ещё немного, и набирающий власть и силу пронзительный взгляд Ибрагима непременно прожжёт дыру в его кафтане, оставляя после себя нестерпимые раны. Он чувствовал себя загнанной в ловушку наивной птицей, на шее которой медленно смыкаются зубастые челюсти ненасытного зверя. Паша прятался от него, подпитывая бурлящую в жилах жажду крови его собственным страхом, выжидал подходящий момент для внезапного нападения, нарочно растягивая томительные секунды пугающего ожидания. Он всё ждал, когда же у Мехмеда кончатся силы, и он, побеждённый неотступным желанием уснуть, забудет об осторожности, усыпит свою бдительность под покровом навеянных тьмой фантазий. Шехзаде прекрасно понимал, что тогда произойдёт, поэтому как мог боролся с истощением, запрещая векам смыкаться, а мыслям – даже напоминать ему о сне. Он оказался втянут в опасную игру со смертью, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как играть по правилам.       Лишь одному из них сложившееся ситуация доставляла развлечение: Ибрагим полностью подчинил своей власти неокрепшее самообладание Мехмеда, нарочно выводя его из себя. Умело скрываясь в тумане, он сливался с окружающим его лесом, пугая шехзаде внезапным шумом, а порой и подозрительно долгим затишьем, бесшумно перемещаясь по кустам и держа его под прицелом расчётливых глаз. Мехмед с трудом боролся с приступом паники, безуспешно стараясь предугадать следующий ход хитрого визиря, но стратегические манёвры паши всегда были непредсказуемы. Он позволял себе дерзнуть и погладить вспотевшую спину шехзаде притворно ласковым взглядом или же вонзиться вражеским лезвием ему прямо в грудь, неумолимо сжимая сердце в когтях пристального взора. Мехмед пытался не поддаваться, но Ибрагим лишал его воли, внушал замешательство и не давал сосредоточиться, будто высасывая из головы шехзаде все нужные мысли. Он дерзко играл с ним, ублажал своим нерушимым спокойствием и одновременно с этим досаждал неуловимой насмешкой.       Безжалостные клыки тревоги без предупреждения вонзились в испуганное сердце Мехмеда, стоило ему ощутить приближающуюся опасность. Он подобрался, сводя стальным напряжением измождённые мышцы, и поднял саблю, приготовившись отразить возможное нападение, но внезапный вихрь пронёсшейся со спины плотной тени сбил его с ног, вышибая воздух из лёгких. Зажатые в тиски страха внутренности вытолкнули наружу резкий вопль неожиданности, и Мехмед позорно растянулся на земле, переживая боль в ушибленном теле. Пальцы, держащие саблю, безвольно разжались, затылок разгонял по венам тягучую боль, кости и суставы застыли без движения, изнывая после падения. Перед глазами шехзаде видел стремительно густеющую тьму, заволакивающую рассеянное сознание, и очнулся только тогда, когда его шею бережно приласкало острое лезвие чужого оружия.       – Всего одного удара мне хватило, чтобы добраться до твоего горла, – раздался сверху суровый голос Ибрагима, приправленный неисправимым холодом насмешки. – А враг медлить не станет, сразу окрасит саблю твоей кровью.       Судорожно хватая ртом воздух, Мехмед приподнялся, упираясь натянутыми сухожилиями в блестящее от алой крови рассвета лезвие, и поднял расширенные от испуга глаза на своего наставника. Паша демонстративно прошёлся по его открытому телу оценивающим взглядом, от которого позвоночник шехзаде затрещал в неудержимой дрожи, и с некоторым презрением прищурился.       – Ты мне не враг, – тихо возразил Мехмед, не смея лишний раз пошевелиться под натиском нацеленных ему в грудь бесстрашных омутов молочного моря. – Я усвоил урок и больше не допущу ошибку.       – Интересно, – хмыкнул Ибрагима и провёл саблей по периметру дрожащего горла шехзаде, едва касаясь его. Наследник тут же отклонился, сводя плечи, и невольно сглотнул, подавляя приступ страха. – Скажи мне, какую же ошибку ты допустил?       Смертоносное острие сабли замерло совсем рядом с пульсирующей артерией на шее Мехмеда, так что шехзаде поспешил отодвинуться от неё подальше. Между рёбрами зверски защимилась паника, остужая в жилах сопротивление.       – Я потерял бдительность, – негромко, но чётко ответил Мехмед, делая вид, что ему очень любопытно рассматривать отпалированную грань сабли. Поднять глаза на пашу он так и не осмелился. – Слишком поздно спохватился. Мне не стоило стоять к опасности спиной.       Удовлетворённо усмехнувшись, Ибрагим наконец сделал шаг в сторону и требовательно взмахнул оружием, молча приказывая Мехмеду встать. Шехзаде в спешке подчинился, не горя желанием и дальше подвергать себя унижению, и мимолётно отряхнул свой кафтан от приставших к нему земли и листьев. Пылая от смущения под взглядом скрытого за тенью уходящей ночи Ибрагима, он спрятал свою саблю в ножны и развернулся к паше, стараясь придать себе самое беспечное выражение лица. В груди его ядовитым пламенем разгорелась тихая ярость, вызванная нескрываемым наслаждением, с которым Великий визирь растягивал губы в белозубой улыбке. Страдания Мехмеда явно доставляли ему удовольствие, что немало раздражало наследника и вгоняло его в лёгкий стыд. Как же трудно и в то же время до ужаса интересно ему было находиться рядом с этим человеком, в любой ситуации остававшимся невозмутимым. Какие бы эмоции он не показывал, они всюду оказывались уместны и неизбежно привлекали своим хрупким проявлением, похожим на отражение лунного лика в морской глади. Но при этом мысли его были недоступны и загадочны, личность таилась во тьме прошлого и непринуждённо навеянного будущего, всё, приближенное к сердцу, пряталось внутри, надёжно скрытое от посторонних глаз.       Мехмед выпрямился, с вызовом встретив дрожащее мерцание затемнённых очей Ибрагима, и не без опаски приблизился в нему. Коренастый стан паши выбрался из тумана и во всей восхитительной красе предстал перед шехзаде, невольно заставив его скользнуть заворожённым взглядом по аккуратно выложенному пазлу его мощных мышц, что просвечивались сквозь молочного цвета свободную рубашку, подпоясанную кожаным кушаком. Смуглый участок виднеющейся благодаря вырезу груди лишь на мгновение приковал любопытный взор Мехмеда, который почти сразу был в смятении опущен вниз. Если визирь и заметил странную выходку со стороны наследника, то крайне умело замаскировал изумление под серьёзностью.       – Кто был твоим наставником раньше? – чуть ли не требовательным тоном спросил Ибрагим, веско вскинув подбородок.       Мехмед не выдержал и бросил мимолётный взгляд на его открытую прохладным ветрам, сильную шею, непроизвольно поймав себя на мысли, что видит её скромное изящество впервые.       – Малкочоглу, – немедленно отозвался он, вспомнив бесстрашного, верного воина, который дал ему столько бесценных уроков. Шехзаде втайне мечтал разделить с ним радость от его первого похода, но, к сожалению, повелитель посчитал нужным совершить новый набег на Иран без его участия.       Ибрагим едва уловимо кивнул, задумчиво потупив глаза. Только сейчас, когда туман начал расступаться, а рассвет вовсю занимался над горизонтом, Мехмед заметил, что при свете встающего солнца его хищные огни отливают нежной бронзовкой.       – Что ж, это видно, – пробормотал паша себе под нос, словно что-то прикидывая в мыслях. – У тебя его осанка. Да и шаги словно эхо отважного Бали-бея. Помню, как однажды я пытался повторить за ним его хитроумные выпады. Мне легче было в одиночку сразиться с армией вооружённых солдат, чем заниматься подобной головоломкой.       Мехмед не сдержал в груди лёгкий смешок, гадая, стоит ли воспринимать эти слова как оскорбление, или же Ибрагим хотел таким странным образом удостоить его похвалой. В юности шехзаде очень любил тренировки в компании Малкочоглу и невыносимо скучал по его наставительному голосу, но теперь ему предстояло уступить это место Великому визирю, чьи методы ведения боя казались Мехмеду не менее запутанными. Прежде, чем он успел вставить хоть слово в поток прямолинейных аргументов, Ибрагим со звоном спрятал саблю и сомкнул руки за спиной, смеряя подопечного долгим взглядом.       – Одной ловкости да бесстрашия мало для хорошего воина, – констатировал визирь. – Нужно уметь применять хитрость и рационально распределять свои силы. Помни, пока ты не признаешь свои недостатки, тебе будет сложно добиться результатов.       Мехмед кивнул, самозабвенно вслушиваясь в приятное рокотание ритмичного голоса Ибрагима.       – Я всё понял, паша, – отозвался он. – Ваши советы мне на вес золота. Это мой первый поход, и я очень хочу произвести на отца хорошее впечатление.       – Славно, – довольно промурлыкал Ибрагим и повернулся лицом навстречу игривому ветру, разбившемуся на осколки стеклянной свежести об его ровную шею. – В таком случае, ты, я думаю, не будешь против утренней пробежки по лесу.       Слетевший с губ Мехмеда вздох изумления растворился в пустоте, так и не достигнув чутких ушей паши, который резко сорвался с места и спустя какие-то нечтожные мгновения растаял в воздухе среди мрачных силуэтов высоких деревьев. Шехзаде слишком поздно осознал, что остался на поляне совсем один и теперь был обречён догонять своего наставника, наверняка уже успевшего преодолеть немалое расстояние. Он даже не мог услышать шорох от его шагов или вполне естественное загнанное дыхание, что невольно взбудоражило воображение Мехмеда своей странностью. Как он сможет определить, в каком направлении умчался Ибрагим, если ему не на что ориентироваться?       Атака панической тревоги отступила под натиском решительности, и Мехмед бросился в чащу, сминая под ногами сухие листья и задевая боками торчащие ветви ежевики. Кем-то бережно склонённая трава намекнула шехзаде, что беглец где-то совсем рядом, так что он собрался с силами и ускорил темп, не обращая внимание на холодившие горячее тело потоки студённого воздуха и забытую усталость, которая снова давала о себе знать с помощью учащённого дыхания, быстро стучащего сердца и колющей боли в боку. Вскоре впереди замаячила знакомая фигура, несмотря на своё плечистое сложение с лёгкостью грациозной пумы передвигающаяся по лесу. Мехмеду ещё никогда не приходилось видеть таких проворных, стремительных шагов, изощрённых поворотов и блестяще выполненных манёвров. Воспользовавшись случаем, он подстроился под чужой бег и принялся повторять за пашой его приёмы, на ходу запоминая, куда ставить ногу, чтобы обогнуть колючий куст, как проскочить между стволами деревьев, оставшись без единой царапинки, и где лучше всего перепрыгивать мелкие ручьи, чтобы не упасть. Однако немногочисленные силы молодого наследника быстро таяли в то время, как у Великого визиря их было хоть отбавляй.       – Постой! – через тяжёлое пыхтение прокричал Мехмед, сомневаясь, что его слышно. – Ты куда, проныра? Ибрагим, мне за тобой не угнаться!       Волны его исступлённого вопля бесследно разбились о крепкую спину убегающего всё дальше паши, и ответом ему был ненавязчивый шёпот листьев над головой. ________________________________________       Залитая солнечным светом поляна сверкала и переливалась всеми оттенками зелёного, источаемого мягким бархатом молодой травки. Ветер по-прежнему шумел в кронах деревьев, перекликаясь весёлым эхом с беспорядочными восклицаниями птиц, бесцеремонно нарушающих тишину своими бесконечными трелями. Лесной воздух впускал в расширенные после бега лёгкие Мехмеда ароматы хвои и полевых цветов, остужая разгорячённое тело спокойствием и беспричинным восторгом. Грудь разгоралась тёплым огнём распирающей гордости за самого себя, когда шехзаде в очередной раз прокручивал в голове этапы утренней пробежки в чаще. Никогда в жизни он не преодолевал такого большого расстояния за один раз и без перерыва, так что теперь даже боль по всех конечностях, смертельная усталость и разрушающее существо истощение доставляли Мехмеду наслаждение.       Сгорбив всегда расправленные в уверенности плечи, шехзаде довольно жмурился, подставляя лицо вороватым солнечным лучам, что боязливо щекотали ему шею. Его грудь мерно вздымалась и опадала, возвращая наследника в состояние утраченного покоя, гуляющий под кафтаном ветерок гарманично дополнял собой потоки тепла, исходящие от нагретого солнцем камня, на котором и расположился шехзаде, чтобы наконец-то отдохнуть.       Рядом с Мехмедом, властно окидывая окрестности броским взглядом прищуренных глаз, в молчании восседал Ибрагим, в отличие от шехзаде не падающий видимых признаков усталости. Его гладкий лоб избороздили струи испарины, выступающая на уровне виска венка быстро пульсировала, позволяя вычислить частоту сердечных сокращений, отдельные участки натруженного тела всё ещё местами подёргивались, снимая привычное напряжение. Мехмед с долей признательности покосился на пашу, не переставая восхищаться его выносливостью, и внезапно подумал, что хорошо было бы как-нибудь повторить этот безумный забег.       – Признаю, ты неплохо справлялся, – вдруг подал голос Ибрагим, не поворачиваясь к собеседнику. Столь внезапные слова одобрения по незнанию согрели Мехмеду душу и заставили его слегка смутиться. – Но тебе нельзя расслабляться. Не хватает ловкости, изворотливости и скорости.       Шехзаде приосанился, обращая на пашу сверкающий нетерпением взгляд, подёрнутый пеленой усталости.       – Я готов исправить это хоть сейчас, – запальчиво откликнулся он, облокачиваясь рукой на шершавую поверхность камня. – Давай, каждый день будем бегать по лесу, и через неделю я тебя обгоню, вот увидишь!       Чистый, рассеянный словно в тумане недавно прошедшей зари заливистый смех когтями немыслемого наслаждения царапнул по груди Мехмеда, мгновенно наполняя душу непонятной лёгкостью и желанием вопреки всему подхватить его заманчивое звучание, по своей мягкости и плавным переливам похожее на вкрадчивый плеск гулких волн, что с бархатным шуршанием разбивают о берег морские воды. Этот смех будоражил сердце, отбирал силу воли и глубоко проникал в самые истоки жизненной энергии безнадёжно охваченного его опасными чарами Мехмеда, которому впервые довелось услышать столь опьяняющий шёпот, скрытый под утробными вибрациями причудливого мурчания льва, в самых глубинах которого можно было распознать отдалённые раскаты грома. Каким-то уходящим в пропасть забвения трезвым рассудком Мехмед понимал, что поддаваться этому смеху опасно и следует помнить об осторожности, но на полные чувства невесомости и счастья мгновения, на протяжении которых его тело замирало и дрожало в немом благоговении, шехзаде был готов обменять половину своей жизни, чтобы только приятный смех Ибрагима коснулся его уха снова.       – Ну хорошо, юнец, – отсмеявшись, проворковал Ибрагим, смотря на наследника с потаённой и неизведанной прежде лаской, ставшей причиной перехватившего лёгкие дыхания. – Так и быть, будет тебе ещё одна гонка! Но учти, если за неделю ты меня не обгонишь, я заставлю тебя отрабатывать боевые приёмы всю ночь.       – Идёт!       Следуя порывам детского восторга, Мехмед взметнул руку, протягивая раскрытую ладонь Ибрагиму. Секунду они смотрели друг другу в глаза, хитро прищурившись, и сражались между собой шаловливый огонёк азарта в одержимом взгляде шехзаде и отважный огонь неизменно подготовленного к сопротивлению взора паши, переплетающиеся общим посылом и скреплённые общей целью. В тот момент, когда грубоватые на ощупь тёплые пальцы паши коснулись тонкой кожи на запястьи наследника, Мехмед не выдержал и улыбнулся.