Чужие судьбы

Счастлив тот, кто счастлив у себя дома. Лев Толстой.

      Тяжёлые двери апартаментов распахнулись перед шехзаде, пропуская его в богато убранные покои, в которых он никогда прежде даже не надеялся побывать. Оттого, насколько резко сменилась прохлада и утренняя свежесть коридоров на тепло и уют господской обители, у Мустафы безнадёжно перехватило дыхание, а скованное непонятным волнением тело стало жертвой беспощадной дрожи. Кипевшая в крови необузданная тревога заглушала тактильные ощущения, что могли бы подсказать наследнику, какая атмосфера царила в этих стенах. Податливый воздух, касавшийся гортани, казался ему пресным и неразборчивым, его собственные шаги были похожи на невесомый полёт в пространстве, хотя мягкий ворс персидских ковров пружинил под ногами и уничтожал все признаки его присутствия. Мустафа поймал себя на том, что боится даже вздохнуть излишне громко, не то что сообщить хозяину столь красивых комнат о своём приходе. На внутренней стороне подсознания упрямо толкался неоправданный страх нарушить ненароком чудотворную тишину своим севшим от волнения голосом. К счастью для шехзаде, сейчас эти покои пустовали: видимо, шах Тахмасп почтил своим присутствием просторную террасу за соседними дверями и предпочёл дожидаться своего гостя в объятиях несмелого солнца. Проскользнув аккуратно в глубину помещения, Мустафа осторожно глянул в образовавшуюся щель, но не смог увидеть ничего, кроме крепкой спины правителя, упругие мышцы которой идеально чётко покрывала тёмно-синяя ткань простого кафтана. Лишь на секунду шехзаде позволил себе полюбоваться статной фигурой отца, выделить восхишённым взглядом королевский разворот его плечей и впиться трепетным ожиданием ему в затылок в надежде спровоцировать желанный поворот головы. Однако Тахмасп оставался глух к беззвучным мольбам своего сына, лишая того возможности убедититься в правдивости происходящего, так что Мустафа поспешно отвернулся и воспользовался почти неуловимым шансом рассмотреть богатое убранство апартаментов собственными глазами.       Всё, от выложенных сверкающей мозаикой стен до привлекающих своим изяществом серебряных канделябров, приводило Мустафу в истинный восторг своей чистотой и изысканным разнообразием и в очередной раз намекнуло ему о том, что обладатель этого богатства славится страстной любовью к драгоценностями и иностранным произведениям искусства. Малейшая деталь, дополняющая общий вид своим незаменимым существованием, находилась на своём месте, ничто не нарушало установившейся порядок и приятную глазу последовательность, в которой перемешались между собой дорогие шелка нежных оттенков и зеркальный блеск мраморных полов и балдахинов. Гармонично подобранная в тон бархатным тканям отпалированная мебель создавала впечатление благородства и какой-то таинственности, что прослеживалась в невинной простоте специфичного вгляда хозяина и заставляла сердце трепетать в нескромном величии. Оказавшись в плену непорочной власти и красоты персидских апартаментов, Мустафа на краткое мгновение, полное обворожительного изумления, даже позабыл, зачем пришёл и всё стоял посреди покоев, без стеснения рассматривая каждый уголок несколько раз. Он настолько увлёкся своим занятием, что не заметил, как отхлынула тревога и на смену ей пришло беспричинное ликование.       Выпав из реальности, шехзаде не смог совладать с предательски испугом, пронзившим ему грудь в тот момент, когда за спиной раздалась размеренная поступь правителя. Мустафа слишком поздно подавил в себе волну озноба, заставившую его вздрогнуть, и резко развернулся, прилежно сгибаясь в поклоне. Свои глаза, ещё не остывшие после восхищения, он старательно прятал под прикрытыми веками, чтобы Тахмасп ни в коем случае не прознал о его чувствах.       – Приветствую тебя, сын, – глубоким голосом излил иранский шах, не скрывая скупой ласки, от которой сердце Мустафы безудержно заколотилось в сладкой истоме. – Я ждал тебя. Думаю, теперь, когда ты полностью здесь освоился, мы можем поговорить с тобой откровенно.       Шехзаде медленно распрямился, уловив краем глаза принуждающий к действию жест, и смело поднял на отца решительный взгляд, не забыв одарить его лёгкой улыбкой.       – Я давно готов к этому разговору, повелитель, – почтительно отозвался Мустафа, с трудом контролируя рвущееся наружу нетерпение. Столько вопросов накопилось у него со дня появления в этом Дворце, что на посторонние мысли просто не хватало места. – У меня так много вопросов к Вам.       Из груди Тахмаспа вырвался внезапный добродушный смешок, от которого внутри шехзаде что-то обречённо ёкнуло, и подошёл ближе, положив руку ему на плечо. Мустафа инстинктивно напрягся, мгновенно пожалев о своей реакции, и непроизвольно заострил немалое внимание на том, что прикосновения шаха были преисполнены ненавязчивой нежности и даже какой-то отдалённой мягкости. Под его пальцами ткань кафтана становилась теплее и начинала греть кожу.       – Я отвечу на все твои вопросы, Мустафа, – пообещал Тахмасп, не позволяя себе больше, чем ободряющее проявление поддержки. – Но для начала хочу попросить тебя об одном. Забудь на время о манерах и приличии. Забудь о том, кто я и кем являюсь в стенах этого Дворца. Давай поговорим как отец и сын.       Покинутое когда-то чувство защищённости и признательности затопило разум Мустафы, так что он и сам не заметил, как расплылся в щемящей улыбке. Эти простые слова значили для него так много, что шехзаде был готов остановить беспощадное течение времени, лишь бы грядущий разговор продолжался вечно. Чужие и совсем не знакомые ему глаза внезапно приобрели расплывчатые очертания чего-то родного и до боли значимого, что непременно должно было появиться в жизни наследника снова. Жгучее и почти настойчивое желание доверить Тахмаспу свои сокровенные тайны охватило Мустафу в ту же секунду, как он неожиданно для самого себя осознал, что его поиски дома, семьи и счастья подошли к концу. Разве он не нашёл в этом ласковом любящем взгляде то, что так долго искал? Разве не за этим судьба привела к нему Ибрагима той ночью и забросила его на корабль?       – Разумеется, – только и смог выдавить он, пребывая в приятном удивлении от наполняющих его душу светлых чувств.       Нежность, отразившаяся солнечными бликами в глазах шаха, погладила Мустафу по щеке и переметнулась на приоткрытые двери, за которым простиралась терраса. Поняв этот немой призыв, шехзаде наградил отца тёплым взглядом и первым устремился навстречу шаловливым водопадам весенних лучей, бережно сбросив с плеча господскую руку. Шелест ковра под его ногами сменился звенящим постукиванием каблуков по вычищенному мрамору, от которого между колоннами распространилось дребезжащее эхо. Мнимый ветерок, принёсший с севера пьянящий аромат морского бриза, подсказал Мустафе, что где-то совсем рядом омывало своими водами священные земли бурное море, оседающее на языке шехзаде соленоватым привкусом. Кроны цветущих вовсю деревьев перебивали терпким благоуханием присутствие большой воды, из-за чего каждому могло показаться, что это лёгкое дуновение свободы – всего лишь навеянное сердцем утешение от тоски по дому. Мустафа полной грудью вобрал в себя всё, что отныне представляло для него неоспоримую ценность, и прильнул ладонями к перилам балкона, вытягивая шею в попытке разглядеть за лесом блестящую гладь моря. Но, к его огорчению, стройные ряды густой чащи тянулись насколько хватало глаз, а тем временем ветер крепчал, и чувствовать запах родных краёв, при этом не видя их существование, становилось невыносимо.       – Я дал тебе достаточно времени, чтобы привыкнуть к новому дому, Мустафа, – раздался за спиной безмятежный голос Тахмаспа. – А теперь мне бы хотелось узнать подробности твоего побега и твоей прошлой жизни.       Шехзаде обернулся, слегка улыбнувшись, и посторонился, позволяя шаху встать рядом. Залитые ярким блеском парящего в зените солнца окрестности пленили их взгляды невинной прелестью горных высот, между которым друг за другом проплывали рассеянные облака. Мустафа затаив дыхание любовался открывшемся ему простором, краем уха улавливая размеренное дыхание отца.       – Как ты узнал меня на поле битвы? – вдруг спросил шехзаде, безжалостно оборвав природную тишину. – Тогда, несколько месяцев назад? Как ты понял, что я твой сын?       Они одновременно повернулись, встретившись осознанными взглядами, и Мустафа почти почувствовал на себе мимолётные изменения в состоянии Тахмаспа. Бьющиеся в спокойном темпе фибры его души стремительно задрожали под натиском воспоминаний.       – Взглянув на тебя первый раз в своей жизни, я сразу понял, кто ты такой, – туманно ответил шах, обволакивая голос неплотными тучами скорби. – Черты твоего лица, глаза, линия губ – всё это так напомнило мне мою Гюльбахар... Однажды я пообещал ей, что, когда придёт время, я узнаю по её прекрасной внешности нашего ребёнка. И я исполнил обещание. Теперь ты здесь, рядом со мной, и моё сердце вновь обрело покой.       Греющая изнутри радость и непринуждённое умиротворение теплом разлились по жилам Мустафы, сдавив ему лёгкие тоскливой болью. Он вспомнил, что Махидевран ничего не знает о его побеге и, возможно, считает его мёртвым, не ведая, что на самом деле он очень счастлив. Чувство вины без предупреждения впилось ему в грудь заострёнными когтями терзаний, и он тут же поспешил прогнать навождение прочь, не желая углубляться в невесёлые мысли.       – Только одно не отпускает меня, – продолжил Тахмасп, внезапно помрачнев. – Как тебе удалось сбежать втайне от Сулеймана? Кто тебе помог?       – Один мой хороший друг, – быстро ответил Мустафа, не давая себе времени на то, чтобы задаться очевидным вопрос, стоит ли открывать отцу личность загадочного Ибрагима, преследующего какие-то свои цели. – Он провёл меня через лес и предоставил нужный корабль. Я добрался сюда всего за три дня.       Тахмасп сдержанно кивнул, но от шехзаде не укрылась быстро мелькнувшая тень подозрения, скрывшая на миг открытый блеск его ясного взора. Впрочем, Мустафа не придал этому столь большого значения, сославшись на уклончивость своих слов.       – Жаль, что я не могу отблагодарить твоего друга, как полагается, – чуть улыбнулся Тахмасп, демонстрируя пожелтевшие от времени клыки. – Благодаря ему ты смог воссоединиться со своей настоящей семьёй.       – Мой друг не любит, когда его благодарят за то, что он считает своим долгом, – усмехнулся Мустафа, стараясь не думать о том, ради чего Ибрагим украл у него кинжал в ночь побега. Подобное воровство в лице благородного паши казалось ему странным, и его причины до сих пор оставались тайной. – Но, я согласен, если бы не он, меня бы убили.       Резко брошенный ему в лицо взгляд отца, полный тихой ярости и явного беспокойства, на секунду сбил Мустафу с толку своей безошибочной правотой. Далёкие отголоски минувшего страха зазвенели на краю здравого рассудка, так и не набравшись нужной для осуждения силы.       – Как, убили? – переспросил он, не пожелав, видимо, скрыть тревогу в голосе. – За что?       – Сулейман слышал в тот день твои слова, – почему-то шёпотом ответил Мустафа, недобро прищурившись. – Он видел, как я отпустил тебя в самый последний момент и решил, что я предатель. Наверное, он был прав. Не спаси меня мой друг вовремя, я был бы казнён.       Светлые, отливающие изумрудом глаза Тахмаспа полыхнули нефритовым огнём слепой ярости, но шехзаде поспешил успокоить его лёгким касанием до плеча. Меньше всего ему хотелось, чтобы необузданный гнев шаха стал причиной новой войны, которая и так уже имела повод разгореться между двумя враждующими государствами.       – Сулейман, – сквозь зубы процедил Тахмасп, стискивая челюсти так, что даже Мустафа услышал, как скрипит друг о друга защитная эмаль. – Сначала отнял у меня достоинство, потом семью, а теперь и земли мои забрать хочет. Я слышал, его войска совсем недалеко отсюда расставили свои шатры.       Мустафа устремил ничего не выражающий взгляд вдаль, словно надеясь разглядеть за холмами знакомые палатки из белой ткани, но кругом виднелась лишь убаюканная воем ветра степь. Душный запах надвигающейся угрозы защекотал рецепторы в дыхательных путях, лишив возможности свободно дышать.       – Ты прав, – мрачно кивнул шехзаде, незаметно для себя вцепливаясь руками в перила террасы. – Мне докладывали сегодня. Похоже, османы не отступят от своего. Видит Аллах, султану Сулейману очень нужна наша территория, раз он уже в третий раз совершает сюда набег.       С губ Тахмаспа слетел насмешливый смешок, который почти сразу растворился в густой сосредоточенности его серьёзного взгляда.       – Если Сулейман хочет битвы, он её получит, но потери его будут огромны. Как считаешь, какой приём мог бы с лёгкостью разбить врагов без больших усилий?       Мустафа задумчиво нахмурился, перехватив ту тонкую нить повествования, которая послужила плавным переходом от разговора по душам к разработке военного плана. Хорошо поставленный голос Тахмаспа почти незаметно приобрёл знакомые стальные нотки, прежде скрытые за слоем ласки и нежности, так что шах мгновенно превратился из заботливого отца в политического деятеля, готового пойти на всё ради победы. Шехзаде почувствовал нарастающую неловкость оттого, что томит правителя своим долгим ответом, но ошибиться было нельзя, поэтому пришлось как следует всё продумать.       – Мне кажется, что нам сыграет на руку то, что они думают, будто их поход остался для нас тайной, – поделился соображениями Мустафа, понижая голос. – Мы могли бы воспользоваться тем, что они не ожидают от нас никаких действий, и незаметно подобраться к их лагерю, чтобы внезапно напасть.       Взгляд Тахмаспа полыхнул торжеством, но в тоне по-прежнему сквозила расчёстливость.       – Но как мы узнаем, где расположен их лагерь?       – С Вашего позволения я отправлюсь туда с отрядом и всё разведаю, – предложил Мустафа, упрямо не обращая внимание на саднящую в груди боль. Чем больше слов он говорил против людей, которых считал своей семьёй на протяжении нескольких лет, тем острее ему в сердце впивался кинжал, пропитанный ядом вины и сожаления. Как же быстро он забыл о прежней преданности. Почему же теперь ему кажется, будто он предаёт кого-то очень важного в его жизни? – Потом вернусь и обо всём доложу Вам.       – Нет, – отрезал Тахмасп, – я сам пойду. Эти земли я знаю лучше любого из вас, а чем меньше людей, тем меньше вероятность быть замеченным.       – Как же Вы пойдёте без охраны? – ахнул Мустафа, не сумев подавить непрошеный страх в голосе. – Что если Вам понадобится помощь?       Тахмасп метнул на шехзаде такой взгляд, что наследник тут же замолчал и устыдился своих явных сомнений. Осуждение, льющееся через край салатовых омутов, всё-таки задело Мустафу за живое, в очередной раз напомнив ему, что судьба хоть и предоставила ему возможность выбирать отца, выбрать того, кто мог бы подойти на эту роль лучше падишаха, он был не в силах. Приходилось мириться с тем, что его слово в любом случае остаётся второстепенным в глазах ослеплённых властью правителей, будь то Сулейман или Тахмасп, чья самоуверенность не знала границ. Мустафа давно уже к этому привык, но порой даже это было способно привести его в замешательство.       – Ты зря беспокоишься за меня, – отмахнулся шах, вставая к сыну полубоком. Солнечные лучи запрыгали по его широкой груди, приломляя выпуклые узоры на кафтане. – Сулейман и его воины не станут мне помехой.       Не горя желанием становиться причиной гнева своего отца, Мустафа лишь в покорном жесте склонил голову, краем глаза улавливая движение за дверью, ведущей на террасу. Прежде, чем он успел насторожиться или встревожиться, на пороге возник молодой стражник, облачённый в отливающие золотом доспехи, что скрывали с глаз его грудь и поджарое тело. Дружелюбная откровенность его тёмного взгляда, сочетающаяся с шевелюрой каштановых волос и бледной линией губ, пронзила Мустафу внезапным спокойствием и удовлетворением. На расслабленном лице юного воина, местами ещё не лишившегося подростковых изъянов, засветилась услужливая улыбка, которая, казалось, кому угодно могла внушить непорочное доверие.       – Повелитель, шехзаде, – поочерёдно приветствовал он, задерживаясь в глубоком поклоне. Звонкий тембр его мягкого голоса бальзамом лился на душу и ничуть не раздражал своим старанием проявить почтительность. – Ваша лошадь готова, государь. Желаете немедленно отправиться на прогулку?       Тахмасп резко развернулся на звук обращения и коротко кивнул, окинув воина тёплым взглядом.       – Да, желаю, мой друг, – с долей ласки ответил он и снова посмотрел на сына. – Мне надо ехать. А ты оставайся здесь и следи, чтобы всё было хорошо.       Подавляя приступ досады и разочарования, Мустафа одновременно со стражником склонил голову, провожая шаха за пределы террасы, и выпрямился, отметив про себя, что воин так и остался стоять на своём месте, видимо, дожидаясь позволения. Шехзаже прошёлся по его стройной фигуре оценивающим взглядом, словно надеясь подметить что-то лишнее, и подошёл ближе, став свидетелем быстро уходящего в смятении взора.       – Как тебя зовут? – требовательно спросил Мустафа, надеясь, что не проявил ненужную напористость.       – Садикалп, мой шехзаде, – немедленно отозвался воин, забавляя наследника явным смущением оттого, что на него обратили внимание.       Мустафа одобрительно кивнул сам себе и, немного подумав, обратил на Садикалпа властный взгляд.       – Я хочу спуститься к морю, – выдал он. – Ты покажешь мне дорогу. Заодно расскажешь мне о себе.       Признательный поклон был ему согласным ответом, и шехзаде, не дожидаясь предсказуемым слов о великой чести, оказанной простому рабу таким предложением, обошёл нового знакомого и стремительным шагом покинул господские апартаменты. ________________________________________       Шум и остужающая разум прохлада морского прибоя заполнили нетроную счастьем и спокойствием пустоту в груди Мустафы, своим лёгким дуновением снимая с него напряжение. Острозаточенные бурными лезвиями волн в пору страшного шторма скалы покрылись сверкающими на солнце каплями солённой воды, что в немом изяществе застывала в воздухе, когда особенно сильный порыв ветра вынуждал её взлетать в воздух. Морская гладь тянулась насколько хватало глаз, над горизонтом маячил круглый диск закатного светила, проливая на поверхность дребезжащих вод ровную дорожку света. Чистое небо словно служило отражением для лазурной синевы ворчливого моря, не позволяющего шехзаде и его спутнику разглядеть на дне его сокровенные тайны.       Равномерный стук ритмично накатывавшихся на песчаный берег волн усыплял Мустафу и ласкал ему слух, облизывая вспененными языками и без того мокрый песок. С высоты холма, на который он и Садикалп взобрались, чтобы лучше видеть открывшуюся им красоту, было прекрасно видно, как неспокойные воды накатывают друг на друга, разбиваясь в хрустальные дребезги с завидным изяществом. Растущие по бокам от них кусты дикого вереска колыхались, танцуя, на ветру и протягивали колючие ветви в сторону манящего своим гордым величием моря. Крепкое плечо Садикалпа, время от времени касающееся плеча Мустафы, не внушало каких-либо опасений, а наоборот, трогало несгибаемой верностью, которую можно было прочувствовать даже от случайного соприкосновения с ним.       – Откуда ты? – поинтересовался шехзаде, дополняя шорох могучих волн громким голосом. – Как попал сюда?       – Я из Парижа, господин, – отозвался Садикалп, не прилагая особых усилий к тому, чтобы перекрыть посторонний шум. – Франция – моя родина. Там я познакомился с шахом Тахмаспом и по его просьбе переехал с ним сюда. Уже несколько лет служу ему верой и правдой.       Мустафа кивнул, не без улыбки наблюдая за завораживающим отображением волн в его глазах. Они будто делали ореховый тон его радужки живым и игривым.       – Моя мама, должно быть, тебе знакома, – поддавшись первому порыву, ввернул Мустафа, внимательно следя за реакцией воина. – Когда-то она была здесь пленницей, но потом полюбила Тахмаспа и даже заимела от него ребёнка.       Как он и ожидал, во взгляде Садикалпа промелькнуло сперва удивление, потом его затмили самые разные воспоминания, и, наконец, он утонул в омуте глубокой печали, смешанной с пониманием и едва уловимой надеждой. Значение этих перемен, произошедших с воином за долю секунды, шехзаде осознал сразу и безошибочно.       – Да, я знаю Вашу мать, – медленно кивнул Садикалп, прикрывая глаза под натиском тоски. – Её Махидевран зовут, не так ли? Как она проживает?       – У неё всё просто замечательно! – не удержавшись, воскликнул Мустафа, подаваясь к нему. – Скажи мне, она была здесь счастлива?       Странное выражение, сразившее безмятежный взгляд воина, на мгновение заставило наследника пожалеть о своём вопросе, но совсем скоро он понял, что это была всего лишь потаённая в боли нежность. Что такого могло связывать Садикалпа и Махидевран, чтобы он реагировал подобным образом на разговоры о ней?       – Сначала она очень хотела выйти на свободу, – признался воин, с трудом выдавливая каждое слово. – Но после того, как я спас её, быстро привыкла и прониклась к Тахмаспу сильными чувствами. До того, как не пришли османы, я осмелюсь сказать, она была счастлива.       – Ты спас её? – тут же спросил Мустафа, изумлённо вскидывая брови.       Садикалп впервые улыбнулся, позволяя отзвеневшим своё время лучам заходящего солнца поиграть на его зубах. Его глаза подёрнулись печалью, но среди неё угадывалась проверенная временем ласка.       – Однажды Махидевран решила сбежать и забрела в лес, – поведал Садикалп. – На неё напал медведь, и она бы погибла, но я был рядом и помог ей перебраться на стену крепости прежде, чем зверь успел ей навредить. С тех пор мы стали друзьями.       – Так вот, кому я обязан всем этим, – в восхищении ответил Мустафа, с новым уважением посмотрев на скромного воина. Сама мысль о том, что то спасение могло быть решающим для его существования, внушала благоговейный страх и неверие. – Знай, мой герой: ты спас не только мою мать, но и меня самого. Без твоего благородного риска я бы не появился на свет.       Развернув к себе Садикалпа за плечо, Мустафа крепко сжал руку на изгибе под шеей, выражая тем самым свою благодарность. Самые тёплые и светлые чувства расцветали внутри него, а судьба в который раз поразила своими хитросплетёнными нитями, приводящими события именно к такому исходу, к кому им было завещенно прийти. Думая обо всём этом в немыслимых масштабах, шехзаде не мог не испытать прилив азарта и нетерпения в ожидании нового сюжетного поворота в своей жизни.       – Для меня честь осознавать, что я спас и Вас тоже, шехзаде, – смущённо улыбнулся Садикалп, склоняя голову в то время, как Мустафе безумно захотелось прогуляться с ним вдоль берега, болтая на отвлечённые темы. – Я к Вашим услугам, Вы всегда можете на меня положиться.       Мустафа дружески похлопал воина по плечу, уже не сдерживая мягкую улыбку умиления, и простёр руку в сторону уходящей к крепости вьющейся тропинки песка, на который с постоянными перерывами набрасывались волны. Стая белокрылых чаек, оглашающих своеобразную тишину пронзительным криками, приблизилась к воде, окуная в неё перепончатые лапы в поисках добычи, и наперебой захлопала клювами, словно сетуя на неудачный улов.       – Пойдём, пройдёмся по берегу, – предложил шехзаде, с наслаждением принимая под одеждой порывы свежего ветра.       Садикалп с радостью кивнул, уже не смущаясь так сильно, и жестом пропустил наследника вперёд себя. Мустафа только хмыкнул и подтолкнул его за собой, спрыгивая в песок и осыпая под ногами мелкие камни рыхлой земли. Лёгкие на полную мощность прокачивали воздух, сердце трепетно колотилось в груди, почувствовав близость родных краёв, а в душе приятно запела отрадная песня тоски, прежде казавшаяся нестерпимой и болезненной. Мустафа уверенно ступал по берегу, увязая в рассыпчатом песке, и смотрел прищуренным взглядом на море, за тонкой линией которого беззвучно тонуло солнце.