Чужие судьбы

Самое прекрасное в братьях то, что даже несмотря на наши ошибки, они все равно нас любят. Доктор Хаус.

      Трепещущий, словно на серебряном блюдце, рассвет в неспешном темпе заметал следы той страшной ночи, во тьме которой, перед лицом справедливого суда полной луны, произошло непоправимое. Солнце, подобно спелому яблоку в год удачного урожая, выкатывалось из-за гор, наливая окрестности нежно-розовым соком вишнёвых лепестков. Скалистые пики податливо путались в дымчатых скоплениях воды, грозившей обрушиться на землю вместе с разрушительным штормом, и вонзали остроконечные верхушки прямо в небосклон, словно преследуя цель оставить на его чистой поверхности неизгладимые шрамы. Зеркальная водинистая гладь подготовленного к утру неба отражала под куполом мутной мглы застенчивую невинность девственных лучей и разгоняла над горизонтом пастельные оттенки лазури. Потерявшаяся в чужих краях морозная свежесть пронеслась в плену стремительного ветра над лесом, всколыхнув спящие листья и остывшую траву. Заоблачные дали в гордом молчании распускали алые цветы роз над неизведанными землями, приковывая к себе всё больше и больше тоскливых взглядов, обращённых поверх пологих холмов в поисках ответов на вопросы.       Завитые лозы ежевики расступились, пропуская уставшего путника на поляну, и немилосердно вцепились ему в одежду, с лёгкостью проходя сквозь ткань и впиваясь в верхние слои кожи. Но Мехмед был слишком измотан и подавлен, чтобы обращать внимание на такие мелочи, по сравнению с неугасающей болью во всём натренированном теле казавшиеся ничтожными. Не тратя время на то, чтобы по привычке окинуть лагерь выискивающим взглядом, шехзаде направился к знакомому шатру, выделяющемся среди других своим поразительным сходством с шатром Сулеймана. Невидимые силы необузданного желания, ещё не до конца обдуманные самим наследником, настойчиво толкали его в спину, не давая изменить решение, принятое, казалось, кем-то другим. Мехмед самозабвенно поддавался мягкой тяге уверенности и без всяких сомнений следовал на приглушённый зов интуиции, подсказывающей шехзаде, что тому, кого он выбрал, точно можно доверять.       Обдуваемое со всех сторон уставшее тело отчаянно требовало отдыха, но Мехмед пересилил навалившиеся было соблазнительные чары усталости и запретил себе даже думать об отдыхе, пока покоя ему не дают тревожные мысли. Шехзаде только вернулся с утренней тренировки, одолеваемый назойливой тревогой, и сразу решил отправиться к Ибрагиму, твёрдо заверив себя, что откладывать важный разговор больше нельзя. Сна у него не было ни в одном глазу, хотя мышцы жалобно стонали, перед внутренним взором каждый раз, стоило ему предаться забвению, вставали кровавые картины хладнокровного убийства, после которого минуло без малого несколько дней. Мехмед до сих пор порой чувствовал затылком зловещее дыхание смерти, гуляя один по вечернему лесу, настороженно оглядывался, преследуемый постыдными подозрениями, а сердце его с недавних пор не находило покоя в горящей груди, словно ждало от него каких-то действий. Не желая признавать, что невольно стал заложником противного чувства вины и леденящих душу воспоминаний, шехзаде всеми силами пытался изгнать мрачную тень произошедшего из своей головы, однако где-то на подсознании отложилось стойкое понимание того, что липкий страх и удушливый смрад вражеской крови навеки останутся с ним, куда бы он не пошёл. Везде, где бы он не находился, от рассвета до заката, Мехмед нёс на плечах тяжёлый груз ответственности, сожаления и непонятной печали. Самым страшным оказалось для него то, что повсюду его преследовал жадный до чужой жизни взгляд Ибрагима, одно воспоминание о котором было способно вогнать его в ледяную дрожь. Потусторонний блеск непроницаемых глаз свирепого убийцы настолько глубоко запал в душу шехзаде, что являл себя в знойном небе, непроглядных водах реки и прекрасном свете луны-отступницы. Мехмед даже сам не заметил, как начал искать эти глаза повсюду, как подвергся одержимости изучить недоступные глубины притаившейся в них смерти, как начал сходить с ума от желания словить озноб в плену этого жестокого огня, если однажды сверкающий неутолимым голодом взгляд отыщет его в темноте.       Развивающиеся на ветру тяжёлые ткани шатра упруго сталкивались с нагретым чужим дыханием воздухом, перемежаясь между собой узорчатыми волнами. Резкий звук потрёпанного сильными порывами шёлка заглушил шаги Мехмеда, тем самым сохранив его внезапное появление на территории паши в тайне. Хозяин шатра, по своим красоте и богатству не уступавшего господским покоям, находился внутри, вовлечённый в какое-то дело, и тут же покинул своё место за деревянным столом, чуть только гость показался на пороге. Шехзаде не мог не отметить превосходную реакцию Ибрагима на появления незваных посетителей, поскольку все стражи, что находились внутри вместе с ним, тут же освободили помещение, оставив наследника и Великого визиря одних.       Бархатистые ткани надёжно скрыли Мехмеда и его собеседника от посторонних глаз, плотно сомкнувшись за его спиной. Любопытный взгляд шехзаде сразу обследовал внутреннее благоустройство шатра, невольно отметив про себя, что оно немало отличается от всех остальных минимальным количеством деталей и ненавязчивым присутствием чего-то нового. В каждом предмете скромного убранства ощущалась неведомая сила доисторического искусства, недоступного для простого человека, которому ни разу не довелось испытать на себе восторг от открывшихся ему мудрых мыслей и замыслов художественных деятелей прошедших веков. Тонкий намёк на застывший в тканевых стенах дух европейского стиля, к которому паша, как известно, питал сильную слабость, проник в заворожённое существо Мехмеда вместе с вдыхаемым кислородом и терпким привкусом восхищения остыл у него на языке.       – Шехзаде, – вернул его в действительность негромкий голос Ибрагима, учтиво склонившего голову в знак приветствия, но при этом не опустив глаза. – Вы хотели меня видеть?       Сердце шехзаде внезапно подпрыгнуло, больно стукнувшись о грудную клетку, стоило ему утонуть в волнах невинного интереса, излучаемого знакомыми тенистыми очами. На краткое мгновение ему даже показалось, что на поверхности бездонных омутов промелькнуло эхо отзвеневшей грозы, заставив дыхание обречённо прерваться. Мехмед моргнул, прогоняя наваждение, и смело посмотрел на пашу как можно более серьёзным взглядом, чтобы показать всю твёрдость своих намерений.       – Да, паша Хазретлери, – отозвался он, заворожённо наблюдая за тем, как сотканная из полумрака паутина притаившихся теней снопами сверкающий искр рассыпается по окантовке глаз Ибрагима, испугавшись робкого пламени соседней свечи. – У меня к Вам есть разговор, очень важный. Я подумал и решил, что могу довериться только Вам.       Присутствующие прежде туманные нити рассеянности во взгляде паши, выражающие слабую заинтересованность, в страхе разбежались под натиском оживлённого любопытства, чуть приправленного нескрываемым торжеством. Мехмед даже растерялся, почувствовав исходящие от визиря импульсы нетерпения, словно он изнывал от желания поскорее выяснить, с какой просьбой вынужден обратиться к нему сам шехзаде.       – Что же это за дело такое? – заговорщически понизил голос Ибрагим, хитро прищурившись.       Расстояние, отделявшее Мехмеда от паши, казалось ничтожным, но шехзаде всё равно потребовалась целая вечность на то, чтобы преодолеть его на ватных ногах. Великий визирь молча ждал, пока они окажутся совсем рядом друг с другом, и наклонил голову, выражая тем самым своё ожидание. Мехмеду пришлось чуть откинуть подбородок, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, ибо по росту он лишь чуть превосходил его широкое плечо.       – Мне необходимо увидеться с Мустафой, – выпалил он, с трудом заставив себя выдержать полыхнувший непониманием и слабым гневом взгляд паши. – Я должен поговорить с ним и предупредить его.       – Предупредить? – переспросил Ибрагим, нахмурившись. От его недавней беспечности не осталось ни следа. – О чём?       – О том, что повелитель считает его мёртвым, – сознался Мехмед, не горя желанием что-либо скрывать от стоящего перед ним человека, способного довести до нервного срыва своей непредсказуемостью. – Мустафа обязан проявлять осторожность и держаться подальше от границы. Если повелитель узнает о том, что он жив да ещё и перешёл на сторону Тахмаспа, нам обоим не сносить головы.       Глубокий взгляд Ибрагима помутнел, подёрнувшись прозрачной дымкой задумчивости, а потом полыхнул неожиданной решимостью. Мехмед испытал успокаивающий прилив надежды, какой прежде ему не приходилось ощущать рядом с пашой. Отдавшись на милость его воли, шехзаде блажённо закрыл глаза, наслаждаясь непонятно откуда взявшемся чувством безопасности, навеянным обманчивыми чарами чужого присутствия.       – Что ж, ты прав, – словно нехотя вздохнул Ибрагим, приводя коренастую грудь в заметное движение. – Но это может быть очень опасно. Вдруг вас заметят?       – Поэтому я и обратился к тебе, – горячо подал голос Мехмед, чуть устремляя корпус навстречу паше. – Ты поможешь нам встретиться в каком-нибудь тайном месте и проследишь, чтобы всё прошло хорошо. Пожалуйста, Ибрагим! Только тебе по силам провернуть это без шума.       Жаркая волна ликования обогрела внутренние стенки лёгких шехзаде, когда в затемнённых глазах Ибрагима наконец-то мелькнуло желанное снисхождение. Самодовольно прикрыв веки, он ещё несколько мгновений пытливо молчал, словно проверяя Мехмеда на прочность, но вскоре сдержанно кивнул, уступив под натиском его упрямства.       – Раз Вам так хочется, я не в праве препятствовать, – с почтением откликнулся он, впервые став причиной радостной улыбки, озарившей молодое лицо наследника. – Я обещаю, что помогу Вам и шехзаде Мустафе встретиться вдали от лагеря. Можете на меня положиться.       – Я знал, что ты не подведёшь! – во власти безумного счастья воскликнул Мехмед, против воли теряя самообладание в присутствии Великого визиря. – Я очень тебе благодарен!       Окрылённое пархающей в груди лёгкостью сердце шехзаде сладко забилось оттого, что плотно сжатые губы Ибрагима дёрнулись в мягкой усмешке, покинув приделы напускного равнодушия одновременно с потеплевшим взглядом, который суровый воин в то же мгновение попытался спрятать. Возникшая между ними пауза смущения напоила облегчённую душу наследника ароматной негой, по своим ощущениям напоминающей давно позабытую ласку.       – Ну ладно, шехзаде, ступайте, – словно борясь с приступом смеха, хмыкнул Ибрагим, кивая на выход из шатра. – Когда всё будет готово, я дам Вам знать.       Ощущая до блаженства греющее чувство глубокой признательности, развеявшей внутри Мехмеда туман последних сомнений, шехзаде напоследок заглянул паше в глаза, на дне которых озорно плясала обаятельная лукавость. ____________________________________       Присущие дневному солнцу палящие лучи дерзко куснули Мехмеда за ухо, пока он в сопровождении верного Ибрагима затаился в самой чаще леса в ожидании скорого прихода Мустафы. Под бешеное биение собственного сердца, заглушающее все остальные, немало важные звуки, шехзаде со всей осторожностью припал к земле, полностью скопировав позу паши, и приготовился терпеть. Стояла знойная жара, на лбу постепенно скапливались следы испарины, призванной охладить чрезмерно нагретое тело, а душный воздух с явным трудом проникал в лёгкие, встречая вполне объяснимое отторжение. Тысячи ароматов перемешались между собой из-за отстуствия хотя бы слабого ветра и навалились на Мехмеда с такой силой, что совсем скоро он начал изнывать от отвратительной усталости. Благо, совсем рядом с ним находился несгибаемый жёсткими условиями Ибрагим, чьё плечо служило взволнованному наследнику надёжной опорой, и ещё ни разу не дал повода усомниться в себе. Раньше Мехмед бы ни за что не признался в своих мыслях, но теперь готов был согласиться, что в обществе такого бесстрашного и опасного воина как Ибрагим он чувствовал себя спокойнее и собраннее.       Теряясь в зарослях неприступного терновника, шехзаде и паша не сводили настороженных взглядов с противоположного края поляны, где с минуты на минуту должен был объявиться Мустафа. Подвергнутое испытанию терпение Мехмеда было уже на грани исхода, как вдруг из кустов, окружающих поляну в бережной неприступности, раздался треск, напоминающий ворчание прожорливого пламени в сухих деревьях. Ибрагим мгновенно напрягся, приподнимая плечи, и шехзаде поспешил повторить за ним на случай, если им угрожает опасность. Его дыхание за краткий срок стало стремительно набирать скорость и частоту, вторя испуганному трепетанию сердца, но напущенная тревога оказалась напрасна: спустя всего несколько секунд на приглаженную лёгким бризом траву легла широкоплечая тень Мустафы.       Головокружительная радость лишила Мехмеда всякой бдительности, и он, отбросив прочь недавний страх, рванулся вперёд. Только преждевременное вмешательство Ибрагима спасло его от опрометчивой глупости.       – Стой! – шикнул на шехзаде паша, хватая его за одежду на плече и грубым рывком возвращая на место. – Нельзя вот так слепо бросаться к врагу. Веди себя осмотрительнее.       Мехмед сдавленно ахнул, встретив спиной колючие плети терновника, и с нахлынувшим стыдом посмотрел на Ибрагима, постепенно осознавая всю беспечность своих действий.       – Прости, – шёпотом извинился он, и паша обратил на него суровый взгляд. Отблеск алеющего в стороне заката в небрежном изяществе ложился на поверхность его сумрачных глаз, разбиваясь о стеклянную оболочку роговицы ослепительными бликами. – Я буду осторожен.       Получив с знак согласия короткий кивок одобрения и непонятное выражение обеспокоенного взора, Мехмед выкарабкался из укрытия, встречая Мустафу дружелюбный улыбкой. Брат тут же нацелил на него радостный взгляд, мигом согревший притеснённую страхом душу шехзаде, и они, не сговариваясь, подбежали друг к другу и сошлись в крепких объятиях.       – Мустафа, брат мой, – с любовью прошептал Мехмед на ухо старшему наследнику, до боли зажмуриваясь и прижимаясь к нему всем телом. Внутри него поселилась тяжёлая тоска, вынуждающая его сомневаться в правдивости происходящего. – Я так рад, что ты согласился прийти! Ты бы знал, как я переживал за тебя!       – Чщ-щщщ, – шёлковым голосом проворковал Мустафа, обволакивая трепещущеее существо Мехмеда лаской и спокойствием. – Всё хорошо. Я в порядке. Но что ты здесь делаешь? Ибрагим, разве, рассказал тебе о побеге?       Они одновременно отстранились, и Мехмед виновато посмотрел на брата, без стеснения рассматривая красоту его карих глаз. Упругое удивление, ударяющиеся о его грудь мощными потоками унизительных подозрений, затмили собой все приятные впечатления от встречи.       – Это я приказал Ибрагиму паше помочь тебе сбежать, – признался он. – Прости, что не сказал. Ради сохранения твоей невинной жизни нам пришлось убедить всех, что твоя казнь благополучно состоялась.       Мустафа в неверии отшатнулся, смотря на младшего брата так, словно впервые его увидел. Подобное очуждение и столь внезапная перемена в состоянии взрослого шехзаде больно ранили Мехмеда и заставили на миг пожалеть о решении поведать персидскому наследнику правду.       – То есть, моя мама, Сулейман, Михримах и все остальные думают, что я мёртв? – с нескрываемым недоумением уточнил Мустафа и обречённо опустил плечи, дождавшись подтверждающего кивка. Его глаза помрачнели, став похожими на два солнца в пору затмения, и до краёв наполнились печалью. – Как ты мог от меня это скрывать? Зачем подверг себя такой опасности? Ты подумал, что будет, если Сулейман пронзает о вашем обмане?       Голос Мустафы дрожал от несдерживаемой тревоги, и Мехмед внезапно почувствовал себя нашкодившим учеником, которого отчитывали за какой-то проступок. Безупречный план, продуманный во имя спасения невиновного, вдруг стал казаться ему всего-навсего глупостью.       – Я сделал это ради тебя, – пролепетал он, съёжившись под суровым взглядом Мустафы. – И теперь я здесь, чтобы предупредить тебя.       – О чём? – нетерпеливо бросил Мустафа, веско вскинув голову. Эта дерзкая манера прежде оставалась незамеченной в благородном образе наследника, так что Мехмед невольно оторопел.       – Постарайся держать свою личность в тайне, – попросил он, зачем-то понизив голос. В спину ему впился режущий плоть взор Ибрагима. – Если что, ты дальний родственник шаха Тахмаспа, который должен занять персидский трон.       Мехмед до последнего рассчитывал, что зародившаяся в рассудительных глазах брата слепая ярость ему просто показалась из-за долгого пребывания на жаре, но, когда искорки ледяного огня начали возрастать и постепенно обращаться в разрушительную силу бурного пламени, шехзаде понял, что это случилось на самом деле, и от этого осознания его бросило в нестерпимый холод.       – Ты ничего не знаешь, верно? – пугающе тихо и разбито спросил Мустафа, сжимая руки в кулаки.       – Чего... Чего я не знаю?.. – в замешательстве пробормотал Мехмед, отступая на шаг. Правда была в том, что он знал, о чём именно пытается сказать брат. Он хочет спросить, кто повинен в смерти Тахмаспа. И как ему теперь сказать, что убийца притаился за их спинами?       Терновник сзади Мехмеда стремительно всколыхнулся, и он немедленно догадался, что это Ибрагим почтил своим появлением божий свет. Слегка испуганный взгляд Мустафы быстрее молнии переметнулся на пашу, чья лёгкая поступь в твёрдой уверенности приминала траву, сообщая о своём приближении. Мехмед мгновенно ощутил резкие изменения в нависшей над ним атмосфере недосказанности, почти физически почувствовав, как сгущаются между братом и визирем густые тучи взаимной враждебности, потрескиваемые от напряжение. Чем ближе подходил Ибрагим, в конце концов останавовшись бок о бок рядом с османским наследником, тем сильнее становились волны притаившейся угрозы и необъяснимой неприязни.       – Шехзаде, возвращайтесь в лагерь, – бросил, не оборачиваясь, Ибрагим, прожигая Мустафу сдержанным взглядом. – Я Вас догоню.       Мехмед резко повернулся к паше, возмущённо сверкая глазами, и уже с трудом подавил внутри непрошеный страх. Что здесь происходит? Что случилось между Ибрагимом и Мустафой?       – Не волнуйся за меня, брат, – слегка и с намёком на ласку улыбнулся Мустафа, неправильно истолковав молчание шехзаде. Он также неотрывно сверлил визиря угрожающим взглядом, сопровождая нарастающее напряжение подёргиванием мышц на сильном теле. – Мы ещё увидимся.       Наткнувшись растерянным взором на две пары непреступных огней, жаждущих каких-то своих целей, Мехмед почувствовал себя лишним и всё же послушно ушёл, хотя каждый шаг на негнущихся ногах давался ему как сквозь толщу воды. Иногда его одолевало мучительное желание обернуться, но поросшая дикими растениями тропа, уходящая к лагерю, со временем скрыла от него поджарую фигуру Мустафы и стоящий напротив неё крепкий силуэт Ибрагима. ____________________________________       Когда-то в этих глазах можно было отыскать глубинные очертания мудрости и ни с чем не сравнимой силы, но теперь они были полны уничтожающей хладнокровной ярости, поражающей, однако, восхитительным, внешним спокойсвтием. Мустафа не удержался и насмешливо усмехнулся, демонстративно проходясь по великолепном стану своего бывшего друга оценивающим взглядом, наслаждаясь каждой брошенной в его сторону искрой огня. Ибрагим не двигался, всем своим видом выражая обманчивую безмятежность, и лишь криво вздёрнул уголок рта, мельком являя миру хищные клыки.       – Ну что, ты добился своей цели, двуликий лис-Ибрагим? – не поскупившись на презрение в голосе, усмехнулся Мустафа, не ощущая ничего, кроме чёрной пустоты внутри. – Мехмед тоже ничего не знает о твоих эгоистичных планах?       – Мехмед очень хотел с тобой увидеться, – холодно отозвался Ибрагим, пропустив его язвительный тон мимо ушей. – Я не смог ему отказать. Через несколько дней я снова приведу его к тебе, тогда и поговорим.       – Нам не о чем с тобой разговаривать! – рявкнул Мустафа, с трудом сдерживая поглощающий его гнев. Несмотря на едкую горечь в груди, он не мог не признать, что обжигающий изнутри пожар безысходности и ненависти был до дрожи ему приятен. – Даже не думай, что тебе всё это сойдёт с рук! Все обязательно узнают, какую игру ты затеял, и уж тогда я лично отправлю тебя в Ад!       Над поляной, окутанной инеем злости и свирепости, разнёсся хриплый смех Ибрагима, против воли проникающий в самое сердце и заставляющий кровь в жилах в страхе цепенеть. Мустафа поёжился от звенящих в его глухом голосе стальных струн жестокости, едва не пробивших на нём броню самообладания.       – Чем напрасно запугивать меня, лучше позаботься о своей безопасности, – всё тем же выводящим из себя ровным тоном ответил Ибрагим, с завидной устойчивостью балансируя на тонкой грани между предупреждением и угрозой. – Кто знает, сколько бед таит в себе этот лес – царство лисьих теней.       В быстро густеющем мраке удаляющаяся фигура Ибрагима растворилась в считанные секунды, оставив Мустафу в расслабляющем одиночестве. Помимо жгучего желания окрасить свой кинжал в красный цвет ядовитой крови коварного визиря, шехзаде чувствовал разъедающую душу слепую жажду мести, и она была неподвластна здравым мыслям помутнённого печалью рассудка.