Мёртвая линия: идеальное наказание.

      … — Ты вот зря стебёшься, в самом деле. — Питер неотрывно следил за дорогой.       Лишь раз он обратил внимание на Йонне, когда машина принялась издавать истошные звуки.       — Пристегнись, иначе это дерьмо не заткнётся.       — Не припомню, чтобы я стебался, ты о чём? — Йонне покосился на водителя.       — Ну, считай, что я буйно помешанный, раз так переживаю за эти тупые комки шерсти. Парень под шесть футов, который вечно ноет о любви к трупикам своих питомцев.       — Да нет. Просто это странно.       — Ну, ок, считай так дальше. Когда я похоронил Венеру, эта гадина, моя девушка, позволила себе неприятные высказывания о том, как сильно я переживал этот момент. Я тогда чуть не запустил в неё лопатой, потому что, каким бы подонком не был, очень любил свою кошку. Во время тренировок она ложилась мне на грудь. Она всегда так делала, когда хотела излечить мои раны и заставить забыть о том, какой я на самом деле урод.       Йонне предпочитал не вдаваться в подробности личной жизни своих знакомых, но этот момент заставил его неотрывно наблюдать за Питером, который так сильно вжал пальцы в руль, что аж костяшки побелели.       — Да забей ты. Важно ведь не то, что она думает об этом, а как сам ты относишься к тому, что тебе дорого.       — Просто заставляет удивляться, какими иногда тварями могут быть люди. Поэтому, наверное, я ни с кем не общаюсь.       — А как же твои друзья, Джош Сильвер, Абрускато?       — С чего ты вообще мог так подумать, если мы всё время околачиваемся вместе, потому что у нас нет ничего, кроме совместных пьянок и разговоров о девчонках?       — Наверное, потому и подумал, — Йонне развёл руками. — А как ещё такие люди называются?       — Такие люди называются соседями по камере, потому что ты пока не можешь от них свалить по причине ограниченной свободы в праве выбора.       Йонне усмехнулся и устремил взгляд вдаль.       — Ограниченная свобода. Ты сам это только что придумал?       — Знаешь, когда тебе хреново, ты даже собаку вы*бешь лишь бы попустило. — Питер фыркнул.       — Грубо.       — Я говорю с тобой предельно честно, потому что именно так я и привык думать. И говорить.       — И, что ты можешь сказать обо мне? — Йонне криво улыбнулся.       — Ходячий сарказм, слишком высокого мнения о своих возможностях в этом мире, пока судьба не швырнула тебя голой жопой на осиновый кол.       — Но, ты же искал встречи со мной. Зачем тебе надо было приходить каждый день в этот бар, чтобы отпустить колкую шуточку насчёт того, какой я сегодня грубый?       — Возможно, я увидел в тебе неплохого собеседника. Или же спасение от рутины. Назови это как хочешь, потому что я сам не знаю, зачем нашёл тебя.       — Ну, ты хотя бы не отрицаешь того, что есть на самом деле.       Они переглянулись.       — У тебя очаровательная форма черепа. Такие люди, как ты, очень поздно стареют, потому что у них аккуратная внешность и добрые глаза.       — Самый странный комплимент, который мне когда-либо говорили. — Йонне закатил глаза. — Хочешь услышать что-то взамен от меня?       — Было бы неплохо. Но, я и сам знаю, каков на самом деле. — Питер припарковался рядом с забором. — Дальше пешком.       — У тебя классный коттедж, — Заметил Аарон, когда они шли по саду, пересекая двор.       — Есть толк от работы мусорщика.       — Ты сейчас серьёзно?       — Где я только не работал, — С грустью в голосе откликнулся парень, ковыряя ключом дверной замок.       Парадную залил яркий свет.       На щелчок включателя им под ноги бросилась вереница мохнатых созданий, которые принялись виться вокруг худых лодыжек Стила.       Он взял одну из кошек на руки и передал её знакомому.       — На, знакомься.       Сам Питер прошёл в гостиную, чтобы открыть окна на веранде и включить стереосистему.       — Неплохо, да?       — Они милые, — Пробормотал Йонне, выпуская животное из рук и проходя следом. — Ты уж прости, что я без приглашения.       — Да всё в порядке.       Питер снял с себя ботинки, забрасывая в дальний угол гостиной.       — Ты не голоден?       — Честно говоря, чертовски хочу жрать. — Йонне поковырял пальцем стену, не решаясь присоединиться к Стилу. — Забавная фотография, — Он указал на портрет на каминной полке. — Ратайчику от Кенни Хикки.       — Да, меня зовут Петрус. Однако, меня чертовски бесит это тупое имя. Питер звучит намного проще и благороднее, если это вообще имеет хоть какое-то значение.       — Да, ты прав, не имеет. — Аарон задумался. — А в музыкальный проект что тебя привело?       — Устал заниматься всякой херней, вместо того, чтобы делать то, ради чего я рожден. Музыка всегда была близка мне по духу. И вообще… — Он обратил свои серьёзные глаза на собеседника, — Я буду молиться, чтобы тебя не переклинило, и ты не забросил своё стремление найти себя на музыкальном поприще. Помнишь фестиваль, который организовывали на Балтийском побережье, в честь открытия приюта для бездомных?       — Ох, чёрт.       — Да, я помню, ты выступил просто отлично.       — И как ты всё успеваешь? Я и думать не думал, что ты мог там оказаться. Мы вообще тогда не были с тобой знакомы. Кажется, первый раз мы встретились в баре, в рубрике открытый микрофон. Я тогда здорово перебрал, а позже какая-то чокнутая маньячка заперла меня на втором этаже в гостевом номере. Мне тогда пришлось выпрыгивать в окно и валить куда глаза глядят.       — А, это та крезанутая официантка, которая липла ко всем в тот вечер. — Питер рассмеялся, заглядывая в холодильник. — Думаю, бутерброды и кофе всех устроят. А вы, — Он покосился на кошек, — Будете жрать то, что не съели вчера. Совсем обнаглели.       Йонне кивнул.       — Мне плевать. Давай то, что есть.       — Ты сам песни пишешь? — Питер, с куском колбасы во рту, шмякнул перед новоиспеченным другом гору тетрадей. — Это мои наброски. Я часто теряю отдельные фрагменты песен, если не заношу реплики в черновик.       — Сам, да. — Йонне приобщился к одной из тетрадей, — Можно я возьму, да?       — Просто я подумал, что они слишком чувственные для такого сухаря вроде тебя.       — Я не сухарь. Да и многое из того, что я пою было написано в далёком прошлом, когда я ещё мог ныть по всякой никому ненужной херне. Сам знаешь, как оно обычно бывает. Ты можешь быть максимально отбитым на голову эгоистом, но, когда ты влюбляешься в кого-то, то от тебя привычного мало что остаётся.       — Разумеется. — Питер внимательно посмотрел на него. — Я надеюсь, мы зароем этот дурацкий топор войны, если ты станешь видеть во мне нечто большее, чем просто человека, которому доставляет удовольствие выставлять напоказ свои фетиши. Мы, в каком-то роде, делаем одно и то же.       — С чего ты так решил? — Йонне ощетинился.       — Ну, смотри. Чувства это ведь тоже вещь достаточно интимная. Ты поёшь песни о своих переживаниях, желая, чтобы эти переживания нравились слушателю. Допустим, он пока не готов понять твою песню и ассоциирует её с какими-либо жизненными обстоятельствами. Или, наоборот, сумел прочувствовать на своей шкуре весь спектр эмоций.       — Чувства это то, чем не стыдно делиться с окружающими. Иногда их бывает слишком много, чтобы держать в себе. Тогда ты не находишь ничего лучше, как продемонстрировать свою печаль окружающим. Возможно, если кто-то испытывает то же самое, что и ты, возникает ощущение поддержки, которую стремится получить слушатель. Это, своего рода, терапия. Что для музыканта, что для того, кому довелось услышать композицию.       — Ладно, не бери в голову. — Питер отмахнулся. — А что до сексуальности… в тебе её, между прочим, тоже хватает. Куда-то же ты её должен выплескивать, не так ли? Я, с точки зрения эстетики, наслаждаюсь людьми, которые показывают на сцене такое, чего даже в порнофильмах редко увидишь. В тех присутствует лишь нечто механическое и лишённое душевного порыва. Если мы, конечно, не говорим о любительских хоум-видео.       — А если проще?       — Проще лишь то, что я смотрю на тебя и вижу твою привычную гамму эмоций, которые возникают на лице. От того мне хочется, чтобы ты вытворял подобное со мной в постели. Так понятнее? Это странное чувство, но, от него мне становится хорошо.       — Тебе же нравятся девушки.       — Девушки могут просто нравиться. А искусство можно только любить. — Питер криво усмехнулся. — Прости. Не буду тебя смущать.       — Значит всё это не просто так. — Йонне обвёл комнату взглядом. — Почему ты не скажешь мне напрямую?       — А чего толку, если ты не готов мне ответить что-то дельное? — Питер развёл руками. — Знаешь, как часто я вижу эти взгляды исподтишка, когда они, эти девушки, хотят пройтись языком по моей шее или потереться задницей, пусть даже в штанах, об мой приставший член? — Практически постоянно. Я же не дурак, в конце концов. И ты хочешь. Только почему-то отрицаешь это. Все мы, в своём роде, обезображенные влиянием церкви и канонами, прописанными в художественной литературе, придурки, готовые изощриться ровно в той степени, чтобы о нас никогда не подумали, чего мы хотим на самом деле. — Парень откинул за спину свои волнистые волосы и воззрился на Йонне с выражением полной власти над ситуацией.       — Но, есть же ещё много вещей, достойных нашего внимания, кроме похоти? — Йонне отвёл взгляд в сторону.       — Хорошо, что я слышу это от тебя прямо сейчас. И я тебе даже верю. Пройдёт время, и эти слова станут бессмысленными. Всё, что останется в твоей голове — агония от немедленного действия воплотить тайные желания в цель всей своей жизни.       — Я думаю, мне пора. — Йонне залился краской, чувствуя, что момент, о котором говорит Питер, может наступить так скоро, что он едва ли поймёт, как продал свои принципы за жажду сиюминутного удовольствия.       Питеру-то просто отлично. Говорит, как пишет. Видимо, привык уже к такой манере общения, которая предупреждает болезненный разрыв шаблона у жертвы.       С другой стороны, что Йонне вообще теряет?..       Натыкаясь на стены, и не видя ничего вокруг, Йонне вышел из дома, чтобы привести свои мысли в порядок.