Bring me through

      Уезжая в Америку, Макс думала, что там будет совсем как в кино: красивые аккуратные города с ровным зелёным газоном, крутые тачки и стильная молодёжь на каждом углу, гламурные школьники, улыбчивые владельцы местных магазинчиков и добрые тётушки-соседки, у которых есть совет на любой случай жизни — и который пригодится если не сейчас, то позже обязательно.       Ну, не именно так, но на деле она никогда не задумывалась, что здесь тоже есть своя изнанка.       Сейчас, пробираясь под руку с отцом по мелкому дождику и раскисшей грязи к белеющему в поле шатру, Макс в полной мере осознаёт всю бренность бытия. В этой стране её уже успели разочаровать многие вещи, причём все они оказались точно такими же, как в России, но грязь вместо грунтовой дороги становится последним гвоздём в крышке гроба, в котором она торжественно похоронит все свои заблуждения сегодня вечером.       Гроб полон до краёв и уже едва закрывается, поэтому Макс надеется, что в него не придётся утрамбовывать последнее заблуждение — надежду, которая привела их с отцом сюда. Слепую веру в чудо.       — Не устал? — справляется она у отца. — Может, отдохнёшь пару минут?       — Пойдём, а то опоздаем на проповедь, — лишь качает головой он.       Мимо проходит пожилая семейная пара и, заслышав русскую речь, женщина косится в их с Макс сторону. Макс старается не закатить глаза: стоило бы уже привыкнуть, но такая реакция американцев всё ещё подбешивает. В забегаловке случалось пару раз, что, заслышав акцент и ломанный английский, на котором Макс максимально вежливо просила повторить сказанное, посетители настойчиво просили другую официантку, и приходилось уступать — Винс, управляющий, без того её еле взял и, казалось, с превеликим удовольствием вышвырнул бы обратно на улицу, если бы Макс не пришлась по душе Мэйбл, его маме, хозяйке заведения. Винс злился, если слышал, но другие девочки поговаривали, что Макс напоминает Мэйбл её собственную дочь, уехавшую пару лет назад.       Отец выглядит измождённым, и Макс жалеет, что у него нет коляски, ходунков или хотя бы костылей. Он от всего этого категорически отказался, как только зашла речь, а теперь его кроссовки утопают в грязи, пока он едва переставляет ноги, и Макс поддерживает его под локоть, радуясь, что хотя бы это он позволяет.       Он всегда такой — самостоятельный и непритязательный, готовый отдать всего себя ради других. Собственно, это самопожертвование и привело их сюда, в раскисшие после дождя поля Небраски: сначала он работал в две смены, чтобы обеспечить им с Макс достойную жизнь и помогать тёте заботиться о бабушке, которая даже не его мама, не боялся работать на вредном производстве, где к защите относились наплевательски, и молчал о своём самочувствии пока не стало совсем невыносимо — и вместе с тем сложно в лечении.       Врачи на родине лишь развели руками: а уже всё, а надо было раньше думать.       Хотела бы Макс знать раньше. Отец вынес горькие новости так, как привык принимать все удары судьбы — молча, без возражений. Макс несколько дней плакала от одной только мысли и чуть не завалила сессию в бурсе. Повезло, что позволили пересдать, и имя этому везению — лучшая подружка, рассказавшая о случившемся куратору за спиной у Макс, потому что сама Макс рассказывать об этом не собиралась.       Макс не винит папу — даже со всеми проблемами, которые пришли в их жизнь вместе с его болезнью, он её любит, и она готова платить ему тем же в горе и радости. Ближе него никого не осталось, так что она не смогла бы винить его, даже если бы захотела. И если ради его спасения придётся принести в жертву все шансы стать врачом — пусть.       От череды невесёлых мыслей отвлекает чей-то взгляд. Макс вертит головой по сторонам и замечает — на неё палит бледный парень на вид чуть старше неё, будто он её знакомый, с которым она забыла поздороваться. Макс хмурится и зябко ведёт плечами — прекрасно, ещё один маньяк, как будто прошлого ей не хватило.       Бледный парень, не переставая пялиться, вылезает из чёрной машины, на которой приехал (как она только проехала здесь с такой низкой подвеской?), и едва не оступается на скользкой грязи. К нему тут же подбегает другой мальчишка, примерно возраста Макс, и тянется помочь.       — Я сам! — гаркает на него бледный парень. Мальчишка поднимает руки на уровне груди, точно сдаваясь, и отступает на шаг назад, чтобы бледный мог пройти сам.       На мгновение Макс даже становится интересно: зачем сюда приехали эти двое? Видок у бледного такой, будто он плотно сидит — или сидел — на наркоте, может, его друг... парень или кто он ему... может, мальчишка притащил его в эту глушь в надежде избавить от пагубной привычки раз и навсегда.       Бледный выговаривает мальчишке что-то, но говорит быстро и яростно, Макс не разбирает. Ясно одно: он не рад оказаться здесь, видимо, даже не знал, куда едет.       В любом случае, это их личное дело.       На входе в шатёр гостей встречает женщина на вид чуть старше отца Макс. В руках она держит сложенный зонт — видимо, не для себя, потому что стоит под козырьком, но помочь тем, кому он понадобится. Или боится, что дождь усилится.       — Добро пожаловать! — восклицает женщина жизнерадостно. — Преподобный Рой рад вашему приезду, проходите, скорее проходите, не стойте под дождем!       Макс пропускает вперёд отца и едва не сталкивается с бледным парнем, когда тот тоже делает шаг под козырёк. Мгновение они мнутся в проходе, безуспешно пытаясь уступить друг другу путь, пока парень, наконец, не произносит:       — Сначала леди, — и приглашающе вытягивает руку в сторону.       — Спасибо, — негромко и больше на автомате отзывается Макс и заходит внутрь шатра. Обернувшись, она видит, как парень чарующе улыбается ей — широко, с жизнерадостным блеском в зелёных глазах, и это совершенно не вяжется с его болезненным видом.       — Дин, — представляется он сходу.       — Перестань, — фыркает мальчишка, приехавший с ним.       — А ну цыц. Нечего было тащить меня сюда, Сэмми, — огрызается Дин, на что мальчишка покорно затыкается, но с видом, что ещё припомнит этот грубый тон в свой адрес.       — Макс, — отвечает девушка, зачарованная зеленью глаз Дина. Красивый оттенок, на свету он, должно быть, отливает золотистым или янтарным. Хотела бы она посмотреть на это, да только по такой пасмурной погоде шанс ей точно не выпадет.       А ещё взгляд Дина кажется ей знакомым, хотя она уверена, что видит этого человека впервые.       — Макс? — переспрашивает женщина с зонтом. — Вы с отцом всё-таки смогли приехать, рада наконец-то познакомиться лично!       Только сейчас девушка понимает, кто перед ней:       — Миссис Ле Гранж?       Они переписывались какое-то время, общались насчёт церкви её мужа и тонких религиозных вопросов, пронизывающих его непростое дело, и Макс многое знает о преподобном, однако о его жене — лишь то, что у неё красивый почерк. И что она невероятно добра — настолько, что в особенно трудные моменты Макс перечитывала её письма в поисках успокоения от душевных метаний. Всего лишь слова, написанные на бумаге — только от них точно благодать исходит.       — Зови меня просто Сью Энн, — улыбается миссис Ле Гранж. — Скоро начнётся первая служба, но обязательно зайди к нам с преподобным на чай после.       — Постараюсь, мэм, — скромно отвечает девушка и уводит отца искать свободное местечко.       — Макс, — точно смакуя это слово, произносит папа. — Ты наконец-то нашла повод полностью перейти на прозвище, Мариш?       — Мне не нравится имя Марина, — признаётся она, осторожно пробираясь между рядами скамеек.       — Потому что это имя твоей матери?       — Да. Давай не будем спорить об этом сейчас?       Отец пожимает плечами. Он давно знает мнение своей дочери, правда это не означает, что он согласен и полностью поддерживает. Скорее, ищет компромисс: не зовёт по прозвищу, но если может не называть по имени, то называть не станет.       Едва они садятся поодаль от сцены — хотелось бы ближе, только там уже всё заняли, — Макс обнимает папу и целует в щёку. Тот улыбается и мягко гладит её по волосам, а она кладёт голову ему на плечо — точно так же, как делала маленькой, когда они ездили к бабушке на электричке.       Макс надеется, что преподобный Рой — не шарлатан, и она доверилась Сью Энн не зря. Что преподобный Рой выберет сегодня её отца, исцелит, и они вдвоём вернутся домой, восстанавливать прежнюю жизнь.       Или не вернутся. По крайней мере, Макс уже худо-бедно обжилась в этой стране, ей здесь даже нравится. Папе не так сильно, он даже язык знает гораздо хуже дочери, хотя знания самой Макс тоже оставляют желать лучшего, но в России их мало кто ждёт и практически ничего не держит. Макс не успела обрасти домом-семьёй-работой-друзьями настолько, чтобы это нельзя было найти здесь, в Штатах, а отца уже раз обманули — едва выяснилось, что у него профессиональное заболевание, начальство быстренько отправило его на пенсию по инвалидности. На крошечную пенсию по инвалидности, потому что долгие годы выдавали ему серую, а то и чёрную зарплату, трудовую книжку оформляли чёрте как и в Пенсионном фонде лишь развели руками: стажа нет, отчислений нет, достойной пенсии, на которую можно хотя бы прожить, соответственно, тоже. Позже Макс узнала, что на таком производстве, где работал её отец, принято оформлять страхование жизни и здоровья, но они не знали, а папины начальники не сочли нужным подсказать и помочь — конечно, это же нужно налаживать связи с отдельным фондом, может, что-то платить за каждого работника. У папиных начальников не находилось даже лишней копейки обеспечить безопасность своих подчинённых хотя бы респираторами.       Бог свидетель, насколько сильно Макс хотела сжечь эту контору лжецов и подлецов, как только узнала подробности. Хочет и сейчас, правда уже меньше, уже её цель — не месть, но надежда.       Бездумно блуждая взглядом по спинам присутствующих — в основном стариков и их чуть более молодых сопровождающих, должно быть, их детей, — Макс находит через пару рядов от себя знакомую толстовку и стриженный русый затылок.       Точно почувствовав её взгляд, Дин оборачивается. И подмигивает со шкодливой ухмылкой. Это замечает Сэм и что-то говорит, на что Дин закатывает глаза, пихает друга в плечо и отворачивается обратно.       Как только все рассаживаются, Сью Энн запускает на пианоле приятную мелодию и ещё раз тепло приветствует всех собравшихся. Проповедь начинается.       Макс чувствует, как от волнения холодеют пальцы на ногах. Отец, точно ощутив это, накрывает её ладони успокаивающим жестом. Он тоже верит.