A Thing of Beauty

      Два сеанса бесполезной хуйни за неполные двое суток – на вкус Сильверхенда, это все же немного перебор. Не то чтобы жизнь его постоянно блистала разнообразием, но он всегда прикладывал к тому все возможные усилия. А теперь ощущение, что он попал в какой-то бесконечный цикл, и все повторяется снова один в один, прямо-таки вязнет на зубах.       Жаркий день отдается глухим похмельным сердцебиением в горле и липким потом, выступающим по всему телу. Желание сунуться под душ и просто отмокать там без движения неимоверное. Джонни не мылся пару суток, пропах перегаром и всеми ароматами притона: дешевой жирной жрачкой, застарелым никотином и разлитым бухлом. Конечно, нельзя сказать, что ему это сильно непривычно, но именно сегодня завалиться обнаженным в прохладную постель и проспать несколько суток кажется охуенно заманчивой идеей.       Пока вокруг носилок Траума-Тим, точнехонько как и вчера, разворачиваются заинтересованные пляски, он уже по традиции устраивается на столе в отдалении, откидывается назад, обессиленно упираясь спиной в стену, и прикрывает веки.       Из-за того, что рокер утром не сразу смог отскрести себя от койки в мотеле, сегодня им с Гарсией пришлось действовать в спешке. Где-то глубоко внутри Джонни, признаться, позорно надеялся, что Ноа Эрикссон по их приезде окажется бесповоротно мертв, что позволит им с чистой совестью развернуться и разойтись по своим делам, забыв о жалком идиоте, профане, который не озаботился даже установить защиту для своего логова. Ни пары турелей, ни заложенных активированных мин. Просто, блять, гараж, а в нем дешевенькое раннерское оборудование и одинокий дебил в кресле. С заказом на щепке от какого-то заштатного фиксера без имени на похищение спецификаций нового протеза кибернетической руки.       Как скоро младенцы начнут прыгать на крепости данных корп, при условии, что имбецилы уже в деле?       Но раннер, как ни удивительно, был все еще относительно жив. Выжженное донельзя тело поразительно цеплялось за призрачное и бесполезное существование. Сильверхенд в спешке не особо рассматривал мальчишку, пока грузил его в фургон, а Гарсия подключал систему жизнеобеспечения, да и тут, в коллекторах, как-то не было у рокера желания разглядывать лицо очередного потенциального трупака, но Ноа его бесит до зубовного скрежета. Тем, что обнулился сегодня поутру, тем, что сделал это так тупо, тем, что оказался пригоден для их целей, тем, что выдернул Джонни из похмельного сна, тем, что заставил таскаться по жаре, потея и заходясь от дурноты и злобы.       Особенно при учете того, что дорога, рокербой уверен, парняге одна – на дно каньона, в свалку вечно тлеющих мусорных пакетов. К двум своим коллегам.       Под прикрытыми веками из аловатой темноты неспеша наползает желтоватая дымка, накатывает в такт биению головной боли. Она мерцает и плывет, как жаркий воздух Пустошей в вечерний зной, подсвеченный закатным солнцем.       В уши навязчиво лезут ничего не значащие негромкие мужские голоса, они шелестят и шуршат эхом в сведенном мозгу, где все еще усиленным кровотоком бьется остаточное действие принятого ночью колеса и расползается посталкогольный ступор. Показатели относительно в норме, кого-то можно отключать, нейросвязи выжжены, все к чему-то готовы. Обычный день в Найт-Сити, как и прочие не имеющий значения, потому что под ногами его бездна…       Под ногами его, над пропастью, узкая балка, четко ощущающаяся под подошвами кед. Перед глазами вдалеке – цепочка гор в наступающих сумерках. В башке - восторг, в желудке - вакуумная ледяная пустота, по спине катятся теплые капли пота, пальцы в обуви рефлекторно поджимаются, а мышцы икр и бедер подрагивают. Но он держится уверенно и бесстрашно, когда доходит до самого конца балки и осторожно опускается на корточки, замирая, и с восхищением смотрит вниз, пытаясь разглядеть дно каньона за клубами дыма.       Мысли наслаиваются на воспоминания, а шум голосов рипера и биоинженера отдаляется, уступая место глухому завыванию ветра над каньоном. Отблески индикаторов упорно диссонансом лезут в зрачки, прорываясь в узкое пространство под опущенными веками. Джонни закрывает глаза вовсе. На минуту.       «Охуенно же, Джонни, скажи?»       Слышать ставший родным голос пацана приятно. Пусть это и всего лишь память, иллюзия воспаленного воображения. Немного ослабляет судорогу, казалось, сковавшую его навечно. Омывает сознание теплым потоком.       «Просто заебись, Ви. Влеплю тебе от щедрот все десять баллов за технику и артистизм, если умудришься вернуться на материк, не нырнув еблищем в мусор».       Действительность отдаляется, стирается и затихает где-то на самой периферии.       Сильверхенд оказывается разом и в бритой голове пацана, нагретой калифорнийским солнцем, отлавливая все его яркие эмоции, и сидящим на краю обрывающегося в никуда шоссе, покачивающим пыльными казаками над бездной, смотрящим на ладную мощную фигуру наемника со спины. Ви напряжен до крайности – лопатки красиво отрисовываются под футболкой, вдоль позвоночника ткань промокла от пота, мышцы рук и плеч бугрятся, когда пацан поднимается и разворачивается, балансируя. На осунувшейся небритой решительной роже и в сощуренных от ветра светлых глазах – восторг победителя.       «Ай, да не пизди ты, Джонни…»       «Не трать дыхалку, еблан…» хочет ворчливо посоветовать Сильверхенд, но резиновая подошва кеды пацана скользит по сияющему металлу, и они враз теряют равновесие. Все внутри обрывается так, как бывает на американских горках, когда вагонетка ухает по прямой вниз, и рокер умудряется лишь дернуться в попытке ухватиться рукой в падении…       Дремота раскалывается с заполошным сигналом индикаторов, и Джонни соскальзывает следом вниз, вываливаясь из странного полуобморочного похмельного видения, в последний момент жестко впиваясь пальцами в столешницу. Сердце все еще заполняет собой всю грудь, силится раздвинуть и раскрошить ребра, а паника цепко держит за загривок. Страшно почему-то неимоверно. Не за себя – рокербой давно мертв. За Ви. Где-то глубоко внутри уверенность в том, что Сильверхенд успел бы подстраховать пацана, не дать ему упасть, нерушима. Но страх все равно накрывает необъяснимый, животный. Потому что Ви тоже мертв.       - Есть, - восхищенно выдыхает Хелльман. Почти шепчет.       И только сейчас, все еще продираясь сквозь сонное отупение, рокер понимает, что сигнал, который вытащил его в реальность – не тревога, оповещающая о смерти тела.       Это, блять, звук сердечного ритма.       Рваный, сбивчивый, неуверенный, настолько куцый, что похож на ебаное сраное говно. На предвестника смерти он похож, а вовсе не на свидетельство жизни, но жар прошивает Джонни колючей невыносимой волной от макушки до пяток, заливает до отказа вены, кости и нутро. Заставляет крупно содрогнуться и замереть мучительно.       Впившиеся в край стола пальцы сводит до боли.       Этого не может быть.       Это происходит.       Кажется совершенно невозможным, абсурдным, бредовым, хотя именно этого рокербой и добивался, не так ли?       Но не сегодня, не в этом теле…       Он собирался забить. Не ехать. Малодушно съебланить, удовлетворившись торгами с самим собой, и завалиться спать.       Если бы не Дэд с его наглостью и хамством…       Пиздец.       - Это Ви? Получилось?! – Джуди дёргается вперёд и почти задыхается, голос ее дрожит, когда она склоняется низко – яркие волосы касаются еле видного с места рокера бледного, воскового лица раннера. Она будто хочет то ли поделиться с Ви своей искрой жизни, то ли в руки поймать его призрачный пульс и не дать ему ускользнуть, раствориться.       – Посмотрим. Активность есть, – Гарсия мгновенно подрубает системы, возвращает кислород и внутривенное питание, отслеживает показатели и тут же впрыскивает что-то через капельницу. Снова смотрит на показатели. Сосредоточенный, отстраненный. Профессионал до мозга костей. Он тут не для того, чтобы утешать зрителей, а для того, чтобы вытащить с того света – немыслимый вызов – всерьез мертвого пациента. Впервые в истории медицины имплантировать, блять, сознание.       Ничего не закончилось.       Все только начинается.       Каждый писк, отсчитывающий пульс, ударяет в грудную клетку словно звуковой волной так, что на толчке третьем Сильверхенд осознает, что сердце его перенастраивается и теперь бьется в ритм с чужим.       Он дотошно изучил всю информацию, сметенную им из подсетей Арасаки и когда-то переданную Хелльманом Ви. Видят боги, это было отнюдь не самое занимательное и интуитивно понятное чтиво в его жизни, но, оказалось, что если тебе до смерти нужно разобраться – ты, так или иначе, разберешься, медленно продираясь через незнакомые термины, схемы и графики. И, основываясь на результатах экспериментов яйцеголовых пиджаков и теории вероятности, жить его пацану, вероятно, осталось секунд десять. Максимум – двадцать.       Мысль о том, что нежелание сегодня заниматься всем этим и раздражение, заполнявшее его, могли быть животной интуицией, прошивает раскаленной иглой мозг, но рокер отбрасывает паранойю, привычно, хотя и с трудом возвращаясь к рациональной оценке ситуации. Пиздеж это все. Ему просто было невообразимо хуево и лень. Никакой интуиции.       Не стоит оправдывать собственную слабость.       - Пока это еще ничего не значит. Как я и говорил, биочипы, бывало, проявляли активность, однако… - свысока, но с явным удовольствием пускается в разъяснения биоинженер, явно до жопы довольный тем, что, кажется, наконец-то нашел свою аудиторию в лице девчонки. Вот только она взглядывает на него одновременно и слепо, и с отвращением, словно человек, который секунду назад увидел на своей сияющей кухне матерого прусака.       - Завали ебло, - сипло, угрожающе и тихо окорачивает Андерса рокер. Слова выталкиваются с трудом, язык ощущается сухим, распухшим и шершавым – ворочается еле-еле, будто Джонни внезапно разучился говорить. В его башке могут метаться какие угодно сомнения и мысли – их срезает враз зубастая и стальная вера в Ви. Пацан сможет. Всегда был сильным и упертым. Сдюжит и сейчас. Хелльману озвучивать то, что выносит мозг ему самому, рокербой не позволит. И дело не в каких-то блядских тупых суевериях. Сильверхенд банально не хочет слышать этого дерьма, нервы его и так сейчас – до предела натянутые звенящие струны. Может быть, и стоит сообщить Альварес, что все решается непосредственно в эти секунды, но горло окончательно смыкается намертво, и рокербой, качнув головой, просто молча возвращается к напряженному созерцанию видных ему бледного лба, скулы и светлых прядей волос. Боится отвести надолго взгляд. Опасается, что стоит ему моргнуть, - и ситуация мигом обвалится в пекло. Зыбкая и смехотворная иллюзия столь необходимого ему контроля. Забавная и кривая штука – психика.       Сильверхенд мог бы подойти, но остается сидеть там же, на своем обычном месте, в отдалении, словно задница его примерзла нахрен к столу. Все эти пируэты с картинными хватаниями за руки и нервным жарким шепотом поддержки на ухо рокер считает бесполезными, пафосными и переоцененными, а то и вовсе вредными, если ненароком невовремя попадешься под руку тому же доку. Театральщина... Как будто Ви и так, без всей этой хуйни, не знает, что Джонни его ждет на этой стороне и делает все возможное для его возвращения... У тела и без рокербоя достаточно суеты. Со звоном придвигает ближе столик с аккуратно разложенными наполненными шприцами рипер. Жадно считывает данные через личный порт биоинженер. Жмется к раннеру Джуди – пальцы ее, как замечает Сильверхенд, уже держат ладонь пацана и гладят ласково кожу, почти касающиеся лба парнишки губы что-то шепчут. Она как раз из тех, кто будет уговаривать вернуться. Наверняка, этим и занята.       В пизду уговоры. Дела вполне достаточно.       Склонившись, рокер роняет лицо в жесткие, пропахшие никотином ладони и, затыкая заходящееся тревогой иррациональное и нелогичное чувство опасности, позволяет себе буквально на пару секунд прикрыть глаза, а после с усилием проводит по колючим щекам, пытаясь вытащить себя из странного тумана нереалистичности. Взгляд его против воли моментально вновь возвращается к бескровному лицу пацана.       В душе мешаются неразборчиво мутный восторг несмелой радости и неверие.       Джонни не верит и верит, замирая от вспышки болезненно разрывающего нутро счастья, когда Хелльман, сверкая стеклами очков, поднимает недоумевающее лицо, а отвратительно отблескивающие мокрые губы его роняют: «Активность все еще стабильна». Мудила имеет вид абсолютно охуевший, но он, сука, просто плохо знает Ви. Пусть забьет себе в глотку все результаты своих экспериментов, пусть подавится своим мнением, пусть засунет в жопу свою самоуверенность!       Джонни верит и не верит, когда выжженное тело начинает выебываться, обваливая показатели, но Гарсия не зря получает свои эдди - умело выравнивает жизнедеятельность, не допуская серьезных проблем и заранее предчувствуя пиздец. Это не Вектор, который, кажется, в ночь первого воскрешения пацана пропустил через Ви целый склад фармацевтической фабрики в надежде, что что-то сработает, попутно еще и извлекая пулю из его башки. У Франца холодный и точный расчет и ничего лишнего. Хотя бы в общих чертах, но он подготовлен к происходящему.       Джонни верит и не верит, когда спустя лишь пару часов находит в себе силы покинуть свое насиженное место, чтобы сходить за кофе. Недосып и похмелье треплют его, словно псина - старую измочаленную игрушку, но он впервые напрямую вблизи смотрит в бледное чисто выбритое лицо с заострившимися чертами, стараясь всем существом осознать, что это теперь Ви. Его Ви. Как бы ни выглядело тело, там, глубоко внутри, кочует информация, цепляясь за нейроны, наниты выстраивают новые связи. Там – его пацан, со своими кривыми улыбками, тягой к справедливости, сомнительным чувством юмора, любовью к пицце и странным умением произносить «Джонни» с двумя, блять, ударениями зараз.       Рокербой за три месяца их безумного сосуществования и невообразимо тесного общения видел Ви всяким: усталым, больным, растерзанным бесконечными сбоями, истощенным и искалеченным, почти мертвым после боя со Смэшером, но никогда тот не выглядел настолько беззащитным, что от этого зрелища кровь леденеет в жилах, а к горлу подбирается тошнота.       Желание сберечь и спасти накрывает неимоверное, безотчетное. Сродни, видимо, тому, что испытывал Ви по отношению к нему самому, задыхаясь от бессилия. Смешно, незнакомо и страшно одновременно. Страшно проебаться.       Но, вернувшись со стаканом дрянного синтокофе, рокербой упрямо проходит мимо и все так же напряженно и почти недвижимо устраивается в полумраке на своем столе. Мешать риперу, ошиваясь поблизости, кажется жутким кощунством. Хватает там и Джуди, которая и вовсе, видимо, решила никогда не отпускать ладонь Ви. Пусть ее, в самом деле, если ей так легче.       Пойло горчит и обжигает рот, запах жженой резины и мокрых тряпок прокатывается по языку, переплавляясь в совершенно аналогичный мерзкий вкус – такое просто невозможно потреблять без маскирующих добавок, тут Сильверхенд готов, пожалуй, пацана понять. Да пусть, блять, хоть сырую нефть хлещет, похуй, только бы живой…       Джонни не верит и верит, когда, воспользовавшись наводкой Кера, спустя двадцать четыре часа вызывает ави Траума-Тим, получив предварительно подтверждение того, что пацан стабилен - щепка работает, жизненные показатели устойчивы и не выёбываются уже часов десять.       Джонни верит и не верит, когда, махнув уезжающему Гарсии и сопроводив носилки до транспорта, возвращается стремительно и решительно в лабораторию, чтобы захватить куртку и закончить здесь с делами. Он торопится, времени в обрез. Ави быстро прибудет на место, тачке за ним не угнаться. Ви подключат к системе жизнеобеспечения, но никто его, рокера, ждать там не станет, и пацан будет без присмотра. Это Джонни беспокоит, он не может оставить Ви одного. Это опасно. Он должен быть постоянно рядом.       Хелльман не оборачивается на глухой стук каблуков казаков рокербоя, увлеченно, улыбаясь собственным мыслям, пялится в свои записи, мягко и быстро щелкает по клавиатуре, набирая что-то. Стекла его очков отражают с экрана графики в красно-голубой палитре.       Не замедляя шага, на ходу, Сильверхенд достает из кобуры Малориан, мастерски проворачивая ствол в финте. Выстрел рявкает оглушительно, а мудила, напротив, умирает почти беззвучно, если не считать грохота соскользнувшего на пол тела. Вряд ли Андерс даже успевает осознать произошедшее: что не видать ему ни Кан-Тао, ни новых дорогущих контрактов, ни продолжения отвратительных экспериментов, ни сладкой жизни. Да и надеяться на всю эту муть после сотворенного мог только охуенно тупой мудила. Ошметки мозгового вещества великого, сука, биоинженера, знатного ссыкуна и безжалостного, без малейших зачатков совести ученого тягуче и бесшумно сползают по развороченному монитору, за которым в окровавленной стене зияет обугленная остывающая дыра. Кусок мяса в обязательном чопорном пиджаке валяется на полу в некрасивой нелепой позе и даже предсмертно не дергается. Башка его - месиво из осколков черепа, густой кровищи и серых склизких огрызков. В целом, ее и нет вовсе. Вся гениальность расплескалась по грязному полу и наполняет помещение вонью палёных волос и скотобойни.       Какая трагедия, блять.       Земля тебе бетоном, Андерс.       Зато дорогущее оборудование не повреждено. И отлично. Всю эту аппаратуру рокербой еще собирается сплавить по контрабандным каналам в Стейтлайне. Да и кто бы оставил почти лям эдди пылиться в душных коллекторах метро? Как минимум, Ви ведь потребуются импланты и апгрейды.       Малориан после изящного проворота отправляется обратно в кобуру с сухим, приятным и уютным знакомым щелчком. Более чем одного взгляда блядский корпорат не достоин. Джонни торопится.       Все происходит без малейшего всплеска эмоций, словно Сильверхенд видит это со стороны на большом экране в кино. Как ни странно, но в рокере будто не осталось места для других чувств, кроме глухого болезненного счастья и неверия. Он не получает удовлетворения от того, что наконец-то оборвал жалкую жизнь обмудка, отомстил ему за всю эту поганую историю – за себя, за Ви, за сотни загубленных жизней и замученных душ. Все происходит ровно по плану, так, как и должно было быть.       Утилизировать падаль он поручает Тодзи. У Акса своя задача: в целости и сохранности, со всеми необходимыми предосторожностями вывезти Джуди за границы Найт-Сити и переправить за Стену, чтобы девчонка могла вернуться домой. Отлипать от пацана подруга не хочет, но ей придется. Ради их общей безопасности. И после обещаний, что Ви позвонит ей сам, как сможет.       Каждое лишнее слово ворует драгоценные секунды, увеличивает то время, которое Ви проведет один. И Джонни торопится, изнемогая от бешенства и беспокойства. Найт-Сити и его окрестности - охуенно опасные места, а пацан его пока что совершенно беззащитен.       Джонни верит и не верит, когда опускает за собой тяжелые створки люка и блокирует замок, вглядываясь в полумрак их с Ви подвального убежища, вслушиваясь в тихие сигналы мониторов, шипение компрессоров и еле уловимое гудение вентиляции. Рот вяжет от никотина, а кожа покрывается мурашками от резкого контраста температур: после жары Пустошей, там, наверху, прохлада подвала кажется почти морозной.       Многочисленные провода и трубки окружают, опутывают тело Ви, тянутся от сложной аппаратуры к плотно облегающему его тело продвинутому раннерскому костюму последнего поколения, оборудованного даже функцией стимуляции мышц, в который переодели наемника сотрудники Траума-Тим. Глаза пацана скрыты за плотной бинтовой повязкой.       Время рисуется вязким, почти замершим, и рокер, продираясь через него, медленно приближается к постели, выхваченной из скрывающей обшарпанный, но обжитой подвал темноты пятном слабого света, рожденного многочисленными индикаторами и одной тусклой лампой.       Реальность обваливается в сведенный мозг Джонни только тогда, когда он подходит вплотную к кровати, ставит одно колено на прогнувшийся под его весом матрас, - шуршит упругая набивка, скрипит кожа штанов - а после близко склоняется к наемнику, опираясь на ладони по обе стороны от его головы и рассматривая доступную взгляду часть лица, уже покрытого короткой светлой щетиной. Собственные мягкие пряди щекочут скулы и челюсть, а бессонная действительность внезапно на осколки разбивает каменное напряжение, стискивавшее рокербоя хрен знает сколько месяцев. Дышится неожиданно глубоко и свободно, а сведенные мышцы расслабляются. Выпрямившись, Сильверхенд заводит руки назад и, нащупав на шее под волосами замок холодящей кожу цепочки, расстегивает его. Глухо звякают солдатские жетоны, повисают на миг в воздухе, покачиваясь и отблескивая металлом в неверном свете.       - Ну, блять, с возвращением, упертый ты сукин сын, - усмехнувшись дрогнувшими на миг губами, хрипло произносит рокер, – голос выходит из глотки тихим и сдавленным, сорванным - а после решительно помещает бирки на их законное место. На шею своего пацана.       Они смогли.       Они сделали это.       Невероятно.       Закономерно.       Так, сука, как и должно было быть.       И Джонни сдержал данное им слово, как бы ни выебывался и ни сопротивлялся весь мир разом.       Выдохнув обессиленно, рокербой валится на постель рядом, падает в подушку лицом и несколько секунд просто лежит недвижимо, чутко и удивленно слушая размеренные сигналы аппаратуры, свидетельствующие о том, что все, как, блять, ни странно, в порядке. Невиданное происшествие. Где бы, сука, записать?       Всепоглощающее понимание бьет его под дых повторно, заставляя содрогнуться и охуеть до какой-то крайней степени, задохнуться и замереть в каком-то восторженном ознобе. Его пацан жив. Серьезно. Разлегся рядом с ним и живет. И это не горячечный сон. Дышит, пусть еще и не сам. Не далекий цифровой код в ебаном эфемерном нигде, а живой, сука, человек прямо тут – рядом с Сильверхендом. Протяни руку – и можно коснуться.       Рокер, повернув голову, - отросшая жесткая щетина шелестит, проскребает по ткани, когда он отирается о нее щекой, вызывая колючий трепет вдоль хребта, - впивается жадным сумасшедшим взглядом в профиль Ви: ровная линия лба, чуть длинноватый прямой нос, узкие губы, четко очерченная нижняя челюсть – с такого ракурса он даже похож на себя, хотя Джонни, если откровенно, исключительно насрать, как его пацан выглядит. Для него соло и в прошлом теле был ценен нихера не смазливой мордашкой, которой, признаться, и не обладал. Каким бы ни было тело – там, внутри, Ви. Со всеми его упрямством, преданностью, тупостью и остальным необходимым охуенным набором, так нужным рокербою.       Втянув носом воздух, Сильверхенд впитывает новые запахи, привыкает, запоминает, забивая их себе на подкорку. Если уж быть объективным, так тут круче всего прет от него самого – потом, табаком и перегаром, - но последние силы он, кажется, потратил на разглядывание, так что аромат Ви приходится вычленять среди собственного амбре. Душ, о котором так мечталось, откладывается до лучших времен.       - Здесь. С тобой, Ви, - знакомые слова выплывают откуда-то глубоко изнутри, произносятся легко и приятно, когда, опустив руку всей тяжестью на грудь пацана, – жестом, который нравился Ви, который его успокаивал, - Джонни зевает громко, широко и от души, а после утомленно закрывает глаза и практически моментально проваливается в мертвый сон под уверенный стук упрямого родного сердца под самой его ладонью.