A Thing of Beauty

      Вопрос Ви встает, сука, ребром. Высится ебаной Джомолунгмой. Непреодолимым сияющим Эверестом. Воздвигшимся внезапно посреди Великих равнин.       И с какой бы то ни было стороны подступиться к этой вершине, чтобы взять ее, не ухнув попутно в ледяную пропасть, – задача нихера не тривиальная.       Отличный географический расклад: впереди – гора, во рту – пустыня, вокруг – непролазный густой лес. Компас, навигатор и карты? Само собой, не предусмотрены, чумба. И коннекта к подсетям нет. Ты уж давай как-нибудь сам. Как и обычно.       Уродливым стволом давно поверженного дерева, покрытого мхом, тиной и водорослями, всплывает с бульканьем, словно на поверхность вод Онтарио, вопрос Дэда: «Что ты будешь делать, если это окажется не твой чумба?». Может ли это быть не Ви? Нет. Не может. В этом Сильверхенд уверен. Он наблюдает за пацаном с самого начала, с того момента, как тот вообще вдохнул в первый раз. Движения - те из них, что ограниченно доступны сейчас соло, - реакции, взгляды, тысяча мелких деталей, из которых состоит его наёмник, - всё на месте. И улыбка, чуть кривящаяся, задиристая. И привычный прищур – с долей иронии, с частичкой сомнения, со значительной дозой той самой наглости, которая вечно побуждала Ви ввязываться в блудняк самому, до того, как его туда втянут насильно. Ударить с ухмылкой первым, на опережение. Премиальный породистый хейвудский норов, который Джонни близок, ценен и понятен – зверский, нахальный, забавный. И упрямое покачивание тупой башкой при недовольстве или несогласии. И даже почти отчетливое, насмешливое, рвавшееся из пока что беззвучного горла хмыканье. Это Ви. Тут сомнений нет.       Может ли это быть не только Ви? Вопрос куда более сложный. Если пацан пришел из-за Заслона с довеском – это должен был бы обнаружить блядский арасачий пиджак, разве нет? А если тот и проебался, то получить однозначный ответ сейчас не представляется возможным. Что же, рокер привык решать проблемы по мере их поступления. Тем более что, как выясняется, недостатка в них не предвидится. Неоспоримо одно: стрелять в голову наемнику он не собирается. Потому что это, так или иначе, точно его наемник.       Потолок по сравнению со всеми этими впечатляющими складками местности кажется прекрасной простецкой картиной, когда Сильверхенд спешно и даже с некоторым отвращением отводит взгляд от охуевшего лица пацана, все еще обретающегося на полу в напряженной и собранной позе. Ви выглядит то ли как полупарализованный бегун на низком старте, то ли как дикое раненое животное, приготовившееся к последней славной битве, о которой всенепременно сложат эпос. Разумеется, в пятидесяти строфах, никак не меньше, потому что Ви – дюже упертый еблан и жизнь свою задешево не продаст даже в крайне обессиленном состоянии. Оба варианта – жалкое зрелище, пиздец, помноженный на пиздец, и пиздецом погоняемый. Хочется накинуть сверху одеялко, чтобы погрузить в темноту и успокоить. Серьезно, потолок в смысле эмоциональной стабильности куда как выгоднее.       Слабость, малодушие и нежелание ввязываться – вот чем тащит от этой реакции побега, и едкий этот запашок рокер ощущает сам от себя четко. Но ему нужны еще несколько секунд, чтобы отфильтровать тысячу издевательских колючих фраз, которые лезут из него, как иглы из дикобраза, чтобы добавить к месиву обсценной лексики хотя бы парочку осмысленных глаголов и прилагательных из цивильного языка. Поэтому Джонни, все еще глядя в потолок, слепо тянется в сторону, нашаривая на тумбочке пачку сигарет и зажигалку. Обрушивается с глухим стуком пустой стакан, потревоженный его пальцами, падает, судя по всему, на его же шмотки, сброшенные вчера на пол.       «Какого хуя?!» - нет, неочевидно.       «В смысле, блять?!» - достаточно драматично, но ведет к очень запутанным прениям.       «А ты кто такой, по-твоему?» - хорошо. Лучшая защита – нападение. Если соло поведется – удастся раскрутить этот беспорядочный загадочный клубок с неожиданного угла, того, что более выгоден рокербою.       Амнезия?       Дефрагментация энграммы вследствие ошибок передачи, хренового качества изготовленного кустарно биочипа?       Неполная запись информации?       Гадать можно до бесконечности. Особенно, если ты совершенно не хочешь знать ответ.       Но узнать его необходимо. Придется. А значит – нахуй опасения. Сколько можно в них бултыхаться, примериваясь к ослепительной заснеженной вершине? Не пора ли выбрать первый уступ и решительно в него вцепиться?       В установившейся чуть ли не могильной тишине, прерываемой только тяжелым дыханием Ви, щелчок зажигалки кажется оглушительным. Вкус никотина проходится по рецепторам, а густые клубы табачного дыма от первого выдоха рвутся в клочья и разлетаются бесформенными фрагментами, как и мысли Сильверхенда сейчас, когда он перекатывается на матрасе и поднимается в полный рост у кровати. Давление нарастает, невысказанные слова и вопросы теснятся в глотке, но он наугад выхватывает за шкирку наиболее весомо выглядящий.       - Давай сыграем в угадайку, блять. Какие будут варианты? – движение получается отличным. Такому обзавидовалась бы любая манекенщица на презентации новой модели Rayfield. Обведя себя вычурным жестом от горла до бедер с таким видом, будто представляет вниманию восторженной публики нечто невообразимо великолепное, рокер в итоге застывает в позе распятого Христа. Как на сцене в свете софитов после финальной композиции на бис.       Теперь Ви уже не улыбается сардонически. Ухмыляется. И ухмылка эта Джонни не нравится абсолютно, потому что так обычно усмехаются, запрокидывают голову и щурятся люди, сомневающиеся в своей психической стабильности, - хитро, самодовольно, словно познали высшую истину, но не уверены, что окружающие им поверят или врубятся.       - Шикарная рокерская… галлюцинация? Хитрожопый… искин? Поехавший… фанат SAMURAI? Кусок… сука, воды дай… кривого кода? – насчет «кривого» рокербой бы поспорил, но предположение про код, кстати, прозорливое, прямо в точку. Холодные, светлые серые – не серо-зеленые, тот цвет был теплее - глаза пацана сужены насмешливо, а брови, между тем, нахмурены раздраженно. Перечисляет соло с наслаждением, упиваясь процессом. Даже не сбивается, сука, и почти не прерывается, шпарит резво, на одном дыхании – явно варианты он уже прокручивал в башке. И волноваться о том, что это именно Ви, уже не надо, настолько мимика характерна для его наемника. Плотная ткань раннерского костюма из поликарбонатного волокна скрипит, когда бедро Ви проезжается по полу – пацан подается назад, оседает, неловко подворачивая одну ногу под себя, неопределенно машет рукой в сторону Сильверхенда и отворачивается, морщась. Жест, наверное, задумывавшийся как небрежный и брезгливый, получается смазанным и невнятным, дерганным. Неиспользовавшийся в течение недели с лишним голос поскрипывает на интонационных переходах, но звучит все так же знакомо, по-родному бесяче. До желания ухватить за загривок и заткнуть, впившись кусаче ртом в рот до боли. – Мужик, ну серьезно, а... Прикройся что ли… Заебало… на твой шланг пялиться…       - Рад, что ты столь высоко и изящно оценил размер. С «шикарным» тоже разобрались. Но давай-ка вернёмся к вопросам идентификации, - судя по отрывочному ядовитому сипению Ви, рожа рокера соло известна, как и его группа. И это странно, потому что Джонни точно помнит: до встречи с ним Ви не знал ни о SAMURAI, ни о том, как выглядел сам рокербой. Даже строки Chippin’ In, по поводу которых Сильверхенд пацана подъебывал не раз и не два, Ви набил себе во всю спину, еще не зная их автора. Просто потому, что ему запал в душу текст. "Never backing down"... Да еще бы наемник не протащился, когда это просто его жизненное кредо! Таймлайн их знакомства и начала фанатизма наемника от песен SAMURAI совпадает – и это порождает еще большее количество вопросов. Что за хуйня - Ви помнит любимую группу, помнит лицо рокера, но не помнит о том, что знаком с ним? Еще хуже, что между этими событиями есть причинно-следственная связь, которую сознание соло не регистрирует. Бывает ли такая амнезия? Что еще, блять, вывалилось из памяти Ви? Зубы стискиваются так, что сводит челюсти. Четкая острая ярость, с десяток дней назад ушедшая отливом, снова возвращается, затапливая грудь, поднимаясь половодьем к самой глотке, ощутимо душит. Какого черта?! Вслепую опустив задницу обратно на матрас, Джонни затягивается, с усилием выдыхает густое облако дыма и жестко перебивает только-только набравшего в легкие новую порцию воздуха беспамятного еблана, явно изготовившегося к возобновлению перечисления своих невъебенных версий. Рокербой окорачивает это начинание небрежно поднятой ладонью. – Стоп. Тихо. Знаю, помню: живое детское воображение и удивительное упорство. Остановимся на уже озвученном потрясающем списке, пока не скатились к оборотням, вампирам и рептилоидам. Про бритву Оккама слышал, пацан?       - Бритву О’Кама? – спотыкается и недоуменно моргает наемник. Светлые брови опять сходятся на переносице, серые глаза наконец-то перестают бегать в попытке уклониться от встречи их взглядов. Сейчас Ви смотрит на рокербоя прямо, удивленно и растерянно. Откашливается, срываясь в следующем предложении на сипение, едва ли не на шепот, но после выравнивается, возвращая контроль над связками. На шее его напрягаются мышцы, отчетливо ходит кадык, а на челюстях играют желваки. Пацан бесится и под конец даже умудряется рявкнуть почти внушительно. – Бритву я… ушатал. А он что, ирландцем был? При чем тут, блять, он?.. Ты кто?!       Неуместно, несвоевременно, совершенно шизофренично, но хриплый смех рвется из груди Сильверхенда неодолимо. Он наклоняется, прячет лицо в ладонях и сначала коротко глухо фыркает, еще стараясь сдержаться. Плечи сводит от напряжения, но хохот неостановимо разрастается внутри него, поднимается откуда-то из живота вверх – легкий, щекочущий, невесомый, неожиданный. Истеричный. Джонни ржет, одновременно утирая слезы – в глаза попал дым от зажатой меж пальцев тлеющей сигареты и щиплет неимоверно. Пиздец. Пусть бросит в него камень тот, кто не признает в этом долбоебе Ви. Ирландец, сука!       - Почти. Оккам - английский монах-философ, - из глотки вновь лезет идиотичный хохот, который рокербой, качая головой, глушит в ладонях, смотря на наемника поверх них слезящимися глазами. Блять, как же он скучал. Серьезно. Невообразимо. – Принцип бритвы Оккама – не множить сущности без надобности. Но, скажу тебе по секрету, все, как и обычно, спиздили у Аристотеля. Он тоже не ирландец, если что. Он грек. Проще говоря, Ви, если есть несколько равно пригодных объяснений, выбирай из них самое простое.       - Монах… Аристотель… Что, блять?.. Иди нахуй, - Сильверхенд готов поклясться, что слышит гневный скрип зубов Ви прямо отсюда. И хотя взгляд соло - это все еще отвратительный взгляд незнакомца на незнакомца, от которого приятный смех внутри разом замещается вновь вакуумной холодной пустотой, ярость в чужих чертах лица – близкая, родная. Как и манера показушно-пренебрежительно отмахиваться от сложной информации. – Кто ты, сука?!       - Джонни Сильверхенд.       В установившейся тишине попискивают сигналы мониторов. Почти неслышно гудит вентиляция. Примерно так же, по ощущениям, гудит и мозг Ви в попытке обработать поступившие данные. Греется и идет на взлет.       Человеческая психика – странная и достойная жалости штука. Все в наворачивающемся пиздеце говорит о том, что он будет только шириться, опыт твердит, что чудес после первых шести лет жизни не бывает, но достойный лишь презрения глупый голос внутри вкрадчиво и неуверенно выкатывает сказочное предположение: а вдруг произнесенное вслух имя сейчас все магически вернет? Пацан в эту же секунду вспомнит все: самого рокера, то, что с ними происходило, то, что их связывает. Вспомнит, что они – одно. Взгляд его изменится с этого безразличного, злого и подозрительного на желанный, необходимый Джонни как воздух – полный жадности, понимания, принятия, чуть насмешливый, такой дорогой. Тот самый, что спасает, возвращает вкус жизни.       Но им не по шесть лет.       И чудес не бывает.       Взгляд Ви не меняется, остается прежним, разве что становится еще более озадаченным, и бешенство внутри рокербоя нагнетается все ускоряющимися оборотами.       Год гонки на износ. Год пустоты без нормального сна. Год тоски. И ради чего? Ради этого половинчатого результата? Ради того, чтобы сейчас они сидели друг напротив друга, перекидываясь идиотскими вопросами и делясь занимательной информацией, не зная, как подступиться к внезапно нарисовавшейся глобальной проблеме? Как не было между ними трех месяцев невероятно фантастической близости.       - Воды… - похоже, мыслительный процесс завершился и наемник наконец-то выбрал какую-то реакцию, да только связки снова его подводят, и он сипит, кашляя.       Пока Ви взахлеб пьет сам первый раз за десять дней, Сильверхенд прикуривает вторую по счету сигарету и нервно и пружинисто меряет шагами дорожку от кухонного блока до голопроектора. Шесть шагов – особо не развернешься. Но ему зачастую хватает и всего-то пары. Он умеет метаться, сливая кипящую и рвущую его изнутри черную энергию, и в крайне ограниченном пространстве. Мешается на пути коробка, и рокер пинает ее, тут же расплачиваясь ушибленным мизинцем.       - Пиздишь? Тот самый ебанутый террорист, обнуливший хуеву тучу гражданских и обнулившийся сам об Арасаку? – от воды соло отвык и, судя по гримасе, ему сводит нутро, но смотрится это так, будто он кривится от отвращения к рокеру. Очередной глоток попадает в дыхательное горло, и Ви прерывается, надрывно кашляя. Выглядит слабым и беспомощным. Но все равно уже гораздо лучше, чем там, в лаборатории.       - Он самый, - для первого раза вполне достаточно, и Джонни безжалостно выдирает из рук пацана полупустую пластиковую бутылку, заворачивает пробку и небрежно бросает тару на стол. – И сволочь. А еще человек, спасший твою жизнь.       - Кто сказал? – жидкость, как, видимо, совершенно необоснованно кажется Ви, придает ему сил. Тот вновь уперто копошится на полу, стараясь принять более удобную и адекватную позу. Но проигрывает этот раунд, путаясь в собственных ногах. Вздох звучит тяжело и обреченно.       - Ты сказал. А теперь можешь добавить к списку еще разок. Не стоит благодарности, - ощущение неправильности происходящего разливается, набивается песком в рот, скрипит на зубах. Вкус просто омерзительный – вкус проеба, пыли мексиканской пустыни, крови и раскаленного металла. Когда-то давно на нефтяных полях, ставших рокербою грязной вязкой безымянной могилой, наемник назвал Сильверхенда – энграмму, выжирающую его мозг, стирающую его личность, - человеком, спасшим его жизнь. Биочип ебаной Арасаки прочно связывал их мысли, и рокер отловил в них куда больше, чем соло озвучил. Ви считал, что Джонни спасал его не раз и не два. Пусть фактически, наверное, это и было истиной, но не каждый смог бы разглядеть это за пиздецом, творящимся в куцых остатках своей жизни, очень споро катящейся к концу. В этом была сила, вызывавшая безоговорочное уважение.       А теперь его пацан этого не помнит.       Блять!       Поганый вкус во рту срочно нужно смыть, пока он не стиснул горло, не начал душить, накрывая чернотой, - убить, выжечь любой высокооктановой дрянью. Чистый стакан никак не находится на полке, и рокербой, плюнув на условности, делает мощный глоток прямиком из первой попавшейся бутылки. Бог рандома указывает на вискарь. Яркая очищающая горечь прокатывается по языку, обваливаясь пылающим потоком в желудок, а потом жаром опаляет мозг. Он не уверен, что это правильное решение – пить сейчас, жертвуя чистотой сознания, но мысли продолжают с шелестом метаться газетными обрывками в голове, а от гнева подрагивают мышцы. Что лучше: немного притупить восприятие или сорваться в ослепительное безумие, наворотив дел? Выбор очевиден.       - Пиздишь, - подкидывает безжалостно дровишек в костер Ви, предварительно, конечно же, нагло хмыкнув. – Все говорят, что у Сильверхенда не было одной руки. Была у него одна рука. А у тебя – две живые, свои. Идиотский наеб.       - Отросла, - крепко сжимая бутылку в пальцах, Джонни прописывает себе отнюдь не воображаемый, а самый что ни на есть реальный звучный фейспалм – настолько качественный, что даже лоб после него ноет.       Они бродят кругами в потемках, оба буксуя и не зная, с какой стороны подступиться к проблеме. Хорошо, наемник – беспамятный тупой еблан, ему простительно. Рокербой опасается бездны, потрескивающей алчными электрическими разрядами под его босыми ногами. Непростительно.       - Ну и почему ты живой? Ты обнулился вроде шестьдесят лет назад. И какое отношение ты имеешь к тому, что жив я? Если предположить, правда, что ты не втираешь мне хуйню, - вопросы Ви теснятся, перебивают друг друга, наваливаются снежной лавиной. Видимо, он наконец нащупал какие-то концы в этом клубке и торопится за них ухватиться. Но эта схема беседы Джонни не устраивает, потому что ни к чему продуктивному она не приведет.       - Легенды не умирают, пацан. Остановим пока наш ликбез на этом. Ты вот тоже как-то вылез, не так ли? – для того, чтобы хотя бы примерно понять размеры проблемы, задавать вопросы должен рокербой, а вовсе не соло, потому Сильверхенд, вновь усевшись на кровать напротив Ви, опять окорачивает того жестом. – Давай-ка соблюдать правила игры, Ви. С допросами они такие же, как и в сумасшедшем доме: кто первым надел халат, тот и доктор. Проще говоря, я тут более здоровый и вменяемый, так что и спрашивать буду первым. Если ты от души меня удовлетворишь, постараюсь сделать приятно и тебе.       Как пацан ни пытается ерепениться и взбрыкивать в процессе, рокер прогоняет его упорно, беспощадно и внимательно по всем вехам его жизни, которые успел когда-то отловить в башке Ви. Наемник порывается дерзить, иронизировать и выебываться, но постепенно унимается, натыкаясь на совершенно зеркальную азартную реакцию. Тут они друг друга стоят. Победитель не фиксируется даже фотофинишем. Выходят в ничью, ноздря, блять, в ноздрю.       До момента с биочипом все ровно. Вся информация, все воспоминания на месте, как и должно быть. Лежат себе спокойненько ровными строчками кода, пылятся, ждут момента, когда понадобятся.       А вот дальше начинается полная хуйня. Мешанина почище свалок в Пустошах.       - Что было на биочипе? – окурки в пепельнице множатся в геометрической прогрессии. От никотина уже вяжет рот, а пересыхающую глотку спасает только очередной глоток виски. Разговор долгий, так что воду Ви приходится вернуть.       - Вирус, - низкий голос со знакомыми раздраженными интонациями снова срывается на сипение, и соло тянется к бутылке. Промахивается, конечно же. Повторить первый подвиг моторики не удается, и Джонни сам отворачивает пробку и аккуратно, хотя и неуклюже вливает малую порцию жидкости меж пересохших губ Ви. Часть попадает мимо рта, стекает по светлой щетине на шею, каплями ползет по черной ткани нетраннерского костюма, - наемник брезгливо и нервно дергается - но лучше уж так, чем переборщить. М-да, это не бухую в дровища шлюху, у которой запястья в наручниках, в клубе поить текилой прямиком из бутылки. Оказывается, что при всей похожести процессов, на деле они сильно отличаются. Тут требуется куда большая сноровка.       Настоящая картина допроса с пытками. Как, сука, в кино.       Вирус, значит. Что же, ничуть не хуже цифровой опухоли.       - Как ты вышел на Альт? – при упоминании Каннингем лицо пацана бледнеет, а губы изгибаются в трудночитаемой гримасе.       Отвращение? Злость? Отчаяние?       Блять, насколько же проще было разгадывать эти ребусы, находясь в бритой башке Ви. Читать и чувствовать все напрямую. Но так все равно лучше, правильнее, естественнее. В этом есть свое человеческое удовольствие – учиться воспринимать эмоции наемника по его лицу, как и принято у нормальных людей, ловить его мысли, понимать так, без нескончаемой ебли из мозга в мозг.       - Помог вудуистам с их проблемкой с дозорным. Они отвели меня к Альт, - вот так, блять! Ви, видите ли, просто взял и помог. А вудуисты просто взяли – оп! – и отвели его к Альт. А всемогущий искин по первому зову прискакал на помощь к гаитянам прямиком из-за Заслона. Наверняка, на единороге.       Усталые и злые друг на друга, они все-таки проходятся по всем остальным событиям, предварявшим смерть соло.       Все на месте. Кроме одного нюанса. Единственное, чего не хватает в этой истории – это самого Сильверхенда.       Ви уверен, что сам добыл информацию про Эбунике. Что познакомился с Керри, когда тот оставил ему заказ. Пацан не помнит поездку на нефтяные поля вовсе. Считает, что из Углей до клиники Вектора дополз сам. И Арасака-Тауэр штурмовал один.       Что это, сука, за нереалистичные сказки, полностью исключающие память о рокербое, так, словно его и не существовало вовсе?! Будто он целиком стерт из мира и ебанутого сознания соло?!       Стоп...       Ну-ка, блять, стоп!       Это не амнезия. Невозможно так ювелирно выронить из собственного разума кусок, касающийся лишь определенного человека.       Это не случайная дефрагментация. Слишком тщательно вычищены строчки кода.       Это не проблема биочипа. Никакое повреждение не способно так избирательно повлиять на энграмму. И слава всем богам, потому что Сильверхенд успел уже трижды вспотеть, пожалев об убийстве Хелльмана.       Это прицельное вмешательство извне. Вмешательство филигранное, профессиональное, буквально с хирургической точностью удалившее из Ви любую информацию об их взаимодействии. Не саму память о рокере. Память о том, что они знают друг друга. О том, что их связывает. Об их отношениях. Дружбе, близости, желании, необходимости быть рядом.       Может ли быть, что…       Блять!       Пацан что-то спрашивает, когда Джонни, споткнувшись о его вытянутые ноги, вскакивает, чувствуя, как колючая жаркая волна захлестывает его с головой, и, не зная сам куда сейчас рвется, привычно наворачивает круг по пятачку перед диваном, зарывшись пальцами в волосы.       Этого не может быть.       Ну не может же?       Нахуя?!       Руки трясутся, когда он дергано подносит бутылку ко рту и делает жадный глоток, совсем не воспринимая ни градуса, ни вкуса, а после незряче, на ощупь отставляет ее на стол.       В ушах ни голоса Ви, ни отзвука своих нервных шагов – только сплошное аппаратное гудение, далекое и невнятное, словно сквозь плотное одеяло.       Он тонет.       Он захлебывается в ярости и неверии. И одновременно сгорает в радиоактивный пепел в эпицентре ядерного взрыва.       Он оглушен и разодран на кривые ошметки, а голова его полна миллионами диких неумолимых бешеных ос. Он должен прикончить то, что стало причиной этой хуйни. То, что отняло у него нечто настолько ему важное. Да, сука, пиздец!.. Впиться в глотку, рвануть, растерзать на лоскуты, разметать в пыль, не оставить и следа, уничтожить!       Но сначала задать один-единственный вопрос: «Зачем?».       Зачем, блять?!!       Правда, наверное, есть еще один вопрос, который стоит задать уже себе: «Как уничтожить то, что нельзя уничтожить?».       Потом. Если чему и научил его сегодняшний день, так это тому, что если ты хочешь добиться результата, то спрашивать нужно по порядку, в строгой очередности.