A Thing of Beauty

      Ви с ним рядом нет.       Нет необходимости открывать глаза, чтобы убедиться в этом.       Смешно сказать, но даже после того, как их, сиамских близнецов поневоле, разделили, кое-как распоров по линии плотной сшивки, усадили по разные стороны стола, все равно остается смутное подозрение, что Сильверхенд чувствует наемника – шкурой, нервными окончаниями, каким-то глубинным отделом мозга, кодом.       Назови, чумба, как хочешь, да только это, как ни взгляни, чушь полная.       Рокер никогда не позволял себе скатываться в нелогичность и конспирологию, поэтому толкует этот странный эффект наипростейшим образом: он чуток, он умеет слышать, ощущать температуру, вес. Они нихуя не части общей подсети, так что все объясняется легко: на матрасе рядом отсутствует привычная тяжесть, из-за чего положение его тела меняется, исчезает знакомое тепло, звук дыхания. В конце концов, прекращается бесконечная возня под боком.       Оказывается, Ви спит, будто трехмесячный щенок. Ерзает, дерется, распластывается на всю койку, достаточно болезненно и слепо периодически закидывает с размаху конечности на того, кому не посчастливилось делить с ним постель. Судя по всему, охотится на уток в камышах, не меньше. Или на киберпсиха на складах Нортсайда.       Не будь дерганный еблан все еще немощным задохликом, Джонни давно бы согнал его решительным пинком на пол охолонуть немного. Серьезно, когда рокербою в башку самонадеянно и смутно стучалось желание хотя бы разок не исчезнуть в помехах свернувшейся прогой при вхождении компа в режим сна, отправившись, как только соло уснет, кодом в глубины его гладенького мозга, а порядочно и по-человечьи отрубиться бок о бок, он еще нихера не знал, какое сомнительное счастье его ожидает.       Ебаная романтизация близости.       Мечтаешь сгрести свое теплое, необходимое и дурное в охапку, чтобы красиво как в фильмах досматривать в утренних лучах последний облачный яркий сон о сверкающих единорогах, жрущих сахарную вату и срущих радугой, а получаешь синяк под коленом и шлепок тяжелой со сна ладонью по хлебалу. В ответ на «слыш, бля, заебал» - тихое невинное сопение, нахмуренные в глубоком забытье брови и полная чаша восхитительного похуизма.       Романтика!..       Будем честны, весь этот бред придумал какой-то слюнявый астеничный хуевый поэт, отколбасившись предварительно в эпилептическом припадке.       Пацан нужен Сильверхенду рядом вовсе не для этих слащавых, воспеваемых долбоебами приторных и идиотских картин, а чтобы понимать, что это не еще один блядский зыбкий сон, что наемник не исчезнет, никуда не денется. Подтверждать реальность выполненного обещания, осязать результат своих свершений, ощущать Ви живым, дышащим.       Вот он, здесь.       Пальцы смыкаются на шершавой грубой простыне, комкают ее складки. Смятая ткань еще теплая.       Значит, началось недавно. Крещендо он еще не проспал.       Ви с ним рядом нет.       Стоит лишь прислушаться, как через собственное сердцебиение в ушах рокер улавливает тяжелое, рваное, почти истеричное дыхание в отдалении.       Интересно, соло уже достиг…       Грохот хоть и ожидаем, но все равно отзывается подергиванием шкуры на загривке.       Ага, вот теперь достиг.       Давно уже стоило убрать от лестницы коробку с запчастями, чтобы пацан перестал спотыкаться об нее с завидным упорством каждый раз, когда целенаправленно ломится к люку, как кабан через подлесок - к водопою. Но, с другой стороны, это уже практически сигнализация, не так ли?       У Ви всегда два маршрута. Оба, как представляется рокеру, продиктованы планировкой квартиры в М10. Первый - в направлении расположения двери, второй – туда, где был голопроектор, к дивану. И если стремление к выходу интуитивно Джонни понятно, то что тащит наемника к журнальному столику – объяснят, вестимо, только квалифицированные психиатры. Но к ним обращаться рокербой не собирается. Пацан с его помощью справится сам, без чужого тухлого пиздежа и залежей адских колес всех цветов и размеров, от которых тянет либо блевать, либо спать круглые сутки, либо пулю в башку пустить.       Включенный свет режет глаза, заставляет на миг зажмуриться, привыкая, но Сильверхенд успевает заметить, как неловко запинается о нижнюю ступеньку Ви. Валится, но хотя бы умудряется выставить руку.       Сгребая покрывало и подхватывая сигареты и зажигалку с пола, рокер решительно скатывается с постели.       Схема уже отработана. Побудка с учениями у них каждую ночь.       Соло трясет так, что зубы стучат. Однако он не корчится в ужасе, не пытается забиться в угол, сидит утомленно и выпотрошено на ступенях, опершись предплечьями на колени, но на бледном лице кошмар как выписан мертвенным неоном вывесок Orbital Air. Взгляд слепых от света глаз мечется недоуменно по помещению – пацан удивленно моргает, не понимает, где он, а рокера не видит и вовсе. Возможно, он все еще в квартире 0716, распят агонией в темноте.       - Порядок, - привязать Ви к реальности голосом необходимо, потому что – это Джонни уже знает точно – сейчас башка его полна треска помех в вакуумной тишине. Набросив на дрожащие, непривычно узкие плечи наемника покрывало, рокербой падает рядом голой жопой на холодный бетон и кладет ладонь на глаза Ви. Свет иногда мешает соло перекочевать из Зазеркалья в действительность, но мрак - еще хуже. В темноте паника продолжается. Проще дать пацану справиться так, живым касанием, уверенными словами. Кожа под пальцами холодная, болезненно влажная, а зрачки Ви будто пышут жаром. Наемник коротко вздрагивает один-единственный раз, словно чужая рука соткалась необъяснимым образом перед ним буквально из воздуха. – Порядок, Ви. Обычная ерунда. Кошмар. Просто дыши и все. Нихера тебе больше не надо. Покурим?       Задержка реакции – едва ли пара секунд. Кивок отрывистый, тяжелый, но он есть, и это хорошо. Значит, Ви потихоньку уже выплывает в настоящее, выгребает своими силами на мелководье из пучины.       Неизвестно, осознает ли это сам соло, но он сейчас кочует по охуенно тонкому льду. Душевный подъем днем сменяется дурными изводящими снами ночью, настроение и ментальное состояние пацана раскачиваются ебанутым маятником, и коварный хруст сопровождает любое его движение. Но Сильверхенду хочется верить, что амплитуда постепенно уменьшается. А хули еще делать?       Пока что каждая ночь, так или иначе, отмечена посиделками бок о бок. Подавая признаки жизни только хриплым загнанным дыханием, пацан поначалу обычно недвижим – этакая парадоксально потная холодная статуя, но реакция на окружение, осмысленность во взгляде, расслабленность помаленьку возвращаются к нему все быстрее. Тут рокер не ошибается. Наблюдает за этим пристально, тщательно и по-армейски считает секунды.       По этой дороге, как ни желай, невозможно пройти рядом - она узкая, опасная и рассчитана только на одного человека зараз. И если для Ви это тёмная и неизведанная тропа, петляющая и теряющаяся в дремучих зарослях, то для Джонни это сто раз хоженый-перехоженый тракт, знакомый всяким поворотом, склоном и перекрестком. Тут рокербой вполне может быть проводником.       И он сидит рядом, либо опустив ладонь на глаза пацана, если тому нужна темнота, чтобы еще немного привыкнуть, либо на его грудь, чтобы унять дикое биение сердца, грозящего выпрыгнуть, кажется, глоткой, либо с небольшим давлением на горло, чтобы окоротить сиплые частые заполошные вдохи и выдохи.       Когда затихает бешеная паника, а Ви отсекает себя от ирреальных картин, захватывающих его мозг, дышит ровнее, отпивается водой и наполняется табачным дымом до края, он отстраняется. Сперва сидит, безвольно свесив голову, сгорбившись будто старик, а когда терпеливо ждущий Сильверхенд наконец-то успевает увериться, что наемник так и не проронит сегодня ни звука, тот начинает говорить. И в первый раз рокер готов был это событие отпраздновать с блюдом синтококса и боевым взводом шикарных стриптизерш, потому что ничего нет хуже непробиваемого молчания. Ничего нет страшнее того, чтобы замкнуться в себе и вариться бесконечно в собственных ужасе, вине и горе. Но пытаться вытащить из наемника эти занозы самостоятельно – идея хуевая во всех аспектах. Самое лучшее, на что можно наткнуться – на недоуменно приподнятые брови и кривую ухмылку. Худшее – Ви закроется полностью и навсегда. С этим соло должен справиться сам – дойти до той точки, когда невозможно выносить давление и рвет словами. И Джонни, не торопя, каждую ночь ждет, просто устраиваясь близко, высаживая сигарету за сигаретой, разглядывая углы подвала, теряющиеся в полумраке.       Тогда, в первый заход, пацан открывает рот, закрывает его снова. Молчит, трет заросший подбородок, проводит ладонью по пересохшим запекшимся губам, будто утирает их с отвращением… А потом приступает к рассказу, словно к тяжёлой повинности. Голос его – ржавчина, слова – месиво крови, грязи, стекла и колючей проволоки. Но Ви с трудом извергает из себя ранящую, опасную, ядовитую дрянь. Этот поток льется из него сначала беспорядочно, отрывочно, потом – размереннее.       Наемник наконец-то доверяет. Позволяет разделить с ним выматывающий его туманный ужас.       И рокер слушает, кивает, то глядя себе под ноги, то искоса – на Ви. Иногда вбрасывает редкие фразы. Никаких «надо об этом забыть», «необходимо это пережить», «это пройдет». Никогда и никому не помогала эта ересь, низводящая муку и горе до уровня незначительной царапины, которая заживет под утро. Эта рана – навечно. Джонни принимает боль соло целиком, в полном объеме, без остатка, и потому – только короткие наводящие вопросы и отрывистые междометия, подтверждающие, что все его внимание отдано Ви.       Не позволять себе сходить с ума от ярости – задача почти неподъемная, которую Джонни перед собой никогда и не ставил. Потому что - а ради чего? Ради кого? Ему и так было охуенно: заботиться только о себе, отвечать исключительно за себя и не волноваться о ком-то ещё. А теперь рокербой с горечью вспоминает слова, которые раньше казались ему бредом сивой кобылы: «Самая сложная борьба – борьба с самим собой». Тысячу раз он рвал жилы в той или иной войне, выстаивал в битвах, скалился в лицо опасности и только хмыкал в ответ на предостережения о невыполнимости и безумии его планов.       Но никогда ему не было настолько тяжело как сейчас: не рычать и не метаться, не строить планов возмездия, а просто смирно сидеть, быть рядом и слушать. Понимать и разделять, а не рваться заглушить действиями собственные безумие и злобу. Хотя все в нем лопается и расходится трещинами от желания уничтожать, карать, выдирать кровавые ошметки из тех, кто втянул их в это фантастическое дерьмище.       Можно ли уничтожить то, что уничтожить нельзя?       Напоминает психологический выверт просветленных до тошноты корпоративных гуру-инструкторов, приставленных к каждому опездолу, облаченному в пиджак последней модели от Jinguji.       Ехидный внутренний голос тут же подсовывает ему довод: все считали, что наебнуть Арасаку в их же логове - задача неподъемная. И остановить корпоративную войну тоже. Осилил ведь? Нет нихуя невозможного. Есть отмазы, недостаточность желания и ограниченность знаний. Просто будь до нужной степени ебанутым, чумба, так ведь?       Как уничтожить свободного искина за Заслоном?       Ответ в голову приходит только один.       Как повредить прогу?       Демон. Вирус.       Как закинуть ее искину?       Самому стать бомбой.       Отказаться от тела. Вернуться в киберпространство неприкаянным конструктом, несущим в себе вредоносный код.       Альт не откажется поглотить его.       И тут возникают тысячи «но» и «если».       Если она заметит подставу? Если вирус не сработает фатально? Да и может ли что-то нанести ей необходимый урон?       Впрочем, ему, Сильверхенду, это будет уже глубоко фиолетово, потому что он перестанет существовать. И если раньше он без рассуждений кинулся бы очертя голову в эту заваруху, то сейчас - нихера. Потому что теперь… есть его пацан.       Месть – это прекрасно, но Ви бы это не помогло, не так ли?       А если в башку наемника хотя бы стукнется мысль о том, что Джонни обнулился в процессе мести в том числе и за него, последствия и вовсе непредсказуемы. Жертв за себя пацан не выносит, эмпат хуев.       Сука!       И рокер заставляет свою жопу примерзнуть к месту, а уши и сердце быть максимально открытыми.       Ви поневоле – десятки лиц. И те же десятки уже прерванных историй, обрезанных нитей. Дрожащая на ветру ошметками паутина и общий герой хуево заканчивающихся рассказов.       Девка, только вышедшая из детского возраста. Та, что уже думала о поебушках, но на наволочке у нее все еще были принты кавайных до зубовного скрежета анимешных Us Cracks в облаках. Дочь программиста. Остались двое безутешных родителей.       Инженер с доступом второго уровня. Этот все еще жил с матерью, которая так и не дождалась его к ужину. Она болела и была слаба, но у ее мальчишки тогда был день рождения, и она расстаралась, как в пору его детства. К торту, сдается, так никто и не прикоснулся. Операция на время. С потерями не считаться. С инженером полегли шестеро работяг, не сообразивших убраться с пути.       Врач из исследовательского центра. Трое детей без отца. Десятки потенциально неспасённых жизней. В лабе работали над какой-то фармой. Полное уничтожение блока, включая аппаратуру. Сколько народу было в это время в здании – неизвестно. Но они точно были.       Et cetera.       Смерть за смертью. Каждый раз - за двоих, за носителя и за себя. Если не считать остальных, сопутствующих. Но наемник считает их тоже. Конечно же, считает.       Иногда Ви повторяется и рассказывает одно и то же по второму или третьему кругу. Джонни не прерывает. Чем больше повторов – тем лучше. С каждым разом извергнутый кусок истории становится приемлемее, хотя и тащит от него все так же – кровью, гарью и желчью.       При мысли о том, что соло мог бы быть ментально послабее, ледяной пот продирает по всему телу. Не потерялся бы в такой ебанутой круговерти рокербой в собственной башке как в Стране Чудес? Выдержал бы сам столько своих обнулений? С валом чужих за спиной он вполне способен существовать, как выяснилось.       Но его пацан – вот он, тут. Искореженный, поврежденный, но оставшийся собой, не спятивший бесповоротно, не сломавшийся до конца.       Восхитительный упертый сукин сын.       Сегодня это нейробиолог – талантливая телка с охуенно огромными планами на жизнь. Не исключено, что будущая звезда корпоративного небосклона, но пока что еще без грешков за душой. Не успела подкопить.       К тому моменту, как Ви страшно умирает снова, они докуривают четырнадцатую сигарету до фильтра.       - Идем-ка спать, пока тут не вырубился, - после пяти минут необходимого им обоим молчания, которое каждый наполняет своими невеселыми мыслями, наемник выглядит совершенно обессиленным, осоловелым и готовым задремать прямо тут, на ступенях. Но глубокая морщина между бровями исчезла, губы перестали кривиться мучительно, хотя и выглядит Ви безмерно древним – тронь, и развалится в пыль. Для соло потрошить душу – все равно что вагоны разгружать, зато теперь он абсолютно пуст, готов отключиться без снов и возражений.       Рука, протянутая поднявшимся Сильверхендом, принимается сразу. Ни размышлений, ни выебонов. Ви цепляется за неё, как за единственно возможное спасение, обхватывая надежно и привычно пальцами запястье.       Как раньше. Правильно. Так, как и должно.       И до утра рокер даже умудряется выспаться, хотя обычно шансов на это не так уж много, потому что помимо того, что пацан по ночам лягается, как норовистая лошадь, он еще иногда орет и душераздирающе стонет. Не беда, этого говна Джонни наслушался как в госпитале, так и какое-то время сам в поту выдирался из кошмаров от собственных воплей. Это со временем потеряет в интенсивности.       Заставляет его очухаться обволакивающий тяжелый и горький запах кофе, что делает пробуждение нетипичным. Обычно завтраком заморачивается рокербой, что и логично, учитывая кривые немощные конечности Ви. Но когда Сильверхенд открывает глаза, перед ним на прикроватной тумбе – исходящая языками пара кружка. Одна из двух, оставшихся у них. Остальные не выдержали столкновения с реальностью в виде полукалечного наемника и рокера, свято уверенного в том, что лучшая физиотерапия – это практика, максимально приближенная к рядовому быту.       Посудина с достоинством водружена посреди знатной светло-коричневой лужи и выглядит невообразимо гордым подношением трехлетнего оболтуса на алтарь местного божества. Дескать, руки у меня, быть может, и из жопы, но я сделал! Рядом на тарелке красуется малоаппетитный ролл в упаковке.       В довершение всего, судя по цвету разливанного озера, кофе еще и щедро сдобрен синтетическим молоком. Иначе чем месть воспринимать это невозможно, но Джонни никто за язык не тянул, когда он говорил, что Ви может наслаждаться напитками по своему вкусу, как только осилит сам их добыть. Сам себе тупой pendejo, как сказали бы в Глене.       Вылить псевдодрянь к хуям или смириться и принять величественную щедрую химозную дань?       Ответ приходит сам собой – во рту после ночных посиделок так горчит от никотина, что чем-то перебить этот вкус нужно немедленно.       Натянув джинсы и опустив ноги на пол, рокербой делает мощный глоток чудовищного пойла и морщится. Еще и сахарозаменителя закинул от души, еблан.       Еблан, кстати, обнаруживается сбоку от кровати на полу, стоящим в классической планке. Жилистое тело вытянуто в напряженную струну, на сосредоточенном лице – мелкий бисер пота, а судя по подрагивающим мускулам, представление уже идет к концу.       Как быстро, блять, растут дети! Хоть смахивай непрошенную слезу умиления… Только пару дней назад соло ползал по периметру, хватаясь за что ни попадя, неуверенно переставлял ноги, упорно упражняясь в банальной ходьбе, а теперь, гляньте-ка, уже нацелился на тренировки!       - Кофе твой – говно, - желчно и безапелляционно резюмирует Сильверхенд, воздвигаясь над Ви во весь рост. Тот на миг взглядывает на него снизу вверх, но дыхалку на ответ не тратит, только фыркает невнятно. Видать, и правда, держится уже долго.       Рельефная из-за напряжения на грани узкая влажная спина с четко обозначившимися лопатками и плавным изгибом поясницы над поясом джинсов так и соблазняет сотворить какую-нибудь мстительную хуйню, и рокер не отказывает себе в удовольствии – шлепает нахально босую ступню прямо по центру, впрочем, великодушно не перенося на эту ногу вес.       - Хорошо, что не расхерачил кружку. А то пить бы кому-то из нас из ладошек. Даже знаю, кто бы это был, - внезапно добавившаяся тяжесть заставляет пацана дрогнуть и зашипеть сквозь зубы разъяренной змеей, но Джонни не меняет мечтательного тона, стойко не обращая внимания на раздражение из партера. Ви захлебывается воздухом и проседает корпусом на миг, но героически выравнивается, силясь восстановить дыхание.       - Сука. Уебок, - отрывочными оскорблениями перемежает вдохи-выдохи упрямый соло и умудряется вернуть темп дыхалки. Вот только похрипывает натужно. Влага вдоль позвоночника копится, потихоньку скатываясь к пояснице. – Мудила. Блять.       - Да ты ж мое солнышко.       Как ни упирайся, но даже для подобного незначительного дополнительного веса наемник еще слабоват. Проигрывая битву, Ви валится на бок и зачем-то вцепляется в ступню рокербоя шершавыми от свежих мозолей пальцами.       Только альтернативно одаренный опознал бы в этом отчаянном жесте безнадежную, но настоятельную попытку броска с захватом. Да и то после получасового размышления. Неожиданным озарением.       - Самонадеянный ты еблан, - стряхнув показушно брезгливо конечности соло со стопы, Джонни ухмыляется широко, по обыкновению утвердившись над Ви, расставив ноги по обе стороны от него и глядя сверху вниз. Зрелище отменное, как и всегда: пацан теряется на мгновение, охуевает от наглости, и в зрачках его мелькает поиск вариантов немедленной сатисфакции, но он лежит смирно, не в силах отвести взгляд стремительно темнеющих непривычных серых глаз, в которых плещутся дикость и непреклонность. Рожа у пацана раскрасневшаяся, мокрые белобрысые пряди липнут к скулам, яркие губы искусаны. Выражение всегда одно и то же, узнаваемое – вот сейчас, еще секунда, и Ви изобретет что-то достойное, жуткое и опасное, ебанет отличным взрывом! Через секунду. А пока он только смотрит. И от этого покалывает в пояснице, тяжелеет в паху, а дыхание сбивается и становится горячим. Выдохнув сквозь зубы, рокербой без стеснения поправляет и так уже мешавший хер в штанах и делает глоток из кружки, попутно не без внутренней борьбы заставляя себя перешагнуть через наемника.       - Серьезно, блять, ты хоть раз можешь пройти мимо и не доебаться? – рычит злобно и бессильно Ви ему вслед.       - Ни единого шанса.       Взгляд соло в спину чувствуется всей кожей, проходится мурашками по лопаткам, оставляя ощутимый теплый след вдоль позвоночника. Сильверхенд знает, что Ви сейчас на него пялится, и в глазах его не только раздражение. Есть в зрачках пацана и кое-что еще, куда как поприятнее, пожеланнее и поинтереснее. Но рокер не оборачивается.       Год с лишним он бредил тем, что наконец-то сможет сам, своими руками, без этого идиотского посредничества, содрать с Ви одежду. И ведь сбылось. Как и обычно – через жопу. Пока что ему досталось только стянуть с наемника ебаный раннерский комбез. И не было в этом, вот уж поверьте на слово, нихуя сексуального или возбуждающего. С трудом и залихватскими матюгами вытаскивать полукалечного Ви, две недели проведшего плотно упакованным в медицинский шмот, из второй синтокожи… Забавно – да. А вот хер даже не шевельнулся. До душевой. Где еблан, видимо, вознамерился свести счеты с жизнью, расшибив свою тупую башку об стену. И вот тут-то ситуация и накалилась до предела. Смотреть, сука, оказалось можно, а вот трогать – идея говно. Как удалось сдержаться, продравшись через мрак накрывшего с головой животного желания – до сих пор загадка века. Наверное, его остановил этот решительный и обреченный разворот лицом к лицу. Пиздец, стойкий оловянный солдатик. Отвага, упрямство и ужас в одном отвратительном флаконе.       Джонни может заполучить себе соло на поебаться в любой момент. Серьезно. Ви на него глядит, а рокербой давным-давно умеет видеть этот голод, считывать его не составляет никакого труда. Соло замирает, когда они соприкасаются. Воздух между ними подергивается маревом и искрит. До достижения такого вожделенного и необходимого – всего один резкий и смелый шаг. Пацан не устоит ни в коем случае. Но вот после этого упрется, сука, категорически. И не будет ни взаимопонимания, ни близости, ни доверия. Нихуя, кроме недолгой ебли.       А рокеру нужно вовсе не это. Поебаться ему могут отсыпать на любом углу. Ему нужен Ви целиком: со своим дебильным синдромом спасителя, фатальным отсутствием слуха, чудовищной необразованностью и кошмарным кинематографическим вкусом. Весь. Так, как было до его заключения в киберпространстве. Именно по этой причине он уже удрочился нахуй в этой облезлой душевой, а в перерывах продолжает кропотливо и аккуратно заново выстраивать хрупкую связь между ними. И в данной ситуации архитектор из него говно, а инженер – слепой. Потому что Сильверхенд знает, как заставить человека рвануть за него в заваруху, знает, как завлечь на потрахаться, знает, как заронить болезненное восхищение и тягу. Но нихера не знает, как привязать к себе надолго. Искренне. Всей душой. Особенно такого упрямого сукина сына. Все мысли воскресшего долбонавта ему досконально знакомы. Наёмник ценит свободу. Любая зависимость ему поперек глотки, любой оголтелый фанатизм и зацикленность на ком-либо. А рокер в его глазах – как раз из тех людей, от которых независимым и целым не уйдешь. Перебороть этот инстинкт самосохранения чертовски сложно. И, как ни прискорбно, жарким сексом это не исправишь.       Поэтому пока что рокербой не оборачивается. Не усложняет. Не рушит то, что все еще очень неустойчиво и ненадежно.       Судя по длительности отсутствия, наемник тоже не против время от времени передернуть в душе разок-другой. Но сегодня еблан что-то бьет все рекорды. Недопитое сладкое пойло успевает остыть окончательно – Сильверхенд замечает это, когда полностью поглощенный книгой в планшете автоматически подносит кружку к губам, делает глоток, но на этот раз не то что кривится, а чуть не выплевывает дрянь прямиком на пол. В холодном виде это невыносимо, хуже паленой водки. И вот тут-то он вскидывает взгляд, моментально выпадая из истории Йозефа Кнехта, выводит на оптику информацию о текущем времени и одновременно прислушивается.       Из душевой не доносится ни звука. Тишина полная, если не считать мерного гудения вентиляции. И от этого мгновенно бросает в холодный пот.       Не может же быть такого, чтоб он проворонил очередной кризис? Ви был стабилен, достаточно бодр и даже раздраженно-весел, когда скрылся в ванной. Другой вопрос, что людей с ПТСР может накрыть, словно ковровой бомбардировкой, в любой момент. Только что этот славный парняга счастливо скалился тебе в лицо, а через две минуты он скалится уже совсем иначе, жутко и посмертно, а башка его продырявлена насквозь, и в месте выхода пули разворочена так, будто из нее ксеноморф выбрался на охоту.       У соло с душем отношения установились странные, не без заебов: напрямую Ви, конечно же, об этом не говорит, но рокер подозревает, что того в процессе периодически кроет галлюцинациями и ирреальностью. Возможно, виной тому белый шум, рождаемый звуками многочисленных мелких бьющих струй. Косарь эдди на правильность этой догадки Джонни бы не поставил, но то, как часто пацан забывает полотенце в комнате, наводит на определённые выводы.       Если Ви не говорит об этом, значит, не готов. Не множа проблемы, рокербой каждый раз после громкой просьбы притаскивает полотенце и находит повод остаться на какое-то время – длительность зависит от интонаций наемника. Иногда хватает просто подать голос, бросая затребованное в раковину, бывает, что необходимо уронить пару фраз, реже всего приходится, усевшись на крышку унитаза, затравить короткую байку. Что ни говори, но чувствуют они друг друга на удивление чутко. Например, Джонни четко знает, что он может спокойно валить заниматься и дальше собственными делами, как только шум воды меняется – это значит, что Ви выдрался из провала, начал двигаться. Опасность миновала.       Сегодня дурацких игрищ с забывчивостью не было, запросов не поступало, и именно по этой причине рокербой умудрился нырнуть в текст полностью, забыв о времени. А вот тишина – липкая, неприятная и оглушающая – есть. Торчит неуютно и неприкаянно посреди подвала неуместной аляповатой невидимой инсталляцией.       - Ви? - отложить планшет и подняться с продавленного ветхого дивана секундное дело, но Сильверхенду кажется, что он застрял в вязкой смоляной жиже. Мгновения в полном беззвучии тянутся бесконечно, и даже его собственный голос слышится плоским, безжизненным и отдаленным, а скрип диванного покрытия из синтокожи рожден за пару галактик отсюда, не меньше. В той же тепло-влажной трясине воздуха он преодолевает в три широких шага пространство до душевой. Да чем там может заниматься тупой еблан? Слепо втыкать в стенку?       Как он ни гонит от себя древние картины из прошлого, из чужой жизни давно не существующего мужика, когда-то нажравшегося смертью и отчаянием под завязку, но они калейдоскопом крутятся в башке. Кровища, мухи, пустой взгляд… карих глаз, голубых, выцветших, серых. Почему все подыхают с открытыми или приоткрытыми веками? Что за идиотский рефлекс? Порядочным людям положено крепко зажмуриваться перед тем, как пустить себе пулю в башку.       - Ви, блять! – до того, как дверь услужливо отъезжает в сторону, Джонни успевает по старой привычке глубоко втянуть носом воздух, стараясь заранее разобрать металлические ноты. Иногда ведь умудрялся даже отвернуться загодя, блять. Сейчас, правда, он уже другой человек и уверенно и прямо принимает любой кошмар, почитая иное слабостью и самообманом, от которых ничего хорошего не жди.       Свет в душевой белый, всплесками отдающий в легкую синеву, будто в операционной. В этой атмосфере соло смотрится инфернально, а зеркало, у которого он стоит, упершись в раковину обеими руками и впившись пристальным взглядом в бледное отражение, удваивает эффект так, словно в комнате целых два…       - Ебать мой лысый хуй! – и не знаешь, что уместнее сделать в этой ситуации – ржать до колик или предварительно помассировать грудную клетку над заикнувшимся сердечком. – На миг показалось, что у нас в ванной радиационный мутант. А это всего лишь ты.       Во взгляде Ви, брошенном через плечо, ревут пламенная ярость и отчаяние, порожденные, насколько знает пацана рокербой, вовсе не собственным убийственным внешним видом, а тем, что задуманное не удалось осуществить из-за все еще неуклюжих конечностей. В правой руке Ви - умница, постоянные упорные поправки принесли свои плоды - зажаты ножницы, а башка наемника напоминает… Напоминает… Тут сразу даже и не определишься со сравнением. Напоминает, пожалуй, свалку в Пустошах. После ядерного взрыва. Или модельную стрижку того, кто на месте этого взрыва прожил лет этак двадцать. Светлые неровно обстриженные пряди торчат дыбом – где длиннее, где короче, а слева прореженная шевелюра зияет провалом выбритой полосы.       - Ненавижу эти патлы, - зачем-то сквозь зубы поясняет злобно Ви, сиротским движением подтягивая великоватые джинсы и нервно взмахивая ножницами, будто данное потрясающее полотно требует каких-то дополнительных комментариев от экскурсовода.       - Это заметно, - все еще тщась сдержать рвущийся наружу хохот, неразборчиво не фыркает, а уже просто глухо хрюкает полумертвый от усилий Сильверхенд, буквально ощущая, как дрожат губы, как раздуваются ноздри, а ржач щекочет глотку где-то под самым кадыком. Бога ради, вдох-выдох, один вдох-выдох без опасности согнуться от дикого смеха пополам! Как же, блять, сложно!       - Ты, сука, там ржешь, что ли?! – гневный прищур посветлевших серых глаз не обещает ничего хорошего – в них плещется адское пламя, они пророчат жестокие пытки и нелегкую смерть, но поздно, слишком, пиздец, поздно. Торчащие белобрысые неравномерные пучки подрагивают от резкого горделивого движения головы – и это пиздецки смешно, невыносимо, сука блять!       - Не-е-ет, - максимально возможно серьезно выдавливает из себя рокер, отрицательно мотая головой и делано напряженно хмурясь. Давление в груди нарастает, а Джонни, понимая, что перед глазами от потуг сдержаться уже темнеет, все еще старается крепиться, но первый предательский низкий грудной смешок вырывается вовне. Пока что единичный. – Очень… современно и эклектично. Может, только если пробор направо заебашить…       На этой ноте он не выдерживает и сгибается, хохоча свободно, во весь голос, только что не хлопая себя по колену ладонью. Возможно, сейчас соло воткнет ему в выгнутую от приступа ржача спину ножницы, но, ебать, это того стоит!       - Пошел. В жопу, - стекленело цедит Ви. Брошенные ножницы жалобно звякают о металл раковины, а толчок в плечо, когда пацан пытается протиснуться мимо, явно не случаен – болезненный и мощный.       - Да ладно, погоди, жертва Петрохема! – цепляя закаменевшего от ярости Ви за запястье, Джонни кое-как умудряется выпрямиться, чувствуя, что в глазах от смеха кипят слезы. Признаться, так он не только удерживает за руку наемника, но и сам опирается на него, чтобы принять вертикальное положение. Чтобы успокоиться и не драконить Ви дальше, приходится прикусить от души щеку изнутри - вкус металла немного освежает. Но стоит только бросить взгляд на модного долбоеба, как новый хриплый предательский смешок рвется горлом. – И куда ты такой пойдешь? На хэллоуинскую вечеринку гулем?       - Я втащу тебе сейчас, мудила, - обещание дюже спокойное, что свидетельствует о том, что соло максимально серьезен и почти доведен до белого каления. Есть люди, которых перед окончательным взрывом херачит во все поля, они орут и брызжут слюной, но Ви из тех, кто затихает перед финальной катастрофой. Всплесков бешенства пацана рокер ничуть не боится, но обострять конфликт не хочет, еще не время.       - Остынь, вояка, - бессильно проведя по собственному лицу ладонью, Сильверхенд глубоко вдыхает и опускается в пластиковое кресло, дернув Ви за собой и указав ему на пол. – Сюда падай. Ща поправим.       - А то ты умеешь? – так, наверное, посмотрел бы на Падре боевик Шестой улицы, если бы тот позвал в бар на пару стаканчиков поговорить о деле без свидетелей. Подозрение на грани паранойи.       - Не думаю, что в твоей ситуации тебе стоит быть очень уж разборчивым. Тут и пьяный слепой пятилетка лучше бы справился. Но вообще - обижаешь, пацан. Иногда Керри, щеголеватый долбоеб, так убивался, что приходилось брать перед выступлением дело в свои руки – выбривал его. Правда, тоже был в говнище, но вроде никто не жаловался. Хотя один раз чуть не сделал из него классического панка с ирокезом. Без заявок, само собой. Дрогнула рука профессионала. Бывает, - ощутив сокращение мышц под ладонью, рокер от души ободряюще хлопает наемника по плечу. – Не ссы, с тобой горя не случится. Пока трезв как стекло.       Волосы у Ви мягкие, перемежающиеся колючими торчащими варварски выстриженными прядями, но и они приятны на ощупь, когда Джонни запускает в них небрежно пятерню, оценивая ущерб, проходится с силой пальцами по коже головы, так что соло под тяжестью его ладони качает вперед.       Подвернув под себя ногу, Ви сидит между его широко расставленных коленей послушно, только косится периодически, чуть поворачивая голову – это рокербой пресекает сразу, жестко сходу разворачивая пацана обратно.       - Завязывай ерзать, Ви, пока не отбрил тебе лишнего, - светлые легкие пряди падают на пол из-под лезвий триммера.       - Скучно.       - Зато мне охеренно весело – просто заебись вечеринка, - иногда рокер откидывается назад, на спинку кресла, чтобы глянуть на творение рук своих с расстояния. – Ведешь себя так, будто тебя не стригли никогда.       - Хах! Последний раз меня мать стригла лет в двенадцать. А потом обычно я сам уже, тут делов-то… Но таким патлатым я никогда не был, да плюс еще руки, - подняв кисти на уровень лица, Ви крутит ими, будто оправдываясь. – Короче, сочетание факторов – говно. Расскажи хоть что-нибудь, а то от безделья и жужжания зубы сводит.       Наглец охуительно освоился, как сдается Джонни. Обжился, попривык и охренел вкрай до своего старого состояния. Брей его, байки рассказывай, да еще и старайся не думать о том, чтобы запустить пальцы в пока еще достаточно длинные волосы, смять их в кулаке, заставив склонить голову к плечу, и прижаться жадно ртом к бледной шее, ощутив губами бьющийся под кожей частый пульс… Стиснуть коленями торс, чувствуя удушающее желание, впиться зубами в загривок, собирая вкус языком, вдохнуть запах, наполниться им…       Блять.       Сука, блять, пиздец.       Невозможность отпустить себя, ярость на гребанную необходимость сдерживаться наваливаются фатально, разбивают на неровные зазубренные осколки. И рокербой ерзает на пластиковом сидении, вмиг ставшем неудобным, одной рукой вновь поправляя член в джинсах.       Да еб твою мать, сколько можно?       Ему казалось, что он надрочился на всю оставшуюся жизнь еще в истории с биочипом да в первые невыносимые месяцы существования без наемника.       А вот поди ж ты, как блядская жизнь повернулась…       - Ты во мне испанскую старушонку с багажом баек почуял или как? – было бы отлично затолкать язвительность обратно себе в глотку, но сделанного не воротишь. Хули уж там… - Ладно, блять, слушай, мой нерадивый семиклассник.       Ви совершенно не виноват во всей этой ситуации, но раздражение все равно растет и ширится, как и ставшая вечной теперь неудовлетворенность, так что Сильверхенд мстительно выбирает стихотворную форму. Соло предпочитает прозу. Желательно, приключенческую. Что тоже неплохо, но пищи для ума дает не так много, как произведения другого толка.       Читает рокер быстро что про себя, что вслух, а времени в ебучем вынужденном затворничестве у них вагон и маленькая тележка. Так что несколько книг к этому моменту они уже осилили.       Айн Рэнд «Источник» и «Атлант расправил плечи». Ви в восторг не пришел, но и не жаловался, что время было потрачено зря. Сперва ему понравилось: интересный сюжет, простой язык, яркие и понятные герои. Пацан сетовал на затянутость и нудноватость, и местами на наивность, но в целом концепция ему подошла, что-то внутри него откликнулось. А потом Джонни, сощурив глаза, разнёс всё это в щепки, кроме общей идеи, изобличающей тягу большинства к уничтожению любого творца. Объяснил, что понятные герои оказались понятными только потому, что им не хватало глубины. Мир выглядел живым, пока ты не пытался заглянуть за него и не начинал задавать вопросы «как?» и «почему?». В итоге они сошлись на том, что общество может идти нахуй, а стремление творить – хоть в архитектуре, хоть в музыке, хоть собственное счастье – это естественное желание, заложенное в самой человеческой природе.       Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи». Её Ви, похоже, обсуждать не хотел, и рокербой его не заставлял. Сдавалось, что наемник нацелился обдумать книгу сам, про себя и без вмешательства. Для Сильверхенда произведение было уже прошедшим этапом, наивным и банальным, роман-то возрастной, но Ви, у которого литературной базы как таковой не было, он на удивление зашел, коснулся нужных струн.       От «Американской трагедии» Драйзера соло плевался все два дня, что пытался её впитать. В итоге под громкий ржач рокера послал того смотреть «Игры корпоратов» и категорически потребовал, чтобы больше такого дерьма ему не подсовывали. Не сказать, чтоб Джонни был опечален этой реакцией. Для того, чтобы отличать хорошее от плохого, иногда нужно и хапнуть дерьма.       А ещё есть книга, о которой Ви даже сейчас иногда задумывается и роняет вопросы по тексту. Мрачная, сложная история, которая никак не оставляет пацана, ворочается внутри тяжело и болезненно. Чтиво, въевшееся в него настолько глубоко, что он ещё пару дней не мог воспринимать ничего другого, постоянно возвращаясь к обсуждению. Отличное произведение, и наемник его оценил, разобрался сам и, видимо, наконец-то нашел первый действительно любимый роман. «Повелитель мух» Голдинга.       Эту книгу он слушал серьезно, увлеченно, периодически прерывал чтение, чтобы о чём-либо спросить, и, казалось, искренне переживал происходящее на острове. До четкого понимания идеи пацану не хватило буквально чуть-чуть, хотя думал он в нужном направлении. Ви по итогу решил, что основная трагедия в том, что людей от дикости, от возвращения в темную эру отделяет всего один мелкий шаг. Довести наемника до правильной мысли рокербой смог всего двумя фразами: «Мы все еще дикари, никакой шаг нам не нужен» и «Команда судна спасла мальчиков. Но кто спасет команду?». Дальше Ви размотал весь клубок аллюзий сам, включая модель общества в миниатюре, психологию масс, террор и отсылки на религию.       Но сейчас настроение у Сильверхенда вовсе не для приключенческих баек. Он бесится и эмоциональное состояние его грозит быстро скатиться в пизду, поэтому он выбирает кое-что посложнее и позаковыристее. - Зверек проворный, юркий, гладкий, Куда бежишь ты без оглядки, Зачем дрожишь, как в лихорадке, За жизнь свою? Не трусь - тебя своей лопаткой Я не убью.       Тут соло рыпается и пытается то ли недовольно, то ли иронично фыркнуть, но рокер только сжимает его бока сильнее коленями, принуждая заткнуться, и продолжает по памяти: - Я понимаю и не спорю, Что человек с природой в ссоре, И всем живым несет он горе, Внушает страх, Хоть все мы смертные и вскоре Вернемся в прах.       Есть у Ви идиотская манера судить книгу чуть ли не по обложке. Если первые несколько строк его не увлекают, пацан начинает зевать, язвить почем зря и отвлекаться. Зачастую, причем, потом втягивается, что кот в пылесос. - Пусть говорят: ты жнешь, не сея. Но я винить тебя не смею. Ведь надо жить!.. И ты скромнее, Чем все, крадешь. А я ничуть не обеднею - Была бы рожь! Тебя оставил я без крова Порой ненастной и суровой, Когда уж не из чего снова Построить дом, Чтобы от ветра ледяного Укрыться в нем... Все голо, все мертво вокруг. Пустынно поле, скошен луг. И ты убежище от вьюг Найти мечтал, Когда вломился тяжкий плуг К тебе в подвал. Травы, листвы увядшей ком - Вот чем он стал, твой теплый дом, Тобой построенный с трудом. А дни идут... Где ты в полях, покрытых льдом, Найдешь приют? Ах, милый, ты не одинок: И нас обманывает рок, И рушится сквозь потолок На нас нужда. Мы счастья ждем, а на порог Валит беда... Но ты, дружок, счастливей нас... Ты видишь то, что есть сейчас. А мы не сводим скорбных глаз С былых невзгод И в тайном страхе каждый раз Глядим вперед.       - Хуйня какая-то. Причем со всех сторон. Как вспахать поле, не навредив мышам? Но и оправдываться перед мышами, кивая на свои беды, тоже как-то бредово.       Ви почему-то раздражен. Возможно, выбранной Джонни стихотворной формой, а, может быть, и смыслом. Но именно в этот момент рокербой меняет насадку на триммере, решив, что стрижке нерадивого еблана не помешает дополнительный шарм.       - А если слегка напрячь то, что ты гордо зовешь мозгом, и подумать? Ну там метафоры, метонимия, вся хуйня… - работа ювелирная, потому Сильверхенд старается изо всех сил, чтобы рука его не дрогнула и не испортила все дело, потому что второго шанса не будет – другой висок наемника выбрит коротко.       - Мета... Что?.. Хули ты там делаешь? Ты меня с Кером не перепутал? Нахуй узоры. Просто выбрей – и все.       Почуяв неладное, Ви ерзает и пытается вывернуться, но рокер удерживает его за плечо, для надежности обхватывает ногой поперек живота и не дает свалить.       - Цыц, блять. Я тут стилист, ты – жертва. Так что сиди ровно, пока налысо тебя не забрил. Так что там насчет метафор? Ты не отвлекайся. Скучно же. Вот и убьешь время с пользой. И особым цинизмом, сдается мне. Кто мыши, кто люди?       - Ты о том, что мыши – это на самом деле и есть люди? А пахарь тогда кто? Корпы? Власть?.. Серьезно, блять, Сильверхенд, завязывай там извращаться!       - Тебе понравится, обещаю. Глянешь в зеркало – глаз отвести не сможешь. Хоть дрочи сам на себя, хоть круглые сутки любуйся, хоть для Мисти с Виком рождественское фото гордо делай, - ухмыляется самодовольно Джонни, только что губу от сосредоточенности не кусая. – А про мышей, людей и плуг подкину тебе еще пищи для размышлений: по этому стихотворению Бёрнса Стейнбек написал повесть «О мышах и людях». Прочту тебе сегодня-завтра. Вот тогда и поговорим о том, кто есть кто. Все, шедевр готов. Можно глядеть, восхищаться мастером и благодарить от души.       В былые времена соло умел краснеть от возбуждения, но, видимо, в этом теле реакции немного иные, думается рокербою, пока он, стоя за спиной Ви и усмехаясь, внимательно наблюдает за отражением пацана в зеркале. Тот краснеет, но, сдается, от возмущения. Потом краска уходит в привычную белизну – а вот это уже гнев, отборный, премиальный, хейвудский.       - Ты охуел?! Ты вообще можешь хоть что-нибудь сделать, попутно не испоганив все нахер?! – на виске Ви относительно ровно и вполне себе читаемо, жирно, как пишется Мусорщиками на стенах Найт-Сити, выбрито на чистейшем славянском прекрасное в своей лаконичности слово «ХУЙ». – Ты долбанутый на всю голову? И зачем я спрашиваю, а?..       - На английском не поместилось бы, прикидывал, но пришлось от этого варианта отказаться. Шутка ли, целая лишняя буква? Башка у тебя не такая объемная, что неплохо с точки зрения патологической анатомии, - настроение, едва не свалившееся куда-то на дно Марианской впадины, резко выправляется, и Сильверхенд сначала скалится гордо, а потом и вовсе ржет, не в силах выносить идиотское выражение лица наемника, в котором сменяют друг друга озадаченность, злость, недоумение, а потом уголок его узких губ дергается почти незаметно.       Ви смотрит на него в отражении, а в серых его глазах мерцают зарождающиеся искры смеха.       - Ты идиот, Сильверхенд, - улыбается соло внезапно искренне и открыто, совершенно как раньше, без всяких опасений и «если», так, словно они опять одно, а затем и вовсе смеется, опускает голову и качает ей безнадежно. - Тебе говорили?       - И тут ты нихуя не уникален, мой маленький наемник, вынужден тебя огорчить.       - Пиздец. Дай бритву.       Неожиданная попытка выдрать триммер из рук, признаться, хороша – резкая, внезапная, с обманкой. В ней уже чувствуется былая боевая сноровка Ви, но, будем честны, пацан, конечно, мощный, умелый и отличный силовой боец, но в плане ловкости до уровня рокера ему еще тренироваться и тренироваться, даже если учитывать всю ту науку, которую Ви уже успел впитать в их спаррингах. Именно поэтому Джонни уворачивается без малейшего напряга - просто делает мягкий скупой шаг назад и вбок, перемещаясь за спину наемника, и ухватывает того за загривок.       - Иди сюда, идиота кусок. Не оставлю же тебя на потеху всем Мусорщикам разгуливать в таком виде. Хотя…       - Добривай тогда нормально, блять! – и все же соло, как ни пытается быть суровым и серьезным – брови нахмурены, глаза сощурены, - не может сдержать глухого смешка.       Словно застоявшийся конь, Ви поводит плечами, кожа непроизвольно дергается – ее щекочут состриженные мелкие волоски. Но пацан их не стряхивает, потому что, как временами случается, отражение полностью его поглотило. Бледное, все еще инакое, немного вытянутое лицо без шрамов, заросшее длинной светлой щетиной, серые глаза и непривычный изгиб губ завораживают и прибивают его к месту точно так же, как когда-то лицо Ви в зеркале выносило самого рокербоя. Может быть, немного меньше, потому что Сильверхенд очухался в знакомом теле, быть в котором он совершенно не хотел. Ни за что. Наотрез. В пизду и нахуй. Отражение же наемника тому неизвестно, и рокер надеется, что этот факт позволит Ви пережить острую фазу диссоциации проще и легче, чем это довелось Джонни год назад. Соло напрыгался по чужим телам – будь здоров. Запутался в калейдоскопе не своих-своих лиц, потерялся уже давно и год как не видел себя. Нынешнее – всего лишь еще одно из них. Посторонний человек. Рокербою же досталось вглядываться в родное лицо своего пацана, близкое каждой чертой: серо-зеленые глаза, в которые ему так нравилось смотреть, ловя и жадно глотая любую эмоцию, знакомые губы, умеющие изгибаться в этой странной, когда наглой, когда несмелой, кривящейся улыбке, от которой все нутро узлом завязывалось, а в рот этот просто невыносимо хотелось впиться до крови… Лицо пацана, который отчалил вот только что за Заслон, взвалив на него эту неподъемную ношу, это форменное безумие, через которое, казалось, просто невозможно продраться и выйти по другую сторону ментально здоровым. На счастье Сильверхенда он и до этого блистательного события был ебанут сверх всякой меры.       Происходящее можно было бы принять за самолюбование, но смотрится это, скорее, как артхаусный фильм ужасов или зеркальный тест свеженького, только что из бака с питательной жижей, человеческого клона.       Пальцы соло со скрипом проезжаются по гладкой поверхности стекла, оставляя полосы в туманной завесе вновь покрывшего его конденсата – в душевой после Ви все еще жарко и влажно, как в тропиках, потому что тот обычно не моется, а кипятится заживо, отморозок бешеный.       Лишенная длинной шевелюры голова делает пацана более похожим на самого себя. Да, худее, да, с более резкими чертами, но все же уже ближе к оригиналу.       Так могла бы щупать и оглаживать свое ебало девка перед свиданкой, выискивая незамеченные прыщи или мелкие новые морщинки, если бы не недоумение и растерянность, плещущиеся в зрачках Ви. Он проводит пальцами по своему лбу, очерчивает брови, трет скулы. Запрокидывает голову, разглядывая линии подбородка и нижней челюсти. Касается невесомо кончиков ушей, будто проверяя, не слишком ли те оттопырены.       Ожидаемый слом все же, видимо, случается, потому что наемник, задохнувшись и вздрогнув, склоняется над раковиной, сгорбившись напряженно. Накрывает ладонями загривок, сцепляет пальцы в замок и с усилием проводит ими обыденным жестом по коротко теперь выстриженному затылку и макушке.       На сегодня достаточно. Хватит.       - Глянь-ка. Уже не блондин, - упустить шанс пройтись рукой по знакомому колючему ежику выше сил рокербоя, и он позволяет себе этот жест, небрежно ероша и вправду теперь русые волосы Ви. Постепенная работа биочипа по изменению параметров организма проходит почти незаметно, как было и в случае Сильверхенда в новом теле. Стоило лишь убрать основную длину, чтобы заметить метаморфозу. – Рыжины пока не видать, но уверен, что свою масть ты вернешь.       - Без разницы, – между рваными вдохом и выдохом роняет соло, вновь сверля отражение пристальным и одновременно растерянным взглядом. – Надо просто привыкнуть. Брюнет, блондин, рыжий… Остановиться на одной внешности – уже подарок. Особенно без надписи «хуй» на полбашки.       Усмешка на узких губах Ви отвлеченная и нетвердая, будто он бросает ее вслепую, просто потому что так нужно, а вовсе не потому что ему весело. Его длинные пальцы все шарят и шарят по его же плечам, по шее, по лицу, будто отдельно от пацана, неподконтрольные его мозгу, и вновь смыкаются на пустой мочке левого уха, словно Ви все стремится к успокаивающему рефлекторному уже жесту, но каждый раз не находит серьги, пробуксовывает, и тревога нагнетается, наматывается новым витком.       С этим беспомощным бесполезным жестом пора заканчивать. Раз и навсегда. Рокер заебался от его тщетности ничуть не меньше наемника. А если говорить еще конкретнее – слабость, сквозящая в нем, достала его просто до печенок. Если Ви для сосредоточенности и комфорта надо крутить в ухе серьгу, значит, будет ему его идиотская серьга.       Стимпак находится в коробке у стены, куда Джонни закидывал всю фарму и бустеры, которые могли понадобиться – стоит лишь покопаться хорошенько, переворошив все к чертовой матери и выронив пару инжекторов, упаковок и ингаляторов на пол.       - Сядь, - садовое кресло, подцепленное за ножку стопой рокербоя, проезжается по покрытию с неприятным скрежетом, накреняется, но выстаивает. Пихнув все еще какого-то опустошенного соло в спину, Сильверхенд отработанным до автоматизма жестом сшибает колпачок с иглы, а потом вмиг отламывает ее большим пальцем.       - Что ты..? Э! – оторопь спадает с Ви не сразу, тот немного теряется, дергаясь будто спросонья, но рокер, действуя словно не с живым человеком, а с безответным манекеном, решительно поворачивает бритую башку пацана вбок и чуть наклоняет.       - Не ссы. Было бы совсем по-панковски обеззаразить вискарем или текилой, но мы не в гримерке и не в говно, так что будет антисептик, - дезинфицирующего средства Джонни не жалеет, плеская от души прямо на ухо. Достается попутно и шее, и плечу. Это не страшно. Не бухло – даже отмывать не придется. Выветрится.       Ви и икнуть не успевает, кажется, даже до конца и не подрубает, что происходит, когда рокербой, оттянув его мочку, коротко примеряется и прокалывает иглой от стимпака тонкую преграду плоти насквозь.       Пробивать уши ему не впервой, да что уж там, это даже не в десятый раз. Почти на каждой пьянке находился угашенный ровно до той степени, когда душа требовала срочных апгрейдов внешности. И еще ладно, если ограничивалось парой новых проколов в разных местах, а ведь, бывало, некоторые просыпались с такими невообразимыми хаерами, что хоть стреляйся – такого в салоне тебе не оформят ни за какое бабло, потому что по трезвяку этот список шедевров просто недоступен. Но веселее всего было обнаружить себя на утро укомплектованным нахуй не нужными имплантами. На такие безумства, само собой, нужны были немалые эдди, но к послеконцертной тусовке то и дело прибивались какие-то сраные мажоры, которым во всеобщем сатанинском угаре под бухлом и наркотой Сильверхенд был только рад указать правильный путь. Подпольный рипер, кастомные импланты, высший рокерский шик. Долбоебы.       - Блять! – а вот тут наемник успевает среагировать, видать, сообразил, что мочка-то его все еще вот она – в твердых пальцах рокера. Так что при втором проколе взгляд Ви уже проясняется, становится чистым и совершенно осознанным. – Куда вторую-то?! Нафига?!       - Тебе ж нравится серьги из ушей выворачивать? Помогает сосредоточиться? Теперь будешь в два раза эффективнее размышлять. Не дергайся, пока ухо твое у меня в руках не осталось, - пробил отлично. Мастерство, сука, не пропьешь. Ровненько, как по линейке. Пацану повезло куда больше, чем Генри в тот первый раз. Помнилось, конечно, смутно вплоть до того радостного момента, когда после двух кривых кровоточащих дырок в ушах, заткнутых серьгами, Джонни предложил заодно и пирсинг в губу оформить. Ох и орала тогда Денни - все равно что макс-таковские сирены, оглушительно, почти на ультразвуке… Да еще и так изысканно, что даже рокербой заслушался, хотя, казалось бы, вырос в Техасе, где матерятся с пылом и знанием дела любому штату на зависть. Почти пахавшего к тому моменту носом пол Генри ухватили под микитки, навешали пиздюлей и уволокли оберегать в номер, вполне возможно спасая тем самым от сепсиса и ампутации губы. А жаль. Мог бы красавцем быть. Вечно Денни всю веселуху портила.       Кстати, о серьгах…       - Надеюсь, что у тебя есть серьги, - скрещенные на груди руки выдают одолевающий Ви скепсис. Желчно поджатые узкие губы, прищуренные подъебисто глаза и все еще послушно склоненная к плечу голова, которая теперь только добавляет позе язвительности, отлично дополняют вкрадчиво-ядовитый тон наемника. Какой тяжелый клиент. – Потому что иначе…       Вместо ответа Сильверхенд с небрежной ласковой ухмылкой, дающей Ви понять четко, кто тут недальновидный опездол и еблан, оскорбляющий чумбу недоверием, приподнимает свои темные длинные волосы слева и медленно, очень ме-е-едленно, чтобы дать прочувствовать соло всю его ничтожность, достает из уха когда-то принадлежавшую ему же серьгу. Ту, что рокер выдрал из мочки Ви, стягивая с того футболку. Когда… пацан принадлежал ему.       - Твоя. За волосы цепляется, заебала. Все хотел снять, но забывал. Не зря, теперь пригодится, - крови немного, но достаточно, чтобы мелкий гвоздик так и норовил выскользнуть из длинных пальцев Джонни. Что же, руки у него крупные, но ловкие, как и у любого гитариста. Так что на выебоны у серьги шансов нет.       Несмотря на сноровисто защелкнувшийся замок, Ви все еще сидит с издевательской и выжидающей рожей, склонив башку набок.       - Хули тебе еще?       Вместо ответа наглец поднимает сжатый кулак и выпрастывает из него сперва большой палец, словно ведет отсчет, а после лениво и неспеша разгибает указательный.       Сука.       Другой ответ в данной ситуации просто невозможен, потому рокер, копируя вальяжно-издевательскую манеру наемника, медленно показывает ему в отражении сначала один фак, а потом, когда тот расплывается в своей широкой кривоватой улыбке, так же, не торопясь, но весомо оформляет аналогичный со второй руки.       - Фак твой в ухо не вставишь, - мотает бритой башкой Ви.       - А ты попробуй, если уши хорошо помыл, - ухмыляется Джонни в ответ. – Но это оставим уже на крайний случай, если мой вариант не прокатит.       Нужный кусок сверкающей титановой проволоки, найденный на дне ящика с инструментами и согнутый в полукольцо, ярко бликует со дна стопки золотистой текилы, когда рокербой уверенно со стуком утверждает ее на краю раковины, а рядом кладет тонкогубцы, бросая на соло в зеркале зверские и вожделеющие взгляды садиста-мясника.       - Это че? – подобравшись в пластиковом кресле, Ви явно разрывается между любопытством и опаской. Любопытство его вполне обоснованно, как и у любого другого технаря, у которого загораются глаза при виде инструментов и материалов. Опаска – тоже. Она, так или иначе, знакома всем чумбам Сильверхенда. И не зря.       - Не задавай дурацких вопросов. Не видно, что ли? Настоящая панковская серьга, - текила искажает пропорции, потому выловить проволоку из стопки удается не сразу, но уж ухватив, рокер ее не упускает.       Кровь на ухе подсохла, забивая прокол, так что приходится еще разок от души плеснуть антисептика, размачивая темно-красные хлопья. Попасть в дырку проволокой удается не с первого раза, но со второго - уж точно.       Пацан – умница, сидит недвижимо, даже не шелохнется, пока Джонни, словно какой-то ебучий хирург-ювелир, стягивает металл тонкогубцами в кольцо, ровняя форму, пытаясь привести ее к округлой, а не овально-треугольной или квадратной. Хочешь не хочешь, но мочку приходится дергать, и тут уж главное – не прищемить ухо инструментом.       Получается на загляденье, почти идеально, будто не самодельная хуйня, а чинно, честь по чести купленная в магазине цацка оригинального дизайна в стиле минимализма.       Такое выражение на роже Ви увидишь нынче не часто – довольное, свободное. Не скованное, как в последние дни, тенью вечных напряженных неуверенности и растерянности. Глядя на свое отражение, наемник поворачивает голову, чтобы лучше рассмотреть дело рук рокербоя, - и ему нравится, черт побери, в этом сомнений нет.       Сильверхенд, склонившись и опершись ладонями на спинку кресла, удовлетворенно наблюдает за мелькающими живыми эмоциями на лице Ви, в его глазах. И от того, насколько сейчас соло спокоен и расслаблен, рокеру и самому тепло на душе. Легко и хорошо, будто и не громоздятся вокруг них валом проблемы, которые оба они до поры до времени сгребают в кучу в углу, чтобы решить их потом.       В конце концов, есть же такие мгновения, когда можно просто насладиться правильностью, коротким, простым и дурацким счастьем. Банальным и незатейливым.       - Спа… - на миг все окружающее становится невообразимо четким, медленным и кислотно-резким. Джонни успевает отметить уголок губ разворачивающегося через плечо к нему пацана, приподнятый в улыбке, сверкнувший во рту ряд белых зубов. Треск и жужжание лампы оглушают, а белый больничный свет слепит. Измочаленная мочка уха подтекает снова яркой кровью, цвет которой будто выкручен фото-фильтрами.       Весь мир обрушивается куда-то вниз, в бездну, а тепло рвется наружу изнутри волнами, поглощает и обволакивает. Потерявшись окончательно в странной воздушности, насыщенности цветов, четкости действительности и момента, рокербой склоняется ниже, чувствуя, как собственное обжигающее дыхание отражается от прохладной кожи Ви. Глубоко втягивает аромат, собирает его с шеи, с коротких волос – и это уже вернувшийся знакомый запах, родной, нужный, затапливающий каждую клетку его легких, его тела.       Нехитрые ноты табака, оружейной смазки, простецкого геля для душа обрушиваются на него каким-то выворачивающим идиотским счастьем и восторгом, стискивают нутро и перекрывают дыхание.       Получилось. Живой. Рядом. Можно касаться, осязать, впитывать...       Его Ви.       Он обхватывает пальцами нижнюю челюсть наемника и втягивает горячую истерзанную мочку в рот, проходясь плашмя с силой языком, собирая терпкий вкус металла и соли. Нереально быстрое сердцебиение отдается молотом в мозгу, разрывает на части. Он задыхается, захлебывается алчно вкусом, запахом, желанием и острым наслаждением от прикосновений. Хочет жадно еще, все разом, все возможное и невозможное. До самого конца, до самого края.       Выдыхает горячо в ухо Ви, чувствуя ответное явственное содрогание…       Кулак прилетает точнехонько слева по зубам, и Сильверхенд отшатывается, размазывая кровь из разбитой губы по заросшему щетиной подбородку. Неожиданный удар срабатывает знатным электрическим разрядом, заставляя разом отпрянуть – не от боли, от внезапности. Веки его были прикрыты, и он успел ощутить неладное за миг до того, как соло ему уебал, так что шансов на уклонение не было ни единого. А еще повезло, что Джонни успел остановить рефлекторную ответку. Судорожно сжатый кулак с усилием приходится разжать палец за пальцем, глотая моментально и без прелюдий всколыхнувшееся бешенство.       Для калечного уебана, не умеющего нормально управляться со своими конечностями, удар, надо признать, отличный. Меткий, достаточно мощный для того, чтобы в башке на мгновение даже мелькнула крамольная мысль - а не притворяется ли часом пацан? Или же профессионализм к нему возвращается все быстрее и быстрее?       - Завязывай с этой хуйней. Я не по этой части, - с грохотом отодвигается пластиковое кресло, когда Ви ломано и как-то механически медленно встает. И рокер понимает, что пацана мелко потряхивает, пока тот протискивается мимо него, глядя в пол, за плечо, куда угодно, но не в глаза. Ви бледен, и на лице его ни следа всех тех эмоций, что освещали его всего пару секунд назад. Брови болезненно нахмурены, губы – прямая упрямая линия, а ноздри подрагивают, будто в отвращении.       Это не так. Джонни не нужно гадать или строить предположения. Он знает, что пацана к нему тянет, и дело вовсе не в том, по какой там части Ви… Но тот упирается бараном. Возможно, из последних сил.       И вроде бы сам говорил себе только сегодня, что не стоит пока усложнять, не стоит давить на Ви…       Но ебаный в рот…       Да блять!       Из комнаты доносится звук включенного голопроектора и заебавший вусмерть щелчок извлеченного из Либерти магазина. Сухо и размеренно звякает оттянутая спусковая скоба. Судя по темпу, пацан начинает оттачивать разборку-сборку на время. А судя по повторяющимся срывающимся кликаньям, нихуя у него не получается.       Ослепительное бешенство возвращается на этот раз могучим приливом. Внутри размеренно поднимается что-то жуткое, всеобъемлющее, ревущее тайфуном, невероятно огромное, раздирающее грудь и глотку. Зверь урчит утробно и требует своего.       Терпение, блять.       Терпение, сука.       «И дыхание, ага», – фыркает нахально и издевательски что-то в сознании узнаваемым насмешливым голосом пацана.       Все это в любом случае закончится и выправится, когда он вырвет недостающий код из лап Альт.       И все вернется рано или поздно. Обязательно.       Главное, к тому моменту не додрочиться до мозолей.       Опрокинув текилу, рокербой полощет ею рот, а потом глотает обжигающее пойло и бросает стопку в раковину. Блядская тварь даже не разбивается. Вновь упершись ладонями в спинку пустующего теперь кресла, Сильверхенд широко, весело и страшно скалится собственному отражению, обнажая окровавленные зубы.       Им нужен свежий воздух и пространство. Ему - так точно. Пока он не сорвался и не натворил чего-нибудь непоправимого. Например, не уебал Ви в ответ от души, потому что есть подозрение, что подобный демарш разнесет так сложно установившиеся между ними хрупкие баланс и доверие в пыль и щепы.       Им нужно на волю, хотя бы на время, невзирая на риски.       Он обеспечит защиту, но, в первую очередь, сейчас пацана нужно защитить от него, Сильверхенда.