Запрашиваю объяснения

      Дни после инцидента давались команде непросто: активные миссии временно были приостановлены, освободившееся время отчасти занимали планирование будущих операций и разработка потенциальных угроз. Катаракт считал это более, чем логичным и находил в этом несомненные плюсы, поскольку видел в воспоминаниях Вижна, что у некоторых членов команды были собственные перспективные проекты, но развивать их раньше не находилось времени. Однако также ясно он видел, что мало кто из команды оказался способен отнестись к внезапно появившемуся свободному времени настолько рационально. И если относительно силовой части отряда это можно было без труда объяснить, то почему подобная мотивация оказывается недостаточной для Тони Старка и даже для Вижна - Катаракт не понимал.       Последствия инцидента в Лагосе надвигались как лавина, никто ещё не видел, но все ощущали, и потому, когда генерал Росс бросил на стол Заковианские соглашения, никто по-настоящему не удивился, а многие даже отнеслись к этому в облегчением. Вижн четко распознавал эти эмоции на лицах коллег. Было ясно, что они не ждут от увесистого тома ничего хорошего, но были рады хоть каким-то изменениям… а, некоторые, возможно, отнеслись к этому как к противнику, который наконец вышел из теней на свет.       Ванда не сказала ничего, только коснулась книги кончиками пальцев. Она больше пребывала в своих мыслях, чем участвовала диалоге: что при генерале Россе, что после, когда разразилось обсуждение Соглашений. Она слушала, но молчала, только время от времени подтягивала рукава кофты, закрывая ими костяшки пальцев. Впрочем, когда Тони сказал, что договор им так или иначе навяжут, она всё же проговорила странно рассеянным, но вместе с тем напряженным тоном: — Свалив все на меня, - Ванда смотрела в направлении Тони, но не на него самого. Вижн откуда-то знал, что в этот момент перед её глазами проигрывалась картина того взрыва, как будто она сама была синтезоидом и могла воспроизвести запись в любой момент. Катаракт задался вопросом: является ли такая уверенность признаком того, что Вижн куда лучше понимал Ванду и смог каким-то образом деконструировать схему её мышления без того, чтобы это осталось в логах системы, или же эта уверенность - признак неисправности его собственного разума? Могла ли эта неисправность заставить его проецировать схему работы своего сознания на её и не фиксировать этого…? Катаракт не знал, и размышляя об этом, не остановил воспроизведение воспоминаний… не прошло и пары минут, как они заставили на себе сфокусироваться. — Мы тебя защитим. – ответил тогда Вижн, и на этот раз цепочки рассуждений остались в памяти системы. Он сказал «мы», поскольку считал, что в команде накалились противоречия и целесообразно подчеркнуть, что им стоит держаться вместе. Однако параллельно с этим в мозгу высветилась другая фраза, где «мы» заменено на «я». Можно было бы отмести эту странность, сочтя не удаленным черновиком, если бы её не сопровождало примечание о том, что он станет защищать Ванду, даже в том случае, если часть команды или вся она сочтет, что для общей пользы целесообразно предоставить виновницу трагедии в Лагосе её закономерной судьбе. Выверенные строчки кода, предпосылки, последствия, варианты действия с четко прописанными условиями, в которых они должны быть задействованы - именно то, что Катаракт искал и столь часто не находил. Теперь же искомое было перед ним, но при наличии правильной формы содержание всё ещё было предельно не логично! Ни с точки зрения закона, ни даже с точки зрения предыдущего тезиса о единстве команды… и тем не менее установка защищать её имела для Вижна наивысший приоритет в тот момент.       «Мы тебя защитим» было произнесено обычным ровным тоном, каким Вижн говорил о множестве вещей, но Ванда обернулась, чтобы взглянуть на него. С одной стороны – понятно, ведь он проявил солидарность, но с другой… Катаракт смотрел на стоп-кадр, запечатлевший её взгляд и был согласен с мыслью Вижна, оставшейся в логах. Ванда Максимофф смотрела на него так, будто знала, что на самом деле вместо «мы» было «я», будто могла читать и его мысли с той же легкостью, с которой при желании читала мысли людей. Будто он был человеком. Или она – синтезоидом. Это мгновение, запечатленное в стоп-кадре, было ещё одним мгновением странного единения, которое породило каскад хаотичных энергетических всплесков по всей системе, и Вижн даже не попытался запустить диагностику, чтобы выявить их причину. Почему? Счел несущественным? Или знал и так? Ответа не было.       Обсуждение продолжилось, но единство так и не было найдено.       Вскоре после того Тони переговорил с Вижном и попросил его “составить компанию Ванде”, сопроводив эту просьбу многозначительным “ну ты понимаешь”. У этой реплики, даже в рамках событий и личности Тони Старка могло быть несколько равно-вероятных трактовок, но Вижн по какой-то причине сразу выбрал среди них одну - ту, которая расшифровала фразу как: “ну ты понимаешь: она в этой стране не вполне законно и не самый психологически устойчивый член команды. А сейчас обстановка такова, что любой, даже самый незначительный инцидент с её участием может привести к катастрофе”.       Вижн заверил Тони, что сделает всё, что в его силах, и Катаракт полагал, что реализация этого плана начнется с разговора с Вандой. Это казалось логичным и само собой разумеющимся, но ничего подобного не случилось. День сменялся днем, а Вижн вместо прямого разговора о сути проблемы выстраивал сложную схему поведения, пытаясь гармонизировать противоположные мотивационные тезисы.       Первый из них побуждал свести общение с Вандой к минимуму, чтобы не нарушать её текущее апатичное состояние - оно само по себе помогало выполнению задачи удержания девушки в Башне, подальше от любых возможных инцидентов.       Второй же - напротив - требовал скорректировать это состояние, определяя его как безусловно нездоровое и пагубно сказывающееся на психике.       Катаракт - будь он на месте Вижна - просто оценил бы оба тезиса по простой и четкой шкале встроенных приоритетов, но его двойник из прошлого, кажется, предпочитал усложнять себе существование и потому выстроил систему, в которой общение не исключалось, но дозировалось. А во внутренней базе данных существенно увеличилось количество материалов, посвященных навыкам распознавания поведенческих реакций человека. Впрочем, пользовался ими Вижн до странного неграмотно: в каких-то случаях он пропускал обозначенные в руководстве признаки, а другим придавал большее значение, чем следовало, в каких-то вовсе интерпретировал всё чуть ли ни прямо противоположным образом без всякого основания, а порой просто погружался в наблюдение, намеренно отключая аналитические алгоритмы.       Катаракт не понимал причину столь нелогичного и бессмысленного поведения, но отмечал, что Ванда с каждым днем проявляет всё большую активность. Она стала чаще идти на контакт, поначалу просто в форме приветствий и установленных в обществе вопросов вежливости - Как дела? Как прошел день? Что нового?, - затем увеличилось и количество инициированных ею диалогов на более содержательные темы. Вижн неизменно поддерживал их и в свою очередь проделывал то же самое. Она предложила ему присоединиться, когда смотрела фильм. Он, застав её с книгой, попросил почитать вслух. Она позвала его играть в карты. Он отвел её на крышу здания, где был телескоп… тогда они просидели под звездами до трех часов утра, вспоминая легенды, связанные с созвездиями. Будто бы соревнуясь. Но в конце Ванда рассмеялась и сказала, что соревноваться с тем, у кого в уме весь интернет - неразумно даже для нее. Она скрылась на лестнице, всё ещё посмеиваясь, а Вижн наблюдал за ней и внутренние системы записывали этот смех. Первый смех за долгое время.       На следующий день Вижн вновь застал её за просмотром фильма - на этот раз не ретро-комедии, а мелодрамы. Когда он вошел в комнату, на экране разворачивалась жаркая любовная сцена. Ванда, поглощенная происходящим, не сразу заметила его, а когда это случилось - смутилась и даже потянулась к пульту с явным намерением выключить фильм, но одернула себя и выпрямилась. Внутренние системы “перевели” это движение как “Я - взрослая девочка, мне совершенно нечего стесняться!”. Катаракт не находил матрицы, которая бы обуславливала этот и многие другие “переводы” подобного рода и считал, что в них сбои системы отражаются более чем ярко. Чего стоит только это “Я - взрослая девочка”. Ванда никогда не говорила такого, так что это нельзя было отнести к “цитатам субъекта”, а в самой фразе заключалось очевидное противоречие, поэтому достоверной её не стоило считать, но Вижн почему-то считал. Его никакие противоречия не беспокоили, в логах не было даже фонового сообщения о фиксации ошибки. Он как ни в чем ни бывало прошел в комнату и сел рядом с Вандой, спрашивая о сюжете и, кажется, даже немного… поддразнивая, когда уточнил, имеется ли сюжет в принципе или это “не такой фильм”.       Брови Ванды взлетели вверх, а через мгновение она рассмеялась. Глаза изменили выражение, и система интерпретировала его как “отражение смеха в глазах”! Полный абсурд. Как и немотивированные скачки в энергосистеме из-за этого смеха…и, как ни странно, из-за самого фильма.       Катаракт обнаружил их, когда долистал воспоминания двойника до вечера того же дня. После того, как Ванда отправилась спать Вижн просматривал собственные записи за день, и сконцентрировал внимание на фильме, ставшим предметом шуток. Главная героиня была темноволосой и невысокой, главный герой - высоким мускулистым блондином. Ровным счетом ничего странного, но Вижн вспомнил, как незадолго до Лагоса стал свидетелем рядовой рабочей сцены: Стив и Ванда перебросились парой слов и обменялись улыбками, она высказала ему идею насчет применения чар во время тренировки, а после присоединилась к Наташе, которая собиралась в кафетерий. Стив некоторое время смотрел им вслед, тем характерным взглядом - одновременно внимательным и чуть расфокусированным - который бывает у людей, когда они не просто концентрируются на физическом объекте, а размышляют о чем-то в связи с ним. Сам по себе этот взгляд не показался Катаракту странным, даже наоборот: вполне логично было предположить, что Стивен, обдумывая только что поступившее предложение, смотрит на источник этого предложения. Но тут из-за его плеча появился Тони и, хлопнув друга по плечу, в привычной манере высказался: “Капитан Америка, похоже, глубоко неравнодушен к славяночкам, да?”       Эта фраза тоже ничуть не выбивалась из привычного представления о Тони Старке и его манере общения. Стив на это только закатил глаза и отправился на тренировку. Катаракт не представлял, почему в тот вечер Вижн воспроизвел в памяти тот эпизод, почему вслед за ним прокрутились некоторые сцены фильма, но…алгоритмы заменили лица актеров на лица Ванды и Стива. И уж совсем странными были искрящие перепады напряжения в системе и хаотичное нагромождение обрывочных фраз в логах: частично стертых, частично оставшихся, но настолько бессвязных и противоречивых, что Катаракт даже не стал пытаться разобраться в них и вычленить из этой мешанины рациональное зерно.       Время шло, обстановка накалялась, и Вижн с холодной бесстрастностью ИИ констатировал, что затишье, царящее в башне Мстителей, не продлится долго. Катаракта успокаивала такая оценка со стороны двойника, она была логичной… хотя бы она. Потому что действия Вижна, увы, логичными не казались.       Утром того дня, который всё изменил, Вижну пришло на ум приготовить для Ванды еду. Ему идея казалась отличной, да и Катаракт поначалу счел её вполне подходящей и не сложной. По крайней мере в процессе приготовления пищи прослеживался четкий математический алгоритм: количество продуктов, временные промежутки для приготовления…но, как и многое в мире людей это казалось простым только в теории. “Щепотка паприки”... Вижн взял тремя пальцами немного красного порошка и задумчиво посмотрел на них, размышляя о том, насколько абстрактной на самом деле была эта категория. Даже один и тот же человек мог каждый раз брать разное количество приправы, не говоря уж о разных людях, с разными размерами рук и цепкостью пальцев. Выходило, что каждый раз одно и то же блюдо оказывалось неповторимо, хотя и содержало в себе совершенно одинаковые компоненты.       Эти рассуждения показались Катаракту вполне рациональными, он даже начал было гипотетическую полемику с собственным прошлым воплощением, апеллируя к тому, что в оценке стоит принять некоторую степень обобщения, поскольку и каждый ингредиент в одном блюде, - например, перец - не идентичен перцу из блюда, приготовленного по этому же рецепту на следующий день. В сознании замелькали начальные цепочки рассуждений о клонировании как способе унификации, но параллельно воспроизводящиеся воспоминания вскоре вновь приковали к себе всё внимание.       Вижн, засыпая паприку в кастрюлю, вспомнил, как несколько дней назад готовила Ванда. Она стремительно перемещалась по кухне, бормоча себе под нос то обрывки каких-то восточно-европейских песенок, то детали рецепта. От быстрых движений юбка то и дело колыхалась волнами, облепляя ноги и тут же снова пряча их. В ритме движения ткани было что-то завораживающее, притягивающее внимание и гармоничное, хотя разум Вижна никак не мог уловить математическую основу этой приятной гармонии. Ванда тогда тоже добавляла в блюдо специи, много специй. И периодически пробовала, что получалось, окуная в томящееся на медленном огне варево палец и облизывая его.       В первый раз, сделав так и поймав на себе взгляд Вижна, она будто бы смутилась, но почти сразу же улыбнулась (“заговорчески” как гласила база данных) и попросила: - Это будет нашим секретом, хорошо?       Вижн улыбнулся, как ему казалось, под стать ей, и молча кивнул. Идея иметь с ней общий секрет по какой-то причине заставила энергобаланс внутренних систем повысится. Идея ему понравилась - это слово осталось в логах и было столь же нелепым, как и вся ситуация. Как и то, что он продолжал наблюдать за Вандой, а она продолжала время от времени окунать пальцы в свое красное варево и облизывать их, жмурясь, когда вкус её удовлетворял. Мысли Вижна не имели четкой целевой направленности, да и ассоциации казались Катаракту… спекулятивными, если не сказать “примитивными”. Чего стоит только мысль о том, что её пальцы, запачканные соусом, напоминают о моментах, когда она применяет магию! Ассоциация “красный соус - красная магия” была бы простительна разве что калькулятору. А мысли о том, что Вижн и сам хотел бы попробовать этот соус с её пальцев казались лишенными даже того минимального смысла, который был в ассоциировании красного соуса и крайной магии. У синтезоида не было потребности в питании и настройка вкусовых рецепторов, хоть теоретически была возможна, не имела ни малейшего практического смысла в этой ситуации…да Вижн и не пытался её инициировать. Просто наблюдал, как Ванда перемещается по кухне, и думал о том, каково было бы…       Катаракт остановил воспроизведение воспоминаний, когда понял, что они начали перемешиваться во временной линии. Ведь началось воспроизведение с момента, когда готовил сам Вижн, а потом запись будто сделала выноску, но при этом не оформляя её как дополнение или ссылку, а зачем-то плавно вмонтировав одно в другое.       Проверив временную шкалу записей, Катаракт продолжил просмотр. Диалог на кухне был… странным, хотя и не более странным, чем многие другие их разговоры. Следя за ним, Катаракт отметил, что Вижн, желая удержать Ванду в башне, предложил заказать пиццу - далеко не лучший предлог из длинного предлагаемого системой списка. Было совершенно неясно, почему Вижн выбрал именно его, как будто…наобум, или лишь потому, что контекст касался еды? Или он и не хотел приводить достаточно веский и не вызывающий подозрений довод? Быть может, накопившиеся системные ошибки вызвали сбой, который поменял целеполагание, и вместо стремления держать Ванду как можно дальше от новостей о разгорающемся конфликте, возникло стремление рассказать ей правду обо всем этом? Катаракт попытался углубиться в логи системы, выискивая цепочки команд, которые бы подтвердили или опровергли его опасения, но там не было ни-че-го. Никаких объяснений, пустота. Будто выбор реплики не опирался ни на что кроме случайной генерации.       Но по крайней мере последствия у этого действия были закономерные. Ванда догадалась, и спустя минуту уже знала, что Башня Мстителей - её тюрьма на ближайшее время, тюремщик стоит прямо перед ней и, судя по перепадам напряжения, глубоко неисправен, а всю схему создал так нелюбимый ею Тони Старк.       Оценочные алгоритмы поведения, которые активировал Катаракт в самом начале просмотра, прогнозировали, что узнав правду, Ванда отреагирует резко-отрицательно: начнет ругаться, попытается ударить, попытается сбежать, прервет общение и попытается игнорировать присутствие Вижна (этот вариант отмечался как наименее вероятный, хотя Катаракту и казался наиболее предпочтительным). Она не сделала ничего из этого, лишь спросила: — А чего хочешь ты?       Ни одна из систем не зафиксировала и толики фальши или издевки в её голосе. Ванда спрашивала искренне, возможно, в её словах и был какой-то подтекст, который система не вполне уловила, но в них точно не было лжи. Эта девушка в самом деле считала, что он мог чего-то хотеть. Хотеть по-настоящему, по-человечески, за пределами постановки тактических и стратегических задач. — Чтобы тебя видели такой, какой я вижу. - Вижн ответил так, как будто её вопрос не показался ему странным. Как будто в предположении о его способности чего-то желать не было абсурдности и вопиющей неточности формулировок.       Но при этом как раз в его ответе была.. ложь? Катаракт трижды просмотрел логи, чтобы убедиться, что интерпретировал всё правильно, и пришел в выводу, что затрудняется точно идентифицировать то, что отразилось в мыслях Вижна при этих словах.       Он в самом деле хотел, чтобы другие видели в Ванде то, что видел он. Её отчаянное желание исправить прошлые ошибки, её стойкость, поражающую его способность подниматься на ноги после очень тяжелых ударов судьбы...даже то чувство вины, которое она обычно старалась скрыть, но которое по его мнению многое в ней характеризовало.       Да, Вижн хотел, чтобы другие видели в Ванде то же, что и он, но когда он произносил эти слова, внутренние системы мигнули, делая выноску-исключение. Вижн не хотел, чтобы другие видели всю ту коллекцию улыбок Ванды, которую он так тщательно собирал… хотя при этом он хотел, чтобы у нее было больше поводов для улыбки.       Он не желал, чтобы другие видели, как она морщит нос и поджимает губы, когда углубляется в чтение и не замечает, что её мимика начинает отражать всё, происходящее на страницах.       Вижн не стал бы делиться с кем-то знанием о том, что вечерний кофе с карамелью и сливками так быстро убаюкивает Ванду, что она дремлет в уголке дивана, подсунув под щеку кулачок и кажется в эти моменты совсем крошечной и невероятно хрупкой. Такой хрупкой, что Вижн боится навредить ей, когда поднимает на руки, хоть это и абсурд! Он решительно не хотел, чтобы кто-то другой был на его месте в этой сцене, чтобы видел её такой расслабленной и беззащитной, чтобы наблюдал, как она сонно заворачивается в плед, и как её темные волосы рассыпаются по подушке.       Вижн хранил эти воспоминания, и мысль о том, что, возможно, очень скоро только они у него и останутся, роняла уровень энергии и приводила разум в неподобающее смятение. Катаракт не понимал причин этого смятения, но его отголоски ощущал даже просто просматривая и оценивая графики работы системы.       После слов Вижна в помещении повисла тишина. Судя по микро-мимике Ванды, она ждала ещё каких-то слов или действий от собеседника, да и сам Вижн фиксировал (Катаракт не понимал, как именно и на основе чего) необходимость сказать что-то ещё, но не мог подобрать слов. Стремительное мерцание перелистываемых словарных баз не приносило результата и постепенно утихло, погрузив сознание в созерцательную тишину. Вижн смотрел на застывшую в полушаге от него девушку и по неясной причине хотел коснуться её лица.       Хотел, но не решался, остро ощущая повисшую между ними паузу, будто безмолвный таймер, на табло которого цифры мелькали слишком быстро, чтобы на них можно было сосредоточиться.       Пять. Четыре. Три. Два. Один.       Ноль.       Время вышло.       Ванда улыбнулась дежурной, неширокой улыбкой, мягко высвободилась и обошла его, чтобы покинуть кухню. Вижн не обернулся, но ещё какое-то время вслушивался в удаляющиеся шаги девушки и проматывал воспоминания на несколько секунд назад, зачем-то дополняя их гипотетической моделью того, как всё же поднимает руку, чтобы коснуться теплой человеческой кожи.