Сердце дракона

Тихонько бурча все, что она думает о Люциусе Малфое, его характере, умениях и предках до десятого колена, Гермиона потерла ноющую руку. Профессор хоть и был столь любезен, что вправил ей вывихнутый локоть Эпискеем, тот отчего-то продолжал жаловаться тупой и тягучей болью. Невнимательность во время последней их тренировки обошлась ей дорого. А все оттого, что мысли Грейнджер витали далеко от сумрачного зала, где кружил, наставив на нее палочку бывший Пожиратель смерти. Во-первых, она чудовищно устала. Львиную долю сил отняли четыре один за другим сданных экзамена, остаток же ушел на то, чтобы приглядывать за Гарри – решив, что самым надежным методом будет самый простой, ведьма, недолго думая, наложила маячковые чары на шнурки его любимых кроссовок, которые заместитель главы Аврората, вопреки всем правилам, умудрялся таскать даже в комплекте с униформой, торжественно поблескивающей серебристыми пуговицами. Во-вторых, она не могла наскрести в себе достаточно злости, чтобы сражаться по-настоящему. Честно признаться, выступить против Малфоя с полной самоотдачей у нее получилось лишь однажды. И то, вся заслуга в этом принадлежала Рону. Она заявилась к бывшему жениху в первый день апреля, предположив, что по такому случаю застанет его в магазине у Джорджа. И вышло то, что вышло. В безобразном скандале пострадала не только часть ассортимента, но и пара окон, высаженных разорвавшейся взрывчаткой. Стирая с лица копоть, глядя на злющего и не менее перемазанного Рона, Гермиона поклялась, что ноги ее больше здесь не будет, даже если он окончательно себя похоронит. Тем же вечером, спасаясь от омерзительной тошноты бытия, она постучала в темную дверь, за которой скрывались покои профессора ЗОТИ. Хозяин, расположившийся с книгой у камина, не стал задавать вопросов, когда она, мрачно нахохлившись, игнорируя принятые в приличном обществе манеры, устроилась в кресле напротив, подогнув под себя ноги. Между ними не было произнесено и десятка слов: отпоив чаем, Малфой вытащил ее в класс, где после получаса обмена заклятиями, в которые Грейнджер не побоялась вложить всю свою ярость, перехватил ее, задыхающуюся от стремительных атак, и прижал к себе. Они так и простояли, пока Гермиона, уткнувшаяся лбом в гладкую ткань сюртука, не восстановила дыхание. И даже чуть дольше – пока она, расслабившись, не потянулась к его суховатым губам. C тех пор, ведьма часто появлялась в гостиной, отделанной в цветах Слизерина. И вскоре у нее появилось свое место, обложенное грудами книг из мэнорской библиотеки. Пожалуй, если бы Люциус не выставлял ее ровно в двенадцать – всю в крапинках от чернил, лихорадочно заполняющую листы очередного конспекта, она бы совершенно там поселилась. К концу двух, проведенных бок о бок, недель и четырех оценок «П», Грейнджер чувствовала, как при виде прямой фигуры, высокомерно возвышавшейся и над коллегами, и над учениками, распускается в груди что-то неоправданно теплое. Она действительно была ему благодарна, и, наверное, даже больше – за то, что отвел ей уютный угол у камина, кормил, выслушивал, успокаивал. Он ни разу не упрекнул ее – хотя она бесцеремонно врывалась в его личное пространство, ворчала и жаловалась, и даже - как стыдно, - паниковала, заламывая руки, перед сдачей нумерологии. Наверное, именно поэтому, едва получив свою последнюю предпасхальную оценку по ЖАБА, Гермиона первым делом заглянула к нему, вопреки традиции, в середине дня. В покоях уже суетились домовики, готовя вещи хозяина к отъезду, и лорд, быстро раздав указания, предпочел перебраться с ней в класс. Они начали с разминки – неспешно обмениваясь легкими проклятиями, и Гермиона, делясь пережитым у Вектор ужасом, едва не пропустила летевший в нее огненный шар. Отскочить-то она отскочила, но как-то абсолютно неудачно, приземлившись на неловко подвернутую руку. На этом дуэль была окончена: спустя секунду после ее вскрика, над ней уже склонялся слегка побледневший лорд. И вновь Грейнджер - как тогда, в снегу, - могла бы поклясться, что увидела в глазах профессора что-то похожее на испуг. Спустя минуту, она уже сидела, тесно прислонившись к твердому плечу, пока Малфой занимался ее локтем. Неприятно хрустнув многострадальным суставом, он тут же обхватил ее поудобнее, убаюкивая как ребенка. Вдыхая тяжелый и терпкий запах его парфюма, Гермиона поддалась кольцу ласковых ладоней. Внутри объятий Малфоя было очень комфортно. И ведьма почти не вслушивалась в том, что вещал ей его размеренный голос, завороженная движениями челюсти, колебанием горла. Люциус осекся, когда она скользнула пальцами по его подбородку, очертила прямоту носа, обвела изгиб губ. Выцеловывать чуть шершавую кожу было форменным удовольствием. - Ты заходишь слишком далеко… - Разве это не должно быть моей репликой, - фыркнула она, не желая останавливаться. За долгие две недели, проведенные весьма целомудренно, она обнаружила, что жутко соскучилась. Малфой вел себя как мистер Дарси на светском приеме, удостаивая ее лишь невинным вечерним поцелуем – в лоб, перед тем, как пожелать спокойной ночи и выставить за дверь. И вскоре она поймала себя на мысли, что нуждается в большем. Не то, чтобы она рассчитывала на отношения, но, в конце концов, она могла позволить себе кратковременный и ни к чему не обязывающий роман. Тем более, что, всесторонне рассмотрев кандидатуру бывшего Пожирателя смерти на роль своего первого любовника, она нашла в нем целый ряд положительных сторон: он был опытен и она вполне могла доверить ему свое тело – Малфой наверняка сделает все так, как и следует, и ей не придется бояться боли, он абсолютно точно цивилизован, и не станет опускаться до выяснения отношений, когда она захочет прекратить их связь, наконец, он будет молчать. Все эти логические упражнения были призваны оправдать лишь одно: от горячих губ Люциуса сладко тянуло внизу живота, и чаще билось сердце, а голова становилась пустой и легкой. Как теперь, когда он ответил на ее ласкающие прикосновения. Спустя несколько минут, когда перестало хватать дыхания, Гермиона вдруг обнаружила, что крепко сжимает ногами бедра профессора, непристойно потираясь промежностью о его выпирающий пах. Рука Малфоя уже проникла под ее тонкий свитер, обхватывая грудь. Неторопливые движения пальцев доводили до безумия. Кажется, в прошлый раз Люциус поощрял ее эгоизм, вот пусть теперь и терпит, - смело решила Грейнджер, полностью отдаваясь движениям. Получив свою порцию удовольствия, она рухнула на пол, наблюдая, как шипящий от напряжения волшебник, расстегивает молнию, вызволяя на свободу подрагивающий налитой член. Малфой обхватил его ладонью, и она, не задумываясь, протянула свои пальцы, коснувшись бархатистой твердости, очерчивая рисунок выступающих вен. Поймав затуманенный чуть изумленный взгляд, Гермиона села и, откинув непокорную копну волос за плечи, склонилась, обводя языком выступающую головку. Мужчина накрыл ее руку своей, задавая нужный ему темп. Когда первые густо-молочные капли попали на ее лицо, она откинулась на пол, предоставляя Люциусу разбираться с последствиями самому. Собрав со щеки следы его оргазма, ведьма растерла их подушечками пальцев. Ощущение облегчения было таким острым, что она не смогла подавить пляшущий в горле смех. Выбор был сделан. Она сдалась.

***

Сейчас же, закидывая вещи в рюкзак, и ворча о боевых навыках Пожирателей в целом и одного конкретного в частности – локоть не сдавался, осложняя жизнь нудно тянущей болью, Грейнджер пыталась сохранить остатки легкости, окутывавшей душу каких-то полчаса назад. Когда дурман наслаждения спал, она вдруг со всей ясностью поняла, что загнала себя в ловушку: ее ждали пасхальные каникулы в компании Малфоя-младшего.