Пальцы привычно путались в мягких волосах, а мои кольца одиноко валялись на полу. Кажется, я немного напугала Гермиону, когда в спешке стягивала их, бросая под ноги. Или когда непривычно резко усадила ее на повернутый к окну стул и сжала тонкие плечи. Черт, если бы я лично не видела, сколько она ест, решила бы, что девчонка себя голодом морит.
Мне понадобилась минута, чтобы на вопрос, все ли хорошо, вновь преспокойно ответить «да». И еще столько же, чтобы найти взглядом расческу.
— Твои пожелания, — я, от всей души надеясь, что улыбалась не вымученно. Дабы хоть как-то увести внимательный взгляд
сестры от себя, принялась неспешно массировать ее голову.
— Что-нибудь простое.
Я кивнула. За окном стремительно темнело, и к моменту, когда я закончила, нашу комнату полностью окутали вечерние сумерки, и лишь уличные фонари давали какой-никакой свет.
Во всех сопливых ромкомах именно в такие секунды что-то происходило: признание, первый поцелуй или даже случайная близость.
В нашей же реальности мы просто продолжали неподвижно смотреть то ли на улицу, то ли на свои блеклые отражения. Спина Гермионы неестественно прямая, словно она готовилась
сбежать к чему-то, мои руки вновь нашли убежище на ее плечах, кончики пальцев
почти незаметно поглаживали ее тугие косы.
Должно быть, мы выглядели так, словно вот-вот должен был прийти заказанный родителями художник, дабы написать наш портрет, который вскоре найдет свое место у огромного камина в не менее огромной гостиной старого каменного особняка. Лишь только сидели мы в одних лишь свитерах и всячески игнорировали скользящий по ногам сквозняк. Закрыть бы окно и включить свет, но...
— Сделаешь мне такие же? — голос хриплый и словно раздавался откуда-то издалека, да я и сама не поняла, как и зачем спросила это. Как и нахрена, играясь с ее волосами, начала щекотать шею.
— Тогда нам придется поменяться местами.
Одна секунда, один слишком резкий для моего затуманенного разума разворот, и я снова нахожусь меж ее разведенных ног, смотрю сверху вниз и пытаюсь собрать оставшиеся крупицы здравомыслия, чтобы прямо сейчас не наброситься на
сестру с не совсем сестринскими поцелуями.
И вновь будто бы со стороны сама за собой наблюдаю. Как упираюсь рукой в деревянную спинку стула, нависая над ней. Как за подбородок приподнимаю ее голову и еще какое-то время смотрю в постепенно темнеющие глаза. Зрачки пульсируют, язык скользит меж бледных губ, и в рассеянном свете уличных фонарей я до последнего держу глаза открытыми, наконец-то сокращая оставшиеся дюймы.
Наверное, она была бы на вкус, как сладкий мятный чай. Или все же как ванильная кола? Вишневая?
Узнаю ли я это хоть когда-нибудь?
«отвратительно»
«вы же сестры»
«как ты могла?»
Гребаные голоса приговором в голове зазвенели, разрушив и фантазии, и магию апельсинового цвета. Послать бы их всех куда подальше, схватить Гермиону за руку и увезти ее в один из тех старых домов, что в нашей семье мертвым грузом из поколения в поколение по наследству передаются. Там был бы лишь шум волн, бьющихся о скалы, и свист северного ветра. И никто бы не посмел сказать мне и слово против.
Даже сама Гермиона.
Я отошла на шаг. Попыталась улыбнуться как можно искреннее:
— Включить свет?
— Не стоит, — ответила так, словно точно знала, о чем я только что думала.
Словно хотела того же.
Интересно, я просто надумываю или все же Сириус прав, и этот цветочек не такой уж и невинный? Вот бы мне еще вернуть прежнюю себя, которая не боялась бы выяснить это самым легким и откровенным способом.
Прежнюю себя, которая плевать хотела на чье-то там мнение и не боялась быть непонятой. Грубая, бескомпромиссная, шумная, пошлая... Я одновременно скучаю по тому времени и ненавижу его всеми фибрами своей чертовой души. Ведь тогда я абсолютно не боялась делать то, что хочется. То, что может ранить других людей.
А сейчас... я просто не хочу никому навредить — и это стало главным оправданием моего страха быть отвергнутой.
Потому я... я просто молчу. Поворачиваюсь к Гермионе спиной и опускаюсь на пол у ее ног, подбираю свои кольца и откидываю волосы за спину.
— Тебе тоже ленты вплетать или все же резинки? — было в ее голосе что-то неправильное, натянутое.
Будто бы я ошиблась в чем-то.
Снова.
Опустила руки, так ничего и не предприняв. Прикрыла глаза, пустив все на самотек. Пусть делает со мной, что пожелает.
— Ленты, — и пусть к черту валит мой вновь охрипший голос. Я уже в шаге от того, чтобы на перманентную осеннюю простуду все свалить. Да только болею я обычно исключительно летом. И то, лишь боязнью загореть.
И вот-вот заболею сейчас, просто глядя на появившиеся перед глазами ленты. Они, будто издеваясь, извивались на сквозняке, касались моего лица, пробуждая новые непотребные фантазии о том, как холодный атлас мог бы обвить тонкие запястья, стягивая их вместе, после оставляя по себе алые полосы.
Я ухватилась за нежно-голубую материю, словно за ластик, способный стереть все эти мысли.
Но даже несмотря на них, мы, кажется, еще долго вокруг да около в поисках хоть капли решительности ходить будем. Еле заметно касаться волос друг друга, когда так хочется обнять до скрежета костей. Скользить холодными пальцыами меж спутанных прядей, в тайне мечтая, чтобы это язык меж сомкнутых губ скользил.
И когда Гермиона в очередной раз нечаянно дернула меня за волосы, пришлось с силой стиснуть зубы, чтобы не застонать от вновь, черт возьми, разбушевавшейся фантазии. Ведь так просто в этой темноте представить, как, лишь немного усилив хватку, она заставляет меня запрокинуть голову. И теперь уже смотреть придется снизу вверх, ожидая ее дальнейших действий, что либо полностью разрушат нашу жизнь, либо превратят ее в сказку.
Либо никогда не произойдут.
Ведь Гермиона просто доплела мои косы, завязала хиленькие бантики и похлопала меня по спине, призывая подняться с пола.
Ноги немного затекли. Я пошатнулась.
— Осторожно! — тонкие ручки крепко обвили мою талию.
Я оказалась плотно прижата к ее груди. Свитер немного задрался.
— С тобой точно все нормально? — в голосе звенело беспокойство, а у меня в груди звенело от того, что ее губы моей кожи касались. — Мы можем и дома остаться, если...
— Все хорошо, — чуть ли не простонав, ответила я — Давай уже одеваться.
Грейнджер послушась не сразу. Сперва уткнулась холодным носом в мой затылок, затем развернула меня, все еще не выпуская из кольца своих рук. Откуда только в ней столько силы?
— Ты покраснела, — коснулась ладонью моей щеки. — Мы ведь надолго едем, ты в курсе? — Я кивнула, не особо понимая, к чему это было сказано.
И подавилась чертовым холодным воздухом, когда Гермиона приподнялась на носочки и притронулась губами к моему лбу. Такое, казалось бы, невинное действие, но даже оно породило в моей голове все эти неспокойные мысли, что их обычно помечают рейтингом
18+.
Мне ведь ничего не стоило приподнять голову и поймать ее губы своими. Ровно как и ей — соскользнуть немного вниз. А можно и одновременно, хватая друг друга за руки, удерживая за затылок...
И почему вообще Гермиона так долго не отстраняется? Чего ждет?
А чего жду я? Глупая трусливая идиотка! Старательно игнорирую каждое ее движение, что могло бы быть намеком — причем довольно откровенным, — и жду, пока мне точно не скажут
в лицо закричат, что нет, не кажется, это взаимно у вас, так что хватит время тянуть и зря свои нервные клетки терроризировать.
Ведь у меня, кажется, этих клеток и так почти не осталось уже. И сейчас последние в свои гробики залазят от вида, как на золотистой шее бьется венка. Довольно быстро, к слову. Будто бы Гермионе тоже сейчас неспокойно, как бы она не пыталась показать обратное.
И, отстраняясь от меня, она дрожала. Совсем немного. И это можно было списать на сквозняк или длительное стояние на носочках, или еще на что... я даже мысленно не могу позволить себе поверить, что это из-за меня: шумное дыхание, покусывание уже опухших губ, полуопущенные веки.
Сестры. Мы просто гребаные сестры, которые запутались в своих чувствах.
Только вот нихрена я не запуталась.
«девочки иногда так играют»
Пришлось сжать руки в кулаки, чтобы прямо за косы не притянуть ее к себе. Чтобы вслух, срывая голосовые связки, не послать мутный образ Минервы ко всем чертям этого мира и еще на несколько миллиардов ярдов дальше.
— Температуры нет, — Гермиона наконец-то посмотрела на меня, свела брови к переносице. — Ты точно уверена, что все нормально? Мы могли бы остаться дома...
— Не волнуйся, — прервала я ее. — Все отлично.
И было бы еще лучше, если бы мне дико не хотелось завалить ее прямо на пол, умоститься сверху и на практике показать, почему лучше не предлагать мне остаться наедине с ней в пустом темном доме.
— Думаю, — я отступила на шаг, из-за чего тут же холодно стало, — если мы в скором времени не выйдем, к нам опять гонца зашлют.
— И что же бедные девочки увидят на этот раз? — обрывистый смех, словно Гермиона сама от себя не ожидала подобного.
Не ожидала, но все равно подошла ближе. Черт, еще не хватало, чтобы она меня к стенке приперла! А ведь все к этому и идет: я отступаю на шаг, Грейнджер походит на два. Лишь только за моей спиной не стена, а ее, черт возьми, кровать, насквозь пропитанная сладким ароматом жженного сахара.
— Почему ты убегаешь? — приподнятая бровь абсолютно не внушала доверия.
— Просто ты выглядишь так, словно, —
сейчас меня трахнешь, — что-то задумала.
— Возможно, — она растянула губы в легкой улыбке, потянула ко мне руку.
И я солгу, если скажу, что не дернулась в жалкой попытке отпрянуть от нее, будто бы ее прикосновение могло оставить красный след ожога на моей коже.
Возможно, только на душе.
Возможно, в последнее время я думаю слишком сопливо.
Гермиона будто бы и не заметила этого, лишь только край свитера теребить начала и взгляд на мгновение опустила.
Лишь на мгновение, а после вновь сделала шаг мне навстречу. И я впервые за вечер не отступила. Что ж, хорошо, я вновь это скажу: «пусть дальше все будет лишь так, как Гермиона того хочет».
— У меня есть несколько милых брошек...
— Нет, — я резко прервала ее. Наверное, я все же поспешила со своим предыдущим решением... Эта чертовка, наверное, никогда не упустит возможность нацепить на меня что-то розовое.
— Почему? — и так мило надула щеки, что я почти сдалась.
Почти.
— Сейчас брошки, а в парке светящиеся заячьи ушки, да?
Она пожала плечами, хитрый блеск в глазах лишь усилился.
— Тебе бы больше подошли кошачьи. — Я демонстративно застонала. — Ну правда ведь! Ты всегда рядом, но при этом все равно держишься в стороне. — Гермиона склонила голову к плечу, ее тон внезапно стал предельно серьезным. Мне было уже некуда отступать. — Никого не подпускаешь к себе слишком близко, — она коснулась моей руки, — даже меня.
Черт, да почему атмосфера в этой комнате всегда так быстро меняется?
Я прикрыла глаза.
— Зачем ты это делаешь?
— Что?
Ее ладонь на моей руке скользнула выше, немного пробираясь под широкие рукава свитера. Я молчала, оттого вопрос прозвучал вновь:
— Делаю что?
Провоцируешь меня, даже не догадываясь, насколько мне сложно держать себя в руках. Насколько я могу быть жадной и непреклонной.
— Пытаешься сделать из меня Барби, — я все же попыталась свести этот разговор в банальную шутку.
— Просто хочу внести немного красок в твое черное уныние, которое ты называешь одеждой.
Гермиона сделала вид, что рассмеялась. Я отразила эту жалкую попытку. И приземлилась задницей на мягкий матрас. Постаралась демонстративно тяжело вздохнуть, словно та дамочка времен барокко. Не хватало лишь кружевного веера со страусиными перьями и пропитанной приторным парфюмом шелковой салфетки.
— Ты еще даже не знаешь, что именно я тебе приготовила, — Гермиона погладила меня по голове, как это обычно я делаю.
— Так ты уже давно это планировала?
— Как только тебя увидела, — она помигнула мне и отошла к столу.
Снова стало холодно. Да какого вообще черта мне херово, и когда она рядом, и когда далеко? Долго ли так еще продолжаться будет? Тихое шуршание в уже почти кромешной темноте комнаты, нежно-розовая лента, что рассекла густой воздух, когда мешающаяся коса отлетела за спину, снова задравшийся свитер, обнаживший ее ягодицы и чертову складочку под ними. И нет, что вы, у меня совершенно не начало тянуть внизу живота от вида, как тонкая белая материя натягивается при каждом ее движении, плотно облегая половые губы.
Да за что мне все это?!
Я отвернулась. Но перед глазами все еще стоял ее образ. Такой четкий и желанный. Такой...
К черту!
Я вскочила с места. Слишком резко, что даже кровать завозмущалась, да и в глазах на миг потемнело.
Плевать.
Шаг за шагом, словно вор, я подошла к Гермионе. Она не могла не слышать меня, но отчего-то даже носом не повела, и дальше безмятежно роясь в выдвижных ящичках стола. Сколько же там всякого хлама навалено было!
В точности как незацензуренных фантазий в моей голове, которые я буквально в последний момент сумела утихомирить.
— Ты долго еще?
Я положила подбородок ей на плечо, полностью укрыла ее собой и, чтобы уж наверняка, уперлась руками в стол.
Только вот дальше что?
Она могла бы меня оттолкнуть, даже влепить пощечину. Могла бы податься чуть назад, откинуть голову...
Но Гермиона и дальше рылась в ворохе безделушек, даже с каким-то отчаянием пытаясь что-то найти.
— Я точно помню, что клала их в этот ящик.
— Может, все же в другой? — и я совершенно случайно понизила голос, честно. Случайно. Жаль, нимб на рога сложно надеть.
— Может, — а вот ее голос, напротив, выше стал.
Гермиона, словно ничего особенного не происходит, открыла соседний ящик.
— Что конкретно мы ищем? — понятия не имею, откуда вообще это «мы» вылезло, но, ангелы, как же
правильно оно звучало.
— Увидишь, — и открыла последний ящик.
Я непроизвольно подалась вперед. Ручки, резинки, палетки теней и даже старая акварель — у Гермионы, казалось, были все ингредиенты для создания самого мимишного хаоса в истории вселенной.
— Ага! — с победным кличем, и чуть не заехав мне локтем в живот, она извлекла две нежно-розовые подушечки. — Это тебе.
Кое-как повернулась, посмотрела мне прямо в глаза, почти причиняя боль этим внимательным взглядом.
Красивая.
С блеклыми веснушками на носу и щеках, уже выбившимися из кос медовыми волосами и такими же медовыми глазами. В огромном свитере, что привычно пах ванилью. С непонятными комочками в руках и широкой улыбкой на лице.
Такая, черт возьми, красивая.
Такая
не моя.
Но что мне мешает это исправить?
— Надень, — я киваю в сторону розовых подушечек в ее руках.
— Даже не спросишь, что это?
Я опустила взгляд. Присмотрелась.
— Сердечко и... — кружочек с ушками пришлось называть наугад, — совенок?
Ее улыбка какой-то странной стала. Снова.
— Надо было сперва запросить с тебя желание, если бы не угадала.
— Так я не угадала?
В мыслях горящей красной строкой лились однообразные слова:
Сделай хоть что-то. Сделай хоть что-то. Сделай хоть что-то. Сделай хоть что-то. Сделай...
Я взяла в руки этот самый неназванный кружочек, специально касаясь пальцами ее ладони, запястья. Удивилась, когда Гермиона вздрогнула.
Значит, запястье.
Пришлось сглотнуть песочный ком, отгоняя навязчивые мысли о том, как я ненавязчиво ласкаю ее прямо за обеденным столом, заставляю прикрывать глаза. Возможно, она бы даже чай на белую скатерть пролила, если бы я немного увлеклась.
Если бы это могло реальностью стать.
— Так кто это?
Я больше не смотрела на игрушку — лишь в ее глаза. Немного нависала сверху, из всех сил старалась дышать ровно и медленно.
— Котенок. — Я приподняла бровь. — Я ведь уже говорила, ты на котенка похожа.
Гермиона закусила губу, замолчав. Интересно, как она отреагирует, если я скажу, что в этот самый момент она на щеночка походила? Маленького такого, ожидающего похвалы
своего хо...
— Ты сама это сделала?
— Да.
И в темноте было сложно разобрать, действительно ли ее щеки покраснели, или же это просто против всех законов физики переломанный луч алого света проезжающей за окном машины скорой помощи отразился на ее лице.
— Так ты наденешь?
— Даже подарю, — посмотрела на меня, склонив голову к плечу, а я будто свое отражение увидела. Гребаная всепоглощающая неуверенность. — Если ты не против.
— Не против, — и я вложила ей в руку розового котенка.
Вновь коснулась тонкого запястья, наслаждаясь, как от этого дернулась ее рука. И отчего я раньше этого не замечала? Слишком чувствительная в таком легкодоступном месте. Почти что вызов.
Почти. Я все еще ее предельно хрупкой и невинной считаю, чтобы прямо в машине по пути в парк аттракционов доводить ее до исступления.
Отчасти укоризненный взгляд янтарных глаз вновь подвел меня к выводу, что Грейнджер в перерывах между тригонометрией и классической литературой как-то научилась читать мысли.
— Только ты не шевелись, чтобы я не уколола случайно.
Я согласно кивнула и даже закусила губу, чтобы чего-то необдуманного не ляпнуть. Гермиона открыла булавку, еще раз взглянула на меня и положила руку на свитер. Прошлась пальчиками чуть выше груди, словно цыркулем расстояние измеряла, и, наконец-то найдя нужную точку, нацепила на меня кругленького котенка.
Я была точно уверена, что больше никогда его не надену. Но всегда буду носить с собой. Или, может, повешу у кровати, чтобы отчасти даже пугающие пластиковые глаза смотрели на меня перед сном и после пробуждения.
— Готово.
Хотя нет. Ради ее по-детски счастливой улыбки я готова каждый день надевать этого флисового котенка, которому, по всей видимости, еще придется придумать имя.
— Теперь, — я коснулась уже второй ее руки, где была спрятана еще одна брошь, — сердечко?
Гермиона лишь улыбнулась. Вновь начала шагать пальчиками по моей груди, но на этот раз глядя мне прямо в глаза. Всем своим видом говорила:
Действуй!
Или мне это лишь показалось?
Нет. Этот взгляд, направленный то в мои глаза, то на губы, никак иначе нельзя было истрактовать. Гермиона меня тоже сестрой не считает.
Никогда, кажется, не считала.
Но, даже не смотря на это, я медлила. Лишь на пробу взяла ее за руку, прикоснулась к запястью, с теперь уже совершенно неприкрытым удовольствием наблюдая, как от этого простого движения она Приоткрыла губы, задышав чуточку тяжелее.
Быть может, это был тот самый момент, когда мне стоило погладить ее по щеке и, поддев пальцами подбородок, притянуть к себе.
Быть может, это было обычное предчувствие очередного клишированного поворота событий. Быть может, я просто услышала, пусть и не осознала этого, тихие шаги за нашей дверью.
Потому сделала шаг назад, мысленно повторяя себе, что не сдаюсь, что это просто здоровая осторожность, что мы все еще не одни в этом доме и мире, что мы обязательно вернемся к этой точке, которую часто называют невозвратной.
Дверь открылась почти бесшумно. Наверное, не прислушайся я к себе и поцелуй сейчас Гермиону, даже не заметила бы присутствие кого-то третьего.
В проеме показалась поддельно недовольная мордашка Цисси:
— Джон сказал, что мы без вас сейчас уедем.
Максимально невовремя зашедшая мелочь осмотрела комнату, прищурилась. Включила чертов свет.
Кинула на нас нечитаемый взгляд и тут же захлопнула дверь с удивительным грохотом, что в компании яркого освещения полностью разрушил накалившуюся атмосферу.
Осталась лишь пресловутая неловкость.
Я вяло забрала вторую брошку из рук Гермионы и отошла к своему шкафу, кажется, только-только начиная осознавать, что вообще сейчас произошло.
Точнее,
не произошло.
— Спасибо, — улыбка далась тяжело, но я справилась.
— Да не за что.
Насквозь промокшее белье полетело прямо на пол — потом уже с этим разберусь.
Мы почти синхронно скрылись за дверцами шкафа, поспешно одеваясь.
***
Как только мы из комнаты вышли — в сопровождении все той же гребаной тишины, — Гермиона окликнула меня:
— Стой.
Я замерла в какой-то глупой надежде, что наверняка отразилась в моих глазах.
Но на этот раз вместе с надеждой присутствовала еще и дикая усталость.
Ну вот что ей сейчас, когда мы в коридоре, обзираемом со всех сторон, нужно? Вечер и без того долгим обещает быть, так еще и причина моих подгибающихся коленей снова подходит чересчур близко. А ведь мои мысли только-только в нормальный — абсолютно адекватный — режим вернулись.
— Я же совсем забыла! Как твоя рука? — Я даже не сразу поняла, о чем вообще речь и почему теперь уже она взяла меня за запястье, приподнимая мою обмотанную посеревшим бинтом ладонь. — Давай, пока не ушли, помогу с перевязкой.
— Не нужно, — вышло слишком резко. — Прости, мы... —
и так чуть не поцеловались, — мы и так уже всех задерживаем.
— Хорошо, — и, вместо того, чтобы отпустить мою руку, она лишь удобнее ее перехватила. — Пошли тогда.
Непроизнесенным осталось, что вечером мне уж точно не сбежать от запаха перекиси и ее мягких прикосновений.
И долгого разговора, кажется, тоже.
***
Энди без лишних слов заползла в машину и отвернулась к окну, демонстративно надев наушники. Гермиона прикрыла улыбку ладонью, подмигнула мне и тоже полезла в салон. Я повернулась к Цисси:
— Вот мы и решили, на чьих коленях ты сегодня едешь.
Ее глаза по-прежнему радостно — и немного хитро — сверкали. Хотела бы и я быть такой беззаботной, но... чертова Гермиона как ни в чем ни бывало похлопала ладонью по сиденью, призывая нас с Цисси наконец-то загрузиться в уже заведенный пикап Джона.
— Ну же, — Грейнджер неестественно широко улыбнулась, — давай сегодня от души повеселимся.
И не нужно большого ума, чтобы понять, что именно
сегодня все и разрешится.
