***
Яку не может уснуть третий час подряд. Причин тому слишком много. Образы Льва: испуганного, вцепившегося в постель, раскрасневшегося после поцелуя, баюкающего котят в темном спортзале, уснувшего, пока ему объясняют геометрию, разбитого, когда Яку видит его в последний раз – преследуют его, атакуя воображение, стоит только закрыть глаза. Яку страшно от самого себя. Пытаясь отпустить то, что он чуть не присвоил силой, он будто лишь крепче хватается за это. Яку думает обо всём. То есть только о Льве. Но обо всём со Львом. Что могло произойти, если бы Яку не поставил тогда будильник, и течка Льва спровоцировала его, лишив разума окончательно? Почему запах мяты все ещё преследует его? Почему было так больно обещать Льву, что их поцелуй не повторится больше? На губах гуляет фантомом теплое дыхание Льва, его задушенный чужими губами стон. Яку сглатывает и переворачивается на другой бок. Он не ответил ему ничего тогда. Просто повесил трубку. Обижался из-за поцелуя, может быть? Не хотел прощать? Ну и по делом Яку. Страшнее, если он не смог продолжать разговор из-за боли первой течки. Да, сайт Яку изучать досконально не стал, но и того, что он вычитал в самом начале было достаточно для рисования в воображении жутких картин той боли, которую предстоит пережить Льву, если он не будет достаточно аккуратен с собой. Яку очень захотелось его проведать. Просто узнать, всё ли в порядке. Яку чувствует себя таким слабым. Он не может даже просто зайти ко Льву сейчас, потому что его проклятая сила тут же выпустит свои когти, мята вскружит голову и демоны вылезут вновь. Яку страшно. Но Льву наверняка страшнее. Он вскакивает с кровати, не в силах больше терпеть эти мысли, хватает телефон и набирает номер Хайбы. Яку чувствует голодный пот, выступающий на мокром лбу. Гудки не проходят. Утренняя тренировка стала настоящим адом. Яку не спал ни секунды, пытаясь то дозвониться то дописаться до Льва – безрезультатно. Он ворочался в кровати до самого утра, обновляя аккаунт Льва в ожидании значка онлайн. Не дождался. Решив, что Лев мог отключить телефон на ночь, Яку обещал себе попробовать утром ещё раз, но всё было зря. Лев не был онлайн со вчерашнего дня. Лев не брал телефон и Мориске становилось всё больше не по себе. Всю тренировку он то клевал носом, пропуская за мячом мяч, то пялился куда-то на скамейки, где оставил свой телефон, в надежде, что проклятая трубка наконец пиликнет уведомлением от Льва. Всё было попусту. Лев молчал и на следующий день, и ещё через день. Яку потерял и сон и аппетит, дни тянулись бесконечно долго, и все, о чем он мог думать, это проклятущая течка Льва. Его молчание при прощании. Его тихий уставший голос. Гудки-гудки-гудки. Сначала Яку бесился и раздражался, что Лев игнорирует звонки. Потом пришел в ярость. Потом ему стало страшно. Сейчас он был в отчаянии. Конечно в Некоме такие метаморфозы Яку сразу заметили. Первым не выдержал Куроо: – Яккун, дорогой, ты уверен, что хочешь остаться сегодня на тренировке? Честно говоря, от моей бабули было бы больше пользы в приёме, чем от тебя в последние несколько дней, – он пристально всмотрелся в Яку, не оставив незамеченными тёмных кругов под глазами и усталого осунувшегося вида свежего покойника, – не выспался? Плохо чувствуешь себя? Яку тяжело вздохнул. Надо было рассказать Куроо. Это невыносимо терпеть в одиночку, кроме того, чем больше он думал о Льве, тем сильнее нарастала паника. Всё точно было не в порядке. Он поднял на друга тяжелый взгляд и хмуро заговорил: – Третий день подряд Лев не поднимает телефон. Я волнуюсь за него, и я ответственный за его тупую тушку. А как я, блять, могу его беречь, если он не берет гребанную трубку? – процедил Яку, отчетливо всхлипнув носом. Он закусил губу. Глаза защипало и губы Яку задрожали. – Мне страшно, Куроо, – срывающимся шепотом выдохнул Мориске, – я боюсь, что что-то могло случиться. Я себя не прощу, если Лев в беде. Я боюсь. Я волнуюсь, Куроо-.. Тяжелая рука капитана легла Мориске на плечо. – Я вижу, – тепло улыбнулся он. Тетсуро старался сохранить бодрый вид, но Яку видел и в его глазах переживание. Всем было не по себе. – Что ж решено, отправим ко Льву в гости омегу… или бету. Кого-нибудь, кто проведает его, и не наделает при этом дел, знаешь, – Куроо пробежался взглядом по залу. Желтоватые хитрые глаза зацепились за крашеную макушку Кенмы. Тот, будто почувствовав этот взгляд, поежился и повернулся к третьегодкам. – Чего? – Вот ты то нам и нужен, Кенма, – Куроо расплылся в нахальной улыбке.***
Лев не помнит, сколько дней продолжается эта пытка. С каждым днём боль все нарастает, становится интенсивнее и изобретательнее. Его тело больше не принадлежит ему. Оно полностью покорилось мерзкой боли, которая повсюду. Но даже ей Лев будет рад, если она заглушит хоть на миг его ядовитые мысли. Лев впервые так надолго остаётся с собой один на один. И это страшно. Когда резкая боль так же внезапно сменяется жаром и всепоглощающим желанием, грязными мыслями, от которых Льва воротит, он начинает думать обо всем и осознаёт страшное. Всё идёт неправильно. Течка не должна быть настолько болезненной. Он знал, что его ждут неприятные ощущения, чередующиеся с возбуждением. Но никто. Никогда. Не упоминал о столь болезненных судорогах, режущих болях во всем теле и скачках температуры, часто доводящих до обмороков. Эта течка была неправильной. Потому что Лев был неправильным. Во всём. Боль сменилась возбуждением и из Льва снова потекло. Он вжался в кровать, всхлипнув от изнеможения, истерзанные в кровь губы задрожали. Как же хочется прекратить это. Ты заслужил подобное. Потому что был тупицей. Подсознание говорит знакомым голосом и если бы у Льва остались ещё слёзы, он бы разрыдался громко, до полной потери сил, как делал уже не один десяток раз за последние дни проходя этот кошмар снова и снова. Ты сам виноват, идиот. Неправильный, неправильный Лев. Яку-сан же говорил ему, надо было слушать. Семпай постоянно напоминал: омеги так себя не ведут, Лев. Будь усерднее, Лев, будь спокойнее. Не будь придурком, Хайба. Лев не слушал его, напридумывал себе несуществующую дружбу. Посмел потом влюбиться. Влюбиться в того, кого в жизни не будет достоин такой неправильный и ненужный Лев. Очередной болезненный спазм прошил тело. Лев всхлипнул и скорчился. Ох. Как он мог вообще подумать, что с таким отношением к жизни, с такой отвратительной игрой и ещё более ужасной совсем не подходящей под стандарт идеальной омеги внешностью он может рассчитывать на взаимность. Яку-сан был настолько хорош, настолько идеален. Он даже пообещал Куроо несмотря на всё презрение ко Льву о нем заботиться. Вызвался помочь даже с течкой, хотя ему было так противно. А Лев позволил себе думать о любви. Где-то в груди укололо. Мысли погружались всё глубже в бездну. Лев был в отчаянии. Он будто прозрел и видел себя со стороны. Такого нескладного и ужасного. Его тошнило от себя, тошнило от воспоминаний, тошнило от всего. Как же хочется стереть себе память. А лучше просто исчезнуть. «Если бы меня не было, ничего бы не изменилось», – думает Лев. «Если бы тебя не было, всем бы было только легче», – звучит в его голове до боли знакомый голос. Шум собственного сердцебиение и громкого рваного дыхания заглушает трель дверного звонка. Лев вздрагивает. Резкий звук на секунду прогоняет мысли и вместе с ними боль. Не ужели это… Нет, это не может быть он. Звонок настойчиво визжит, Лев, игнорируя боль, на нетвердых ногах идет на звук, накидывая на плечи плед. Может ли быть, что он пришел… Еажется у Льва всё-таки остались ещё слезы. Глаза печет, а сердце ломает рёбра. Лев сглатывает. Снимает с двери замок. Его лицо обдает уличным ветерком, по отвыкшей сетчатке бьет свет. Сейчас, оказывается, день. Может ли это быть он... Пожалуйста... – Добрый день, Лев, – тихо здоровается Кенма-сан.