Т/И едва повела головой, когда экран телефона в очередной раз загорелся оттенками голубого. Под стройным рядом букв, складывающихся в имя «Денис», красовалась фотография, где вся их семья позирует на фоне безоблачного неба над Чёрным морем. Вибрация медленно сдвигала мобильник к краю стола, но на последнем сантиметре поверхности вызов завершился. Т/И насчитала пять гудков, мысленно усмехнувшись: брат уже отчаялся дозвониться, ведь первые полчаса трубку он не бросал совсем, ожидая пока это случится автоматически. Взгляд невольно упал на бумажный календарь, совершенно пустой от пометок — раньше Т/И помечала там каждое своё дело, чтобы не забыть, но сейчас её единственным делом стало посещение Чумного форта. Беспокойство Дэна можно было понять: если родители уже привыкли, что дочь пропадала на месяца из их жизни, и даже не слишком переживали по этому поводу, весело проводя время в санаториях, на дачах и за игрой в преферанс, то Денис не мог принять того, что старшая сестричка перестала каждый день спрашивать, не взломал ли он ещё Пентагон. Такая заезженная шутка превратилась в забавную традицию, как и привычка каждый раз придумывать новый ответ, стараясь не повторяться. Т/И вздохнула, локтем сбрасывая календарь в пустое помойное ведро слева от стола — с семейного ужина, где они с Денисом последний раз говорили, прошло ещё две недели.
Что пробила полночь женщина поняла по тому, как у соседки сверху из старого радио хрипло заиграл гимн. Брат позвонил ещё раз, но, устав слушать надоедливое жужжание, Т/Ф, цокнув языком, перевела смартфон в режим полёта, и, чтобы не отвлекаться, отложила на соседнюю тумбочку. В руках снова оказался диктофон, которому вот-вот подходил срок — от времени и частого перематывания механизм заедал, плёнка начинала неприятно шелестеть, и с каждым новым прослушиванием голос на записи искажался сильнее. Стоило бы отнести её в салон и оцифровать, но на это не было ни времени ни сил. Тем более вся эта недолговечность, подходящий к своему финалу срок вынуждал Т/И задумываться о быстротечности и хрупкости. Прислушиваясь к словам на плёнке снова и снова, проматывая их как в голове так и на кассете раз за разом, Т/Ф поглядывала на пустую вкладку Tor браузера, где призывно моргал текстовый курсор в поисковой строке. Это Разумовский посоветовал ей его, вернее, его субличность. Анонимный браузер для профанов в программировании, чтобы искать информацию, недоступную обывателю. Сегодня у Т/И было задание, и его нужно было выполнить. Но для начала на него нужно было решиться. Женщина прикусила губу — опять в том же месте, где обычно, но сразу за салфетками не полезла. Задумавшись на пару секунд, доктор подождала, пока выступит достаточно крови, и слизала её быстрым движением языка. Вкус железа впитался в рецепторы — ассоциация со страстью, инстинктами и опасностью. Ассоциация с их
крайним сеансом.
В этот вечер Птица вела себя необычно даже для себя самой. Они обсуждали примеры психических травм, но в какой-то момент разговор опять перетёк во что-то личное. Т/И сама не заметила, как они с Разумовским обменялись историями печальной первой влюблённости. Доктор не была уверенна, что его история правдива; где-то на краю сознания изредка появлялось уведомление — Т/Ф не всесильна, и не факт, что гениальна. Пациенты, насильно приведённые к врачу, часто любят веселиться, вливая своим врачам несуществующие байки, которые привели к их диагнозу, так что мешает Птице, тёмной стороне Сергея Разумовского, впитавшей всё самое концентрированно-плохое в нём, от скуки в стенах больницы водить женщину за нос? Но стоило Т/И об этом задуматься, как цепочка воспоминаний полетела дальше, чтобы скорее перейти к одному единственному моменту.
Он подсел ближе. Намного ближе чем обычно, до этого едва ли сокращая дистанцию то ли из уважения к ней, то ли по собственной нелюбви к людям. Они обсуждали человеческие отношения, как нелепо они обычно заводятся и как скоро из-за этого разрушаются. Т/И во многом сходилась мнением с Птицей: дело Чумного доктора, человеческие взаимоотношения, такие нелепые и бессмысленные, просто чтобы были, учёба, работа. Сергей, основная личность, молчал, так ничего толком не сказав за всё время, молчал раньше — молчал и сейчас. Лишь иногда, когда доктор уже собиралась уходить, забирал управление телом, чтобы укоризненно посмотреть ей вслед, зная, что она это заметит. Беззвучное осуждение заставляло задумываться, переосмыслить свои выводы, но чем большее количество раз он так делал, тем меньше значения Т/Ф стала этому придавать. А Птица всё не унималась. Из-за маленького расстояния между ними, они иногда соприкасались — руками, пальцами, плечами… каждое прикосновение было как удар хлыстом. Кожа мужчины горела, и Т/И первым делом подумала о болезни, но расширенные зрачки, хриплый полушёпот и беглые невольные поглядывания на её губы поставили другой диагноз. Она могла отсесть. Могла отодвинуться, встать, пройтись по палате, создав дистанцию, но только стыдливо отвела взгляд, медленно облизнувшись, будто если не смотреть на
него он этого не заметит.
Т/И не помнит, что он сказал перед этим. Что-то глубокомысленное, с несколькими смыслами, над которыми задумывались великие умы, но в тот момент в своих ушах она слышала только стук собственного сердца. Вот почему она уже полчаса сидела над диктофоном, который начал жевать плёнку именно с этого дня — очень хотелось знать, какая фраза привела Птицу к следующим действиям. Сначала медленно, всем своим видом показывая, что собирается сделать, он наклонился. Разумовский был сантиметров на двадцать выше, и даже когда они сидели это было очень ощутимо. Наклонился, пробежался взглядом от её подбородка через губы и изящный нос к глазам, широко раскрытым от калейдоскопа эмоций. Медленно прикрывая веки, чтобы смухлевать и продолжать наблюдать как можно дольше за реакцией Т/И, мужчина сухими губами коснулся сначала уголка её рта, но доктор дёрнула голову вбок, заставляя почти целомудренный поцелуй смазаться. Заставляя поцеловать её по-настоящему. Проигнорировав приоткрывшиеся губы, Птица отстранилась, сохраняя игривую полуулыбку на своём лице, но увидев сконфуженный и раздосадованный взгляд Т/И, сменился. Лицо разгладилось. Сильная рука, бледная от нехватки солнца, уверенно легла на женскую шею и грубо притянула ближе, без прочих ласк проникая в её рот, забирая то, что уже принадлежало ему. От неожиданной смены положения Т/И едва не упала на Разумовского, вынужденно упершись ладонями в бёдра его скрещенных ног, но даже неудобное положение не заставило попытаться отстраниться — наоборот, отвечая с двойной силой, готовая сделать всё, что
он попросит, Т/Ф заслужила поощрение. Не разрывая поцелуй, Разумовский положил свою руку поверх её ладони и стал медленно сдвигать к себе. Непонятно, кто застонал первый, когда женские пальцы оказались на его паху, но определённо понравилось обоим. Птица наконец отстранилась, с приоткрытым ртом наблюдая за раскрасневшимся лицом доктора, которая тут же стыдливо убрала ладонь на кушетку.
— Скоро наш друг придёт вас забирать… Прошло уже два часа.
— А… да…
Время действительно было рассчитано довольно точно — Иван пришёл уже через десять минут, когда Т/И беспокойными движениями всё-таки смогла привести себя в порядок, подрагивающими пальцами переплетая волосы в хвост под изучающим взглядом Птицы. Это произошло сегодня вечером, и воспоминания были свежее некуда. Захотелось воды.
Взгляд снова упал на страницу браузера — нужно работать. По совету Разумовского и по отданной им информации Т/Ф зашла на фэйковую почту, введя длинный несуразный пароль, но писем ещё не было. Мысли сами по себе снова вернулись в ту минуту, и Т/И подумала: если бы оставалось чуть больше времени, и Разумовский захотел бы её прямо там, поддалась бы она? В голове издевательски захрипело: «Он и так захотел тебя, дура». Щёки покраснели, но в тёмной спальне этого было не увидеть. Чёрт, кого она обманывает. Даже остаток в десять минут не помешал бы ей, лишь отказ Птицы продолжать смутил и обезоружил. Т/И невольно вернулась к моменту, когда её ладонь оказалась
на нём. Как хрипло, с рыком он простонал, сильнее сжимая пальцы на задней части её шеи. Сколько у него не было женщины? Недель пять так точно — столько он находился в Чумной форте, но что если больше? Эта мысль заводила внутри механизм грязных желаний, и стон вышел сам собой. Проведя ладонью от лица, по шее, груди и животу ниже, Т/И скользнула рукой под резинку пижамных штанов, представляя перед глазами один единственный образ. Раньше Т/Ф всегда думала, что у неё какой-то диагноз — ни один мужчина после подросткового возраста не возбуждал как следует, и любой секс был невозможен без смазки и долгой подготовки, но, опустив руку, Т/И вздрогнула от удивления.
— Чёрт…
Стоило проникнуть в себя двумя пальцами как женщина поняла — обилие смазки не единственное изменившееся в её «постельной» жизни — повысилась чувствительность. Захотелось рассмеяться, как умалишённая из-за идиотизма ситуации, мол, «поздравляю, единственный мужчина, который возбудил тебя за последние шесть лет — твой пациент-психопат с раздвоением личности и наклонностями террориста». Да, она посмеётся над этим, обязательно, но позже. В голове только упорно крутится фантазия, как Чумной доктор грубо имеет её на столе, намотав волосы на кулак, и шепча на ухо редкостную грязь о её местами унизительном положении под ним. О том, как долго хотел её. И как заберёт всё, что ему принадлежит.
Человек с той стороны монитора будто знает, что происходит, и вежливо ждёт до
конца. Сообщение на почту приходит ровно спустя минуту после того, как Т/И содрогнувшись, получает разрядку, без которой жила уже очень долго, и с ответом не торопит. Через пелену на глазах Т/Ф пытается осознать, что там написано, но приходит к этому только спустя пару минут: цена, условия, необходимые данные для операции. Коротко, сухо, только по делу, но, замечает Т/И, без единой ошибки в предложениях. Обычно военные — это люди, которые не сильно заморачиваются подобным. Им платят за оружие в их руках, а не за буквы.
Подорвавшись с постели, доктор бежит к тумбе, выключает режим полёта (обнаружив там ещё четыре пропущенных от Дениса) и пишет СМС кому-то, кто подписан весьма инфантильно: смайликами пера и поднятого пальцами вверх знака «Виктория».
«Те люди согласились, как ты и говорил. Я займусь остальным»
Т/И не ожидала ответа, но он пришёл: эмоджи сердечка, пылающего огня и ночного города. Улыбка медленно растеклась по её лицу, ведь жар углей, по которым она пошла, больше не обжигает.
Или она просто перестала это чувствовать.
