Дождь лил сплошной стеной, не оставляя горожанам шансов. Хмурое вечернее небо, застланное свинцовыми кудрями облаков, нависало над головами людей, грозясь с минуты на минуту обрушиться на них под раскаты грома; вынуждая всех бежать быстрее, прикрываясь зонтами, прогибающимися под порывами ветра, капюшонами и, на худой конец, воротниками. Т/И выглядела умалишённой, идя по улице размеренно, твёрдо, придерживая полы разлетающегося бежевого пальто руками в карманах, которые плотно прижимала к телу. Было холодно, но вместе с тем плевать. Рубильник в голове щёлкнул и заклинил, его закоротило питерской влагой, а провода опалило коротким замыканием. Сомнения исчезли после вспышки света, и тогда наступила тьма, но глаза привыкают к ней — вот уже видны очертания фигур, графитовые тени, зовущие к себе, манящие костлявыми пальцами. Т/И охотно подаёт им руку. Как долго она скрывала свои истинные мысли? Скрывала заглушенное, задавленное общественной моралью желание видеть, как горят дети золотого тельца, как плавится их кожа, подобно воску стекая с костей? Т/И хочет видеть, как рушатся империи на крови невинных, как пылает кострами Новый Вавилон, а на его месте возводится что-то, за что самой не страшно умереть. Доктор Т/Ф долгое время не до конца понимала, прозрела она или ослепла, но, устав терзаться из-за того, что уже позади, смыла в уборной какого-то бара свои таблетки.
— Что они делают? — поинтересовалась Птица, заметив пустой пузырёк в кармане белого халата. Т/И хотела забрать, не отвечая на вопрос, но он не дал — по детски спрятал в кулаке за спиной.
— Приводят мысли в норму, — откашлялась женщина, чувствуя, как горло водолазки начинает давить.
— Чувствуете себя неважно?
Повышая градус взаимного доверия, Разумовский решил отдать пузырёк, будто почувствовав, что делает неправильно, нарушая чужие личные границ.
Будто.
— Всё в порядке. Просто… ощущаю себя как в банке. Всё так давит.
— Какой ужас, — Птица вздрогнула, протянула свою бледную ладонь к ней, сплела их пальцы прежде, чем Т/И успела отреагировать. — Мне жаль, что я не могу вас защитить.
— Как бы вы смогли…
Он перебил:
— Очень просто.
Женщина усмехнулась, отвела взгляд в сторону, затем снова посмотрела ему в лицо и улыбнулась смущённо.
—
Жёстко и радикально?
Взгляд Разумовского изменился, огрубел. Чужие пальцы вокруг её ладони сжались сильнее, будто он сейчас, как венерина мухоловка, захлопнет капкан полностью и начнёт медленно переваривать добычу. По спине прошёл холодок.
— Хорошая отсылка, — мужчина натянуто улыбнулся одними губами, и от его лица повеяло эффектом зловещей долины. — Только я ведь серьёзно.
— Не понимаю.
— Назовите имя, доктор. Имя человека, который причинил вам больше всего боли.
— И что, вы его убьёте? — иронично поинтересовалась Т/И, и от искорки, вспыхнувшей в янтарных глазах Разумовского, передёрнуло.
— Не люблю портить сюрпризы.
Тяжёлую дверь кафе пришлось толкнуть несколько раз, прежде чем она открылась. Посетителей обдало холодным ветром, а сидящих у выхода — ещё и дождевой водой, но недовольство быстро стихло — забитое людьми заведение обладало слишком спокойно и тёплой атмосферой, чтобы начинать всеобщее бурчание. Т/И стряхнула остатки ливня с плеч, а обернувшись на широкие панорамные окна поняла, что всё уже закончилось. Несколько гостей, просто пережидавших непогоду, спешно покинули кафе.
— Благодарю, — заучено произнесла Т/Ф, когда бариста ставит на стойку бумажный стаканчик с американо. Терминал под банковской картой одобрительно пикает, списывая деньги. — Простите, я ищу одного мужчину по имени…
Т/И замялась, надеясь, что не придётся как забывшей текст плохой актрисе доставать из кармана листочек с подсказкой.
— По имени Тхиб.
Из-за плеча позади потянулась мужская сильная рука, и Т/И вздрогнула, так как отскочить в сторону ей мешала группа каких-то подростков с другой стороны. Рука, воспользовавшись заминкой, забрала её кофе, и только тогда у доктора, прижатой к стойке, получилось обернуться.
— Хорошая попытка, — мужчина отпил из стаканчика. — Но произношение ужасное. На арабском это звучит не так.
Ответа от Т/И не последовало, и тогда он, махнув призывно рукой, направился сквозь столпотворение людей куда-то к самому краю помещения, в тёмные углы. Когда они сели за небольшой столик, неизвестный, который, судя по всему и был «Тхибом», молча пил её кофе, глядя на женщину в упор, абсолютно не стесняясь. Ждал. Но Т/И молчала, будто это и была её конечная цель, а оказавшись перед ней в голове всплывал один единственный вопрос: а дальше-то что? Иногда Тхиб опускал голову ниже, и на чёрной кепке поверх его головы можно было увидеть простую, но наводящую на мысли фразу: «Бей-Беги».
— Я читала, что «Тхиб», — доктор решила не силиться произнести это слово правильно — получится ещё смешнее, — переводится как «волк».
Мужчина заинтересовано наклонил голову набок.
— А те люди писали, что кто-то по кличке Волк всем заправляет.
Он хмыкнул. Это прозвучало как предварительное одобрение того, что Т/И скажет дальше.
— Я просто хотела узнать, всегда ли главарь группировки сам приходит на такого рода встречи?
Наёмник взял кепку за козырёк, стянул её с головы и положил рядом на стол. Напрягающая надпись «Бей-Беги», которая напоминала Т/Ф отрывок из фильма, где до главного героя, находящегося в коме, пытались достучаться путём символов и знаков в его видениях, больше не бросалась в глаза.
— Случай особый.
И тут Т/И поняла. Отсутствие кепки позволило сложить паззл внешности целиком, вспомнить, узнать. Она уже видела это лицо, задолго до морщин и огрубевших шрамов. Старые фотографии под стеклом, с которых бережно сдувают пыль, останутся следом, который он оставил в детском доме Радуга, до тех пор, пока здание не сгорит во внезапном пожаре. Следом, который неизбежно приведёт к тому, с чего всё начиналось.
— Прошу прощения, но… имя главаря случайно не «Олег»?
Мужчина, продолжающий спокойно пить чужой кофе, дёрнулся, как от удара — незначительного, силой всего лишь в женскую ладошку — и уставился на Т/И. Будто подбирал, какую из своих немногочисленных эмоций отдать, но в конце решил просто кивнуть. Доктор прокручивала в голове всё услышанное об этом человеке от воспитателей и самого Разумовского, но узнавала только изученные психотравмы из медицинских учебников. Про ПТСР и заикаться не нужно было, нет ни одного воевавшего — действительно воевавшего, а не копавшего окопы всю службу, — который бы обошёлся без него. Олега невозможно было прочитать как открытую книгу, но то, что он давал увидеть, то, из чего состояли его обыденные телодвижения, могло что-то о нём да рассказать. О выправке военного. О вечной настороженности, желании всё держать под контролем. Когда они всё-таки завели разговор о назревающем деле, Олег перестал часто смотреть ей в лицо, не видя там теперь никакой угрозы — больше заглядывался на окружающих. Не подслушивают ли, не ведут ли себя подозрительно. Но нет, как и было предположено, в шумном кафе, забитом молодняком, никому не было дела до мужчины и женщины, зажавшихся в углу. Посторонний же, будь то «костюм» или бандит, сильно бы выделялся на фоне молодёжи. Т/И и Олег тоже выделялись, но они, по крайней мере, здесь такие одни.
Всё прошло быстро. Волкова, как Т/Ф показалось, даже не особо волновали деньги, лежащие на секретном и пока не арестованном счёте Разумовского: сам план спасения был ему куда важнее. Крепко пожав друг другу руки, Т/И встала из-за стола, но обернулась на оклик.
— Кто ты такая? — Олег сжал в кулаке пустой бумажный стаканчик. Не от злости и не ради угрозы — просто так. — Почему помогаешь Серому?
«Серому». Только уж очень близкий человек мог без напряжения называть вчерашнего миллиардера и сегодняшнего террориста «Серым».
— Потому что верю.
Волков повёл бровью — поэтичный ответ его не устроил.
— В дело Чумного доктора, — уточнила Т/И. — В радикальное решение проблем. В клин клином. Поэтому я здесь.
— Не боишься, что перекрёстным огнём зашибёт? — мужчина едва усмехнулся, и доктор продублировала это и на своём лице.
— Я не боюсь ни Бога ни чёрта, а людей бояться должна?
Оценив ответ, Волков качнул головой, стал надевать кепку, давая понять, что это логичный конец их диалога. Т/Ф, пройдя мимо выхода, свернула в пустую уборную и склонилась над раковиной, упёршись в неё руками. Резко затошнило. Женщина открутила скрипящий кран, зачерпнула оттуда воды. Мало ей было мокрых от дождя волос, она ещё и сверху добавила, будто специально оставляя себя как можно дольше в таком душевном состоянии незавершённости. Вкус у водопроводной воды был гадким, хлорированным, но пить хотелось даже больше чем жить — наклонившись к потоку, Т/И сделала один глоток, второй, третий, и только потом, вытерев рот тыльной стороной ладони, вернулась в зал, где ничего не изменилось. Кроме отсутствия Волкова и пустующего столика, за который так никто и не захотел садиться.
— Девушка, постойте!
На выходе из кафе Т/И развернулась. Бариста, проскочив под перегородкой стойки, протянул ей бумажный стакан с крышкой, через которую доносился аромат кофе.
— Вам мужчина оставил с которым вы были, — на попытку возразить замахал руками. — Нет, уже оплачено. Всего доброго.
Парень поспешил вернуться за работу.
Дорога до дома пролетела незаметно под согревающие горло напиток и голову размышления. Хоть этого, к сожалению, и оказалось мало — замёрзнув как собака во влажной одежде под промозглым ветром, Т/И влетела в квартиру и скинула с себя насквозь пропитанное водой пальто прямо на пол. Тяжёлая тряпка с характерным шлепком упала на паркет, расплёскивая по нему всё впитанное. Ловким броском откинув пустой стаканчик в мусорное ведро, колыхнувшееся от той силы, с которым предмет был брошен, Т/И вспомнила то, о чём задумалась, смотря в забрызганное зеркало общественного туалета. Взгляд упал на кухонную тумбу. Быстрым шагом, будто очень торопясь сделать задуманное, женщина подошла, схватила с поверхности оставленные утром кухонные ножницы, которые ещё даже не вытащила из упаковки, и, не теряя темпа, направилась в ванную. Решимость била через край, по-больному играя на расшатанных нервах, но одна вещь всё-таки заставила Т/И остановиться прямо напротив двери, уставившись на столик около входа. Телефон, лежащий там, снова моргнул. Т/Ф склонилась над ним, опустив шторку уведомления, но не открывая сообщение, чтобы оно не светилось прочитанным.
«Я устал. Делай что хочешь. Родителям плевать, они вырастили детишек и ушли нагонять молодость, но мне было всё равно на это пока мы с тобой заботились друг о друге»
Денис. Текст, судя по всему, был длиннее дозволенного, поэтому остаток скрылся за многозначительным троеточием. Поколебавшись, Т/И всё-таки открыла диалог впервые за много-много недель болезненного для обоих игнорирования. Уведомлений было настолько много, что точное число не показывалось, остановившись на 99+.
«Бесполезно спасать того, кто не хочет быть спасён. Помнишь, мы смотрели фильм Тарковского? Так вот ты человек из той истории. «Я там живу», говорил он. Живи, Т/И. А я уезжаю в Москву. Мне давно предлагали там работу. Спокойной ночи»
От этого «Спокойной ночи» на душе похолодело. Неужели она потеряла его? Потеряла такого раздражающего, несносного, нахального любимого младшего брата, который всегда был рядом, чтобы держать за руку? Денис не обижается по пустякам, но если разочаровывается, то полностью, и такие сообщения с дуру не пишет. Т/И представила, как брат продумывает каждую строчку, как пытается лучше донести свои чувства, но каждый раз стирает, начиная сначала.
Несколько недель он звонил, писал, даже приходил домой, карауля у квартиры по полдня, и поэтому Т/И чаще оставалась в Чумном форте, отсыпаясь на диване в кабинете, куда Денис тоже пытался попасть, но женщина порекомендовала охране пересмотреть методы своей работы. Т/Ф не знала, что в ней так много шпионских навыков, которым бы позавидовала даже Чёрная вдова — не так просто скрываться от дотошного программиста, который знает все твои привычки, находясь с ним в одном городе. Ноги неожиданно задрожали, и доктор схватилась за стену. Пришло осознание — она делала это нарочно. Не просто избегала Дениса, чтобы не спорить о своей жизни, а пыталась брата из этой жизни вытолкнуть. Чтобы он не был в опасности рядом с ней и её новыми приоритетами, и чтобы самой не было за что держаться. Летать начинаешь, когда из-под ног выбивают почву.
Ножницы чуть не выпали из рук. Т/И, всё ещё придерживаясь за мебель вокруг, зашла в ванную и стала напротив зеркала, как несколько часов назад. Вымокшие до нитки волосы обвисли спутанными сосульками, когда женщина сгорбившись наклонилась, упираясь руками в края раковины. Собственное отражение претило, не соответствовало действительности. Т/И долго смотрела на него, медленно теряя связь с реальностью и начиная видеть то, чего нет — изменяющиеся черты лица, тени в коридоре, тянущие лапы к ней сквозь дверной проём… Эффект Трокслера это или больная голова — женщина сама уже не могла понять. То ли растеряла все профессиональные навыки, то ли сапожник без сапог — всех вокруг лечит, а у самой медкарточка лечебницы должна быть толще Войны и мира. Лезвие блеснуло в свете галогенной лампочки, ножницы одним бескомпромиссным движением отсекают по плечи длинные локоны с одной стороны; вторым движением — с другой. Внутренняя поверхность лезвий шоркающим звуком трётся друг о друга, когда Т/И ровняет спешную стрижку позади и отбрасывает орудие в раковину, словно оно внезапно раскалилось и обожгло ладонь. Рассматривать причёску Т/Ф не стала — развернулась, дошла до спальни, где прямо в до сих пор мокрой одежде села на расстеленную постель, взяла ноутбук. Завязав канцелярской резинкой обрубок волос в куцый, но аккуратный хвост, Т/И подключила к своей технике потёртый модуль данных, который ей передал один из посредников Разумовского, кажется, уже не сомневающегося в серьёзности намерений своего психиатра. Улыбающееся лицо миловидной мультяшной блондинки засветилось на потемневшем экране.
— Чем я могу вам помочь?
— Протокол ANA1721. Имя — Т/И.
— Принимаю протокол активации нового администратора. Здравствуйте, Т/И, — Марго помахала рукой. — Жду ваших указаний.
