Кто вертит кем, ещё вопрос большой: Судьба любовью иль любовь судьбой… Уильям Шекспир «Трагическая история Гамлета, принца Датского»
Ни князь, ни барон не могли знать, что их нелицеприятный разговор был случайно услышан, причем той, кому лучше бы было ничего и не знать. Анна стремглав умчалась к себе в комнату, заперла дверь на ключ и рухнула на кровать, с рыданиями и злостью взбивая кулачками мягкую перину. Слезы текли бесконечным потоком, оттого… Да она и сама бы не ответила сейчас, отчего… Ведь всё правильно, и мечтам её не суждено сбыться. Она не пара благородным господам — всегда знала. Вспорхнула, как мотылёк, на манящий теплым светом огонёк свечи и опалила надежде крылья. Душу. Больно. Страшно. Почти смертельно. Анна села, всё ещё всхлипывая, растерла ладошками дорожки слез на щеках. Владимир… Он всегда для неё был самым родным человеком. С детства, с первого её появления в доме барона Корфа, едва она подняла на него испуганные глаза, а он тут же, не мешкая, решительно шагнул навстречу, чтобы протянуть свою руку и взять её маленькую ладошку в свою. Его внимательный, обеспокоенный, настороженный взгляд она почти всегда чувствовала затылком, а после ловила, оборачиваясь, даже тогда, когда, повзрослев, он вдруг к ней переменился, стал держаться намеренно холодно и высокомерно. Но иногда, случайно с ним столкнувшись, она перехватывала другого Владимира, что пугал её не меньше, чем надменный и язвительно-насмешливый. Тогда в одно мгновение она проваливалась в абсолютно для неё непонятную, утягивающую, манящую неизвестность и во что-то ещё, пока необъяснимое, от чего начинала кружиться голова, сердце прыгать как сумасшедшее, а после пульсировать во всем теле, не желая возвращаться обратно. Будто теплая волна окатывала ее с головы до ног, пока в следующую секунду не смывала другая — холодная, почти ледяная и презрительная. Анна тихо вздохнула. Воспоминания только и остались — кружились в голове, нагоняя тоску и смутную улыбку, растворяясь при свете дня, как рассветная дымка в тумане. Она и сама не заметила, как оказалась в саду. Снова вздохнула — пора возвращаться. Её невесёлые мысли неожиданно оборвались шумом и суетой, что сопутствовали скрипу подкатившей прямо к крыльцу дорожной коляски. Девушка не успела удивиться, задать себе невольно возникший вопрос: "Кто же это мог быть?" Как кучер подобрал повод, укорачивая ход лошадей, а после резко натянул на себя и крикнул осипшим, глухим голосом: — Вещи молодого барина, Владимира Ивановича… Она чуть заметно усмехнулась, по лицу пробежала тень легкой грусти. Ей вспомнилось, как примчался вчера Владимир на взмыленном коне, спрыгивая почти на ходу и бросая подбежавшему конюху поводья, а после стремительно влетел в дом, едва не сбив Анну с ног, столкнувшись с нею в дверях гостиной. Он побледнел, прикусив губу, пряча болезненный стон, и машинально перехватил левой рукой локоть правой. — Вам плохо? — вырвалось у неё вместо приветствия, быстрее, чем она смогла подумать, что, должно быть, её участие ему ни к чему. Правила ли приличия и воспитания пересилили испуг или привычка сердца, что не переставало взволнованно колотиться о нём — разве сейчас важно?… — Добрый день… — пробормотала спохватившись, поднимая на него встревоженные глаза. Их взгляды пересеклись, пробежались мимолетно по лицам друг друга. Владимир лишь сухо кивнул на её испуганное приветствие и тут же развернулся в сторону отцовского кабинета, но ритм шага сбавил, что не укрылось от Анны. Она не сдержалась, обернулась вслед. Отчего-то тогда навернулись слезы, задрожали непролитым за него страхом. Ведь он мог погибнуть на той злосчастной дуэли. Ранен, но так торопился, что плохие вести погнали домой быстрее ветра. Впрочем стоило ли удивляться? Разве Владимир Корф может дать слабину, чтобы позволить себе такую роскошь, как добраться до родного имения в дорожной карете... Слуги подбежали, наигранно кряхтя, чтобы заработать на непосильном труде лишнюю копеечку, ухватились за сундук с обеих сторон, сверху (чего уж, не два же раза ходить!) примостив походный саквояж барина, и потащили по ступенькам крыльца, как вдруг последний соскользнул и звонко шлепнулся на пол. Анна прошла уже вперед внутрь дома и взялась было за ручку двери, что вела в гостиную, но какая-то неведомая ей сила — шестое чувство, заставили обернуться на звук. Падающий саквояж, щелчок раскрытого замка. Она шагнула к рассыпавшимся по полу его вещам и ахнула, спрятав лицо в ладонях. Быстро отняла руки, присела, подобрав юбки, чтобы коснуться пальцами деревянных фигурок, примостившихся аккурат напротив друг друга — двух потускневших и потрескавшихся от времени кавалергардов с лихо поднятыми вверх саблями. Вечные воины, скачущие в бесконечную свою атаку. Те самые... Когда это было? Кажется, тогда ей исполнилось восемь, столько же, сколько было Владимиру, когда они были представлены друг другу.***
Канун Рождества. Сочельник... а, значит, сегодня в отпуск из кадетского корпуса должен приехать молодой барон. Аня с раннего утра пребывала в состоянии радостного детского возбуждения, отвечала дядюшке, Ивану Ивановичу, невпопад, всеми мыслями и чувствами блуждая в нетерпеливом ожидании долгожданной встречи с Владимиром. Раньше обычного напросилась с нянькой на улицу, чтобы успеть первой его увидеть. Послышался слабый звон колокольчика, извещавшего о приближении того, кого все с нетерпением ждали. Звук слегка коснулся уха и почти тотчас исчез, потонул в завывании ветра. Все во дворе замерли — не померещилось ли?! Как вдруг звон усилился, стал яснее, дольше, заиграл веселыми радостными переливами. Аня пристально вглядывалась, боясь ошибиться. Мало ли кто мог завернуть в рождественский сочельник в имение к Корфам… Но едва сани появились в пролете открытых ворот, как сомнения отпали. Не только она, но и все вокруг бросились навстречу молодому барину: крестьянские дворовые мальчишки — ровесники Владимира, неизменные спутники его детских проказ; Варвара, только-только выбежавшая на крыльцо с наскоро накинутым на плечи пуховым платком; и Аня, уже битый час вышагивающая на морозе и категорически отказывающаяся идти в дом только потому, что боялась пропустить тот миг, то радостное мгновение, когда Владимир привычно, не дожидаясь, когда сани важно подкатят и остановятся у дверей родного имения, спрыгивал на ходу и мчался со всех ног по расчищенной ещё с утра узкой короткой дорожке к дому. Аня с разбегу впечатывалась в него, вереща от счастливого радостного восторга; он тут же её подхватывал на руки и кружил до тех пор, пока они оба не заваливались, весело хохоча, в пушистый снег. Следующим после приезда днём устроена была импровизированная баталия со взятием снежной крепости, сооружённой накануне по приказу Иван Ивановича на берегу замерзшей реки. С рождественским визитом к Корфам явилось шумное семейство Долгоруких, и Лиза с Андреем были тоже приглашены, хоть и без особого желания со стороны молодого барона, скорее долг гостеприимства обязывал. Владимир охотнее бы взял в противники крестьянских мальчишек, что были ловчее, хитрее и сильнее, чем близорукий и оттого неуклюжий князь Андрей, а потому и победа над ними была бы без привкуса того, что досталась легко, почти даром. В том, что сия виктория будет одержана, сомнений не было, а судя по тревожным взглядам, что бросал молодой Долгорукий на подозрительно спокойного Корфа, даже у противной стороны. Давно уже никем не обсуждалось и не оспаривалось, что Аня всегда, во всех играх оказывалась с Владимиром в одном лагере — так уж было заведено, с самого начала, с первого её появления, с той самой секунды, когда девочка была всем представлена в качестве его нареченной сестры, а она, едва услышав своё имя, не прячась и никого не стесняясь, просто шагнула вперед и встала с ним рядом, робко коснувшись пальчиками его ладони, которые он тут же крепко перехватил. И дня не прошло, а никто уже этому обстоятельству не удивлялся и не возражал. Вот и сейчас она вместе с Владимиром штурмовала воздвигнутый снежный бастион, с упрямым упорством, хоть и сильно отставая, карабкалась вслед за Корфом по ледяному обрыву. Пальцы замерзли, ладони соскальзывали из-за налипших на рукавички снежных катышков, и девочка уже подумывала, не скинуть ли их, чтоб не мешали. Осталось чуть-чуть… Владимир почти наверху, обернулся, привычно проверяя, всё ли с нею в порядке, ободряюще мягко улыбнулся, зацепившись одной рукой за край ледяной крепости, другую протянул Ане. Ещё пару шагов вверх и можно выдохнуть, схватившись за его ладонь. Она зажмурилась, испугавшись вдруг, что, не удержавшись, может соскользнуть вниз, но не боль страшила её, а то, что этой своей оплошностью подведёт его. Ведь она с ним в одной команде. Победителей. Владимир Корф по-другому не умеет. Девочка помотала головой, словно отгоняя ненужные мысли, и, упрямо прикусив губу, полезла дальше вверх. Кто-то из обороняющихся, Лиза или Андрей Долгорукие, запустили снежком, что с поразительной меткостью приземлился не куда-нибудь, а прямо Ане за шиворот. Она вскрикнула от неожиданности и испуга, пальцы разом, сами по себе разжались, перестав цепляться за снежные выступы, и девочка кубарем скатилась вниз. Коленки заныли — синяков не оберешься! Как и взбучки от Варвары, и недовольного французского ворчания гувернантки, многозначительно разводящей при этом руками в стороны, всем своим видом выражавшей одну и ту же мысль, неоднократно повторяемую при каждом приезде молодого барона: «Je t'avais prévenu mademoiselle!» А после сурово приподнимающей пенсне и неизменным своим менторским тоном в который уже раз за день напоминающей, что благовоспитанной барышне не пристало вести себя так, словно она какой-нибудь cadet absurde. Владимир был уже на самом верху, занес ногу, чтобы перелезть через снежную крепостную стену, кода услышал крик Ани. Он обернулся — в глазах испуг, от того как быстро и страшно она съехала вниз: — Вот чёрт! Ладони его будто сами собой лепили снежки и запускали то в Андрея, то в Лизу. За Аню! Ещё один, чтоб не смели её обижать. Никому не позволено!… И ещё… чтоб никогда больше! Ничего подобного… чтоб даже мысли ...! Пока Владимир вёл безжалостную отвлекающую мстительную баталию, она тем временем успела уже вскарабкаться наверх и встать рядом с ним, деловито дунув на выбившуюся из косы и упавшую на лицо прядь волос. Атака на Долгоруких продолжилась с удвоенной силой, пока княжна Лиза не завизжала, прося пощады. Владимир победно вскинул деревянную шпагу, что была всё это время прикреплена за пояс, и лихо ткнул острием в грудь молодому князю: — Сдавайся! Или нет, лучше дай мне слово, что никогда больше не посмеешь обидеть Аню. Долгорукий от такого напора отступил назад и, поскользнувшись, неуклюже завалился на спину, нелепо раскинув руки в стороны. — Да что на тебя нашло, Владимир! — Андрей раздраженно, с силой оттолкнул упершееся в него импровизированное оружие. — Никто не хотел обижать Анну, это получилось случайно, в запале. — Дай слово! — не унимался Корф, приближаясь снова. — Я жду. Молодой князь скосил глаза на барона, решительный и упрямый вид которого не предвещал ничего хорошего, и тихо буркнул, на всякий случай отползая назад, упираясь на согнутые локти и колени: — Обещаю. Владимир коротко отсалютовал шпагой, одним быстрым движением вскинув клинок на вытянутой руке вперед, потом вверх и снова вперед, резко рассекая пространство — как положено, как учили начинать и заканчивать какой бы то ни было поединок. Даже игрушечный. Долгорукий поднял глаза кверху — лучше бы остались дома, чем вот так вот валяться в снегу и терпеть превосходство Корфа. Андрей даже позволил себе скорчить недовольную рожицу в спину отвернувшемуся Владимиру, который тем временем ворчал на Аню, бурча под нос, что больше не возьмет её с собой, потому что она маленькая неуклюжая девчонка, сам при этом успевая отряхнуть её шубку, попутно осматривая со всех сторон, будто проверяя — цела ли, деловито, по-взрослому, повторяя увиденные когда-то ранее движения пальцев доктора Штерна. Аня не вырывалась, а лишь молча согласно кивала, прекрасно понимая, что это всего лишь слова, на деле же ничего подобного не произойдет — он всегда возьмёт её с собой, в любое приключение. Побежденный князь Андрей поднялся на ноги и исподлобья недовольно поглядывал на Корфа, машинально отряхиваясь. Поражение признавать совсем не хотелось: — А давайте так: кто реку перейдет туда и обратно — того и победа! Владимир прищурился, бросив взгляд в сторону берега, в раздумьях лизнул повисшие ледяные шарики, налипшие на рукавицу, и вдруг выпалил: — Но только мы с тобой! — Вот ещё! — тут же встала рядом с братом Лиза. — Я тоже пойду! — И я! — раскрасневшаяся на морозе Аня шагнула вперед к Корфу. — Нет! — одновременно вскинулись Владимир с Андреем. И если на князя просительные глаза сестры еще имели хоть какое-то воздействие, то барон же напротив, не смотря на юный возраст, был непреклонен, взял Аню за руку и, отведя в сторону, строго-настрого запретил двигаться с места вслед за ним. Сам же, не раздумывая, развернулся и спустился к берегу, смело ступив на запорошенную снегом ледяную гладь реки...***
Аня беспокойно ворочалась всю ночь, не могла заснуть, по-детски переживая и прокручивая в голове одну и ту же мысль, что Владимир сейчас мог думать о ней плохо. Не было для девочки ничего хуже, чем увидеть в его глазах презрение оттого, что посчитал её за предателя. Вылазка Владимира не удалась: не успел он пересечь и треть пути, как с берега напротив на деревянных салазках скатился какой-то мальчишка и, перелетев через сугроб, нырнул прямиком в прорубь, к которой деревенские бабы ходили полоскать чистое белье. Молодой барон, вскрикнув от удивления, обернулся на оставленную свою компанию, махнув им рукой, чтобы оставались на месте, и со всех ног бросился на помощь. Времени на раздумья не было. Он хорошо знал, что река в этом месте слишком бурная, и даже летом купание в ней запрещалось — утопленники не переводились, а уж зимой, когда течение уносило от единственной спасительной полыньи, и подавно! Аня, ни секунды не раздумывая, помчалась следом, мгновенно позабыв о своём недавнем данном ему обещании не трогаться с места. А вдруг будет нужна и её помощь? Какая?! Неважно! Она просто должна быть рядом. Владимиру никак не удавалось схватить рукой барахтающегося мальчишку, как случилась новая беда — подбежавшая Аня, поскользнувшись, не удержалась и упала, прокатившись вперед, ногами коснувшись кромки воды. Владимир судорожно хватил ртом воздух от липкого парализовавшего его страха, мгновенно расползшегося по всему телу, оттого что она могла провалиться в темную ледяную бездну; едва успел схватить её за воротник шубы и оттащить подальше от края проруби. Обернулся на запыхавшихся Андрея с Лизой, что примчались следом. Владимир выхватил из рук Долгорукого ту самую шпагу, которой еще со всем недавно в шутку грозился его проткнуть и которую князь по счастливой случайности или обычной своей рассеянности прихватил с собой, и опустил её в воду, чтобы барахтающийся мальчишка смог за неё ухватиться. И едва тот зацепился обеими ладонями, Корф с силой потянул за рукав его насквозь промокшего тулупа и со всей силы дёрнул на себя. Князь Андрей ухватился за другую руку и... все трое, тяжело хрипло дыша, откатились подальше от кромки тонкого льда. А со стороны дома, с берега уже спешили и гувернантка, и няньки, и крестьяне с баграми… Кряхтя и охая: только отвернулись, а тут такое! Иван Иванович со свойственной ему отеческой строгостью посчитал, что главный виновник происшедшего не кто иной как собственный сын, что должен был по старшинству и по закону гостеприимства быть в ответе за всех, а потому все участники были немедля разведены по разным углам. Долгорукие же и вовсе засобирались домой, не пожелав более оставаться в доме Корфов. Княгиня Марья Алексеевна была при этом как-то поразительно перевозбуждена, бросив на прощание неизменным ядовитым своим тоном: — И почему я и не удивлена, дорогой сосед?! Все дети подтвердили, кто был зачинщик… Аня уснула только под утро, тяжело переживая случившееся, а в особенности то, что она ничего подобного не говорила и не думала. Её не пускали к Владимиру под предлогом какого-то непонятного, странного, ненужного наказания. Только для кого и зачем, а, главное, за что? Когда она открыла глаза, то было уже далеко за полдень — солнечные лучи пробивалось сквозь прикрытые шторы, скользя по кровати и щекоча бодростью нового дня. Она резко села, почти подпрыгнув, спустила ноги, потирая кулачками заспанные покрасневшие глаза. Спустя пять минут уже нетерпеливо ёрзала на стуле, пока нянька неторопливо заплетала ей косу, готовя к выходу, а после быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не сорваться на бег, спустилась вниз в гостиную в надежде поскорее увидеть Владимира. Но его там не оказалось, как впрочем и во всем доме. И уже позже, окончательно отчаявшись, девочка услышала от Варвары, что молодой барон был отправлен дядюшкой, Иван Ивановичем, ещё с раннего утра обратно в корпус, в Петербург, в назидание на будущее, чтобы впредь так опасно озорничать неповадно было. Аня разом потухла. Слезы собрались не пролитыми ещё, застывшими влажными каплями. Она бродила теперь по дому поникшая, ничего уже её больше не радовало, даже праздничный аромат Рождества, что заполнил все комнаты и который она так любила и ждала весь год; словно аура волшебства, ожидания чуда одним мгновением исчезли из-за новостей об отъезде Владимира. И только вечером, вернувшись к себе в комнату, чтобы готовиться уже ко сну, она, бросив заплаканный взгляд на кровать, наткнулась на перевязанную атласной розовой лентой жестяную бонбоньерку. С леденцами. А рядом сложенный вчетверо гербовый листок бумаги, из тех, что хранятся у Ивана Ивановича в бюро на письменном столе. Тут же нетерпеливо, дрожащими пальчиками развернула и прочла:«С Рождеством! Владимир».
Листок задрожал в руках, она у уткнулась в него лицом. Ведь всё не так, неправильно! Он не увидит ее сияющих счастливых глаз, а она… Аня стремглав помчалась обратно в гостиную, где у окна под Рождественской ёлкой она оставила подарок для него, но при беглом взгляде на кучу коробок не нашла свой небольшой сверток. Упала на колени, руками разгребая огромный ворох. Ничего! А значит… Девочка не могла знать, что еще утром, неторопливым шагом прохаживаясь по комнатам перед скорым неизбежным отъездом, прощаясь с домом, Владимир побывал и у ёлки, держа в руке ту самую завернутую в шуршащую бумагу и перевязанную лентой — бонбоньерку с леденцами, купленную им накануне в лавке купцов Елисеевых, что на Невском проспекте. Владимир потратил на подарок для Ани все накопленные с лета деньги, цена была немалой даже для кадета, пусть и небедного дворянского рода. Но, окинув взглядом огромную кучу коробок, он тут же передумал оставлять здесь свой, испугавшись, что тот затеряется, или его вечно рассеянная, витающая в облаках Аня подарка не найдёт, или, ещё хуже — его заберет кто-то другой. Пронырливая бойкая дворовая девочка Полина — уж больно шустра не по годам. Владимир тут же принял другое решение; заглянул к Варваре, что была ему как няня, но не та, чужая, что приглядывала за ним в раннем детстве, а другая — родная (как мама, как отец, как Аня); по которой он скучал, будучи в кадетском корпусе, не меньше, а то и больше; которой разрешал многое в отношении себя: и побраниться за шалости, и полотенцем огладить, а после накормить вкусными пирогами, мягко проводя теплой ладонью по его взъерошенным волосам на затылке. Именно ей, любимой Варваре, он доверял того себя, что был спрятан ото всех остальных после кончины его матери. После той страшной ночи — и часа не прошло, как маменьки не стало, и родился их тайный доверительный союз, когда кухарка — простая крестьянская женщина тихо убаюкивала маленького Володю, вытирая его слёзы своей ласковой ладонью. Они просидели молча, обнявшись, пока он не затих, выплакав все накаты свалившегося горя. Едва он успокоился, перестав судорожно по-детски всхлипывать, она, легко улыбаясь, с мягкими смешинками, собравшимися в уголках глаз, повторяла за ним слова настоящей кадетской клятвы, обещая, что никогда и никому об этом не расскажет. Именно ей, Варваре, Владимир передал подарок для своей Ани, зная, что надежнее человека в доме ему не найти. Сам же он сразу выхватил взглядом тот сверток, что приготовила для него девочка, не понял даже как, будто знал. Едва дом скрылся за поворотом, развернул, тепло улыбнувшись. На колени упали два деревянных солдатика — кавалергарда. Герои прошедшей Отечественной войны, о которой так часто вспоминал отец, и рассказы о которой он так любил слушать. Владимир провел пальцами по всадникам, грустно вздохнул оттого, что отпуск его быстро закончился, не успев начаться, и надежно спрятал фигурки в карман…***
Сердце заколотилось, гневно отбивая беспорядочный ритм, отчего дыхание враз стало тяжелым, больно бьющим рваными толчками в груди. Что это? Зачем он хранит то, что давно уже должен был выбросить?.. Ведь от его показного равнодушия и язвительного холодного тона она сама мгновенно леденела, да так, что слова не шли с языка, замерзая, едва она шевелила губами. Почему тогда?.. Для чего?.. Все прошедшие после юных лет годы он прятал себя, притворялся, чтобы казаться таким... каким никогда не был… Анна развернулась, намереваясь скрыться в своей комнате, и застучала каблучками по ступенькам лестницы, путаясь в подоле платья, схватилась за перила и остановилась, чтобы перевести дух и вздохнуть. Голова закружилась или комната? Владимир ничего не делал просто так, а казалось, что всегда действовал по плану… Кривая усмешка пробежалась по губам — только знать бы ещё, что за план такой… хотя бы ему самому... Вздумал поиграть с ней?! Владимир Иванович, Вы, кажется, хотели посмотреть спектакль? Так Вы приглашены! И друга своего не забудьте! Для вас обоих у меня подарок — места в царской ложе… От неожиданно пришедшей мысли Анна нервно расхохоталась и, крутанувшись на каблуках, медленно осела на верхнюю ступеньку лестницы. Благородные господа! Возвышенные, недосягаемые … ничего этого не было и в помине! И князь, и барон будто разыгрывали между собой какую-то свою пьесу… Нет, к чёрту пьесу! На кону она… Анна. Как вещь, как в карты, как будто держали на неё пари… Она стукнула сжатыми кулачками об пол. Ну что ж! Поиграем, господа!..***
— Иван Иванович, дядюшка! — Анна опустила взгляд, спрятав гнев и обиду, а заодно пытаясь потушить мстительные пляшущие огоньки. Безуспешно… Никак не собирались тлеть. Ухмыльнулась про себя: «Актриса я вправду никудышная…» — Что случилось, дитя моё? — старый барон, раскуривая набитую трубку, обернулся с теплой участливой улыбкой к девушке. — Завтра спектакль… — Анна, не поднимая головы, водила пальчиком по сукну на мраморной столешнице. — Я помню, душа моя, — Иван Иванович выпустил тонкую струйку дыма. — У меня к Вам просьба… — девушка запнулась, словно собираясь с мыслями, — … я предлагаю… заменить пьесу, на ту другую, что мы тоже репетировали. Барон удивленно вскинул брови, но в следующую секунду они сползли вниз, и он утвердительно кивнул, довольно усмехнувшись. Слегка крамольно, но когда его это останавливало. Тогда почему бы и нет?!..