Громкая музыка с треском била по ушам, в глазах рябило от быстро меняющих цвет лучей стробоскопа, люди на танцполе двигались в подобии танца, все по-разному: кто-то просто шатался из стороны в сторону, кто-то двигался рвано, а кто-то настолько несуразно плавно, что становилось даже немного смешно. Ночь с пятницы на субботу, и в клубе, ожидаемо, многолюдно. За барной стойкой мужчина в чёрной рубашке с красным галстуком готовил коктейль мальчишке, что мило ему улыбался и которому на вид было едва ли восемнадцать. В зеленоватом свете его черты лица смягчались и казалось, что парню нет и пятнадцати. На мягких полукруглых диванах, стоящих недалеко от барной стойки, целовалась пара, и девушка, в коротком лазурном платье сидела на бёдрах мужчины, чьи широкие ладони притягивали её ближе к себе, наваливаясь на спинку, что была сделана из тонких цепочек, которые сверху крепились за металлическую, крашенную под серебро, трубу. Если сравнивать с теми клубами, в которых раньше бывал Арсений — этот был по-настоящему хорош. По крайней мере там было не противно находиться, и все люди, что шатались рядом не вызывали отвращения. В глубине помещения были установлены несколько пилонов на круглых, подсвеченных белым светом, подиумах по сторонам от главной сцены, где обычно и проходили лучшие шоу. Когда клуб только открывался, около дверей выстраивались большие очереди, а билеты на специальные вечера раскупались за пять минут после начала продаж. В рекламе обещали разнообразную барную карту и Арсений, сказав об этом другу, первым двинулся к стойке, виляя бёдрами и лучезарно улыбаясь, ощущая на себе взгляды. Ему всегда нравилось быть в центре внимания, чувствовать, что на него смотрят с восхищением и восторгом. Когда он был подростком, привлекал к себе внимание как мог и бросался из крайности в крайность, если предыдущий способ совершенно переставал работать. Так за одну четверть он стал отличником, выступал с проектами на городе и едва не вылетел за сорванные уроки. Он всегда рвался на сцену, устраивал родителям странные перфомансы и мечтал поступить в театральный, но оставил эту идею после того, как прочитал «Этику» Станиславского, в которой он говорил: «любите искусство в себе, а не себя в искусстве», потому что у него было всё с точностью наоборот. И проходя вглубь помещения он чувствовал горячие взгляды, что скользили по телу, и с удовольствием их принимал. Арсений хмыкнул, приоткрывая клыки и манерно уселся на высокий барный стул, попросив у бармена карту. Покачивая головой в такт музыки, мужчина вчитывался в названия и составы коктейлей, остановив выбор на белом роме с лимонным соком и льдом. Приняв заказ, бармен кивнул головой и ушёл к разнообразным бутылкам с алкоголем. К Арсению подошли Ева и Серёжа, присаживаясь на соседние места, громко о чём-то переговариваясь, наклоняясь друг к другу, чтобы было хоть что-нибудь слышно. Поблагодарив бармена, он повернулся к друзьям, что всё ещё были увлечены друг другом, сделал пару глотков и пихнул в плечо Матвиенко, сказав, что идёт на танцпол.
Пританцовывая, он протискивался сквозь прижимавшуюся друг к другу толпу к центру, разглядывая лица, тела, одежду и улавливая переглядки и улыбки. Под яркими лучами черты лиц менялись и люди приобретали новый облик. В какой-то период Арсений был уверен, что все те, кто проводит ни одну ночь подряд по клубам — живущие без какой-либо цели, те, кому полностью плевать на своё будущее, которого может и не быть, пока в момент не обнаружил себя, сверлящим потерянным взглядом дубовое покрытие барной стойки, заливающим в себя стопку за стопкой, а люди вокруг менялись, шумели, кто-то пытался его разговорить, заглядывал в лицо. Тогда ему действительно было совершенно неинтересно куда его заведёт жизнь и что с ним будет на следующий день.
Двигаясь в ритм, прикрыв глаза он снова чувствовал неоправданную, какую-то странную, но до боли приятную свободу, подпевая слова дурацкой песни вместе с толпой. Что-то подобное в последний раз он ощущал несколько лет назад, когда познакомился с Кирой на какой-то студенческой тусовке, а потом только с ней чувствовал невесомость и простое счастье. Но если свобода напоминала о той девушке, то Арсений был бы готов всю жизнь просидеть на цепи, прикованным к батарее.
Заглядывая в глаза тем, кто танцевал рядом, он засматривался как сказочно бликует фиолетовый свет в зелёной радужке девушки, что пританцовывая подходила ближе к нему. У неё были светлые волосы, что аккуратными локонами спускались по плечам чуть ниже груди, на бронзовой шее блестела многослойная золотая цепочка, в которой две первые тонкие плотно прилегали к коже, следующие две были из звений крупнее, а последняя, самая крупная, свободно скользила по острым ключицам. Девушка плавным движением опустила изящную кисть на плечо мужчины, проведя острыми ногтями к локтю и подцепила его ладонь длинными пальцами в тонких кольцах. Арсений прикусил губу, слегка улыбаясь и повёл головой из стороны в сторону, поцеловав костяшки, удалился к бару. Попробовав утащить с собой танцевать друзей, что всё ещё обсуждали грядущую поездку, потягивая первый коктейль, он бросил эту идею, уселся на прежнее место и опрокинул в себя остатки рома, сразу же повторив заказ. Под тяжёлым грохотом музыки, оглушительными раскатами басов мысли в голове утихали, и к своему удивлению, Арсений обнаружил, что ему страшно спокойно. Наверное так, как было у Маяковского, а желание провалиться в алкогольное беспамятство поглощала с головой.
Попов покручивал в пальцах стакан, вспоминая девушку, которая подарила ему огромные белые крылья, вдохнула свежий воздух в лёгкие и вытащила из жуткого, тягучего сна, в котором он жил до встречи с ней. В голову крепко ударил не только ром, но и болезненные, самые яркие воспоминания. Он прекрасно понимал, что может бесконечно врать Серёже, маме, близким знакомым о том, что оставил Киру в прошлом, но знал, что врать себе — абсолютно бесполезно. Всего полтора года назад он буквально ей дышал, был рад просыпаться с ней каждое утро, мягко поглаживая по русым, мелированным волосам и теряться в тёмно-карих глазах, в которых зрачок почти полностью сливался с радужкой и это кружило ему голову. Он до боли любил её широкие черты лица, татуировку на левой руке в виде веточки, что начиналась чуть ниже середины предплечья и обвивала руку вокруг, уходя на большой палец, и оставлял невесомые поцелуи на каждом крохотном лепесточке. Арсений заваливал её цветами, подарками, и делал всё, чтобы ей было комфортно: если она просила личного пространства — второй раз повторять никогда не приходилось, он всегда уважал и прислушивался к её мнению. В их отношениях, казалось, была абсолютная любовь в самом чистом её проявлении, но он всё-таки никак не мог понять что и в какой момент сделал не так. Она ушла, оставив после себя совершенную пустоту. Забрала со съёмной квартиры вещи, последний, свежий букет, кисти, краски и холсты, которые она купила только пару дней назад, загоревшись желанием писать картины и крепко обнимала мужчину за шею, целуя в небритые щёки. Забрала с балкона тонкий Winston, сняла гирлянду, что светила тёплым, жёлтым светом и висела на стене над пышными лиственными цветами и забрала с высокой, изящной подставки нежно-голубую орхидею с розовыми прожилками. В тот вечер Арсений вернулся с работы в особенно хорошем настроении, принёс её любимый торт и гелиевые прозрачные шары в виде кошачьей мордочки с конфетти, потому что больше всего на свете хотел увидеть счастливый блеск в её глазах и услышать заливистый, радостный хохот, но вместо привычного тепла, его обняла оглушающая тишина, поправив на виске волос и она объяснила всё и сразу. За пару дней он освободил квартиру полностью и уехал к маме. Всю ночь он просидел перед ней, обнимая её колени, проронив несколько слёз, тяжело всхлипывая. Это была последняя их встреча, потому что наутро он уехал в аэропорт и купил билет на ближайший рейс.
— Эй, Арс, — крикнул Серёжа ему на ухо и ощутимо стукнул ладонью по лопаткам, потому что несколько минут до этого пытался безуспешно выдернуть его из мыслей. Попов поднял на него немного остекленевший взгляд и пьяно улыбнулся, подставив ладонь под щёку и приподнял одну бровь.
— Чего тебе? — кивнул он другу и, подозвав бармена, заказал коктейль с виски на его вкус, потому что уже почти плевать что пить, ведь создавалось впечатление, что ещё пара стаканов даже яблочного сока — и плясать на барной стойке будет незазорно.
— Не смотри так в доску! Ты меня пугаешь, Арс, — немного настороженно говорил, поглядывая на поставленный перед другом толстостенный стакан.
— Серж, я скоро на ней танцевать буду, — засмеялся Попов, опустив широкую ладонь на шею Матвиенко. Глядя на дубового цвета жидкость, он ещё раз прикинул хочет ли напиться и сделал несколько больших глотков, поморщившись. — Пойду обратно, может быть уедем домой вчетвером, — он подмигнул другу и немного пошатываясь и пританцовывая растворился в людях и ярких лучах.
Чтобы напиться Арсению много не надо было, особенно после долгого перерыва, и выйдя танцевать, он был готов совершить любую сумасшедшую идею, которая могла возникнуть в тёмной, вихрастой голове. Поставив левую руку на тазовую косточку, он пытался найти себе более удачное место на танцполе, но заметил девушку, что к нему подходила, и уверенно направился в её сторону. Повернувшись в танце, она столкнулась с ним, упершись ладонями в крепкую грудь и пьяно улыбнулась, поднимая взгляд. Движением пальца она попросила его немного нагнуться к ней и ласково прошептала: «передумал?», немного задевая полными губами ушную раковину, вызывая мурашки по позвоночнику. Девушка поднялась пальцами к шее, заводя их в жёсткий короткий волос на загривке, притянула его ближе к себе и вовлекла в глубокий поцелуй. Арсений бы оттолкнул её и покривил бы носом, но мягкий ванильный привкус алкоголя на её губах, почему-то его останавливал и только больше завлекал. Девушка ощутимо прикусывала нижнюю губу, прижимаясь ещё ближе, шаря по спине тонкими ладонями. Отстранившись, она провела большим пальцем по очертанию губ и тихо, самодовольно усмехнулась, глядя на немного растерянного мужчину. Она подцепила его пальцы и повела в сторону vip-комнат. Проходя мимо барной стойки, мужчина зацепил плечо друга и весело улыбнулся, поднимая большой палец. Серёжа обернулся через плечо, глянул на Арсения и прикрыл глаза ладонью и нервно хмыкнул: «понеслась».
— Ты чего? — обратила внимание на этот тихий жест Ева.
— Да вон… Сенька в отрыв ушёл, — ухмыльнулся мужчина, поднимая стакан с виски.
— Серёж, — она опустила руку на его предплечье, мягко поглаживая. — может быть выйдем на улицу, на свежий воздух? — девушка поднялась с места, не дожидаясь ответа от Серёжи, зная, что он точной пойдёт за ней.
Дождь к тому времени прекратился, тучи понемногу расходились, и на небе едва заметно проглядывались звёзды. После громкой музыки голова была тяжёлой и в ушах немного звенело. Ева глубоко вздохнула и вздрогнула от уличной прохлады после дождя. Костюм красного цвета с чёрными манжетами и лампасами на брюках с горем пополам защищал ноги от ветра, но чёрный кроп-топ и лёгкий пиджак никак не грели. Когда к ней подошёл Серёжа, она немного приобняла его, пытаясь укрыться от ветра и длинный ярко-рыжий локон лёг на её плечо. Мужчина всё ещё до конца не понимал зачем они покинули тёплое помещение, но посчитал, что раз Ева попросила выйти — значит так будет лучше.
— Ты, вроде, что-то хотела узнать? –вкрадчиво начал он, оглаживая её плечи и наслаждаясь нетипичной для центра тишиной.
— Да. Серёж, ты же говорил, что Арсений сейчас переживает не лучшее время и не собирается ни с кем знакомиться, а он там … с той девушкой, — она замялась, опустив взгляд. Девушка чувствовала себя жутко неловко, интересуясь не касающейся её личной жизнь Попова.
— Расслабься, — он понимающе кивнул, — с ним такое бывает. Ему сейчас слишком больно, он пытается как-нибудь эту боль заглушить и сейчас, видимо, начинает даже кайфовать, — он пожал плечами и, улыбнувшись, развернулся к ней лицом, поправив выбившийся локон за ухо. — Не переживай за него. Я уверен, что Арсений скоро будет очень счастлив, — девушка подняла на него взгляд, а Сергей оставил мягкий коснулся губами её лба.
Сергею Ева нравилась очень. Они познакомились в день города, когда с Арсением прогуливались по Набережной, на которой проходил праздник, а девушка сидела на крайней лавке, читая книгу и выглядела ужасно одиноко, и едва ли не плакала. Тогда Матвиенко попросил друга остаться на месте и приглядеть за ней, а сам умотал в неизвестном направлении, вернувшись через десять минут с огромной охапкой цветов, сорванных с клумб. Попов залился звонким хохотом, поразившись немного наивным, но достаточно милым поступком друга и, подбодрив его, подпихнул к девушке, которая бросала на них растерянные взгляды. Убедившись, что диалог завязался и девушка широко улыбалась, принимая букет, Арсений решил ещё немного прогуляться по городу и, купив бутылку красного полусладкого, вернуться домой. Уже под утро он убедился, что абсолютно не ошибся, оставляя их наедине, потому что к пяти часам Серёжа вернулся до безумия счастливым и принялся рассказывать о девушке, что оказалась чудесной. Он долго не отлипал от Попова, спрашивая знает ли он такого-то писателя или смотрел ли такой-то фильм, и только к обеду угомонился и оба мужчины разошлись спать после долгой ночи. Арсений был почти уверен в том, что они не будут общаться больше двух месяцев, особенно, если постоянно будут на расстоянии, но, к огромному удивлению и счастью, ошибался.
Около самого входа в сидячий сектор vip-комнаты, светловолосая девушка вновь притянула его к себе, вновь глубоко целуя.
— Ты кое-кому очень сильно понравился, котик, — прошептала она в самые губы и открыла чёрную зеркальную дверь.
Арсений бы удивился словам девушки, но только широко улыбнулся, аккуратно качнул головой в сторону, проходя в комнату следом за девушкой, имя которой всё ещё не знал, да и знать-то не хотел. Он был почти уверен, что оставил в прошлом свой интерес к случайным связям, но иногда соблазн становился выше его самого.
Дизайн этих комнат значительно отличался от общего помещения и вместо футуристических образов и тонких цепей, перед его глазами были серо-синие стены, что холодным светом освещали бра, несколько пустых позолоченных рам и длинный угловой диван, на котором развязно сидели парни, передавая друг другу кальянную трубку.
Если быть до конца честным, то Арсений даже немного растерялся, абсолютно не понимая почему девушка привела его именно сюда и кому он мог здесь понравиться. Ну это ладно, понравиться он мог кому угодно, но никаких дел с этими парнями иметь точно не хотел, ощущая, что кончится вся эта история совсем не радужно и весело.
Мужчина хотел развернуться и выйти, забрать друзей и умотать из клуба куда подальше, но в тот момент двое человек поднялись с дивана и вышли, подцепив за руку девушку, что привела его в эту комнату. Он остался наедине с молодым парнем, русым и с такой улыбкой … почти знакомой, что ли. Он поманил его к себе и Арсений, сам того не ожидая, как зачарованный пошёл к нему и сел на предложенное место рядом. Парень был одет в майку-сетку с металлическими кольцами в районе сосков, что почти ничего не прикрывала и плотно прилегающие к телу узкие красные джинсы. Мужчина никогда не приветствовал такую одежду и вряд ли бы сам подошёл к нему, но в тот момент лишь понимающие и недвусмысленно улыбался, смекнув к чему идёт дело. Юноша голодным взглядом бегал по крепкому телу, очерчивая глазами заметные мышцы на руках и прошёл пальцами сначала по мягкой обивке дивана, дошёл до бедра мужчины и слегка надавил на него подушечкой указательного пальца, невесомо скользнув к острой коленке, тут же поднимаясь выше, задевая пах. Мужчина дышал почти через раз, внимательно наблюдая за, по-девичьи, тонкой рукой, что скользила по его телу и не заметил, как лицо парня оказалось в жалких сантиметрах от его собственного, а когда прохладная ладонь коснулась его шеи, подцепив подбородок, подался вперёд, соединяя губы в жадном, почти животном поцелуе. Юноша одним махом уселся на подкаченные ноги Арсения и глубоко прогибался в спине, ближе прижимаясь к его груди. Губами он оставлял влажные дорожки на скулах и едва прикусив мочку зубами, попросил его не стесняться и положил его ладонь на свои ягодицы, подавшись назад. Он спускался по шее, оставляя лёгкие поцелуи и начал расстёгивать мелкие пуговицы на рубашке, стягивая её назад, оголяя плечи, усыпанные родинками и широко облизывал изгиб острых ключиц. Мужчина запустил ладони под майку, вытащив её из штанов, невесомо проходился короткими ногтями, вызывая мурашки, что приятно пробегали по позвонкам. Он подкидывал бёдра, проезжаясь по паху сидящего сверху парня, чувствуя его возбуждение и сильнее впился в кожу под подбородком, обведя языком кадык. Парень громко простонал, чуть отстранившись, быстро пробежался глазами по его лицу и вновь хищно впился в губы, заваливая Арсения на диван, плотоядно ухмыляясь. Раскинув полы рубашки, юноша влажными поцелуями спускался по торсу, иногда прикусывая, спустившись к плотно затянутому ремню и подцепил бляшку в попытке её расстегнуть, а мужчина быстрым движением притянул его за плечи к себе, вовлекая в очередной поцелуй, в животной манере кусая губы. Но ничему большему случиться было не суждено, потому что их ужасно нетактично прервали, вломившись в дверь. В проёме появился мужчина с кудрявой шапкой и бритыми висками, на вид немного крепче Попова и примерно его же возраста, у которого только пена со рта не шла — до того он агрессивно выглядел. Парни на диване моментом отскочили друг от друга, Арсений трясущимися пальцами принялся застёгивать пуговицы, а парень пятился к стене, не прекращая обворожительно улыбаться, но быстрым взглядом смерив человека, что всё ещё стоял в дверях, вальяжно подошёл к Попову и оставил тягучий поцелуй на его губах. Мужчина широкими шагами мигом оказался около преподавателя и крепко прижал его к стене, схватив за грудки. Оценивающим прищуром он прошёлся по лицу, задержав взгляд на слегка кровоточащей губе и медленно потянул его на себя, пока Арсений, абсолютно обескураженный сложившейся ситуацией, неподвижно смотрел то в глаза напротив, то на юношу, что, притихши, наблюдал за происходящем.
— Молись, чтобы ушёл отсюда живым, — прорычал мужчина на ухо, сильно тряхнув Попова так, что он болезненно приложился затылком о стену. Последний, приложив все силы, что нашёл в себе, попытался его оттолкнуть и у него даже получилось, но не так, как хотелось бы, и в следующую секунду, когда он почти проскользнул под рукой, получил сильную затрещину и его вновь развернули лицом, а следующий удар пришёлся на скулу. Парень, ужаснувшись, испуганно вскрикнул и потребовал прекратить, а он, к общему удивлению, ослабил хватку, но не отпустил совсем и Арсений, едва успев, ударил под дых и ринулся к двери, услышав неголословные угрозы в след, потому что мужчина, быстро придя в себя, кинулся за ним.
Пробегая сквозь танцующую толпу, он аккуратно, насколько это было возможно, распихивал людей, что путались под ногами и пытался взглядом выцепить друзей, но около барной стойки их не оказалось, а бегать по танцполу, очевидно, ужасная затея. Люди на него оборачивались и возмущались, но, когда мимо с криками проносился мужчина, на их лицах застывало лишь переживание и недоумение. Кто-то из толпы, крадучись и опасливо пошёл за ними, надеясь на зрелищную драку, но все ожидания рухнули, как только Попов чудом успел проскочить мимо охраны, а те остановили разъярённого мужчину, что рвался дальше и продолжал кричать.
Арсений, выскочив из клуба, охнул от неожиданно резкой прохлады и пробежав ещё несколько метров, зацепился взглядом за красный пиджак Евы, подскочил к ней, быстро схватил стоящего рядом Серёжу за плечи, легонько тряхнул и крикнул «Надо валить», бросился до ближайшей подворотни, завернул туда и, упершись ладонями в колени, пытался отдышаться. Через несколько секунд около него остановились ничего не понимающие друзья, которые возмущённо и опасливо оглядывали запаханного мужчину, что широко и довольно улыбался, оголив зубы.
— Арс, какого хера? — воскликнул Матвиенко, заглянув другу в лицо. Серёжа особо удивлён и не был, потому что, зная его далеко не первый год, ему не впервые пришлось убегать вслед за удирающим от людей, что горели желанием надрать задницу, Поповым. — Я же тебя блять просил «не натвори херни» … — он напряжённо потёр ладонью лоб. — Какую херню ты натворил? — немного помолчав, закатил глаза мужчина, складывая руки на груди. А Арсений только громче разразился смехом, облокачиваясь на холодную стену.
— Ух, Серёг, ну как тебе сказать, — непринуждённо пожал плечами он и развёл руками. — Я чуть не трахнул какого-то пацана, а его, — он запнулся и слегка нахмурился, — или не его, я так нихуя и не понял… Мужик, короче, чуть не отпиздил меня и прогнал по всему клубу, — говорил он абсолютно будничным тоном, улыбаясь во весь рот.
— Да ёп твою мать, Попов! — Матвиенко отвесил подзатыльник другу, лишь больше распаляя хохот, и Ева, наблюдая за происходящим, не сдержалась и тоже прыснула со смеха. Серёжа, обернувшись через плечо, одарил её неодобрительным взглядом, но тут же лучезарно улыбнулся, подхватывая общее веселье.
Простояв на улице около пятнадцати минут, Арсений выкурил пару сигарет и попросил друга сходить обратно в клуб за их ветровками и лёгким плащом девушки, потому что у самого желания возвращаться, по крайней мере в тот вечер, не было никакого. Пока Серёжа уходил, он перекинулся парой слов с Евой, и она показалась мужчине действительно очень милой.
Мужчина прошёлся недалеко вдоль по улице, задрав голову к небу и мечтательно улыбался, разглядывая неожиданно яркие звёзды. Ещё с подросткового возраста он хотел научиться разбираться в астрономии, уметь находить созвездия и даже на какой-то из дней рождений выпросил у отца телескоп. Когда ему было скучно и грустно, он, совсем мальчишкой, часами просиживал на стуле около подоконника, вглядываясь в окуляр. Но, к сожалению, перегорел так же быстро, как и загорелся этой идеей. Его окликнул Сергей и Арсений вернулся к ним. Матвиенко предложил уехать домой, девушка пожала плечами, а Попов возмущённо затараторил, отговаривая их. В верхней одежде действительно было не холодно, да и тучи возвращаться на небо, вроде не собирались, поэтому он предложил просто погулять по центру, чего-нибудь съесть и, может быть, к утру уже вернуться и друзья, выслушав его предложение, охотно согласились.
***
Антон безо всякого энтузиазма плёлся по центральной улице, глядя под ноги и едва подрагивая от прохладного ветра. К тому моменту дождь как двадцать минут прекратился, а ветровка почти просохла пока он отсиживался в беседке. На часах была почти половина пятого утра, что означало, что через час с лишним будет рассвет. Рассвет. Точно. Шастун иногда мог не спать всю ночь, занимаясь абсолютно ничем, лишь для того, чтобы выкурить сигарету в бледно-розовых лучах восходящего солнца. С балкона родительской квартиры открывался до боли красивый вид на небольшой скверик и верхушки деревьев заливались сказочным светом, что безнадёжно приковывал к себе взгляды красных от усталости и бессонных ночей, глаз.
В тяжёлой голове было совершенно пусто. Может быть, потому что не осталось сил даже думать. А может быть из-за музыки в наушниках, что играла, казалось, по сотому кругу. И так было лучше, чем если бы он остался наедине с ворохом надоедливых, бесполезных мыслей и они захлестнули и без того воспалённое сознание. В тот момент он и не хотел задумываться о том, куда и зачем он идёт, но хотел верить в то, что ноги приведут его туда, где ему будет комфортно. И, желательно, чтоб там не было собак.
Иногда его посещали мысли о том, что он перегорел. Нет, даже выгорел до самого стержня, но и тот обуглился и с треском развалился. Он как будто очень сильно однажды устал и вынужден тащить на себе усталость, надевая её на себя каждое утро, как самый лучший костюм. В прошлом году на новогодние каникулы он остался совсем один, потому что мама с Тихоном уехали в другой город к бабушке, чтобы ей было легче справиться с накопившемся стрессом, а Поперечный умотал с родителями в Сочи на горнолыжный курорт, откуда обещал привезти магнитик, а привёз, тайком от отца, пару бутылок местного вина и красивый браслет из крупный круглых чёрных камней. И в ту зиму Антон впервые испытал на себе страх остаться в полнейшем одиночестве. В квартире две недели стояла гробовая тишина, парень не включал даже телевизор для фонового шума, и только изредка, когда становилось невыносимо, подключал музыкальный центр, но не громко, как привык сам парень и соседи вместе с ним, а тихо, так, что слова и мелодия едва доходили до слуха. Пару раз ему звонил Данила и они каждый раз говорили едва ли не по три часа, болтая ни о чём, а в середине каникул ему написал Арсений Сергеевич. В сообщении он поздравлял мальчишку с наступившим Новым годом и извинялся, что так поздно. В тот вечер парень несколько раз перечитал сообщение и просидел с глупой улыбкой до кромешной темноты, пока не уложился спать, в последний раз пробежавшись глазами по таким простым, но тёплым словам. Шастун помнил каждое одинокое утро и с содроганием сердца, мыслями иногда возвращался в то время. Но страх окутывал сильнее, потому что он совершенно точно понимал, что вновь утопает в том же ужасном состоянии, несмотря на то, что людей вокруг более, чем достаточно. Такое ощущение, словно бы в жизни не хватает чего-то знакомого, близкого.
А может быть так будет всегда и ему стоило бы давно свыкнуться с пустотой и леденящим холодом внутри. Холод. За это слово он зацепился и попытался вспомнить, когда он в последний раз чувствовал настоящее тепло. Такое пленяющее, спокойное, и мягкое, как самый тёплый осенний плед, что лежит в шкафу до конца августа. Такое…живое, человеческое. Ему бы человеческого тепла. Такого, чтобы долго обниматься в кровати, переплетать пальцы и целовать костяшки, вместе греться под солнечными лучами и гулять всю ночь, не обращая внимания на прохладу. Заботы. Ласки. Но Антон только лишь машет головой, отгоняя от себя подобные мысли, не позволяя себе даже думать о таком. Не достоин такого отношения. Никогда не был. Не привык к такому отношению. Никогда не было тепла.
«Антон Шастун — очень эмоциональный, открытый, добрый мальчик» — так о нём всегда отзывались сначала воспитатели в детском садике, а после учителя вплоть до десятого класса. И психолог, к которой он зашёл однажды за характеристикой, была очень рада немного с ним пообщаться. В общем — солнечный мальчишка. Но есть в нём что-то невозможно глубокое, что-то опасно агрессивное и до боли жгучее. Что-то, чего он ни за что не показал бы прилюдно. Что-то, что и есть — он. Шастун никогда не видел в себе особой внутренней силы, да и твёрдым характером не обладал. Если не брать в учёт уход отца и небольшие проблемы дома, то создавалось прекрасная картина, в которой он живёт совершенно беспечно и радостно.
— И бесцельно, — мысленно он добавляет небольшую оговорку. Да, чертовски верно подмечено. Абсолютно бесцельно и потеряно.
Чего бы он хотел в тот момент больше всего? Уснуть. Уснуть под тёплым одеялом и проспать сутки, а может и больше, и чтобы голова потом не болела. И обнял бы кто-нибудь во сне, чтобы кошмары не тревожили.
Слишком пусто внутри, непривычно пусто. Так, что он всем телом вздрагивает. Антон понимал, что с восходом солнца будет до боли красивый рассвет, небо окрасится в кисельно-малиновый цвет, и, может быть, всё станет проще. Во всём виновата ночь. Ночью всё совсем по-другому. Словно бы ночью с лиц падают маски и всё чувствуется в несколько раз острее. Словно бы ночью всё настоящее.
Антон поднял глаза и внимание привлекла к себе давно знакомая вывеска «Алые Паруса» и уголки губ тронула осторожная улыбка. Парень сделал шаг в ворота и глубоко вздохнул, осмотревшись, повернувшись вокруг себя. Парк навевал чувство светлой ностальгии и доброй меланхолии, окутывая терпким запахом хвои. Было бы рядом море — он бы так и сошёл с ума, теряясь от переполняющих чувств и задохнулся в ароматах, напоследок широко улыбнувшись. Но к счастью, или к сожалению, тут уж как посмотреть, на конце парка был небольшой пляж на берегу реки. Он шёл по главной тропинке, оглядываясь по сторонам, разглядывая старенькие советские скульптуры и не переставал улыбаться.
Так вышло, что впервые он побывал в этом парке только к четырнадцати годам. Почти в самом конце августа проводилось какое-то городское мероприятие и ансамбль его подруги танцевал завершающий номер, который, по её словам он был обязан увидеть. Но так и не смог, потому что в тот вечер во всём районе отключили электричество, прожекторы над сценой погасли и было принято решение сворачиваться. Кристина едва ли огорчилась такому повороту событий, а Антон — и того больше — был рад появившейся возможности прогуляться по новому месту. Переодевшись в импровизированной палатке, девочка вышла к ограждению, около которого он её ждал и несмотря на кромешную темноту, они ходили порядком пары часов, пока не набрели на берег со скамейками, что был абсолютно пуст. Переглянувшись, они без слов пошли к одной лавке, что стояла в самом конце и сели на спинку, позже посмеявшись с этого, мол, одна клетка мозга на двоих. Юноша громко и долго ей рассказывал о том, как круто провёл выходные у бабушки в деревне, но она его заткнула, прижав ладошку к розовым губам и повернув голову к реке. По ней медленно и тягуче шёл небольшой катер, украшенный гирляндой с ламповым светом, что была единственным освещением на всю округу, потому что даже звёзды и луна оставались за тучами. Антон аккуратно убрал тонкую девичью ладошку от лица и смотрел на небольшое судно с открытым ртом, полностью захваченный моментом, потому что зрелище было действительно зачаровывающем.
Выйдя к берегу, он замедлил шаг, вспоминая каждое мгновение того вечера и мысленно молился, чтобы та самая скамейка была не сильно разъёбана. Или, на худой конец, хотя бы свободна. Ветер около реки был ощутимо прохладным, но так только лучше — помогал прийти в себя и вернуться в реальность. Прежде, чем пойти в сторону лавок, Шастун подошёл к реке и сел на корточки, протягивая вперёд ладонь. Вода мягко окутала пальцы, позже захлестнув прохладной волной до самого запястья. Небо понемногу начинало светлеть и из совсем чёрного становилось тёмно-синим, едва тёплым и некоторые только появившиеся звёзды, тут же меркли, словно бы угасая. Вглядываясь в тонкую линию горизонта, где река впадала в небо, Антон зачем-то, сам не понимал почему, вспомнил Арсения Сергеевича и его строгий холодный взгляд льдисто-голубых глаз и то, как солнечно он заулыбался, принимая шоколадку из его рук. Мальчишку необъяснимым образом тянуло к преподавателю, и он часто размышлял об этом теми долгими ночами, когда сон не шёл совсем. Когда он только начал замечать за собой мысли о мужчине, то оправдывал эту тягу эрудированностью и разносторонностью педагога, а был бы он немного младше — они могли бы стать хорошими друзьями. Позже его оправданием был возраст мужчины и огромный опыт в жизни, который читался в глазах. Может быть его тянуло к нему, потому что был лишён отцовского внимания и заботы, а Арсений Сергеевич был постоянно рядом последний год и во многом ему помогал. Но на самом деле вот это не сложное «был рядом» и стало отправной точкой. Он был рядом. Рядом, но недостаточно. Близко, но хотелось ближе. И в оправданиях больше не осталось ни малейшего смысла, потому что всё стало очевидно. Как бы он не пытался себя обманывать, с каждым разом это выглядело всё глупее и глупее. Иллюзии разрушились, как только Антон начал замечать родинки на лице, по-особенному красивый кончик носа и смущённо улыбаться, глядя на немного запаханного мужчину, что, зайдя в класс мгновенно приводил себя в порядок, всматриваться в красивое лицо и замечать малейшее изменение в эмоциях, разглядывать неглубокие морщинки около глаз. А глаза у преподавателя, по скромному мнению парня, до ужаса красивые. Невозможно голубые, словно снег в тени деревьев или лёд зимнего Байкала. Антон был совершенно уверен, что таких и во всей Вселенной больше не найти. В ту ночь, когда мысли сошлись на одном, парень тяжело вздохнул, перевернувшись лицом в подушку, в очередной раз вспоминая преподавателя. «Такого просто не может быть. Боже, какая глупость! Влюбиться в учителя, да ещё и в мужчину… невозможная глупость» — говорил он себе каждый раз, задумываясь о своих чувствах. К слову, Антон никогда не стремился им доверять, больше прислушиваясь к голосу разума, за редким исключением. А в последнее время, когда всё стало ещё сложнее и от него требовалась далеко не сентиментальность, поэтому он буквально душил яркие эмоции и прятал их так глубоко, что вскоре едва ли помнил, как это, по-настоящему чувствовать. Единственное, что он чувствовал крайне остро — желание быть ближе к Арсению… он так хотел быть ближе, ужасно хотел.
Пляж, вместе с лавочками, к огромной радости Антона был свободен и по самой кромке воды он направился к той самой скамейке. Усевшись, он снял наушники, вслушиваясь в такую мелодичную тишину и достал телефон из кармана. Несколько часов назад ему звонил Поперечный, а после была целая куча сообщений от него. Шастун, почувствовал, как вина неприятной иглой кольнула под сердце и написал ему, что всё отлично и он может не волноваться. Только парень расслабился и прикрыл тяжёлые веки, осоловело улыбнулся, в кустах, недалеко от пляжа, раздался шорох и глухой скулёж. Он напрягся всем телом и на секунду задержал дыхание, аккуратно повернулся через плечо, сведя брови к переносице и увидел торчащий из кустов чёрный хвост. И он точно принадлежал не кошке. Тихо выдохнув он вернулся взглядом к реке, стараясь лишний раз не шевелиться. Пёс вышел из кустов и играючи залаял на почти голые ветки, а потом ушёл к реке, проскочив мимо парня, не обратив на него никакого внимания. Чёрная шерсть, поблёскивая, переливалась в первых лучах солнца. Пока пёс пил речную воду, забрызгивая морду, Антон с опаской наблюдал за ним и прикидывал пути отступления. Животное, утолив жажду, повернул голову к замершему парню и склонился на бок, вывалив язык. Пёс вкрадчиво пошёл к нему, вовсе не вёл себя агрессивно, а даже наоборот — выглядел достаточно дружелюбно. Парень немного расслабился, и животное подошло к нему в плотную и ткнулось носом в колено, после подняв морду вверх. Шастун ласково провёл кончиками пальцев по гладкой шерсти, смелея с каждым движением, вскоре весело улыбаясь и гладя пса ладонью по спине и груди, а животное передними лапами запрыгнуло на лавку, ластясь к парню. Когда пёс успокоился и слегка устал, запрыгнул на скамейку полностью, лёг и положил морду на бедро парня, нежась под мягкими движениями ладони.
Глядя в нежно-розовое небо, Шастун достал сигарету из почти пустой пачки и чиркнув зажигалкой, прикурил, вдыхая сизый дым. Сделав затяжку, он покрутил сигарету в пальцах, немного прищурив глаза от дыма и ухмыльнулся, приподняв уголки губ. «Курение убивает» — очень заманчивый слоган, на который Антон охотно вёлся, каждый раз покупая новую пачку. Как бы долго мама не читала лекций о том, как это вредно, парень не хотел бросать ни в какую. Ему нравилось курить. Голова и нервы расслаблялись, дышать даже становилось как-то легче. Он ярко помнил, как тщательно прятал первую пачку, которую принёс в дом, приклеив её скотчем вместе с зажигалкой под кровать.
Со стороны тропинки были слышны громкие мужские разговоры и звонкий девичий смех. Антон вместе с псом встрепенулись и повернулись на звуки, но быстро потеряли интерес, решив, что кто-то, точно так же, как и сам парень, пришёл посмотреть на красивый рассвет.
***
Серёжа рассказывал очередную смешную историю из их с Поповым студенчества и Арсений перехватывал её на полуслове, добавляя кое-что от себя и широко жестикулируя. Вся компания порядком замёрзла, но никто не жалел о принятом решении и всем было невероятно весело. Но, выйдя к пляжу, Арсений встал на месте и, сложив руки на груди, закатил глаза.
— Бля, Серёг, моя любимая лавка занята, — дотронулся он до плеча друга, привлекая его внимание и указал ладонью на парня, что сидел на крайней скамейке.
— Господи, Арс, остальные свободны, в чём проблема?
— Так, нет. Так дело не пойдёт, — и ушёл на пляж к той самой скамейке.
Подойдя ближе, мужчина разглядел русый, немного кудрявый затылок и приподнял бровь, сомневаясь в своих догадках. Он хотел бы ошибаться, потому что желания видеть кого-то из знакомых, а тем более из школы не было абсолютно никакого.
— Шастун? — Арсений был немного растерян, бегая глазами от парня к собаке и обратно. — Ты какого чёрта шатаешься по улицам в пять утра?
— Арсений Сергеевич? — Антон надеялся, что просто заснул на этой лавочке и педагог перед глазами — ничего больше, чем просто сон и он несколько раз быстро моргнул, приходя в себя. — Арсений Сергеевич, мы не в школе, чтобы перед вами отчитываться, — возмутился парень, опустив глаза на пса.
— Ладно. Отлично, — пожал плечами мужчина. — Мне плевать почему ты не дома, но, будь добр, освободи мою любимую лавку.
Шастун думал, что ему просто послышалось и поднял недоумевающий взгляд зелёных глаз, нахмурив брови. Вот чего-чего, но такого он не ожидал точно. Антон сделал глубокую затяжку, не стесняясь педагога и выпустил вверх дым, переваривая сказанное.
— Чего? Арсений Сергеевич, вас там, кажется, друзья ждут, — проговорил парень, кивнув в сторону Сергея с Евой. — Мне нельзя подниматься, у меня тут, видите, — он погладил пса по голове, — ребёнок спит, а тревожить нельзя, — подняв глаза на преподавателя, он мягко улыбнулся.
— Твой? — тихо спросил Арсений, решив немного подыграть мальчишке, намекая на животное.
— Нет, дворовый, — улыбался Антон, отвечая так же тихо, рассматривая учителя, в очередной раз подмечая то, насколько он красивый даже в тот момент, когда выглядел немного помятым и ужасно измотанным.
— Антон, иди домой, пожалуйста. Родители будут волноваться, — он аккуратно погладил по спине пса и голос его стал серьёзней. — Забирай ребёнка и возвращайся домой, хорошо выспись и подумай ещё раз про литературу. И сигарету выкинь. Вредно для молодого организма.
— Ладно. Уступлю вам лавку. Возраст, всё-таки, я понимаю, — ухмыльнулся парень, поднимаясь, а за ним спрыгнул пёс и подошёл к преподавателю ткнувшись в тёплую руку мокрым носом и лизнул ладонь. На слова ученика, Арсений только закатил глаза.
— Ну ты и язва, Шастун, — он слегка повысил голос вслед уходящего парня, чтобы тот его услышал.
Арсений сел на скамейку, махнул друзьям рукой и те сразу пошли к нему.
— Шастун! — крикнул Попов, пока парень совсем не удалился из виду. Антон обернулся и замер, ожидая продолжения. Не просто же так учитель его фамилию выкрикнул. — Сигареты забыл, иди забирай, — Арсений в вытянутой руке поднял пачку вверх и махнул к себе, подзывая подойти. Парень задумался, так ли ему нужна эта пачка, но пошёл обратно, вспомнив, что денег на новую у него не будет как минимум до понедельника.
— Спасибо, — он почти забрал сигареты из руки мужчины, но тот убрал руку, опустив к своему бедру.
— Угостишь? — брови Шастуна взлети вверх, а непонимание на его лице застыло забавной маской. — Мы не в школе, Шастун, — и улыбнулся. Улыбнулся так, как умеет только он — абсолютно очаровательно. И Антон, при всём желании, никогда бы не смог противиться этой улыбке.
— Берите, — пожал плечами парень, наблюдая, как мужчина достаёт его сигареты из помятой пачки, подцепляя пальцами за фильтр и зажимая между губ. Антон, глядя на эту картину совершенно зачарованно, не услышал, как преподаватель вновь зовёт его по имени, повернувшись через плечо к нему.
— Антон, дашь зажигалку? — мужчина поднял голову и столкнулся взглядом с изумрудными глазами, что пристально его разглядывали. Парень забавно встрепенулся и рваными движениями начал копошиться в карманах и когда всё-таки достал её, зажёг огонь, прикрывая от ветра и поднося к преподавателю. Тот склонил голову и прикрыл огонь с другой стороны, чуть-чуть не касаясь пальцев мальчика. — Спасибо. А теперь давай иди домой, — Арсений вложил пачку в ладошку парня, накрыв своей рукой, едва уловимо сжав пальцы. Парень только кивнул головой и тихо попрощался, разворачиваясь и тут же закуривая.
Домой парень вернулся только к восьми часам утра, стараясь войти в квартиру так тихо, как только мог. Быстро приняв душ, Антон надел чистые, только снятые с сушилки вещи, что приятно пахли кондиционером и порошком, упал на кровать, сложив ладони на груди. Он думал о том, как просто Арсений Сергеевич общался с ним без того невыносимого барьера. Задумывался, как замечательно было бы вот так просто прогуляться с ним, болтая ни о чём. Был уверен в том, что Арсений знает очень много об истории города, архитектуры и мог бы долго об этом говорить, а он бы слушал с открытым ртом. Антон так и уснул, думая о преподавателе и представляя такое желанное близкое общение с ним.
