Подарок для наследника

Хотя У Се и решил немедленно броситься распутывать хитросплетения чужих коварных козней и заговоров, его планам не суждено было сбыться, потому как мысли и сердце У Се заняли гораздо более важные вопросы. А началось всё довольно невинно — со звонка Ван Мэна, помощника в антикварной лавке. — Ну? И где он? — нетерпеливо спросил У Се с порога. Медный колокольчик на входной двери ещё раз мелодично звякнул — Цилин зашёл следом, равнодушно оглядывая полки и витрины с выставленным антиквариатом. Ван Мэн с любопытством взглянул на молчаливого юношу. У Се, заметив это, нахмурился и сделал шаг в сторону, загораживая обзор и снова переключая внимание помощника на себя. — Где продавец? — повторил У Се, оглядываясь. Ван Мэн мотнул головой в сторону небольшой комнатки за прилавком, скрытой лёгкими занавесками из нанизанных на нити стеклянных разноцветных бусин. У Се понимающе кивнул и направился в зал, в который допускали далеко не всех — здесь на полках нашли своё место самые редкие и дорогие экземпляры. И это значило, что посетитель лавки принёс с собой нечто по-настоящему интересное. Продавец древностей, тучный мужчина, осматривал не так давно привезённые фрески, когда в комнату вошёл У Се, приветливо улыбаясь и протягивая ладонь для рукопожатия. Ван Панцзы, как представился посетитель, привык сопровождать экспедиции исследователей в качестве проводника, и во время последнего путешествия ему удалось, как он выразился, «немного набить карманы». — Мне в руки попало настоящее сокровище! — распалялся Панцзы. — Я сначала даже глазам своим не поверил! Подумывал даже пожертвовать в национальный музей, но решил, что это будет настоящим расточительством. У Се слушал вполуха и всё больше склонялся к мысли, что Толстяк просто набивал себе цену. Скорее всего притащил сущую безделицу и теперь ищет дурака, чтобы сбыть подороже. И ради чего только Ван Мэн его сюда выдернул, с досадой покачал головой он. — Вам, наверное, интересно, что же это за сокровище? — продолжал тем временем Панцзы, хитро усмехаясь. «Да, — скучающе подумал У Се. — Было бы неплохо перейти уже наконец к делу и поскорее с этим закончить». — Вот только правда в том, что эта вещь слишком ценная, и я побоялся её сюда везти. Но у меня есть фотографии! — воодушевлённо воскликнул Толстяк, принимаясь рыться в карманах в поисках смартфона. «Ну просто прекрасно, — мысленно закатил глаза У Се. — А вот вам фотография денег!» Но всё же, несмотря на скептицизм, любопытство взяло верх, У Се наклонился к экрану телефона и на мгновение лишился дара речи. На снимке был изображён меч, и ни разрешение экрана, ни качество съёмки не могли скрыть его великолепия. Это был легендарный меч Дракона. — Да-да, вы не ошиблись, друг мой, — заливался соловьём Толстяк. — Ценителя сразу видно... Панцзы продолжал расхваливать реликвию, но У Се его уже не слушал. Он не мог оторвать взгляда от древнего клинка, потому что вдруг отчётливо представил себе, как восхитительно будет смотреться Чжан Цилин с этим мечом. Будто испугавшись собственных мыслей, У Се торопливо оглянулся, бросив взгляд туда, где у витрин маячил Чжан, но тот, кажется, не обращал на их разговор ровным счётом никакого внимания. На всякий случай У Се придвинулся ближе и заговорщически прошептал: — Сколько? Панцзы, немало сбитый с толку такой резкой сменой настроя, растерянно оглянулся, но, не заметив ничего подозрительного, недоумённо пожал плечами и молча выставил перед собой два пальца. — Два миллиона?! — вытаращил глаза У Се, чуть было не заорав во всё горло, но вовремя одумался, воровато озираясь. — Нет, ну а что ты хотел? — внезапно перешёл на «ты» Панцзы, словно этот грабёж средь бела дня чудесным образом их породнил. — Такие редкости на дороге не валяются. У Се никогда не нуждался в деньгах, но и без лишней необходимости предпочитал их не тратить. В любой другой ситуации он без раздумий просто выпроводил бы беспринципного торгаша, но перед его мысленным взором всё ещё стоял образ Цилина с древним клинком за плечами, и У Се сдался. — По рукам, — кивнул он. Панцзы расплылся в довольной улыбке, пожимая протянутую ладонь. Толстяк ещё долго болтал, обговаривая условия перевода денег и передачи клинка, но У Се уже мысленно погрузился в свои фантазии. Он пытался представить, как Цилин отреагирует, когда получит подарок. Удивится? Обрадуется? И какое у него при этом будет выражение лица? А может быть он даже обнимет его в порыве чувств... «Ну хватит, — мысленно одёрнул себя У Се. — Даже у воображения должны быть пределы. Хотя немного помечтать ведь не запрещено, верно?..» . . . . . В день, когда должны были привезти меч, У Се места себе не находил. Метался из угла в угол, продумывая как встать, что сказать, чтобы Цилин не почувствовал себя обязанным и при этом не нашёл повода отказаться от подарка. При этом он старался пореже пересекаться с Цилином, то ли опасаясь, что тот заметит его нервозность и заподозрит неладное, то ли просто не решаясь встречаться с ним взглядом. Наконец меч был доставлен, и У Се, вцепившись онемевшими пальцами в свёрток, вытянулся струной перед Цилином. Все заготовленные фразы и сценарии разом вылетели из головы, оставив после себя лишь гулкую пустоту. — Это тебе, — неловко протянул он свёрток. Цилин оставался спокоен, словно гладь озера в безветренный день, пока очень бережно разматывал упаковку. Поднял меч на уровень глаз, внимательно осмотрел, после чего любовно обвёл пальцами выпуклую витиеватую вязь на ножнах, огладил изящную рукоять, выдвинул лезвие клинка на три пальца, оценивая остроту оружия. По-видимому, Цилин всё-таки остался доволен подарком, потому как в его глазах промелькнуло незнакомое ранее выражение признательности, когда он взглянул на У Се. — Спасибо, — тихо произнёс он. У Се шумно выдохнул — оказывается, он всё это время не дышал, задержав дыхание — и скромно кивнул в ответ, стараясь сдержать глупую улыбку. Знал бы он тогда чем обернётся этот подарок, гнал бы Толстяка пыльными вениками из антикварной лавки так далеко, чтобы тот раз и навсегда позабыл туда дорогу. В то утро У Се проснулся засветло и, благоразумно рассудив, что чем раньше встанешь, тем продуктивнее пройдёт день, сладко потянулся, откидывая одеяло в сторону. Уже привычным взглядом окинул аккуратно сложенную постель Цилина — тот всегда просыпался раньше него — и отправился на кухню. С самого детства он привык, что жизнь в поместье течёт размеренно, поэтому несказанно удивился, услышав чьи-то приглушённые голоса. Он направился на шум и увидел, что в самом конце коридора столпились чуть ли не все их служанки, украдкой выглядывая во двор. У Се, не скрывая любопытства, подошёл ближе и, присоединяясь к всеобщему веселью, тоже заглянул. И потерял дар речи. На заднем дворе тренировался с мечом Чжан Цилин. И всё бы ничего, упражняйся себе на здоровье, вот только делал он это, сняв с себя футболку и обнажив торс. Смуглая кожа блестела от пота, отдельные капли блестящими горошинами катились от ключиц, очерчивая прозрачные дорожки вдоль рельефных мышц живота, и терялись за поясом тренировочных штанов. Сверкающий клинок очертил в воздухе широкую духу, и Чжан Цилин, сделав обманный выпад, припал на одно колено. По груди и предплечью чернильной вязью распустился рисунок пугающего в своём величии мифического зверя. У Се нахмурился — он не замечал раньше этой татуировки, — но, увидев, как медленно проступают линии на коже, понял, что нанесена она была специальным составом, становящимся заметным лишь от повышения температуры тела. И сейчас Цилин, вероятно, был очень и очень горячим. У Се тяжело сглотнул. Казалось, что в это мгновение потоки чувств неуправляемым оползнем хлынули в сознание, сметая с таким трудом выстроенные заслоны самообладания и терпения. От одной лишь мысли о том, что кто-то ещё, кроме него, сейчас может видеть такого Цилина, у него задрожали пальцы, а сердце зашлось бешенным галопом в груди. Он недовольно покосился на столпившихся девушек, глуповато хихикающих и смущённо прикрывающих рты ладошками, чувствуя, как в нём поднимается волна гнева. Никто не должен, не имеет права смотреть на Чжан Цилина. Никто, кроме него. И отчего-то на этот раз эта дикая мысль не испугала его. Наоборот, показалась логичной и единственно верной. С того дня У Се совершенно потерял покой. Порой ему начинало казаться, что у него губы горят огнём, а кончики пальцев покалывало от невозможности прикоснуться. Он всё чаще стал носить очки дома в безуспешной попытке скрыть собственный полубезумный голодный взгляд, который всякий раз ловил в отражении зеркал. А самое страшное — и это пугало У Се больше всего на свете, гораздо сильнее собственных потаённых желаний — то, что Чжан Цилин позволил бы ему всё, стоило только попросить. Вот только меньше всего У Се хотелось, чтобы ему разрешали что-то из чувства долга. Он мечтал о том, чтобы Цилин почувствовал к нему то же самое, что и он, чтобы видел в нём не хозяина, а его самого — У Се. Пусть ему день за днём придётся доказывать свою искренность, приручая к себе, он добьётся того, что твёрдый панцирь чужой брони спадёт, являя беззащитную и открытую душу. Даже если на то, чтобы заставить Цилина распахнуть ему своё сердце, уйдут годы, У Се согласен набраться терпения.