Уроки Росио Алвасете

Рокэ все-таки окликает отца: - За что ты меня так ненавидишь? Мне надо было умереть вместо Карлоса? Казалось, отец растерялся. - Рокэ, не говори так... Ненавижу?... Ты все, что у меня есть. Этого, конечно, не могло быть. Вдруг стало душно и тошно. Все, что есть? Поэтому ты так меня мучаешь? Рокэ даже не помнил, как он оказался на улице, во дворе. Осталась какая-то мысль. Ему зачем-то нужно было в фехтовальный зал. Рокэ вернулся в замок и свернул в галерею. Мысли метались, он еще несколько раз вспоминал про фехтовальный зал, не понимал где он вообще, бежал по галереям и залам, пока не осознал, что стоит перед покоями герцогини. Он ведь уже не ребенок, чтобы бежать к ней за утешением. Спрячь, как прятала раньше от братьев, от страшных историй, от его маленьких детских неудач, казавшихся тогда огромными... Матери в замки не было, она уехала, а если бы была, разве он осмелился бы войти теперь? В коридоре послышались шаги, и Рокэ бросился в противоположную сторону, не разбирая куда бежит. Не хотелось ни с кем разговаривать, ничего объяснять, никого видеть или слышать! Коридор вдруг уперся в закрытую дверь и Рокэ, не думая, только бы не останавливаться, вышел на узкий балкон, чем загнал себя в ловушку - шаги приближались. Это не отец, может кто-то из слуг? Мелькнула шальная мысль пройти по карнизу на другой балкон и он, не дав себе время передумать, пролез туда. Дверь внутрь тоже оказалась закрыта и Рокэ, опасаясь быть увиденным, не вполне понимая, что делает и как, лишь бы не стоять и не думать, забрался на крышу полукруглой башни. Понял он это, когда оказалось, что держаться тут совершенно не за что, а холодный ветер с моря дул так сильно, что и отцепиться от крыши и спрыгнуть назад, было страшно. Сапоги скользили, и единственным верным решением показалось от них избавиться. Попытка спуститься не увенчалась успехом, оставалось только пролезть дальше. Может быть удастся открыть окно на следующем этаже? Окно оказалось закрытым наглухо. В отчаянии Рокэ устроился возле полукруглой башни невдалеке и до него вдруг стал доходить весь ужас и нелепость происходящего. Вечер сменялся ночью, а Рокэ сидел прижавшись спиной к каменной кладке, держась за небольшой выступ в стене и давил накатывающий ужас, наблюдая, как внизу во дворе мелькали огни. Ему очень хотелось крикнуть, позвать на помощь, останавливало только то, что его все равно не услышали бы отсюда. Он ждал что кто-нибудь войдет в башню, выглянет в окно, но если его и искали в замке, должно быть не в этой части. Через несколько часов стало еще страшнее: Рокэ понял, что спать хотелось ужасно, но если он задремлет, точно слетит на землю и постарался задавить снова начавшую накатывать панику. Не думать о последнем разговоре с отцом больше не получалось, думать было мучительно, а представить что будет, когда его найдут было совершенно невозможно. На рассвете во дворе засуетились снова, если вчера он был уверен, что кричать бесполезно, то сейчас он не смог бы издать даже слабый звук, и только уговаривал про себя, хоть кого-нибудь посмотреть сюда. Внизу кто-то из солдат гарнизона, Рокэ видел форму, подбежал к Алваро, показывая злосчастные сапоги. И тут случилось чудо, потому что отец все-таки посмотрел вверх, хоть и увидел Рокэ не сразу. Там внизу отец быстро пошел, а потом побежал к крыльцу и через маленькую вечность, мучительную тишину и завывание ветра, наконец, нарушило дребезжание злополучного окна. - Рокэ, иди сюда. Создатель. Ты слышишь меня? Дай руку. Отцепиться от выступа стены удалось не сразу. Даже просто поверить, что ненадежную опору можно, наконец, отпустить. Медленно двигаясь по карнизу, не хватало еще поскользнуться в последний момент, Рокэ пробрался к окну. Он смотрел на отца, не вниз, только не вниз, но, кажется, в последний момент все же оступился. Отец уже схватил его, дернул в комнату и крепко прижал к себе. - Что же ты вытворяешь... Рокэ попытался сказать, что он не хотел, что это не специально, и как ему стыдно, от того, что он заставил всех его искать, и хотя это была правда, все равно звучало бы глупым оправданием. Но получилось только всхлипывать вцепившись в отцовскую руку. Рокэ трясло. От холода, это от утреннего холода, конечно, и хотя Алваро накинул ему на плечи свой колет и прижал Рокэ к себе, озноб никак не желал проходить. - Рокэ, мой Рокэ. Повезло нам, что твоя мать в отъезде. Ну тише, тише, все закончилось, все хорошо. В голосе его было что-то такое, будто им обоим правда досталось бы от герцогини, как раньше, за какую-нибудь ерунду. Рокэ помимо воли улыбнулся и вдруг позорно расплакался, совершенно не в силах остановиться. Алваро больше не просил успокоиться, он осторожно гладил и разминал заледеневшие пальцы Рокэ, согревая в своих ладонях, позволяя ему прижиматься, позволяя плакать в своих объятьях. - Идти можешь? – спрашивает отец, когда Рокэ наконец затихает. Рокэ кивает. Он не может даже встать. Алваро помогает идти, но потом, видя, что Рокэ двигается на чистом упрямстве, не слушая возражения, поднимает сына на руки. Это ужасно стыдно, но непонятным образом успокаивает. Будто ему пять и все его проблемы - это разбитые от неудачного падения колени. В комнате отец заставляет лечь в постель, видя что силы совсем оставляют Рокэ, и прерывает его попытки все объяснить. - Не сейчас. Мы поговорим завтра. Сначала ты успокоишься и придешь в себя. Мне... Тоже надо подумать. Отцовская рука касается головы, убирая волосы со лба, на деле же приводя их в еще больший беспорядок, и эта простая ласка, раньше такая привычная и редкая теперь, с тех пор как погиб Карлос, снова повергает Рокэ в приступ слез.