Фиолетовые хлопья

             Чонгук бросился проверять, что случилось и, войдя в комнату тётушки, обнаружил её лежащей на полу.              Через полчаса в доме уже были и скорая, и Джин. Тётушка была без сознания, её забрали в больницу, а Чонгука отправили в отпуск.              Спустя полторы недели он вернулся. В доме словно что-то изменилось. К тому же теперь Чонгуку нельзя было входить в комнату тётушки, а подносы с едой нужно было передавать через специальную, сделанную за время отсутствия парня, нишу. И есть тётушка стала меньше, оставалась еда: вторая порция была вообще не тронута, а ведь раньше тётушка её куда-то девала, и скоро Чонгук перестал приносить вторую порцию.              Женщина больше ни разу не спускалась в гостиную, не выходила на улицу; и в коридоре второго этажа даже случайно Чонгук с ней не сталкивался. После возвращения он её совсем не видел. Возможно, у неё в комнате был свой санузел (парень был не в курсе обустройства её комнаты), поэтому она не выходила даже в туалет. Всё это было как-то странно.              Чонгук подумал, не стала ли старушка опасной, если её так изолировали? К тому же, возвращаясь из сада за домом, где парень насобирал вишен к столу, он обнаружил, что окна тётушкиной комнаты плотно закрыты ставнями. Окно соседней комнаты тоже было за ставнями, но так было с самого начала, поэтому не бросалось в глаза. А вот тётушкину комнату это превратило в жуть жуткую.              Чонгук решил, раз такое дело, пока что не будет больше пить. Но, как назло, уже в среду ему показалось, что дом (как утверждает Джин), а, по мнению Чонгука, призрак совсем взбесился. Всё чаще стало что-то хлопать, стучать, шуршать, скрипеть. В четверг Гук не выдержал и под вечер взялся за виски. А затем начал гуглить, как пообщаться с призраком. Он хотел выяснить, чего тому надо, что он так распоясался.              Первая же ссылка в поисковике гласила: «10 верных способов связаться с призраком».              Ему приглянулся вариант с зеркалом. В гостиной зеркала не было, не считая прихожей, но там неудобно заниматься подобными вещами. В своей комнате Чонгук тоже не стал, потому что предупреждали, что призрак может остаться жить в зеркале. И брюнет пошёл искать зеркало в другой комнате, а именно в спальне на торцевой стороне коридора. И оно, как раз, там оказалось в двери шкафа-купе. Свечи для обряда он взял на кухне: в одном из ящичков хранилось много жёлтых восковых свечей, видимо из-за любви тётушки гасить в доме свет в грозу.              Гук сделал всё, как советовали в интернет-статье. Плотно зашторил окна, хоть на улице уже было темно. Поместил на полу перед большим зеркалом чашу с водой, а рядом — зажжённую свечу. Он выключил свет в комнате и сел на пол напротив зеркала, хмельными глазами вглядываясь в тёмные глубины инфернальной отражённой комнаты, освещённой плывущим-утопленным огнём свечи. И трижды произнёс:              — Из мрака, из тьмы, из черноты далёкой, дух, тебя вызываю, по зеркалам бездонным провожу, пред собою явиться тебе велю!              Чонгук всматривался, упорно старался уловить боковым зрением движение, отпустил все страхи, дышал глубоко и спокойно, но бесячий по всему дому призрак, сюда не явился.              Чонгук разочарованно вернулся вниз. И решил без всяких ритуалов поговорить с надоедливой и пугающей сущностью.              — Призрак! — начал он. — Ты здесь? Если да, постучи два раза.              Сделав глоток виски, и усмехнувшись своей наивности, Гук пробубнел:              — Ну, да, ну, да, так он и ответил.              А затем со стороны бара, который легко просматривался, за которым была стена, там никого, послышалось: «Тук-тук».              Чонгук чуть не выронил стакан.              — О, нет-нет! Лучше бы ты не отвечал! Не отвечай мне больше никогда, умоляю. Хорошо, что ты не явился в зеркале! Я б, наверно, с ума сошёл, — тараторил парень, выпивая много виски между фразами. — Нет-нет-нет! Я ничего не слышал. Показалось. Точно показалось. Твою мать, как же страшно! — брюнет скрылся от потусторонней сущности в своей комнате, завернулся в одеяла, закрыл глаза и скоро, разморённый алкоголем, уснул, так и не выключив свет.                     ***              «Да, было очень глупо с моей стороны постучать в ответ на твоё обращение к призраку. Больше не буду. Но это было очень большим искушением. Я же поговорил с тобой. Это было потрясно! Теперь ты ещё больше уверен в моём существовании. Я уже почти настоящий! Почти реальный. Почти с тобой… И мне ещё грустнее, потому что совсем настоящим мне никогда не стать. Никогда. Чонгук, мне так одиноко. Но знать обо мне – слишком жестоко по отношению к тебе. Я ведь ненадолго здесь. Я заложник теней. Я ведь исчезну, как только взойдёт солнце, а ты останешься. Никому не нужен призрак. И когда я исчезну, возможно, тебе будет грустно. А если тебе не будет грустно, то моё сердце разобьётся. Обо мне не беспокойся, а вот рисковать твоим покоем я не хочу. Я слишком… очень… в общем, я больше не дам о себе знать так очевидно. Я постараюсь защитить тебя от себя. Тебе не надо меня бояться».                     Решительный призрак! Любишь драматизировать! А хватит ли тебе сил держаться подальше?                     ***              На следующий день Чонгук постарался выкинуть из гудящей с похмелья головы историю с вызыванием призрака. Да и чего на такие мысли тратить время: напридумывал он себе эту потустороннюю сущность, нафантазировал. Призраков не существует, на минуточку! Не стоит забывать о таких непреложных истинах. А то так и с ума можно сойти. Так что хватит об этом! Пора погрузиться в работу над манхвой.              Воспалённое вчерашним происшествием воображение дало заряд вдохновения на весь день. Но когда энергия истощилась и накрыла усталость, вместе с ней незаметно к парню подкралась раздражающая тревожность. Весь день рисовать непристойные картинки и не ожидать (не)приятных последствий, было бы глупо. Так что да, Чонгук был возбуждён, но в его возбуждении было столько всего намешано: отрицание, страх, стыд, непринятие. Так что он с трудом осознавал, что ему нужно было расслабиться в «известном смысле», однако в виду эмоциональных сложностей руки к расслаблению не лежали. Чонгук почти не признавался себе в своём желании. Вот и получилась тревожность.              Но когда к позднему вечеру он уже был совсем вымотан собственными мыслями, то неудачно для себя решил слегка смягчить усталость вином. А может, нарочно хотел заглушить им муки совести за собственные желания, или вовсе сделать вино виноватым в них. Иначе как объяснить Чонгукову забывчивость: неужели он действительно упустил из виду странный эффект напитка? Если только не посчитал явление обострённой чувственности результатом первых впечатлений от яойя. Так или иначе, он выпил целых два бокала свежеоткупоренного сладкого пряного «нектара вожделения».              Сначала всё было хорошо, казалось, ситуация под контролем. Затем лёгкое опьянение стало мягко растекаться по телу, так приятно и нежно. Ничего не предвещало беды. Чонгук всего лишь почувствовал расслабляющую негу. Тело тяжелело, шея приятно изнывала, желая отдыха. Парень разместился чуть удобнее, откинул голову на спинку дивана, закрыл глаза и незаметно для себя стал погружаться в лёгкое наваждение.              Что-то пшикнуло позади него. Он лениво открыл глаза и увидел невесомую дымку. Брюнет подумал, что это от усталости и опьянения глаза заволокла густота поволоки. Он снова закрыл их и почувствовал, как его тело постепенно охватывается жаром и тем самым возбуждением, как тогда, когда ему привиделось красивое лицо.              — О, нет! С этим вином всё-таки что-то не так, — безвольно произнёс Чонгук и приоткрыл затуманенный взгляд, желая контролировать ситуацию.              Обессиленность и обезволенность тела отдавались слабой паникой в сознании парня. Чонгук стал чуть глубже дышать, покрываясь потом. Из его груди вырывались тихие неконтролируемые стоны смущающего удовольствия. Перед глазами всё плыло. Он ощущал чьё-то присутствие. А может так играл с его воображением страх быть застуканным. Чонгук встревожился. Невидящим ленивым взглядом он пытался что-нибудь разглядеть перед собой. Но всё сливалось, кружилось, танцевало, было не тем, чем кажется. А затем рядом с ним начала сгущаться тень.              — Ты звал меня? — послышался знакомый игривый низкий голос.              «Отвечать? Или не стоит? А этот голос точно не в моей голове? Боже, от него мурашки по коже!» — по всей Чонгуковой коже!              — Я никого не звал, — лгал ему (но в первую очередь себе) Чонгук. — Кто ты?              Тень становится гуще. Голос ближе. Прохладный аромат каких-то цветов вбивается в ноздри.              — Я, — объявил себя голос.              «Не понятно ничего! — Чонгук ничего не понимает! — Что за «Я»? Хочу большего! Кто ты?»              Чонгук ёрзал от возбуждения, от нетерпения, от жара. Кожа чесалась изнутри. Липкий пот словно пощипывал от раздражения. С этим нужно что-то делать! Глубокое дыхание, рассеянный, но требовательный взгляд дали свои плоды и «некто» явил себя. Перед глазами Чонгука вырисовалось то самое, потрясающее и соблазнительное лицо парня. И всё, что Чонгук в этот момент мог и хотел сказать, это томное и на выдохе:              — Привет… — и брюнет закатил глаза от удовольствия оправдавшегося ожидания.              Неужели Чонгук хотел именно этого? Ждал «его» появления? Так Гук всё-таки нарочно пил вино? Похоже, что так оно и есть.              Глубокая, топящая темнота глаз напротив, его беспощадная квадратная улыбка, его красивая шея, его острые ключицы, подчёркнутые глубоким вырезом белой футболки — он словно сам Бог вожделения, спустившийся к Чонгуку. А ведь нет, нет таких Богов! Вожделение — это территория дьявола…              — Ты хочешь меня о чём-то попросить? — продолжало вкрадчиво заигрывать видение.              Чонгуку хотелось почувствовать его дыхание, которое до него пока что не доставало. Парню хотелось большего. Его сердце набирало темп от нетерпения. Нервные окончания превратились в тоненькие ледяные иголочки, как в страшной пытке пронизывающие кожу чувствительных мест. Чонгука мелко трясло.              — Да, — почти простонал Гук, то открывая, то закрывая глаза от стыда.              Он хотел смотреть. Он хотел тонуть. Он хотел быть ближе. Но стыдно. Чонгук хочет быть открытым своему желанию, но он закован в собственные страхи и предубеждения. Как можно желать парня? Ещё и привидевшегося! Как можно желать видение? Как можно видением насладиться? Как вообще всё это возможно?              — Попроси же? — шипел змей-искуситель, и Чонгук почти видел его раздвоенный язык.              Попросить! Это всё, что нужно, Чонгук! Просто, попроси!              — Мне холодно, — жалостливо хнычет парень, борясь, борясь со своими порочными чаяниями, вуалируя просьбу.              — Это не холод, — безжалостно бездействует дьявол.              Чонгук, выхода нет! Проси! Или сойдёшь с ума!              Парень дрожит и сочится медвяным потом, растекаясь в лужу перед дьяволом, наблюдая, как собственный стыд доживает последние мгновения.              — Мне… мне… надо, — выдыхает Чонгук и болезненно стонет, закрывает глаза, мотает головой, не верит себе.              Чонгук сползает со спинки дивана и укладывается в горизонтальное положение, словно отдаваясь.              — Что тебе надо? — не останавливается искуситель, всё также с усмешкой тихо хрипло говорит, пробирая тело Чонгука до мурашек.              Бархат его елейного голоса нещадно разрывает нервы брюнета в сочащиеся негой лоскуты, а напряжённое ожидание возбуждает в его теле даже то, что казалось, не имеет отношения к возбуждению. Чонгук — одна сплошная эрогенная зона. Две сплошные! Не пересекай, Гуки, иначе тебя лишат прав: прав решать, когда остановиться и что позволять.              — Обними меня… пожалуйста, — брюнет на бешеной скорости «врывается на встречку».              Ты на чужой территории, теперь правила против тебя.              — Только если позволишь тебя целовать, — патока сладкозвучного баритона топит окончательно.              Ещё бы Чонгук не позволил! Он уже чувствует грешный вкус твоих губ, дьявол. Чонгук только этого и ждёт. У него больше не осталось сил лгать себе.              — Целуй… — безоговорочно, прямо в омут. — Дьявол!.. — жалобно хнычет брюнет.              — Ну, что ты, сладкий! Какой же я дьявол?! Я — Купидон, — глумится бес.              Сверкающая улыбка озарила дьявольски красивое лицо. Чонгук почувствовал горячие руки на своём взмокшем торсе под задранной рубашкой.              — А-а-ах! — простонал Гук, словно на его раскалённое тело выплеснули ледяную воду.              Дьявол веселился, посмеивался, наслаждался.              — Расстегни свою рубашку, малыш, — просит горячее дыхание у самого уха, и парень закатывает глаза, дыша прерывисто, словно не зная как правильно дышать.              Да, там хорошо! Касайся, обжигай, доставляй эфемерное удовольствие. Так безумно хорошо.              Но будет ещё лучше! И Чонгук подчиняется, хотя руки его не слушаются, особенно когда горячий влажный язык демона бесцеремонно проходится по его губам, слизывая остатки вина.              — Сладкий, — шепчет голос.              Брюнета трясёт! Откуда в нём такая чувственность и чувствительность, сам не понимает. И не хочет ничего понимать прямо сейчас. Прямо сейчас хочет только чувствовать, потому что это невероятно. Он слизывает с собственных губ карамельный привкус дьявольского языка. И его вкус слаще вина. Слаще мёда. Чонгук стонет и слегка прогибается в спине, подаваясь навстречу горячему телу дьявола, которое ещё слишком высоко над ним, чтобы соприкоснуться. Парень нетерпеливо продолжает шевелить пальцами на пуговицах, которые нет-нет да поддаются настойчивым усилиям парализованного вожделением брюнета.              Закончив со своей рубашкой, ощущая острую потребность в чужом тепле, Чонгук проскальзывает под футболку демона ладонями и пытается снять её. Демон заканчивает движение за него и стягивает с себя мешающую ткань.              Чонгук видит как блестящий язычок дьявола (вовсе не раздвоенный) увлажняет идеальные губы и, наконец, преодолевая мучительное расстояние между ними, опускается на губы Гука. Тёплые, нежные, неторопливые губы втягивают парня глубоко в омут предосудительного, порицаемого, грешного блаженства. Влага чужой плоти, жар дыхания выхватывает прочь из реальности. Чужой мокрый язык врывается в рот брюнета ураганом безумного блаженства. Чонгук пугается, мычит, открывает глаза и хочет утопить свою голову в диване, но мираж не останавливается, не отпускает, не позволяет отступиться. Он манит язык Чонгука, требуя ответа, аккуратно крутит вокруг него торнадо, чтобы тот расслабился и подался навстречу, чтобы у брюнета не было места, куда прижаться в бездействии. Гук прикрывает глаза, теряет контроль, потому что так приятно и вкусно, и так хочется ответить. Ещё одно поддразнивание и Чонгук сдаётся. Он нежно касается своим языком чужого, а дьявол стонет. Фейерверки! Взрывающиеся галактики! В этот момент, распыляя горячие волны взрывающейся страсти, родилась новая вселенная! Их с Чонгуком вселенная! Чистое безумие! Самая правильная вещь! Нектар! Брюнет готов кончить от обжигающего поцелуя! Рука демона длинными пальцами начинает ласкать его сосок. Чонгук выгибается, и вынужденно разрывает поцелуй, потому что нужен воздух, чтобы простонать, простонать как последняя шлюха, простонать на радость соблазнителю. А дьявол доволен, но нужно наказать непослушного мальчика, нужно дать ему ещё больше поводов задыхаться в стонах, раз он посмел прервать их слияние, и светловолосый бес берёт другой сосок губами, посасывает и лижет. А брюнета кроет, да так, что он готов отдаться здесь и сейчас, ноги разъезжаются в стороны, внизу живота завязывается экстаз. Всякий стыд отступил окончательно. И Чонгук скользит ладонями по чужой спине, прижимая к себе ласковое видение.              — Гуки… — томно шепчет оно в ответ на действия брюнета.              Дьявол прикусывает сосок. Чонгука трясёт. Влажное зализывание по кругу, и язык ведёт мокрую дорожку вверх, к ключицам, к шее.              Дыхание у брюнета прерывистое — парень инстинктивно учится дышать заново сквозь стоны и дрожь во всём теле. Он ловит губами воздух в поисках чужих губ, которые сейчас нежно присасываются к его шее, слишком нежно, чтобы оставить следы, но достаточно ощутимо, чтобы по-вампирски выпить душу до дна.              — Сладкий Чонгуки, — хрипло шепчет голос в ухо, после посасывая мочку.              — М-м-м… а-а-ах! — парень не может удержать эти звуки в себе.              — Что ж ты будешь делать?! Сладенький! Я схожу с ума от твоих стонов. Не прекращай! Молю! — химера шепчет уже в губы.              А Чонгук и не сможет перестать стонать. Тепло дыхания на губах. Тепло чужих рук на торсе. Тепло чужого тела под ладонями. Тепло внизу. Брюнет и не понял, когда дьявол разместился между его ног, и чужая плоть стала горячо упираться в промежность Чонгука. И ему это было, чёрт побери, нужно. Потому что времени мало. Парень чувствует, что его забирает сон, вырывая из сладкого видения, отбирая у нежного миража.              И Чонгук постепенно обмякает под дьяволом, так и не добравшись до заветного оргазма.              — Сладких снов, — с усмешкой выдохнул демон.              Но всё же хочет ещё немного понежиться на горячей груди своего Гуки, хочет сорвать ещё несколько лёгких поцелуев, как вдруг откуда-то сверху над ним слышится:              — Что ты с ним сделал? — испуганно спрашивал внезапно наведавшийся Джин.              — Ничего такого, — от неожиданности дьявол отпрянул от Чонгука и подскочил на ноги. — Просто слегка усыпил…              — Увлажнителем воздуха для грабителей? — догадался Джин, увидев пульт.              — Ага… я немного…              — Эту нелепую штуку уже давно нужно было выкинуть отсюда, — Джин на пробу попытался снять увлажнитель с крепления к столику, но безуспешно. — Да, кто его так прикрутил?! А у тебя тоже мозгов хватило! — Джин вернулся к отчитыванию за безответственные проделки. — Блин, Тэхён, ты придурок!              — Не говори так, — обиделся дьявол.              — Я просто не понимаю, зачем?              — Ну… — Тэхён взглянул на спящего брюнета, и его глаза снова загорелись. — Я так хотел его поцеловать…              — Мальчика бы заказал!              — Но…              — Никаких «но», Тэхён! Он не для того здесь. И он не гей. А если узнает о твоих проделках, да и о тебе в принципе, я имею в виду о том, что ты за ним подглядываешь, у нас ведь будут проблемы.              Тэхён надулся как фугу.              — Первый раз мне кто-то понравился, а ты так сразу…              — Тэ, нельзя целовать людей без их разрешения. А вдруг ты ему не нравишься!              Тэхён распахнул глаза от удивления и побежал к зеркалу в прихожей, испугавшись, что болезнь всё-таки добралась до его кожи. Но увидев своё по-прежнему безупречное отражение, с облегчением выдохнул.              — Он мне разрешил.              — Опоённый? Это не разрешение!              — В любом случае, я всем нравлюсь.              — Ты хотел сказать, всем мальчикам, которым платил?! К тому же геям?! Тэ, прекращай вести себя как ребёнок! А это я заберу.              — Нет! — запаниковал Тэхён, когда брат потянулся к пульту от увлажнителя воздуха. Тэ надеялся ещё хотя бы разок вырубить Чонгука. — Пожалуйста, Джин, оставь! Я обещаю быть очень осторожным.              Джин не мог устоять. Ему было так жаль брата. И ведь, правда, ему первый раз кто-то настолько понравился. И он оставил предмет на месте.              — Тэ, не дуйся. Давай позвоню в агентство… У меня идея, — Джин делает фото спящего Чонгука. — Пусть пришлют кого-то похожего, — улыбался своему гениальному плану старший.              — Не хочу, — с жадностью Тэ заглядывается на Гука. — Его хочу. Не вызывай…              — И вино?! — вдруг обнаруживает Джин.              — Я думал, он не станет его пить. Просто наудачу поставил в бар, — с плохо скрываемой радостью говорил Тэ, делая вид, что ему жаль. — Если бы ты увидел его под этим вином, сам бы геем стал, — Тэхён охнул и закусил губу от сладких воспоминаний.              — Тэ, — жалобно хнычет старший. — Умоляю, будь осторожнее!              — Джин, я же не сумасшедший. Конечно, буду.              — Ты похож на маньяка. Может лучше вас познакомить? Будете общаться.              Тэхён немного грустно улыбался:              — Нет. Может, позже. А то он сбежит.              — Ты этого не знаешь.              — Но я-то точно «сбегу». Не хочу причинять ему боль.              — Думаешь, он в тебя так сразу и влюбится? Он ведь даже не гей!              — Видел бы ты его подо мной, не был бы так уверен. Не хочу разбивать его сердце. Сделать его своим, а потом умереть, оставив одного. Не могу… Сейчас он принимает меня за видение и привидение. Так лучше… Так он и его сердце в безопасности…              — Но не переходи черту. Иначе будет ещё несправедливее.              — Ещё пару раз хочу его пообнимать, и всё, я остановлюсь.              — И отпустишь его?              — Я отпущу его, обещаю, — грустно произнёс Тэ и от осознания, что ему с Чонгуком нужно будет в скором времени расстаться, не в силах сдержать порыв, не желая упускать момент, приближается к спящему парню.              — Только не при мне! — протестует Джин.              — Тогда уходи, — притормозил Тэ. — Зачем ты вообще приехал? — он шуточно поругал старшего.              — Меня пугает, когда ты становишься таким.              — Каким? — словно не понимает Тэ.              — Милым, а не истеричным, — и Джина передёргивает нервная дрожь.              Тэхён ехидно ухмыляется. Да, таким как сейчас его видят редко, и обычно это не к добру. Если он покорно сносит критику и наиграно-обидчиво дует щёчки и губки, ведёт себя как дитя, а не впадает в агрессию и отчаяние, — чего ждать от такого Тэ, неизвестно. Трудно сказать, хорошо это или плохо, потому что бывает редко. А когда было в последний раз, никто и вспомнить не может. Какой-то Тэхён счастливый, что ли, сейчас. Печально счастливый...              — Ладно, я ухожу, маньяк, — нервно смеётся Джин и оставляет младшего наедине с опоённым Чонгуком.              Тэ аккуратно подсел на пол к той части дивана, где брюнет лежал головой, и стал просто его разглядывать. Пофоткал на память, на всякий случай. Потом всё же поднялся и обнял, и снова легко чмокнул полуразомкнутые губки. Чонгук крепко спал, даже не морщился.              А потом Тэхёну стало совсем грустно и стыдно. Похоже, он осознал, что брат прав, и так неправильно. Поэтому Тэ заставлял себя уйти и оставить парня в покое. Он очень хотел заботливо накрыть Чонгука пледом, но решил этого не делать, чтобы не выдавать себя, и скрылся в стенах своих потайных коридоров, оставшись в гостиной, и тоже уснул на своём диване.