Фиолетовые хлопья

             Тэ, конечно же, не услышал крики Чонгука. Брюнет только и успел, что накинуть на себя махровый халат, и тут же отправился в комнату «друга».              — Чонгук! Что случилось? — спросонья прохрипел Тэ.              — У меня есть просьба, — сквозь зубы процедил тот.              — Какая, зайчик? Только не проси тебя отпустить. Всё равно не отпущу.              Гук раздражённо выдохнул, успокаивая в себе нарастающий порыв протеста.              — Пошли в гостиную, поговорим, — сказал брюнет как можно спокойнее.              — А завтрак готов? — продолжал капризничать Тэ.              — Нет ещё.              — Тогда я никуда не пойду. Говори здесь.              — Покажи мне тайные коридоры, — не имея больше терпения, попросил Чонгук.              — Зачем это тебе? — лениво уточнял Тэхён.              — Хочу бороться со своими страхами, — врал брюнет.              — О! Похвально. Но я предлагаю начать с малого, и сперва… — Тэ не договорил, схватил Чонгука за руку и уронил его к себе в кровать, затем крепко обнял руками и ногами, не давая вырваться, — ты поборешь свой страх обнимашек, — и Тэ захохотал от того, как смешно парень пытался освободиться.              — Тэ, прекрати!              — Будешь дёргаться, Гуки, я тебя защекочу и не покажу никаких коридоров. Ты такой мягкий в этом халате, точно плюшевая игрушка. Ещё пару минут…              — Это как-то неправильно, отпусти! — в Чонгуке разрасталась паника.              — Ничего не неправильно! Мы же друзья.              «Друзья, один из которых на другого по ночам дро…» — даже в мыслях закончить эту фразу у Чонгука не хватало смелости.              Он перестал дёргаться и просто пережидал приступ Тэхёновой нежности, пытаясь не думать о том, что лежит в мужских, определённо гейских объятиях.              — Ты так часто дышишь, Гуки. У тебя так бьётся сердце. Тише. А то ещё сердечный приступ схватишь.              Тэхён был везде вокруг Чонгука: грудью он плотно прижимался к спине брюнета, руки раскрытыми ладонями бесцеремонно гладили чужую грудь и живот, бёдрами он прижимался к Чонгуковой заднице, а ногами обвивал его ноги, как какой-то плющ. Не удивительно, что он чувствует волнение и слышит биение сердца и частоту дыхания брюнета. От этого последнему было очень неловко.              — Просто мне всё это не по душе. Отпусти! Я пойду сделаю завтрак. Ты же хочешь есть? Если сейчас же не отпустишь, не буду готовить сегодня вообще!              — Вот, ты ж вредина, — насмехался Тэ.              Он неохотно распахнул объятия и выпустил Чонгука, который тут же выскочил из комнаты как ошпаренный.              После завтрака, Чонгук настоял на том, чтобы Тэ показал коридоры. Но войдя «в стену», Гук не решился сразу отправиться на экскурсию, и предложил посидеть на диванчике, привыкнуть.              — Да, лучше привыкни, — подтверждал Тэ. — Оттуда есть только несколько выходов, так что покинуть коридор, где захочется, не получится.              — Это жуткое место, — сглотнул Чонгук, присаживаясь.              — Это мой дом. Я всё детство провёл в этих коридорах. И ты прав, это жутко.              — А зачем ты полез на перекладину, когда вывихнул ногу?              — Только не ругайся. Я хотел включить увлажнитель, чтобы одурманить тебя, но батарейки в пульте ослабели, видимо, и я решил подняться к дырке вверху стены, а то через маскировочный материал «подсматривательного» окошка сигнал не проходил.              — Понятно, — сдерживая злость, процедил Гук.              Тут он вспомнил цель своего визита в эти коридоры, и решил, что пора начинать. Он поднялся на ноги:              — Пойдём.              И Тэ, всё ещё поддерживая своё тело костылём, но уже почти не хромая, повёл брюнета по своей обители. Это первый его настоящий гость, не считая брата и клининга. Тэхён был слегка смущён, но очень рад своему гостю. А вот Чонгуку было не по себе. Он то и дело хватался за Тэ, которому это очень даже нравилось, и порой он нарочно усугублял впечатление, заставляя парня прислушиваться или рассказывая страшилки.              На первом этаже слуховой коридор был смежен с несколькими комнатами: гостиная, библиотека-кинотеатр, большой обеденный зал. Из коридора был спуск в подвал, где располагался полноценный дом под землёй, отстроенный специально для Тэ. Это помещение выходило за пределы основного здания, поэтому, Тэ мог шуметь сколько угодно, и кто не должен был знать о его существовании, никогда бы и не узнал.              А вот на второй этаж Тэ не очень хотел вести Гука. Однако пришлось. Чонгук сам догадался, как там всё устроено и нашёл ниши, ведущие к комнатам второго этажа, кроме торцевых. И Гук обнаружил, что есть ниша, которая ведёт и в его спальню тоже. Войти в комнату из неё нельзя было, но подглядывать и подслушивать — вполне.              — Только не ругайся, — предчувствуя скандал, умолял Тэ.              — Так это был ты? Вчера ночью! Что ты здесь делал?              — Я… ну знаешь…              — Кажется, догадался. И ты всё время здесь бывал?              — У меня есть свои дела. Ну, бывал пару раз и всё, — врал, нагло врал Тэ.              Злость закипала, и Чонгук решил отвлечься:              — А через ту, ты к маме попадал?              — Вроде того. Эта ниша ведёт в среднюю комнату, в которой закрыты ставни на окнах. Комната смежная с маминой, между ними есть дверь, так я с ней и общался, ну, вернее кушал то, что ты готовил. Мы не слишком ладили, но пытались всё исправить в последнее время. А поскольку мне очень нравится, как ты готовишь, с твоим появлением, мы с ней виделись часто, — Тэ грустно улыбнулся.              Вот почему было две порции, наконец-то понял Чонгук.              — А почему ты с ней не ладил?              — Пока я рос, она никуда меня не отпускала. Всё детство я был заперт в этих стенах. И очень часто она сажала меня на цепь, то есть под замок, я хотел сказать. Особенно после того, как я однажды сбежал и заблудился ночью в лесу, чуть не встретив рассвет, который меня убил бы. Днём я не мог выходить. Детей к себе в «темницу» нельзя было приводить, потому, что меня «могли обидеть», надо мной «могли посмеяться» и т.д. А ночью, сам понимаешь, с кем ты будешь играть, скрывая свою болезнь?! Да и соседей здесь нет, надо нарочно искать друзей. Летом сюда приезжала погостить семья сестры моей мамы, т.е. моя тётя со своей дочкой и внуком Джином. Джин жил в этом доме обычно целое лето, и всё что мне оставалось, это подсматривать за ним, его друзьями и семьёй.              — Джин внук твоей тёти?              — Да. То есть я, вообще-то, его дядя, а не брат. Но мы представляемся именно братьями, потому что долго объяснять, как так получилось.              — А как так получилось?              — Моя мама родила меня в 56 лет, и я у неё единственный ребёнок. А её сестра, которая на 10 лет старше моей мамы, родила дочку в 20 лет, а та тоже в 20 лет родила Джина. Вот так и получилось. Джин мой единственный друг. Раньше был единственным другом. А теперь у меня есть ты, — и Тэ стал ластиться как кот.              Чонгуку было не до сопротивлений, он переваривал парадоксальную информацию.              — Племянник и дядя… Во дела!.. Так ты же младше Джина, нет?              — Да, племянник старше дяди. Племянник носил на руках своего дядю. Шучу! Разница у нас всего год.              Чонгук ещё пару минут подумал над этим, пока Тэ продолжал притираться к нему.              — Ладно, пойдём отсюда. Выведи меня в дом, — прерывая Тэхёновы поглаживания щекой о Чонгуково плечо, заявил брюнет.              И Тэ нехотя оставил своё нежное занятие и вывел их, но не в гостиную, как хотел Гук, а в свою комнату.              — Зачем ты?.. — хотел было упрекнуть Чонгук. — А, ладно, так даже лучше. Не надо будет сначала спускаться, потом подниматься… — нервно тараторил Гук, шагая к двери из комнаты. Но та оказалась запертой.              — Я всегда закрываю дверь на ключ, когда выхожу из комнаты, — как-то по-маньячески спокойно говорил Тэ, оставляя костыль в углу комнаты, на пробу шагая без него.              Судя по выражению лица Тэхёна, ему уже вполне можно делать попытки самостоятельно передвигаться.              — Ну, так отопри! — злился Гук, наблюдая как Тэ увлечённо занимается своей реабилитацией, не обращая внимания на нервничающего гостя.              — Может, ты и мою комнату поизучаешь, — лукаво улыбаясь, зыркнул светловолосый в чёрные распахнутые глаза милого пленника.              Чонгуку не хотелось паниковать. Он отвёл взгляд, делая вид, что совершенно спокоен, и прошёлся по комнате, ища что-нибудь интересное. Он нашёл томик Чехова в мягкой обложке. Открыл первую пьесу. «Вишнёвый сад». Прочитал первые строки: «Комната, которую до сих пор называют детской…» Чонгук немного завис над этой фразой, она втянула его в круговорот воспоминаний, своего рода ностальгию. Он ещё раз окинул взглядом комнату Тэ, подумав, что детскими называют, наверно, только те комнаты, которые приятно вспоминать. Или не только? И почему вообще комнаты остаются детскими, даже когда дети вырастают? Такие комнаты как эта, комната-тюрьма, всё-таки никогда не называются детскими, хотя Тэ живёт в ней всегда, да он и сам остался ребёнком. Вечный ребёнок в вечной детской. Тэ реально призрак. Призраки существуют, просто они не такие, какими мы их представляем. Призрак не бесплотный, не всемогущий; он закован в плоть и обречён на одиночество. Вот кто такой призрак. И да, он пугает. Всё выходящее за рамки нормы, пугает.              В задумчивости Чонгук нашёл ещё кое-что интересное: блокнот на тумбочке. Он сначала просто крутил его в руках, погружённый в мысли, пролистывал, тоже на автомате, но потом случайно зацепился взглядом и увидел своё имя. Тэ в этот момент снова отвлёкся на свою ногу и пока обратил внимание, Гук успел прочитать первые строчки. А затем блокнот выхватили жадные руки владельца.              — Не читай! — смущённо просит Тэхён.              Чонгук глядел ошарашено на растерянного парня.              — Как же не читать, если это мне! — он протянул руку: — Отдай!              — Ты мне свои рисунки не показываешь, так что и мои записи не читай.              — Почему ты тогда пишешь это мне, если не хочешь показывать?              Тэ спрятал блокнот в ящик тумбочки и пригласил Гука присесть рядом с собой на кровать. Гук послушался.              — Я никогда не собирался тебе это показывать. Ведь мы и встретиться не должны были. Знаешь ли… так я с тобой общался. Это странно. Понимаешь? И глупо…              — Но… — Гук пытался поймать взгляд Тэ.              — Никаких "но", Гук, — Тэ посмотрел на парня и положил свою ладонь ему на щеку, а затем, не чувствуя сопротивления и не имея сил удержаться, притянул к себе и поцеловал.              Чонгука парализовало. Чонгука накрыло. Чонгук не может дышать. А Тэхён целует мягко и нежно. Его пухлые сладкие губы так трепетно касаются губ Чонгука, что мурашки бегут по коже, а глаза закатываются и закрываются. Их общее дыхание такое горячее, такое уютное, что всё забывается и уходит на задний план. Остаются только они. Тэ обвил второй рукой Чонгука за талию. Он уже придвинул его к себе. Он уже языком ласкает губы Чонгука, прося позволения войти глубже и приласкать лучше. Но строптивый Гуки упорствует и нарочно не понимает намёка.              — Открой ротик, — шепчет своим глубоким бархатным голосом Тэ, заставляя губы Чонгука двигаться вместе со своими губами, произносящими слова: — Открой ротик, сладкий. Открой… свой… ротик… Гуки-и-и… Открой…              И Чонгук сдаётся, не выдерживает напора. Он вдыхает глубже, открывая рот, чувствует, как губы Тэ растягиваются в улыбку на его губах, а затем горячий влажный сладкий язык вторгается в его рот и касается его языка, давит, заставляя давить в ответ, отвечать, пытаться ускользнуть. Но никуда не деться: его тесный рот не даст двум языкам разминуться, и Чонгук, сам того не понимая, ввязывается в этот мокрый танец. Напор Тэхёна заставляет терять равновесие, Чонгуку нужно за что-то держаться, чтобы не упасть, и вот его руки уже обвили шею Тэ. Сон, который был вовсе не сном, теперь полноценная постыдная неудержимая реальность. Ничего нельзя сделать. Чонгук падает в бездну, он не просто посмотрел в неё, он упал. И что же сделает бездна? Упадёт в него? Он чувствует, как эта чернота расползается по его сознанию, чувствует, как остаётся ни с чем, остаётся обнажённой душой вне тела. Этот призрак сумел уволочь за собой, похитил, забрал себе жадно и дерзко. Гук не убежал, не успел закрыть дверь, и темнота поглотила, вырвала из света, захлопнула дверь перед носом — его настиг тот смутный детский враг. Теперь он знает, каково это — не успеть. Знает, насколько это приятно.              Тэхён умело увлекает их обоих глубже в кровать, аккуратно придаёт их телам горизонтальное положение, уверенно располагается между ног Чонгука, нависая, и продолжает прелюдию, продолжает поцелуи.              Но остатки здравомыслия сумели вырвать Чонгука из цепких лап блаженства забытья. Он опомнился, осознал своё положение и безвольно взглянул на Тэ.              — Тэхён, ты… — взглядом указывая на свои ноги, упрекал брюнет.              — Раздвинул твои ножки, сладкий? — развязно и сексуально шептал Тэ.              Чонгук закатил глаза, пронизаемый дрожью возбуждающей стыдливости, шумно выдохнул, а Тэ с новой силой прильнул к его губам с поцелуем. И никуда не деться, Гуки. Слишком приятно. Слишком умело. Слишком. Всё это слишком. И Чонгук отвечает, обнимает, прижимает ближе того, кого должен отстранить и остановить. Но Чонгук не может прервать их сейчас. Он глубоко в этой бездне нежности и ласки. Наконец, наяву. Но всё же не позволяет залезть под одежду. Нет. Но целует. Тэхён так и лежит между его ног, и они чувствуют возбуждение друг друга.              — Чонгук, — делая попытки подлезть ладонями под кофту брюнета, шепчет Тэ. — Зайчик, не сопротивляйся. Тебе будет хорошо.              Но Чонгук помнит, как ему срывали крышу прикосновения к соскам. Нельзя потерять контроль. И Чонгук останавливает его руки и кладёт их поверх своей кофты.              — Жестокий, Гуки, — возбуждённо комментирует Тэ, с новой силой набрасываясь на чужие губы, терзая их в наказание, языком проникая как можно глубже.              Чонгук стонет, льнёт, просит ещё этих мокрых развязных поцелуев.              Они целовались час, может, дольше. Оба были до предела возбуждены. Но Чонгук не позволит зайти дальше. А Тэхён не посмеет, и так слишком хорошо, чтобы быть правдой.              Неспособный далее выносить этой пытки, Тэ отстраняется и скатывается на спину рядом с Гуком.              — Что же ты с нами делаешь, Чонгук, — нежно, но колко мурлычет Тэ. — Ты настоящий садист. У тебя вместо сердца кусок льда! Ну, ничего, моя ледышечка. Я растоплю тебя и твоё холодное сердечко, — хрипит от возбуждения Тэхён.              Гук боится открывать глаза. Боится самого себя. Несколько минут спустя, так и не открыв глаз, Гук произносит:              — Открой дверь… пожалуйста, — боязливо-тихо просит Чонгук.              Тэ смотрит на профиль зажмурившегося парня, мягко улыбается умилительному зрелищу и послушно поднимается, чтобы выполнить просьбу. Когда он снова ложится на кровать, Гук резко сбегает прочь. Как же ему стыдно!                     ***              Уже бы и время обеда, но Тэхёна не торопятся приглашать к столу. Когда Тэ вышел из своей части дома, услышал, что за закрытой дверью в другом крыле слишком оживлённо. Он стал звать Гука.              — Чего тебе? — обиженно и слегка раздражённо отзывается Чонгук.              — Что ты там делаешь, детка? Когда обед? Я волнуюсь?              — Переезжаю. Перееду, тогда приготовлю.              — Переезжаешь? Куда?              — В торцевую комнату.              — Зачем?              — Догадайся!              Тэхён посмеивается над серьёзностью Чонгука.              — А с чего ты взял, что в ту комнату я не попаду?              Гук не ответил и вернулся к своему занятию.              Был обед, хоть и запоздалый, хоть и в мрачном молчании. А потом был ужин всё в том же духе. И как Тэ ни старался разрядить обстановку, Чонгук оставался задумчивым и отстранённым.              На следующий день после обеда Тэхён решил отказаться от костыля и увлечённо расхаживал по гостиной, чтобы убедиться в фантомности ещё присутствовавшей боли при ходьбе. А Чонгук совсем извёлся, размышляя над тем, что же такое Тэхён писал ему в блокноте? Почему вообще ему это интересно? Что он хочет узнать? Хочет увидеть Тэ без маски? Хочет узнать об истинных чувствах и переживаниях? Может, хочет «услышать» признание? Признание в чём? Для начала, неплохо было бы Чонгуку признаться самому себе в собственных пусть не чувствах, пусть это слишком громко, но хотя бы в ощущениях.              Чонгук даже предпринял несколько попыток прокрасться в комнату к Тэ, и когда ему наконец удалось проскользнуть в другое крыло незамеченным, он с разочарованием обнаружил, что дверь в нужную комнату заперта, как Тэ и говорил. Чонгук понимал, что если будет уговаривать Тэхёна отдать блокнот, то его, скорее всего, попросят о чём-то неприемлемом взамен. Однако желание узнать, что же там дальше, за этими первыми строчками, что говорят о послании, как о грустном и откровенном, было слишком велико. Спрашивать о личном у Тэхёна напрямую Чонгук стеснялся, а узнать очень хотелось. Блокнот, кажется, хорошим опосредованным решением.              — Я хочу прочитать твой блокнот, — выпалил Чонгук, когда мыл овощи, собираясь готовить ужин.              Тэ подозрительно молчал. Ему совсем не хотелось позволять Чонгуку читать свои записи, потому что из них брюнет узнает некоторые не слишком приятные для себя вещи.              — Что?! Язык проглотил?! — провоцировал Гук. — Что ты потребуешь взамен? Я хочу прочесть.              А это уже другой разговор! Потребовать взамен? У Тэхёна много идей на этот счёт! Но все они, по сути, об одном.              — А я хочу взглянуть на твои рисунки, — хитро произнёс Тэ, зная, что Чонгука такой вариант не устроит.              — Может, что-то другое?.. — менее дерзко просил Гук.              — Не согласен делиться своими тайнами, но хочешь выведать мои?              — Это не так! Ты всё равно в блокноте писал мне!              — Но я никогда не собирался давать его тебе читать. Поэтому писал слишком откровенно. Сам подумай, Гуки, если ты будешь читать мои мысли, я буду как будто… — Тэхён помолчал, подбирая слова, чтобы создать максимально яркое впечатление, — я буду как будто голый перед тобой.              — Ты хочешь, чтобы я разделся? — взвизгнул ошарашенный Гук. — Тэ, ты можешь придумать что-нибудь адекватное?              — Я всего лишь хочу, чтобы у тебя был обнажённый торс, а мне можно было его обнимать, ласкать и целовать. И на меньшее я не соглашусь, Гуки. Так что, решай сам. Настолько ли сильно ты хочешь прочесть этот бред?