Утапау Сектор Тарабба. Внешнее кольцо
Девять разноцветных лун пляшут свой замысловатый танец, исполняя отведенную им партию, точно актеры в небесной постановке. Каждая — по своему пути, у каждой своя собственная орбита, свое персональное место в четко выверенной, отработанной галактической системе. Никаких сбоев, никаких проколов — каждая из девяти сестер как примадонна со своим поставленным номером. Непревзойдённая поэзия Вселенной. Огромную карбонатовую воронку, что образовалась на поверхности планеты миллионы лет назад, видно ещё в верхних слоях атмосферы — отсюда она похожа на беззубого сарлакка. Стоит чуть снизиться к земле, и на внешний коммутатор приходит незамысловатое сообщение с координатами посадочной площадки. Никаких тебе позывных, никаких проверочных протоколов — обитатели Утапау едва вышли из каменного века, лишь несколько десятилетий назад начав развивать торговлю с внешним миром. «Святая простота», думает про себя Мол. Бортовой компьютер просчитывает дистанцию до посадочной площадки, после чего запускает автоматический протокол проверки готовности систем корабля. Как и ожидается, никаких сбоев не найдено, лишь система топливной подачи сигнализирует о необходимости пополнить запасы. — Т-3, бери управление. Астродроид суетливо пищит о готовности принять на себя обязанность посадить истребитель в целости и сохранности, позволив пилоту заняться более важными делами. Старенький, видавший виды звездный истребитель Кортик-9 тяжело вибрирует, входя в нижние слои атмосферы. Он собирается отработанными, выверенными движениями, в которых все еще прослеживается выправка темного ученика. Минимум лишних движений, быстро и четко: в походный мешок сложить всё необходимое на день, прихватив небольшое количество вупиупи(1), если вдруг в этой дыре не принимают республиканские кредиты. Начищенный и проверенный бластерный пистолет, заранее переведенный в режим оглушения покоится рядом, на небольшой и узкой койке для редкого отдыха. Вдох, еще одна дополнительная проверка беглым взглядом. Его многодневное путешествие из глубин Неизведанных регионов тянется столько, что в пору начать слышать голоса в собственной голове. Но Мол, с детства привыкший к изнуряющим тренировкам, не обращает на эту ментальную усталость внимания, словно мантру перебирая названия планет и станций, которые остались позади. Они вышли из гиперпрыжка в секторе J-21, оставляя Кинуин южнее, и взяли курс на север по практически безлюдному Дикому Пространству, следующую остановку сделав лишь на Сайджо. Надеясь миновать сектор К-20, где на Терминусе пересекались оживленные Кореллианский и Хайдианский торговые маршруты, проскочили между Донн-Берролом и Манфой, и недалеко от Мустафара снова вошли в гиперпространство, вынырнув лишь около орбиты Аскаджа, где их практически не могли отследить. Дальше им предстоял многодневный крюк поодаль от Кэл-Шеббола в секторе М-21, где заканчивался Тритионский торговый маршрут, прежде чем они вышли на орбиту Утапау для дозаправки. Воздушная яма легкой вибрацией отдается по ногам, звездолет ощутимо забирает влево, заходя на посадку. Мол окидывает последним, завершающим взглядом свои пожитки, и вдруг понимает, что рука инстинктивно тянется к поясу — лишь воздух проходит сквозь затянутые черной кожей пальцы. Шлейка ремня, где обычно покоится световой меч, зияет осязаемой и такой непривычной пустотой. Он не знает, как оказался на Зоши, прибитый к берегу перламутровой волной — матово-белый песок окрашивался багровыми разводами, что стекали по обугленной плоти. Всё что он помнил — вспышка голубого света, ощущение затянувшегося падения, тонущее в оглушительной боли. Мучительно-горячечная агония разума и тела продолжалась несколько дней, недель, месяцев — время будто замерло, остановило свой ход под бело-голубым светом зошийской звезды. Как будто он попал в кротовую нору с вихрящейся сингулярностью. Единственное, что пробивалось сквозь дымку лихорадочного бреда — едва различимый голос, настойчиво велящий открыть глаза. Мол поднимает взор, встречаясь с собственным взглядом в мутном отражении отполированной стены. Кто смотрит на него оттуда, с той гладкой поверхности? Нет эмоций — есть покой. Фраза тонет в спёртом воздухе каюты, окрашивая радужку сталью. Покой — это ложь. Отражение отвечает звериным оскалом. Как разобраться, разгрести этот извечный конфликт, тянущийся сквозь галактические года? Мягкий голос эйкари звучит за правым плечом. «Отринь всё лишнее». Мол прикрывает глаза, втягивая воздух носом, так глубоко, как только может, до болезненных прострелов в легких. «Открой свой разум». Сила проблесками тусклого света касается внутренностей, мраком выстилается под кожей, живительная и смертоносная одновременно — водоворот чистой энергии и темной материи. Она обнимает органы своим теплом, холодом несется по венам, змеится, закручиваясь вокруг позвоночника, расползаясь по костям, проникая в полости и волокна мышц. Сосредоточие на этом ощущении раздвоенности единства помогает ему не отвлекаться. На стыковочной площадке почти никого нет, лишь пара пилотов с Западных рубежей на своих дырявых звездолетах, да несколько механиков утайев, один из которых сразу же семенит к залетному гостю. Он коренастый и низкорослый, с выпученными глазами-трубами, будто бы два маленьких бинокля разглядывают окружающий мир своими чернявыми окулярами. Надежно спрятавшись под глубоким капюшоном плотной накидки, Мол жестом отправляет коротышку осматривать Кортик — только бы под ногами не суетился. Он выбрал небольшой безымянный городок на границе с каменистой пустыней, минуя столицу планеты Пау-Сити. И хотя все нужные материалы для ремонта многострадального корабля и карты проще было бы достать именно там, с его характерной внешностью сложно не привлекать внимания, так что с недавних пор приходится изощряться и изворачиваться. У его бывшего учителя слишком много глаз по всей Галактике, да и отличное владение Темной Стороной может подкинуть бдительному уму Сидиуса ощущение присутствия в Силе его почившего ученика. За годы службы темному властелину, Молу так и не удалось выявить все личины ситха, из-за чего действовать приходится медленно и аккуратно. Извилистые скалистые тропы в горной породе образуют целую систему ходов, маленьких и больших, узких и широких. Одни обрываются на пол пути огромным, зияющими дырами, ведущими в недра планеты, другие покато уходят под грунтовые воды, что бьют из нижних слоев каменистых пород — все эти сплетения будто лабиринт Минотавра. Отблески звездного согревающего света просачиваются сквозь пористую поверхность миллионами солнечных зайцев и тишина стоит такая, что можно услышать шум крови по собственным венам. Мол двигается по кромке тоннеля, что огибает безымянное поселение полукругом, оставляя в стороне центральные улицы. Навигационная карта, заранее загруженная в портативную деку, ведёт его окольными путями до лавки старьевщика, единственной на всю подземную деревню. Бóльшая часть антикварных лавок с дорогими и редкими экспонатами со всей Галактики располагались в Пау-Сити, на периферии же планеты в подобных отдаленных городках ютились забегаловки-мусорки, куда сбрасывали весь ненужный хлам за мелкие кредиты. К счастью, для дальнейшего путешествия не требовался редкий экспонат или изысканная диковинная вещица — достаточно было разжиться и куском обшивки корабля из нужного сектора — остальное он сможет найти в Силе. На деле лавка больше походит на техническое помещение, где складировали всю ненужную ерунду. Посетителей нет, внутри тихо и стоит полумрак, разбавленный сгустками дыма от эфирных курений, которые должны перебивать запах машинного масла и ржавчины. На деле же, смесь всех этих ароматов едва ли способствовала нормальной работе мозга. Хозяин, завидев редкого посетителя, да еще и не местного, подскакивает со своего темного уголка и суетится, лепеча утайские приветствия. — Прошу, господин, прошу, — семенит он, описывая круги вокруг незнакомца и размахивая коротенькими ручками. — Любой каприз. Кристаллы Илума, врошир с Кашиика, экземпляры с Раксус-Прайма, — утайец наклоняется к посетителю, заговорчески понизив голос. — Некоторые содержат в себя древнюю силу. Мол едва сдерживается от снисходительно вздоха, окидывает взглядом предполагаемые кристаллы с Илума, что лежат пирамидкой на поддоне из потрескавшейся стекляшки. На поверку они оказываются кусками бесполезной вулканической породы, откуда-нибудь с Салласта, и за подобный подлог можно содрать с утайца три шкуры, но Мол ничего не говорит. Неспешно прогуливается по узким проходам, заваленных кусками деталей звездных истребителей, бортовых компьютеров и внутренних кишок обшивки. На полках стоят банки с консервированными тварями с экзотических миров — куханы с Индумодо, детёныши банши с Умбару, жук-мясник с Дагоба. — Господина интересует что-то конкретное? — лебезит утайец сзади, едва не наступая коротенькими ножками на черную накидку. — Есть что-то из сектора Чоммель? — О-о-о, — довольно тянет старьевщик, и скрывается за поворотом в одном из узких проходов. Откуда-то из глубины магазина слышится тяжелое сопение, будто на утайца свалился обломок двигателя X-wing’га. Через несколько минут шумной возни, коротышка возникает перед посетителем с небольшим валуном, протягивая его трепетно и почти сакрально на вытянутых руках. — Камень, — скептично отзывается Мол, замечая как от его слов утайец оскорблённо сопит. — Шадда-Би-Боран, — обиженно отзывается коротышка. — То не многое, что осталось. Соседняя система от Чоммель не совсем то, что нужно, но это лучше, чем ничего. Затянутая в грубую кожу ладонь берет валун, пробуя его на вес — для его руки он не такой уж и большой. Вглядывается в темно-серую, разбавленную молочными разводами породу, пристально, внимательно, выискивая знаки в сформированных Вселенной узорах. Очертания проступают нерешительно, едва уловимо, но ощущения не обмануть, интуиция, подкрепленная связью с великой Силой никогда его не подводила. Он чувствует прохладу равнинного ветра, несущегося вдаль, уходящего за горизонт; запах болотистой тины и сырости; холод, которым сменяется тепло от угасающей, медленно умирающей Шадды. Чувствует скорбь и страдания превратившегося в звездную пыль народа, что поклонялся своему солнцу многие миллионы лет существования, и то, как жизненная сила уходит, вытекает из них потоками, медленно и неотвратимо, вместе со светом меркнущей звезды. В смертоносном энергетическом взрыве, погубившем планету, едва осязаемо проступают зачатки новой жизни, что зарождается на другом конце галактики благодаря радиационной волне. Вечные весы Вселенной — нет жизни без смерти, как нет тьмы без света. Мол отрывает взгляд от камня, замечая, как хозяин лавки благоговейно взирает на него снизу вверх, прижимая коротенькие ручки к колесу-грудине. Вихрем закручивающаяся вокруг забрака сила коснулась и его существа, хоть утайец едва ли это понимает. — Сколько? Тихий голос, неожиданно прервавший тишину заставляет коротышку вздрогнуть, будто бы очнувшись от одурманившего сна. — 10 вупи, — торговец выставляет перед собой обе сморщенные ладошки, растопырив восемь имеющихся пальцев. Блестящий, отполированный тругут(2), описывая в воздухе дугу, падает утайцу прямо в руки. На поверхности Утапау душно и жарко, пустынные равнины простираются до самого горизонта, испещренные провалами и пористыми узорами на каменистой почве, как будто вся земля — сплетенная крикной(3) паутина. Тишина и безлюдность внешнего мира отлично подходят для медитаций, Мола устраивает и духота нагретого воздуха и раскаленные, танцующие потоки пара, в которых можно разглядеть видения и миражи. Он садится на спёкшуюся миллиарды лет назад землю, выкладывая перед собой валун с Шадды-Би-Боран и взывает, прислушиваясь. На зов этот Сила откликается не сразу, медленно и неспешно, как будто нехотя, вырисовывая уже просмотренные в лавке картины прошлого. Мол вглядывается в эти картины, перебирает энергетические потоки как струны на музыкальном инструменте, вслушиваясь в обертона, что отзываются на его ментальные прикосновения. Сознание покидает тело, несётся со скоростью света сквозь пространство, и звезды образуют туннель, сливаются в один бесконечный поток. Гаснут светила, погружая системы во мрак, взрываются звезды, разрывая ближайшие планеты, что когда-то питались их энергией, и куски их разносит по соседним системам, пока от столкновений и небесных сил они не превращаются в пыль. Он видит, как обломки Шадды-Би-Боран, раскрошившись и рассыпавшись, устремляются в соседние сектора, покидая обреченное на смерть Скопление Би-Боран, преодолевая сотни световых лет. Один из таких обломков достигает сектора Чоммель, столкнувшись с Ома-Ду’н(4) и осев на поверхности спутника звёздным прахом. Он знает, что она где-то там, совсем рядом, в этих бесконечных силовых потоках. Он учуял её сквозь видения в первый же раз, как заглянул за завесу жизни умершей планеты, будто натасканная ищейка. Её невысокий, хрупкий силуэт проступает сквозь раскаленные пары, вихрящиеся у самой земли Утапау, и Мол чувствует, как перед взором его возникают километры девственно равнинного моря, что плавно перетекает в леса, луга, холмы. Он ощущает всплеск в Силе, небывалое скопление жизненной энергии — редко на каких планетах встретишь столько живых существ на один квадратный километр. И среди всех этих энергетических душ он находит её — едва различимое, одинокое очертание в ночной прохладе. Внутренний зверь-охотник ликует победным оскалом. «Мы её нашли!» — Проложи маршрут до Набу, — велит Мол дроиду, прежде чем запустить автоматическое закрытие основного шлюза. Их конечная цель еще впереди.Тид, Набу Сектор Чоммелль, Внешнее кольцо
Лавовые потоки ревущими водопадами ниспадают на черную землю, образуя реки, что сходятся с разных сторон в одно огромное, кипящее море. Красные облака испарений сгущаются на небесах, обволакивая густым маревом всё вокруг, скрывая от взора такую же лавовую звезду. Всё пространство обнимает красный туман — он стелется по угольной земле, клубиться вдоль гор, застит небо. Она стоит на шаткой, квадратной платформе, что плывет по этому нескончаемому шипящему потоку вулканического сгустка, и ей нечем дышать, пепел и пыль оседают на легких. Кутается в полы черной накидки, прикрывает тканью лицо, но ничего не помогает — воздух отравлен, пронизан мельчайшей пылью вулканического пепла, что отдаются колкой болью в каждом вдохе. Вязкий страх змеится вдоль позвоночника, перемешивается с подбирающейся тьмой, что едва различимым силуэтом виднеется на ближайшем, дымящимся берегу. — Мидван ситх’ари, тсавак Тайфоджем, везок! Шепот зловещей тени далекого прошлого струится чрез океан мрачных звезд, и она слышит язык: древний, темный, несущий в себе сосредоточие всей боли, всего страха, всей ярости и гнева, сплетенный в одну, единую силу, пронизывающую Вселенную до самой отдаленной планеты. Она прячется в пустотах космоса невидимой темной материей, разрушительной энергией мрака. Ком подступает к горлу, не давая закричать. — Джен’ари котс итсу’кут, та’ак!(6) Клубящееся черное гарево стелется под ногами, точно ковер сотканный из мрака Вселенной, и она чувствует содрогающимся от паники и ужаса нутром чье-то темное присутствие. Едва ощутимый полушаг назад, и вот она — маревная тень, что удушающими тисками хватается за плечи, пожирая её тело дюйм за дюймом. Беспомощный крик тонет в змеино-шипящим шепоте. — Саарай-каар, чатс тиук!(7)
Падме резко садиться в собственной постели, хватая воздух ртом. Шелковые простыни сбились под бок, приставая к влажной коже, покрывшейся липкой испариной и ей кажется, что грудная клетка вот-вот разорвется, раздробив ребра и проломив позвонки. Тишина и прохлада спальни, стелящийся по полу серебристый свет луны, мирный сон обитателей дома — ничто из этого не в состоянии успокоить заходящееся в бешеном ритме сердце. Спуская босые ноги на каменный пол, Падме морщится от боли в легких, будто бы пепельный пыльный воздух всё еще застревает в бронхах. Пора бы уже привыкнуть к подобным пробуждениям — этот сон снится ей не первую неделю, но каждый раз ввергает её в приступы безотчетной, неконтролируемой паники. Она накидывает на плечи легкий пеньюар, распахивая створы стеклянных дверей что ведут на просторный балкон, и устало прислоняется плечом к колонне. С возвышенности, на которой расположилась её обитель отлично видна полоса городских огней, которых не счесть, как звезд в ночном небе. Амидала любила Тид. Любила широкие проспекты старинных зданий, с увековеченными в мраморных статуях героями прошлого, что несли на своих каменных плечах историю всего её народа. Любила зеленые луга с сочной весенней травой, на которой по утрам проступали крупные капли росы и не сходили до самого солнечного зенита на голубом небе. Любила кристально-чистые, зеркально-гладкие поверхности многочисленных озер, в водах которых бурлила жизнь. Вся её небольшая планета полнилась, дышала, кипела силами и энергией, красотой и невинностью. Она любила Набу, всей душой. Вот только изредка сердце всё же пропускало удары, рвавшись в совсем иной мир — мир двух солнц с нескончаемым песчаным океаном. Падме тяжело выдыхает, прикрыв глаза, прислонившись головой к прохладному камню, зябко передергивая плечами. Особняк Наберри спрятался на отшибе Тида, примыкая к кромке леса, простирающегося на многие километры к горизонту, откуда ночами дул пронизывающий, хвойный ветер. Закончившийся королевский срок, что был отведен ей законом, сулил покой и возможность провести остаток своей жизни так, как ей вздумается. Но нелегкие времена, что свинцовыми тучами сгущались над головой её народа диктовали совсем иные условия. Галактический сенат погряз в распрях и раздорах, провоцируя волну недовольства и недоверия со стороны всего Внешнего кольца, целостность Республики трещала по швам из-за набирающего силы сепаратистского движения. Всё больше секторов симпатизировали Конфедерации независимых систем и их идеям, Галактику разрывали террористические атаки, которые обе противоборствующие стороны пытались спихнуть друг на друга — поди, разберись кто тут прав, кто виноват. Дрязги космического масштаба грозили развязать новую межгалактическую войну, и от одной этой мысли у Падме волосы на затылке вставали дыбом. Она всё еще помнила, что такое войны, все ещё видела поросшие травой рытвины и борозды, оставленные на лугах Набу танками ААТ. Раны эти до сих пор не затянулись. Порыв хвойного ветра приносит с собой запах гари в перемешку с чужим присутствием, и от этого смутного предчувствия девушка передергивает плечами. Волнение разливается в груди вместе с первыми лучами восходящего солнца, замаячивших на горизонте. Дворцовая площадь, с самого утра заполнена снующими горожанами. Репульсорный лэндспидер неспешно плывет по главной улице Тида, оставляя позади Королевский дворец, Триумфальную арку, ряды лавок и магазинчиков, всё больше отдаляясь от оживленного центра. Сио Биббл задумчиво скользит взглядом по мелькающим мимо очертаниям зданий, силуэтам людей, скифов, ховер-кресел, но мысли его далеко от родной системы. За долгие годы служения в Королевском консультативном совете при дворе правящих монархов Набу (где он успел подняться от простого государственного служащего до поста губернатора), Биббл видел много обостренных ситуаций. Он был свидетелем отречения Арса Веруны от престола; восхождение на трон Королевы Амидалы, чья кандидатура казалась ему весьма рискованной и сомнительной; пережил вторжение на Набу и нескольких своих единомышленников, которым повезло чуть меньше. Но в последнее время ощущение тяжелого рока, нависшего над всей родной системой, а может и целой Галактикой, неумолимо растет по пресловутой экспоненте. Коммерческая гильдия, заручившись поддержкой Межгалактического банковского клана, вышла из состава Республики, заявив о неоправданно высоких налогах на торговлю и коррупции внутри Сената, и совсем скоро к этой диаде присоединятся Техносоюз и Торговая Федерация. На Внешнем Кольце Галактики формируется мощнейший альянс из богатейших и влиятельных торгашей, обладающих не дюжими ресурсами, и Сио не сомневается — стоит представителям этих торговых компаний выйти из здания Сената, как Конфедерация Независимых Систем предложит им место в своём сепаратистском движении. Нагнетающаяся обстановка непреодолимых разногласий сулит началом очередной кровопролитной межгалактической войны, а единственный, кто может хоть как-то удержать ситуацию под контролем, практически отслужил свой срок в качестве Верховного Канцлера. Перспектива республиканского хаоса после того, как сенатор Палпатин оставит свой пост пугала пуще, чем вторжение на землю родной планеты. Биббл устало прикрывает глаза, поглаживая свою седую, конусообразную бороду кончиками пальцев. Лэндспидер сворачивает на пустынные окраины Тида, ускоряя свой ход, направляясь прямиком к резиденции новоназначенного сенатора. Падме видит транспортник губернатора еще с другого конца подъездной дорожки, на которую тот маневренно сворачивает, практически не сбавляя скорость. От тяжелого вздоха объемный наряд в несколько слоёв юбок кажется тяжёлым настолько, что плечи ломит, но сенатор прикрывает глаза лишь на мгновение, быстро беря себя в руки. Она предчувствует не самый легкий и радужный разговор, и с радостью променяла бы его на тишину и спокойствие хвойного леса на заднем дворе родового особняка Наббери, но что уж теперь сокрушаться?! Дорме неслышно появляется из-за угла, выходя на дневной свет балюстрадного балкона. — Моя госпожа, губернатор Сио Биббл прибыл к вам с визитом. — Проводи его в главную гостиную и убедись, что губернатору оказаны все заслуженные почести. Девушка опускается в легком реверансе, оставляя свою госпожу в одиночестве, и пока сенатор вслушивается в отдаляющиеся шаги приближенной, у нее вновь возникает это навязчивое чувство чужого присутствия. Биббл расположился напротив работающего антикварного камина, утопая в глубоком диване с шёлково-золоченой обивкой и резными подлокотниками из темного полированного дерева. Сенатор Амидала всегда тянулась душой к прошедшим временам, предпочитая и в обстановке и в нарядах традиции, нежели последние веяния моды, и так же тщательно и рьяно защищала традиции собственного народа — за это он и полюбил её: как лидера, как политика, да и как человека тоже. Удивительно талантливая в своем несгибаемом упорстве и самопожертвовании ради набуанцев. Он часто бывал у своей бывшей королевы, в ней он видел единомышленника, чувствовал запал молодого борца за лучшую жизнь для всего Набу, и энергия эта будто передавалась ему, видавшему лучшие дни старику. Сио лишь надеялся, что и от его какой-никакой мудрости был прок для этой удивительно проницательной девочки. Падме впархивает в гостиную тихо, сопровождаемая шуршанием своих многослойных юбок, и не спеша шествует к старому другу, так же по-королевски, как и всегда. Присаживается на краешек дивана рядом, с прямой спиной и чуть вздернутым подбородком, бледность набуанского макияжа оттеняет её темно-карие глаза. Так они и сидят какое-то время, молча, вглядываясь в танцующее на поленьях пламя в камине. — Рада видеть вас, губернатор. У Падме голос мягкий, мелодичный, как будто умелый музыкант играет на валакорде, но Биббл знает, что тон этот приберегается для спокойных, душевных минут, проведенных с приближенными. Далеко не каждый имел возможность слышать эту мягкость звуков, как и видеть тепло в её внимательных глазах. — Жаль лишь, что повод для встречи не самый приятный, — задумчиво говорит губернатор, и мысленно корит себя, что переходит к делам вот так, с самого порога, даже не удосужившись узнать, как её дела. — Вы прямиком от Её Величества? — Падме краем глаза замечает кивок мужчины, и его тяжелый выдох, и это печально-тревожное настроение передается ей. — Говорите всё как есть, без утайки. Биббл подается вперед, опираясь локтями о старые колени, и пальцы его слегка подрагивают, будто он совсем замерз в стенах каменного особняка. С каждой пройденной минутой затянувшегося молчания в груди нарастает напряжение и тревога. — Коммерческая гильдия взяла Коррибан под свой контроль, объявив себя тем самым союзником Конфедерации. К ним присоединился клан муунов, а после отклонения Сенатом финансовой реформы и альянс скакоан с этими паршивыми торгашами-неймодианцами, наверняка последуют их примеру. — Всё как мы предполагали, — тяжело вздыхает сенатор, и Сио видит, как она сжимает ткань юбок тонкими набеленными пальцами. — Теперь у сепаратистов есть могущественные союзники, располагающие обширными ресурсами, и это склоняет чашу весов в их сторону немного больше. — Немного больше, — фыркает устало губернатор, потирая лицо взмокшей от нервов ладонью. — Раттатак, Чалакта, Тогория, Кабал, Дагу — это только те системы, которые вышли из состава Республики за прошедшие сутки. По Внешнему Кольцу идут кривотолки о коррупции и бюрократии Сената. — Не думаю, что обвинения эти совершенно беспочвенны, друг мой, — Амидала выдерживает удивленно-укоризненный взгляд Биббла. — Дыма без огня никогда не бывает. — По всей Галактике раздаются призывы взяться за оружие, Господи помилуй! — горячо восклицает Сио, слишком резко поднимаясь на ноги и принимаясь расхаживать по комнате. У него суставы выкручивает в старческом припадке от одной только мысли о складывающихся перспективах. — Я не говорю, что попытки насильственного свержения устоявшегося строя оправданны, я лишь говорю, что могу понять их позицию, — примирительно отзывается Падме, но в голосе её прорезается сталь. — Многочисленные системы готовы на многое, чтобы их наконец услышали. Не пора бы пойти им навстречу и прислушаться? — Сенат никогда не пойдет на мировую с Конфедерацией, особенно теперь, когда половину движения составляют коммерческие гильдии и торговые корпорации. Амидала понимает, что губернатор прав — единственное условие для установления договоренностей между двумя сторонами будет снижение торгового налога, которым обложили все торговые галактические пути, на что Республика едва ли согласится. «Воистину, вопрос выгоды всегда становится камнем преткновения», горько думает про себя сенатор, устало прикрывая глаза. — Но это не самые тревожные вести, которые я вам принес, — фраза звенит тревожно-торжественным вибрато. — Два дня назад в Сенате выдвинули на рассмотрение законопроект о восстановлении официальных вооруженных сил в качестве ответа на умножающееся количество отделившихся от Республики систем и растущее влияние сепаратистов. У Падме сбивается дыхание. Звенящая тишина сгущается вязкостью воздуха, пробираясь в легкие, сползая по гортани, и ей кажется, что всё происходящее — сон, что она стоит на шаткой платформе в пепельно-гаревном воздухе, и задыхается. Официальные вооружённые силы были расформированы после почти тысячелетней войны между последователями Темной Стороны и Орденом джедаев — одним из самых темных периодов в истории Галактики. Наползающий, истребляющий всё на своем пути мрак — вот чем являлись ситхи, вот что они несли всем разумным мирам. После тяжелой победы все возникающие конфликты решались Орденом и лишь отчасти Судебным департаментом Республики, который имел ограниченный контингент силовых подразделений. Упразднение вооруженных сил являлось символом мира, что достался таким тяжелым трудом и такой высокой ценой — сотнями утраченных жизней. — Сенаторы никогда не поддержат подобную инициативу. — Со всем уважением, миледи, но ваша вера в человеческую доброту неоправданно непоколебима, — каждое слово срывается тяжестью с языка губернатора. В каминной нише трещит древесина, обугливается и рассыпается в труху, и эта поэзия смерти кажется Бибблу метафорическим видением будущего. — Как минимум десять членов Сената уже высказались в поддержку законопроекта. — Восстановление вооруженной армии — прямой сигнал о готовности вступить в полномасштабную межгалактическую войну. Насилие в ответ на насилие породит лишь… — Лишь больше насилия, — соглашается Сио, замечая, как маска сдержанности Амидалы едва заметно дрогнула. — Этим утром Верховный Канцлер связался с Её Высочеством и Королевским Советом. Он говорит, что придерживается нейтралитета в данном вопросе, но после внесения инициативы уже сформировалась оппозиция. Поэтому он намерен учредить консультативный совет для разрешения нарастающего кризиса — Комитет лоялистов, и хочет, чтобы его возглавил человек уравновешенный и благоразумный, умеющий как слушать, так и предпринимать решительные действия. Взгляды их встречаются, но Падме с первых же слов понимает, куда клонит старый друг. Канцлер Палпатин еще во времена её королевского срока выказывал поддержку и готовность доверить руководство хоть и слишком молодой, но обладающей не дюжим умом Амидале. Едва ли подобная просьба её удивляет. — Он хочет, что бы я прибыла на Корусант? — В сложившейся ситуации с голосованием затягивать не станут, а вы, — Сио устало опускается на колено перед девушкой, заглядывая в её карие глаза. — Вы одна из немногих во всей Галактике у кого хватит бесстрашия и упорства достучаться до сенаторов и обойтись малой кровью. Я не знаю человека более целеустремленного, чем вы, моя королева. У Падме в уголках губ залегает легка полуулыбка, и черты лица смягчаются от сказанных слов и от намеренной оговорки — у Биббла в глубине глаз всполохи озорства, совсем как у мальчишки. — Я больше не королева. Сио улыбается ей криво и с налетом житейской мудрости, лукаво прищуривая один глаз. Он ведь знает: королева — не просто титул, а склад ума, состояние души, готовность пожертвовать собой ради народа, ради чужих жизней. Падме Наббери была именно такого сорта человеком. И если срок и может выйти, королевский дух изгнать так просто не получится. — Для меня вы навсегда ей остаётесь, — говорит мужчина, и берет тонкие изящные руки в свои старые ладони.Песчаная пустыня стелется бескрайним морем и упирается в голубое небо, прямо по линии горизонта, а дюны здесь — что холмы на Набу, везде и всюду. Два ослепительно-ярких солнца в самом зените, друг от друга на расстоянии указательного пальца, и тепло их приятно греет кожу. Она не знает, почему этот безжизненный, пустынный мир так прочно засел в её разуме, являясь во снах, всплывая в памяти каждый раз, стоит закрыть глаза. Приятная тишина, что окружает незыблемое море песка внушает благоговение, наполняет сердце спокойствием. Здесь нет тревог, на душе невероятный покой, который в последний раз она испытывала в объятиях матери, будучи ребенком. Глубокий вдох, и горячий воздух наполняет лёгкие — на Татуине дышится удивительно легко. Падме идёт куда глаза глядят, идет по этому Дюнному морю, которое раньше было дном бескрайнего океана, и линия горизонта удаляется ровно настолько, насколько пытаешься к ней приблизится. В голове царит приятная пустота, ни единая мысль не отягощает сознание. Здесь она может быть кем угодно, может выбрать себе иное имя, род занятий, придумать историю жизни, которой она никогда не жила. Здесь больше не нужно сражаться. От этого осознания вдруг хочется разрыдаться, потому что дух перехватывает и глотку дерёт, и она просто падает на спину, на горячий песок-ковер и раскинув руки и ноги смотрит на голубое небо. Песчинки мягким потоком проскальзывают сквозь пальцы. Земля под ней будто едва ощутимо вибрирует. Кожу припекает, но она упрямо не двигается с места, плотно закрыв глаза. Ей чудится, что если остаться здесь навсегда, то спустя какое-то время тело рассыплется на песчинки, пополнив собой Дюнное море. Кто-то мечтает после смерти парить в небесах, кто-то прибиваться к берегу пенной волной, а ей бы хотелось стать песчинкой, переносимой с места на место сухим ветром и вечно нежится под лучами двух солнц. Усиливающаяся с каждым новым вдохом вибрация заставляет открыть глаза. Падме приподнимается на локте, оглядывается вокруг, но кажется, что ничего не поменялось, лишь раскаленный воздух танцует над дюнами причудливый танец. Поднимается на ноги, собираясь преодолеть еще один песчаный холм, но в этот момент земля под ногами содрогается, и ей едва удается удержать равновесие. Ощущение сгущающейся тревоги саднит под ребрами. Когда вдали земля трескается, как яичная скорлупа, песчаные потоки устремляются в разлом, образуя раскаленный водопад, и Падме с ужасом понимает, что из трещины, вместе с паром и лавовым потоком в небеса вырывается красный туман, токсичными облаками заволакивая небосвод. Одно из двух солнц будто уменьшается в размерах и сходит со своей орбите, неумолимо приближаясь к звезде-близнецу. Небо окрашивается в ало-свинцовые краски. Она видит, как воздух заполняется пеплом, как песок под ногами раскаляется настолько, что становится жидким, прожигая подошвы сапог. Падме чувствует наваливающийся всем своим сокрушительным весом страх: хочет развернуться и бежать, бежать без оглядки в тщетных попытках спастись, но она не может пошевелиться, сдвинуться с места, подошвы будто спеклись с землей, Амидала приросла к ней ногами. — Жол каш динора.(8) Стелящийся зловещий шепот тысяч невидимых созданий прорезается сквозь звуки рвущихся наружу потоков лавы, будто зловещее заклинание, обещание скорой расправы. Падме пытается отступить назад, но густой клубящийся туман вырастает позади в жуткий силуэт, мрачную тень что хватает её за плечи, силой удерживая на месте. — Та’ак, джен’ари.(9) Шепот заполняет собой всё пространство, и она больше не слышит ничего, кроме зловещих слов, эхом звучащим у нее в разуме. Падме хочет отвернуться, но тень обвивает её тонкую шею, смыкая фантомные тиски на горле, сдавливая, сжимая сильнее с каждой новой попыткой вырваться. — Джа’ак.(10)
Очередная бессонная ночь, после которой едва удается стоять на ногах — это уже становится обыденной нормой. Амидала думает, что всё из-за стресса — переживания и тревожные мысли занимают большую часть её времени, и не может не отразится на здоровье. Но нужно как-то продержаться. В ближайшее время спокойствия не предвидится, а для поручения, которое ей предстоит выполнить потребуются все силы. Она устало прикрывает глаза, делая глубокий вдох полной грудью, и ловит себя на мысли, что на Татуине и впрямь дышалось полной грудью. Ночной воздух пробирается через приоткрытую балконную дверь, и Падме не знает, почему от этой мысли ей делается не по себе. Он стоит в самом дальнем углу просторных покоев, скрываемый плотной завесой ночного мрака. В эту часть комнаты не проникает свет от лун, что виднеются на небосводе, и он может спокойно наблюдать за происходящим, не обнаруженный сторонним взглядом. Она точно такая, какой он помнит её с последней их встречи, на этой самой планете, в этом самом городе. Маленькая и хрупкая, бледность кожи и белилами белить нет смысла, разве что еще больше подчеркнуть контраст с темными раскосыми глазами. По человеческим мерилам она красива, будто фарфоровая статуя. Такую ставят на видно место, чтобы хвастаться и любоваться, но лишний раз не трогают — вдруг треснет от прикосновения. Падме сидит на краешке кровати, слишком большой для нее одной, путаясь в шелковых простынях и обхватывая голову дрожащими ладонями. Густота волос волной струится по плечам, завесой скрывая уставшее лицо от его взора, но ему этого и не нужно — он чувствует её бессилие через потоки Силы. Она вымотана тревогой и кошмарами, что преследуют её последнее время почти каждую ночь, и нехорошее предчувствие наваливается на разум именно в эти часы вынужденного бодрствования. И сквозь ворох мыслей, что набиваются под самую черепушку, она улавливает что-то, что не дает ей покоя, но что — никак не может понять. Медленно поднимается на ноги, босиком шлепая по холодному полу, собираясь закрыть балконную дверь, но вдруг замирает на полушаге, совершенно чётко понимая: балкона она не открывала. Страх неожиданно сильной волной поднимается к самому горлу. Зверь самую малость удивлен тем, как быстро она почувствовала неладное. Замерла на полпути к стеклянным дверям, через которые он бесшумно и беспрепятственно проник внутрь, и принялась вглядываться в глубь покоев, туда, где ночной мрак сгущался особенно сильно. — Кто здесь? — голос её слегка подрагивает, разливаясь по комнате мягким полу-шепотом. У Падме от ожидания и нехорошего предчувствия сводит скулы и дыхание учащается, но отвести взгляд от почти осязаемой темноты в глубине спальни, при всем желании, не может. Как в своем сне, вместо побега от неминуемой гибели стояла она недвижно на месте, так и сейчас упрямо дожидается ответа, и понять не может: откуда уверенность в том, что ответ этот последует? Краем глаза замечает, как что-то движется в самом дальнем углу, и нервно сглатывает подступающий ком липкого ужаса. Тень-фантом, точь-в-точь как в её сне, подбирается чуть ближе, все еще держась подальше от окон, из которых струится серебристый свет лун. Её упертая решимость забавляет, он же явственно чувствует страх, что исходит от хрупкого тела — она одна, открыта и беззащитна перед ним. Нет рядом ни охраны из верных солдат, ни прислужников-джедаев, ни даже бластера под рукой, ей нечем отбиваться, а он может обездвижить её легким движением руки, удерживая Силой. Под карими глазами залегли тёмные тени. Когда расстояние между ней и призраком сокращается еще на один шаг, Падме едва сдерживает порыв пуститься в бегство, бросив судорожный взгляд в сторону двери. Тень будто усмехается на это её движение, она читает каждую её мысль, Падме уверена в этом, хоть и не знает, откуда. Лунный свет выделяет очертания плотных одежд, скрывающих незваного гостя, и лишь тусклый тлеющий огонь кроваво-алых глаз горит, совсем как два солнца Татуина. Этот взгляд она узнала бы и через сотни лет. — Интересно. Ты скорее удивлена, чем напугана. Тихий голос наполняет спальню обертонами, и от реальности его у Падме спирает грудину, будто невидимая рука сомкнула пальцы на шее безжалостной хваткой. Он точно такой, каким она помнит его с последней их встречи: мрак закутанный во мрак. Всё еще почти полностью утопая в ночной тьме, стоит на самой границе света, и это видится таким символичным, что впору рассмеяться. — Как такое возможно? — на выдохе сипит она, и голос ломается на середине фразы. Мол внимателен и напряжен, внутренний зверь готов к любой неожиданности, напуганное существо — самое непредсказуемое явление. — Сила открывает массу возможностей. Падме не понимает его слов, да и не вслушивается в их смысл, но её едва ли можно в этом обвинять: перед её глазами стоит мертвец в самой что ни на есть плоти. Когда он делает шаг к свету, что заливает его фигуру ослепительно-ярко, она едва подавляет желание отступить назад. Её безапелляционная смелость граничит с безрассудством. — Чего вы хотите? В огне его глаз опасность и погибель, они явственно вспыхивают в багровых прожилках, и всполохи эти Падме видит даже через разделяющее их расстояние. Мол склоняет голову на бок, медленно приближаясь, сознательно растягивая тишину, будто проверяя её на прочность. Молчание угнетает. Ещё один шаг сокращает расстояние между ними в локоть, и у Амидалы учащается дыхание, как у осужденного перед своей смертью, в момент занесенного над головой меча. Он смотрит на нее сверху вниз, спокойный, практически равнодушный, и отсутствие бурлящей ненависти, которую раньше можно было ощутить поверхностью кожи, сбивает с толку. В нём что-то поменялось, но что — Падме понять не может. Мол наконец даёт ответ. — Равновесия.