Квай Теоу, Фелуция Миры Таниума, Внешнее Кольцо
Болотистые топи, раскинувшиеся почти по всей поверхности планеты, наполняют воздух запахом затхлой лесной сырости и перегноя. С последнего посещения президента Коммерческой гильдии колонизированного мира, футуристические джунгли будто разрослись ещё сильнее, неумолимо подбираясь зарослями огромных, цветастых грибов к улицам столицы. Шу Май терпеть не могла Фелуцию. Даже Салукеймай, несмотря на выжженную, изувеченную ударами метеоритов землю, казался приятнее и комфортнее для посещения. Пустынная, необитаемая планета, из неё первые колонисты могли слепить что угодно, а ресурсы могли использовать так, как считали необходимым. Фелуция же, за своим аляповатым внешним фасадом скрывала когти и клыки, как тварь плотоядная, прикинувшаяся Эопи(1). Хищные звери, такие же хищные растения, что выбрасывали ядовитые споры, давая отпор любым вторгшимся чужакам. Ещё и местные расы упёртых пустоголовых аборигенов, что до сих пор выкидывают что-нибудь эдакое, нарушая привычный ход рабочего процесса. Биомолекулярные фабрики на Нианго(2) вечно становились объектами таких нападок со стороны едва выживающих, партизанских отрядов. Через огромные, панорамные окна в просторный холл её покоев проникает пасмурный дневной свет — тяжёлые серые тучи заволокли небеса, через эту плотную завесу не видно даже двух спутников Фелуции. Всего пару дней назад она получила весточку от Моусула, своего верного сенатского пса, в котором он с прискорбием сообщил, что их хитроумный план находится под угрозой. Маленькая, забытая планетка Ансион в секторе Чурнис, могла похвастаться лишь раскидистыми равнинами с сочной травой, да кочевыми племенами коренных рас, и на первый взгляд казалась весьма посредственной и неприметной — кому вообще было дело до этого, ещё не вышедшего из стадии первобытного строя, мира? И так оно всё и было бы, если б не одно важное обстоятельство: Ансион, точно связующее звено, был основой состава Маларианского альянса и Взаимной военной конвенции кеитумитов. Эта неприметная планетка стала бы отличным очагом сепаратистского движения, получись вывести её из состава Республики, и конфликт внутри как альянса, так и конвенции кеитумитов вынудил бы ещё с десяток систем последовать примеру Ансиниона. Общими усилиями им с Моусулом удалось надавить на большинство членов Совета Единства, заправляющего на планете, и успех был практически у них в кармане, если бы делегация Ордена, в самый решающий момент, не явилась с дипломатической миссией. — Чёртовы миротворцы, — зло выплёвывает Май на родном госсамском, залпом осушая стакан коррелианского, элитного бренди. Несмотря на всю свою видимость республиканского благочестия, она никогда не была сторонницей дипломатии, в деловых вопросах предпочитая хитрость и бескомпромиссность. Лишь волевым решением и железной рукой можно чего-то добиться в этом скверном мире, и как бы Республика не ратовала за распространение демократии, успехи оной были весьма сомнительны. Май прозорливым, госсамским нутром чувствовала неминуемый хаос, подступающий с Дикого Пространства и Внешнего Кольца, и как бизнесмен, видела в этих обстоятельствах массу возможностей. Вот бы ещё Орден вездесущих джедаев не мешался под ногами. Покоящийся на широком столе небольшой голопроектор мягко вибрирует, оповещая о поступившем входящем сообщении, и почти сразу над платформой появляются знакомые очертания сенатора Моусула. — Президент Май, — почтительно склоняет голову ансионец, но госсамке не до приличий и знаков уважения, потому она недовольно ведёт плечом, тут же переходя к делу. — Вы избавились от них? Моусул молчит какое-то время, будто слова президента доходят до него с опозданием в несколько секунд, но по протяжному выдоху, что предшествует следующей фразе, Май понимает — сенатор попросту боится. — Вылетают через пару дней на Корусант. Шу Май медленно поворачивается к голопроектору, почти картинно, совсем как актёр на сцене в момент наибольшего накала страстей. Её маленькие, льдистые глазки начинают метать искры, стоит подумать о том, что все труды пошли прахом просто потому, что кто-то где-то лишнего сболтнул. Найти бы этого поганого прихвостня Республики, она бы собственноручно вырвала ему язык и бросила бы на съедение тому самому сарлакку, который по легендам обитает в священной яме, в Древней бездне Фелуции. — Пара дней? — в спокойном голосе госсамки кимвалом звенит неприкрытая угроза. — Слишком долго. Выпроводите их восвояси в ближайшие часы! Ансионец весь будто скукоживается от сказанных слов, словно оливка переспелая, и неразборчиво мямлит что-то себе под нос. — Громче, Моусул! — Они почётные гости Совета, госпожа, — наконец давит из себя сенатор, боясь поднять свои выпученные глаза на собеседницу. — Прибывшие с мирной, дипломатической миссией. Я не могу требовать их отбытия без веской причины. Май шумно выдыхает весь воздух из своих маленьких лёгких, устало прикрывая глаза. Она с самого юного возраста обладала предпринимательскими способностями и чутьём бизнесмена, потому и смогла выстроить столь успешную карьеру в организации, в которой женщину до руля допустить — смерти подобно. Быстро прикинув, чего они могут лишиться, Май уже просчитывала варианты, наиболее безопасные пути, которыми можно пойти в сложившейся ситуации. Вариантов было немного. Моусул, смущённый неожиданным молчанием, слабо прокашливается в ответ. — Миледи… — Следовало заранее обдумать возможные подводные камни, — прерывает его госсамка. — Мы предполагали, что подобная ситуация может произойти. Вы недостаточно тщательно подготовились, сенатор. — Прошу, позвольте мне исправить мою оплошность?! Как только джедаи сядут на корабль… — Уже поздно для любых ваших манёвров, — холодно отсекает Май, не желая больше слушать жалкие извинения этого раболепного, ни к чему непригодного пса. — Раз они почётные гости Совета, значит эти ряженые дураки переметнулись обратно на сторону Республики. Женщина отворачивается к окнам, закладывая руки за спину — перед взором её проступают очертания раскинувшихся люминесцентных джунглей Фелуции. Она оглядывает разноцветные вырвиглаз грибы, лианы светящихся деревьев, сквозь толстое стекло едва различимыми отзвуками прорывается пение хищных птиц Квай Теоу(3). Президент думает о том, сколько сил и времени вложено было в порабощение этой гаденькой планетки, сколько ресурсов перекинули сюда с ближайшей базы Гильдии на Рен-Варе. И хоть фелуцианцы всё ещё живут в слабой надежде на собственное сопротивление, почти весь их дом был подконтролен ей. Что бы не стояло на её пути, какие бы препятствия ей ни чинили, госсамка Шу Май, президент Республиканской Коммерческой Гильдии всегда добивается того результата, которого ей нужно. — Это моя оплошность, — притворно спокойным голосом начинает женщина, и Моусул чувствует, как от тона этого мурашки разбегаются по плечам. — Следовало предвидеть, что вы не годитесь для подобной работы. — Миледи… — Я всё чаще убеждаюсь: хочешь сделать что-то хорошо — делай это сама, — Май разворачивается к голопроектору лицом, презрительно вскинув заострённый подбородок. — Потрудитесь хотя бы не выдать свою приверженность Конфедерации, сенатор. Иначе я не могу гарантировать вашу сохранность. Глядя в расширенные от удивления и страха глаза голограммы ансионца, Шу лёгким движением руки отключает передатчик, и после секундной паузы довольно вздыхает. В каждом мире в Галактике существуют преступные синдикаты, даже в самом отдалённом и замшелом, и Ансион не был исключением. Под покровом сумерек на территории Куипернама(4) боссабн Соергг Васади проворачивает свои хитроумные делишки. Как и все хатты, Бежин был охоч до власти и денег, а неразборчивость в методах достижения своих целей делала их с Май почти единомышленниками — настолько, насколько возможно быть единомышленником, с ленивой, серокожей жабой. Едва заметная ухмылка трогает тонкие губы — чувство прозрения от найденного решения сравнимо с азартным предвкушением победы в тарисских гонках(5). Будто прочитав мысли собственной госпожи, в просторные покои вплывает Кат Миин, бесшумно остановившись по ту сторону стола из клари-кристалла. — Отправь весточку в Куипернами, Кат, — не удостоив помощницу и взглядом, говорит Май. — Пусть Огомур передаст своему хозяину, что у меня для него есть работа. Миин покорно склоняет голову, не проронив ни слова, но с места не сходит, продолжая дожидаться разрешения заговорить. Президент недовольно стреляет глазками в сторону госсамки. — Ну? — Пришло сообщения с Чикатлик, госпожа. Май дёргает подбородком в сторону дверей, веля помощнице убираться восвояси. Оставшись в одиночестве, женщина раздраженно закатывает глаза, размышляя о своем новом, не в меру настырном знакомом и тех силах, что кроются за его плечами. На голопроекторе красным огоньком мигает сигнал пришедшего видео сообщения. От мягкого нажатия пальцем, на платформе вспыхивает знакомый образ графа Дуку.Заводской район, Корусант Сектор Корусант, Центральные миры
Небольшая фигура проворно несётся по улицам Ускру, сломя голову. Не останавливаясь, не позволяя себе даже лишнего вдоха. Проталкивается через толпы туристов, пьяниц, нищих, богатых, вызывая гнев на собственную голову, что плевками оскорблений летят в спину. Перепрыгивает через возникшие на пути преграды, устремившись к нижним ярусам, где уже ждёт верный аэроспидер — главное добраться. Охотник на самом хвосте. Она его не видит, но знает точно — он там, дышит в затылок, скалится в спину. Готовится наброситься и разорвать на части — потом по кускам не соберёшь. Бросает быстрый взгляд через плечо, и лица созданий, удивлённо смотрящих ей в след, сливаются в единое мутное пятно. Быстрее. Нужно двигаться быстрее. Она ныряет в бар, пересекает его одним быстрым рывком, на спёртом дыхании, хватаясь за ручку двери чёрного выхода, как за последний оплот своего спасения. За дверью этой остаётся пробежать один переулок, узкий, тёмный — и свобода. Она выскакивает на мутный, спёртый воздух Нижних уровней даже не замедляясь, сворачивает в покосившуюся арку прохода и вдруг замирает, как по волшебству, не имея возможности пошевелиться. Винтовка с грохотом падает с плеча на грязную, потрескавшуюся дорогу. У него глаза пылают чистым гневом, всепоглощающим огнём ярости, сжигающей душу дотла и опаляющим внутренности до самых потрохов. Кожа алеет багрянцем, росчерки прямых, острых линий — что чернеющая вражеская кровь, запёкшаяся ритуальными узорами. Ей нечем дышать, беззвучный крик ужаса застревает в глотке. Он — явившийся из самой глубокой преисподней страх. — На кого ты работаешь? Чернота вместо тела, сотканная из мрака и тьмы, и голос звериный, оглушительно громкий. Звучит будто прямиком в её голове, минуя уши; вызывает панику, поднимающуюся удушающей волной откуда-то из легких. Ей кажется, что собственное тело сжалось, стало мало для внутренних органов, и сейчас они все разом полезут наружу. Парит в воздухе, будто колдун из детских сказок, и голова тяжёлая, дурная, идёт кругом. Невидимая сила сжимается вокруг неё — так съезжаются стены в комнате ловушке, прессуя воздух. Кости хрустят и ломаются одна за другой, мучительно и медленно, топя сознание в ярчайший оттенках боли, но Зам не может даже закричать. А от боли этой хочется выть. — На кого ты работаешь? Тени струятся у него под ногами, змеятся клубком ядовитых существ из самых страшных кошмаров, тянут свои щупальца. Опутывают ноги, туловище, руки, удавкой сжимаясь на горле, и она хрипит, бьётся в конвульсиях, в тщетных попытках отбиться. — Наёмник, — Зам давится собственными словами, распухший язык перекрывает гортань. — Наёмник… — Имя! Она готова рассказать ему всё. Сдать все имена, места, заказы со всеми потрохами, лишь бы он перестал её мучить, лишь бы больше никогда не видеть кроваво-алый взгляд, разгорающийся в черноте капюшона. Кровь приливает к голове одним сильным потоком, вся и сразу, она чувствует напряжение в черепушке, в глазных яблоках, которые вот-вот лопнут, точно мыльные пузыри. — Скажу… скажу… Последняя лающая попытка хоть что-то вымолвить. Уэселл не чувствует укола дротика, что впивается холодом стали прямиком в шею. Не чувствует, как яд стремительной волной разливается по венам, как мутится рассудок уже давно опустившейся на землю наёмницы. Пятна черноты наползают со всех сторон, и единственное, что она видит — два алых сгустка ярости, преследующие её до самых врат ада. В номере спёртый и душный воздух, как будто окно не открывали две сотни лет. Хочется проветрить, избавиться от примесей курительных смесей, что тяжёлой пылью осели и въелись в дешёвую мебель, но сил нет даже дышать. Падме сидит на краешке кровати, в полной тишине, и смотрит перед собой отрешённым взглядом. Перед глазами всё ещё проносятся недавние события, перемешиваются с ворохом мыслей и подступающей дурнотой — бороться с ней нет никакой возможности. Усталость наваливается, дрожью трогая пальцы рук. Тайфо осторожно заходит в комнату, утопающую в подступающем ночном мраке. Выцепить хрупкий силуэт сенатора взглядом получается не сразу, но включить освещение он так и не решается. — Кажется хвоста нет. Думаю, этот ваш благодетель их спугнул, — сенатор ничего не отвечает, едва уловимо вздрагивая на последней фразе, и продолжает смотреть в одну точку. Грегор окидывает Амидалу внимательным взглядом, удостоверяясь, что она не ранена. Ему хочется что-то сказать, как-то утешить, вселить уверенности или переключить фокус внимания, но слова не находятся. Мысли будто разом выветрились из головы, и капитан так и стоит в дверях какое-то время, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Спущусь вниз, найду какого-нибудь мальца, который передаст Текле и Дорме координаты нашей завтрашней встречи. — Разве они не придут сюда? — у Падме голос едва слышный и какой-то бесцветный. — Слишком опасно, за ними могут следить. Он прав, и как она об этом не подумала? Они в какой-то ветхой, грязной гостинице, на самом окраине Развлекательного района. Возвращаться им теперь нельзя, за отелем в Заводском квартале могла следить не одна пара глаз. Ещё одного покушения за сегодня она просто не выдержит. «Минимизировать риски, просчитать дальнейшие шаги. Нужно взять себя в руки, соберись, Падме!» Тайфо молчит, ожидая ответа, который так и не следует, и решает наконец оставить сенатора в одиночестве, отложив расспросы о таинственном спасителе. Дверь прикрывается с едва слышным щелчком. Тусклое уличное освещение пробивается сквозь грязные, засаленные шторы, но обстановка едва ли беспокоит Амидалу, сил на какие бы то ни было чувства просто не осталось. Она инстинктивно обхватывает левый локоть пальцами — кожа всё ещё горит и болезненно пульсирует. Он возник неизвестно откуда, будто попросту материализовался посреди улицы черным пятном, цепким захватом перехватывая её под локоть. Одним неожиданным движением — которое и уловить не успеваешь, — потянул в сторону, и в стену с грохотом врезался плазменный выстрел, оплавляя дюрокрит. «Кажется, я велел не высовываться». Голос у него холодный, злой, бьющий наотмашь, будто пощёчина. Падме подняла испуганный взгляд, встречаясь с горящими смертельным пламенем глазами. Рывком дёрнул её за угол, впечатывая спиной в стену, придирчиво оглядывая крыши, а она едва смогла подавить подступающий крик — то ли от неожиданности, то ли от страха. «Мне больно», прошептала тогда сенатор, вцепившись в его запястье — обтянутые чёрной кожей перчаток пальцы всё ещё впивались в руку. Он даже внимания не обратил на её едва слышную фразу. Она даже не услышала, как по углу шарахнуло ещё одним выстрелом. «Уводи её отсюда», кинул он подоспевшему Тайфо, что поймал осевшую наземь сенатора, и исчез в тёмном переулке, будто его никогда и не было на этих улицах. У Падме в ушах всё ещё звенит звук выстрела и шорох осыпающегося щепками дюро-блока. Она закрывает глаза, жмурится до боли, до прострелов в глазницах, и не придаёт особого значения тому, что Тайфо так быстро возвращается — дверь поскрипывает в петлях. Ей вдруг кажется, что тревожный, ночной кошмар материализуется, превращаясь в реальность: у неё в горле комом встал пепел от сожжённой земли, что трещит по швам и уходит из-под ног. Ситх оказался прав, в этом не осталось никаких сомнений. События развиваются по предсказанной траектории, точь-в-точь как говорил Мол, и от этого осознания делается дурно. Падме вымучено опирается локтями о колени, сжимая голову ладонями, будто это поможет выдавить из разума травмирующие воспоминания вместе с усталостью и шоком. Странно, но с возрастом переносить подобные «приключения» становится всё труднее. — Не за что. Знакомый голос простреливает комнату насквозь, заставляя Падме вздрогнуть и встрепенуться — матрас под ней сдавленно сипит ржавыми пружинами. Он стоит, чернеющим силуэтом привалившись к закрытой двери, отрезав любые пути к отступлению, и она вдруг отчётливо осознаёт — никто её теперь не спасёт. Но, Мол окидывает её на удивление равнодушным взглядом, в нём ни злобы, ни раздражения, разве что холодная отстранённость никуда не делась. Отрывается от двери, проходя к окну, делая вид, что не замечает, как Падме дёргается от него в сторону. На столик со звоном опускается блестящий предмет размером с мизинец — он угрожающе поблёскивает в тусклом оконном свету. — Что это? У неё голос едва слышный, совсем слабый, точно песнь альдераанского умирающего лебедя. Мол усаживается в неудобное кресло в углу, ловит на себе настороженный взгляд. Амидала будто нашкодивший ребёнок, что от истины недалеко, а ему в этом дурном сценарии отведена роль няньки, и это раздражает неимоверно. Кажется, отдыхал он последний раз на Зоше, когда старик выловил его из воды, переломанного пополам. Использование Силы в таком количестве и в подобном контексте, как давеча, ощущается неприятным напряжением между лопаток, и от этого забрак чувствует себя вусмерть уставшим. — Отравленный дротик, — отзывается он, сплетая перед собой пальцы в замок. Кожа перчаток натужно поскрипывает. — Им расправились с наёмницей, что пыталась тебя убить. Сенатор переводит взгляд на холодную сталь, вглядываясь в неё так, будто это кристалл-кайбурр, дающий ответы на все вопросы бытия. Встаёт как-то уж совсем нерешительно, и Мол думает о том, что впервые видит её такой беззащитной и слишком уж растерянной. Падме разом растеряла всё королевское высокомерие и на себя совсем не похожа. — Она что-нибудь сказала перед тем как… Вопрос напряжением виснет в воздухе. — Нет. Девушка останавливается у столика, совсем по-детски, завороженно вперив взгляд в дротик. Тянет к нему руку, осторожно касаясь подушечками пальцев гладкой поверхности, ведёт прикосновением по ребру, и всё это напоминает Молу магические обряды Сестёр Ночи. — Она страдала? Падме не знает, почему её так это заботит, но вопрос настойчиво крутится на подкорке. Собеседник молчит сгустком напряжения в углу, и она переводит взгляд в тот самый угол. Ему непонятно, зачем девчонка задаёт вопросы, ответы на которые и без того знает — по лицу его пробегает недобрая тень, напоследок вспыхивая по радужке знакомой ненавистью. Вопрос отпадает сам собой, Амидала всё понимает без слов. Зверь под чернотой капюшона, ему только аклайского оскала не хватает. Хочется спросить: «Что дальше?», но она упрямо молчит. — Уже успела доложить обо мне Ордену? Вопрос отдаётся гулким эхом по сознанию, заставая врасплох — её будто поймали на месте преступления, хоть место это находится в её разуме. А он следит за ней, внимательно, цепко. Врать нет никакого смысла, Падме кажется, что любую ложь, любое притворство он почувствует за версту, распознает ещё на самых задворках сознания. — Как вы узнали? Ей очень хочется набраться сил и выудить откуда-нибудь уверенность, но уставшее тело и вымотанный разум не в состоянии поддержать эти мысли, потому голос её тихий и слегка дрожит. Кажется, что очередной спор или словесную перепалку она не осилит, но давать слабину, показать собственное бессилие перед то ли врагом, то ли союзником ещё хуже, ещё неприятнее, и мысль эта заставляет пальцы, до боли в суставах, сжаться в кулак. — Для этого не нужно быть провидцем, — хмыкает Мол, и по тону не поймёшь: злится или нет. Это его равнодушие сбивает с толку. — Вы очень предсказуемы, сенатор. Передразнивает играючи-издевательски, всем своим видом показывая, что видит её насквозь, вместе с душой, разумом и всем остальным в придачу; что знал, как оно всё будет, и никаким напускным этикетом его не обыграть. Амидала для него — что открытая книга на родном забракском. — Вы не можете винить меня в отсутствии доверия. Тщетные попытки отбиться от обоснованных намёков-упрёков, но просто промолчать она не может, не в её королевско-сенатской манере. Мол поднимается на ноги, и ощущение угрозы обостряется у шейных позвонков, разливаясь болезненностью по плечам, но Падме усилием воли заставляет себя остаться на месте. — Сегодня я рискнул своим инкогнито, чтобы спасти твою жизнь, — шаги у него отдают осторожностью, как будто он спугнуть её боится, и вместе с тем каждый жест наполнен уверенностью — ей ведь некуда от него деться. — Думаю, я заслужил хотя бы честности. Аргументы практически непрошибаемые, выстроены в логически-структурную аксиому, и не поспоришь даже. Он останавливается напротив, возвышается чернотой непроницаемого силуэта, дожидаясь её решения, будто вердикта от судьи, но всё это — лишь иллюзия, у неё нет никакого выбора, как нет и никакой власти над ситуацией. Падме давит волнение шумным выдохом. — Я никому не сказала. В его присутствии, в и без того маленькой комнате места совсем не остаётся, в тесноте сгущаются воздух, напряжение и лёгкая паника, что притаилась в темных углах. Глаза в глаза и ещё шаг навстречу, совсем уж нахальный, граничащий со вторжением в личное пространство, но трусливо отступить гордость знатная не позволяет. Она может и вымоталась до смерти, может и устала невыносимо, но достоинство своё ронять не собирается ни при каких обстоятельствах. Её сквозящее в манерах упрямство забавляет, сменяя укоренившееся раздражение на какой-то ребяческий задор в отблеске зрачка, и почти вызывает снисходительную ухмылку. — Умница. Фраза на ровном дыхании, а в глазах тлеют черти опасными всполохами, и от этого становится не по себе. И от фамильярного тона, разумеется. Его как будто манерам никогда не учили, взращивая в атмосфере панибратства, а если и учили, забрак словно специально провоцирует её на смущение, на неловкость, на возмущение. Падме вызывающе вздёргивает подбородок. — Не обольщайтесь, — ей хочется звучать так же как он, издевательски-непринуждённо, но тон выходит серьёзным и совсем чуть-чуть обиженным. — Просто времени не было. Попытки тягаться с ним в игре «У кого выдержка лучше» веселят — уже одно то, что Амидала едва сдерживается от порыва забиться в самый дальний угол, красноречиво намекает на победителя. Мол едва слышно усмехается. — В ближайшие дни постарайтесь его найти. У Падме глаза на лоб лезут от неожиданности, и едва не отпадает челюсть, и эта реакция не может не вызвать удовлетворение. — Хотите, чтобы я рассказала о вас Совету джедаев? Он выглядит довольным от того впечатления, которое произвёл, склоняет голову чуть на бок, будто исследует содержимое её черепушки, и от этого Амидале хочется прикрыться. — Хочу, чтобы ты устроила встречу с гранд-мастером.Чикатлик, Орд-Цестус, Сектор Д’Астан, Внешнее Кольцо.
Уот Тамбор придирчивым взглядом обводит ангарные помещения, в которых ровными колоннами выстроились грузовые транспортники. В этих пузатых звездолётах плотными рядами утрамбованы тяжёлая производственная техника, остовы для боевых машин, комплектующие детали для дроидов — фабрика Техносоюза ровно за несколько дней стала похожа на заброшенные помещения на брошенных планетах Дикого пространства. Словно на Цестусе никогда и не было заводских предприятий. Тамбор не считал себя сентиментальным, но от вида опустевших зданий что-то в груди тревожно сжимается с досады. Скакоанин закладывает руки за спину, посверкивая металлическими частями защитного барокостюма, что помогает его телу переносить низкое давление и разряженную атмосферу планеты. Уот отлично понимает: поддерживать зарождающееся движение Конфедерации дело рискованное. Республика, трещащая по швам, будет делать всё возможное, чтобы удержать власть и существующий строй, а имея на своей стороне Орден джедаев, препоны для разворачивающегося дела будут существенные. Встающей в противостояние Конфедерации требуется армия, оснащение, оружие, базы и многое другое, а снабдить подобным количеством техники, производя её под носом у Республики проблематично. Техносоюз уже привлёк внимание некоторых не в меру прытких сенаторов, закрывая свои фабрики по всему Внутреннему Кольцу, и когда Сенат решит произвести проверку и выведать обстоятельства — вопрос времени. И всё же, перенос предприятий на территории Индустрии Джеонозиса, годами соперничающей с Союзом, виделось старшине совсем уж крайним вариантом. Однако же, вот они, грузовые джеонозисские транспортники, по самый потолок укомплектованные техникой Техносоюза. Его техникой. От одной мысли о ехидно посмеивающимся в своих песчаных цехах эрцгерцоге Поггле, у скакоанина сводит скулы. — Выше нос, друг мой. Полно вам хандрить, — раздаётся за спиной Тамбора глубокий баритон. — Вы сделали правильный выбор. Совсем скоро ваша дальновидность и соглашение с эрцгерцогом окупятся с полной мере. Граф Дуку бесшумно встаёт рядом с Уотом, присоединяясь к разглядыванию стыковочных площадок ангаров. — Я не доверяю вашему эрцгерцогу, граф, — скептически отзывается Тамбор, и его машинный голос слегка трещит. — Джеонозийцы глупы и жадны, а это не лучшее сочетание качеств для ведения успешного бизнеса. Дуку мысленно закатывает глаза. Он чертовски устал лавировать между интересами алчных и охочих до денег торговых корпораций. Намного проще было бы достичь их с учителем великой цели силовыми методами, решительной и бескомпромиссной атакой. Но для подобных манёвров требуются ресурсы, а в мире, подконтрольном Республике, достать все это можно, лишь лавируя между интересов алчных и охочих до денег торговых корпораций. Этот замкнутый, непрерывный круг невероятно раздражает. Граф Серенно никоим образом не выдаёт своего внутреннего негодования, внешне сохраняя видимость непробиваемого спокойствия. — Все ваши риски оправданы, старшина Тамбор, — примирительно говорит Дуку. — А в качестве страховки у вас есть моё слово, и слово того, кто запустил всю эту цепочку событий. Уот искоса поглядывает на собеседника — выточенный профиль графа отдаёт отрешённостью, по лицу его ничего невозможно понять. Старшина хотел бы знать, кто этот таинственный хозяин положения, а ещё лучше — встретиться с ним лично и обсудить волнующие вопросы. Весь этот полог тайны, которым покрыт их мистический наниматель не сулит ничего хорошего, и вместо предполагаемого доверия, в груди лишь буйным цветом расцветают подозрения. Они молча стоят какое-то время, вслушиваясь в нарастающий гул за стенами ангара. Песчаная буря, пришедшая со стороны красных гор Дашта, остервенело бьётся о дюракритовые блоки зданий, задерживая вылет в сектор Арканис. — Буря уймётся через пару часов, и можно будет давать команду о начале полёта, — как бы между прочим говорит Уот, стремясь заполнить образовавшуюся тишину. В присутствии графа даже от молчания делается не по себе, есть что-то такое в его знатном облике, что вызывает острое чувство дискомфорта. Какая-то недобрая тень залегает в чертах его интеллигентного лица. — Чудно. Предоставляю вам возможность стать у руля этого маленького переселения. — Разве вы не полетите? Дуку уклончиво качает головой. — У меня другие планы. — Я предполагал, что вы лично сопроводите нас на Джеонозис, милорд, — недовольно трещит старшина, но собеседник его снисходительно не обращает внимания на недозволенность столь требовательного тона. — Не все наши желания сбываются, господин Тамбор, — Дуку непринуждённым движением поправляет перчатки из тонкой, изысканно выделанной кожи. — По прибытию в цеха вас встретит моё доверенное лицо, и сопроводит вас в Шпили к эрцгерцогу. От упоминания о джеонозийском лидере, скакоанин недовольно расправляет плечи, и осанка его делает неестественно прямой, будто вместо хребта под барокостюмом кол вбит. Дуку, в сущности, плевать на эти недовольства — желание разжиться на выгодной сделке уже пустило корни в этой продажной, скакоанской душонке. — Как мне узнать вашего человека, граф? Дарт Тиранус криво усмехается, когда перед глазами его появляется образ своего творения, верного пса, которого он выковал, собрал собственными руками. — Узнаете, — с усмешкой в голосе отзывается мужчина. — Поверьте мне на слово.***
Облегчённо выдохнуть Дуку может, только устроившись на месте пилота своего шпионского шлюпа, что подарил ему в знак уважения эрцгерцог Поггль. Наедине со своими мыслями, в тишине пустого солнечного парусника комфортнее, чем во всех многолюдных дворцах Галактики. Удивительно, как с возрастом и приходящим опытом, человек учится ценить блаженные минуты одиночества. Граф автоматическими движениями задаёт нужный курс: путь его лежит на другой конец Галактики, на самый юг, к маленькой и каменистой планетке Хайпори. На пустынных берегах уже кипит бурная деятельность, возводятся огромные подземные заводы по производству дроидов. Пока Орден предпочитает почивать на лаврах мнимой безопасности, под тёплым боком продажной Республики, деятельность темных адептов разрастается и крепнет, под покровом космической тьмы. Переходя в гиперпространственное измерение, Дуку не отрываясь разглядывает смазывающейся в туннель звезды. Они сплетаются светом своим, образуют расширяющиеся стенки межгалактического прохода, и его вновь посещает то чувство, которое возникает при каждом гиперпрыжке. Чувство невыносимой тоски и острого одиночества, ощущение расширяющейся в грудине пустоты, что надламывает ребра и болезненно затягивает внутренности. Графа будто неведомые силы тянут в разные стороны, от чего сухожилия рвутся под кожей, волокно за волокном. В такие моменты вязкого беспокойства, бывший джедай почему-то всегда вспоминает Квай-Гона. Перед глазами встаёт безмятежное, озарённое спокойствием лицо ученика, будто и не было ни многих лет разлуки, ни пропасти непонимания, что при жизни разделила их, ни смерти Джина. Смерти, в которой повинен треклятый Орден разнеженных, пригревшихся на груди прогнившей Республики джедаев. Мысль о рассыпавшемся в прах дорогом друге болью простреливает по позвонкам, от чего пальцы сами собой сжимаются в кулаки — кожа черных перчаток натужно скрипит в тишине кабины. Тихое дребезжание за спиной прерывает поток тяжёлых мыслей. Притихший до этого момента астродроид оповещает о принятом сообщении на голопроектор, и Дуку раздражённо взмахивает рукой. Небольшая голокамера выводит однотонное, прерывающееся изображение фигуры, закованной в мандалорскую броню. — Господин, — приветствует Фетт, и не дождавшись ответа, тут же переходит к делу. — Сенатор Амидала инкогнито добралась до Корусанта. Дуку молчит какое-то время, внимательно разглядывая изображение наёмника. Он помнит их первую встречу на просторах хвойного Галидраана, в те далёкие дни, когда он ещё был джедаем, ещё питал надежды нести в Галактику мир и покой бок о бок с Орденом. Помнит бойню, что кичащиеся своей праведностью джедаи устроили в мандалорском лагере, без разбора убивая всех, кто под руку попадался. Именно та битва стала переломным моментом в его жизни. Как и в жизни Фетта, чудом оставшегося в живых. Граф Серенно устало вздыхает. — Почему она ещё жива? — Мы выследили её, но охрана оказалась бдительней, чем я предполагал, — отзывается Джанго, и в голосе его нет и намёка на страх или подобострастие, лишь сосредоточенность и спокойствие. — Пришлось лишиться своего лучшего бойца, чтобы замести следы. Лорд Тиранус задумчиво потирает подбородок. Сенатор Наберри всегда обладала не дюжей харизмой и умением вести за собой людей, а с возрастом лидерские качества и дар убеждения лишь развились. Своими миротворческими идеями Амидала вполне может внести смуту в сенатских кругах и спутать им все карты, чего он никак не мог допустить. Мягкая вибрация тёмного пространства растекается по остову корабля, прерывая сигнал голопроектора. — Я готов предоставить вам ресурсы и любое содействие, Фетт, но вы должны избавиться от неё как можно скорее. Слишком многое поставлено на кон, мы не можем рисковать. — Сделаю всё, что в моих силах, граф, — Джанго на мгновение затихает и не отключается, будто собирается сказать ещё что-то, но раздумывает, стоит ли. — Что ещё? — Кажется, кое-кто из её охраны владеет теми же приёмчиками, что и вы, господин. Тиранус чувствует, как непрошенная тревога зарождается в грудине. Невозможно! Неужели кто-то из магистров что-то почувствовал в великой Силе? — Орден? Фетт отрицательно качает головой. — Слишком много жестокости, даже для джедая. Граф вдруг думает: мог ли учитель, преследуя лишь ему одному ведомые цели, послать кого-то для защиты сенатора? Что если таким образом, Дарт Сидиус внедрил кого-то в ряды врага? И если это так, неужели есть кто-то ещё помимо него, лорда Тирануса? Дуку встряхивает головой. Двое их: учитель и ученик. Владыка ситхов не стал бы нарушать столь древнюю и почитаемую традицию, да и внедрить кого-нибудь менее приметного было бы разумнее и намного проще. Нет, тут что-то другое, кто-то исподтишка вмешивается в их планы. — Держи меня в курсе, — наконец говорит он, и Фетт салютует пальцами от литого, мандалорского шлема. Тишина вновь заполняет кабину пилота, звоном отражаясь от стен корабля. Дуку хмыкает собственным мыслям, погружаясь в раздумья. Что-то змеится по кромке Темной Стороны, он чувствует это уже какое-то время: чужое присутствие, будто непрошенное в этом мире, вторгшееся откуда-то, откуда нет возврата. Едва различимые, проступающие очертания видит он в своих видениях, но сколько ни старается, разглядеть незваную тень чётче не может. Тень эта кажется чуждой для мрака Темной Стороны, будто насильно втиснутой в бытие Вселенной. «Нужно посоветоваться с учителем», решает Дуку, устало откидывая голову на спинку пилотского кресла. Он сделает это, как только выйдет из гиперпространственного туннеля и приблизиться к орбите Хайпори.